Дальше

В летнее время воздух становится смертельно влажным, и люди, проживающие в Токио, пребывают в болезненном состоянии летаргии дни напролет. На улице нещадно палит солнце, и жители города снуют с одного места на другое, в надежде укрыться от его беспощадных лучей. В закрытые помещения ударной волной проникает воздух, заставляя проступивший пот в ту же секунду высохнуть и замерзнуть на коже. Рицуке кажется, что эти неумолимые скачки температуры от горячего к холодному хорошо отражают все лето в Токио в целом, поскольку это время года известно своей непоследовательностью и постоянными бросками из одной крайности в другую. Весь день он работает в магазине, вяло перебирая товар, морозный воздух из соседней секции обдувает его усталые конечности; он бежит к автобусной остановке с липкой рукой Мафую в своей, боясь опоздать на репетицию. Темные волосы и раскрасневшиеся щеки отражаются в зеркале напротив Рицуки, пока он расчесывает непослушные пряди после утреннего душа. Он просовывает руки в рукава своей рабочей рубашки, и, спотыкаясь, выходит из душной комнаты, на ходу пытаясь вспомнить, куда направляется на этот раз. В школе сейчас каникулы, и Рицука чувствует, что в ближайшее время может быть занят больше, чем когда-либо. Тишина обволакивает обычно оживленные по средам улицы города, полуденная жара убаюкивает Токио, и ни один человек не захочет выйти из своего убежища, чтобы поддаться ее чарам. В промежутке между сменой в магазине и репетицией Рицука собирается со своими друзьями в кафе, чем-то вроде святилища для них. Только кофеин может поддерживать их в тонусе в течение дня без нужды в импровизированной сиесте; только безграничное количество льда в каждом напитке может охладить нутро и сохранить трезвость рассудка. Сегодня их трое, они сидят в привычном уголке кафе в центре города, их взгляды устремлены к экрану стоящего на столе компьютера. Голоса приглушены, пальцы порхают над столом, а лукавый огонек пробегает в их глазах, пока они выясняют рабочие вопросы. Рицука занял место посередине, свет от экрана ноутбука падает на нижнюю часть его щек и черные ресницы. Это освещение, как предполагает Рицука, делает его смешным, иначе он, черт возьми, не мог объяснить, почему Мафую иногда смотрит на него и уголок его губ приподнимается в дразнящей улыбке, которая заставляет сердце Рицуки биться чаще, а дыхание сбиваться, что также происходит каждый раз, стоит ему поймать на себе взгляд Мафую. Слева от Рицуки над клавишами склонился Харуки, его пальцы не слишком деликатно проходятся по экрану, а голос тихий, прерываемый ударами пальцев по клавиатуре, волосы небрежно стянуты в пучок на затылке. Два гитарных футляра прислонены к краю стола, в то время как бас-гитара Харуки покоится в студии. В последнее время главным компаньоном Харуки был компьютер — ключевой инструмент для продвижения группы в социальных сетях, чтобы сделать ее больше. Это концепция, которую Мафую не совсем понимает, поскольку стоит ему задать вопрос, никто не может дать на него однозначного ответа, в том числе и Рицука, чья позиция на данную тему совершенно отличается от мнения остальных. Но он на протяжении слишком долгого времени был свидетелем безумных замыслов Харуки, чтобы возражать ему или пытаться переубедить. Кроме того, теперь настали счастливые времена, когда они втроем могли расслабиться и провести время вместе и вне студии, пока Акихико был в отъезде со своим странным соседом по комнате и не мог командовать ими. Это были счастливые времена, когда Рицука мог быть так близко к Мафую, насколько это вообще возможно. Они были так близко, что их бедра соприкасались под столом, а подбородок Мафую расположился на плече темноволосого парня таким образом, что Рицука, опустив взгляд вниз, мог видеть отражение флуоресцентных огней в карих глазах Мафую. — Нет, нет, — стонет Харуки, когда Рицука издает серию быстрых щелчков мышкой. — Мы хотим только соответствовать другим группам, разве ты не помнишь? Группам и людям из этой индустрии, иначе мы можем испортить с ними отношения! — Отношения? Глаза Харуки закатываются так сильно, что Рицука даже невольно задается вопросом, не мог ли он увидеть свой мозг. — Да, отношения, Уэ! Никто не захочет вступать с нами в контакт, если мы не будем соответствовать общепринятым нормам или будем общаться только с теми группами, чья аудитория гораздо больше нашей. Это заставит нас выглядеть отчаявшимися. — Да. Отчаявшимися, — дыхание Мафую опалило шею Рицуки, когда из его груди вырвался мягкий смех. — Господи, Уэнояма-кун. Рицука стиснул зубы. — Все, что я хочу сказать, — это то, что если мы будем слишком много об этом думать, то забудем обо всем остальном и будем выглядеть глупо. — Ты просто не знаешь, о чем говоришь, — Харуки щелкает пальцами у одного виска парня, а Мафую — у другого, и Рицука по очереди смотрит на каждого из них. Слева от него Харуки вырывает из его неопытных ручонок компьютер, а справа ему улыбается Мафую, и на щеках Рицуки проступает румянец. — Тебе жарко? — Мафую ткнул пальцем ему в щеку, беспокойно приподняв брови. — Я принесу нам новую порцию. — Хорошо. Раздается звук соприкосновения брюк Мафую с искусственной кожей дивана, и он уходит к стойке. — Честно говоря, вы оба могли хотя бы попытаться мне помочь, — недовольно ворчит Харуки, агрессивно нажимая на клавиши, будто бы пытаясь выместить на них свое раздражение. — Если бы я знал, что все лето буду наблюдать за вашим неуклюжим флиртом, то предпочел бы поехать со своими друзьями в Австралию. — Хреново быть тобой, — Рицука протягивает руку к стакану и с протяжным звуком высасывает остатки льда со дна. Его щеки все еще теплые, — черт возьми, они все еще горят в том месте, где Мафую дотронулся до него, но он старается отогнать эти мысли, вновь обращаясь к Харуки. — Ты дал нам разрешение, Хару-сан. И я не собираюсь за это извиняться. — Разве? Забавно, как некоторые факты ускользают из памяти, — на экране компьютера замелькали лица разных людей, загорелые девушки в бикини, зеленые коктейли с неоновыми зонтиками, — словом все, что соответствовало метке «концерты на пляжах» в Инстаграм. Харуки нажимает на кнопку «лучшие публикации» и на экране высвечивается миллион различных фотографий и видео. «Подписывайтесь, лайкайте, комментируйте и публикуйте», как Харуки нудел на лекции группе поздно вечером, когда они сидели на корточках вокруг ноутбука Рицуки. «Подписывайтесь, лайкайте, комментируйте и публикуйте, и насколько это жалко, что я, самый старший из вас, должен учить вас, подростков, пользоваться социальными сетями?!». Лицо Харуки, искаженное гримасой скептицизма, повернулось к Акихико. «Почему нам достались именно те мальчишки, которым плевать на телефоны?!». — И все же это должно быть приятно, — голос Харуки возвращает Рицуку в реальность, где он расфокусированным взглядом смотрит в экран компьютера, а его пальцы сжимают пластиковую соломинку, зажатую между оставшимися кусочками льда в стакане. — Мм? — Иметь кого-то, — взгляд Харуки блуждает по кафе, а затем останавливается на копне рыжих волос у прилавка. Вместе они наблюдают за тем, как Мафую делает заказ и отсчитывает горку монет у него в руке. Внезапно его лицо поворачивается к Рицуке, и их взгляды пересекаются. Рицука едва может дышать, когда видит расцветающую улыбку на губах своего парня. — Его? — Любого, — Харуки пожимает плечами. — Иметь кого-то, с кем можно разделить тепло. Ну, ты знаешь. Пойти вместе поплавать. Принять холодный душ и даже не заметить этого, поскольку вам жарко лишь от прикосновений друг друга. Бродить по Токио, взявшись за руки, и есть мороженое. Щеки Рицуки порозовели. — Ну, мы… — он прокашлялся, — пока не занимались ничем таким. — Всему свое время, — Харуки вздыхает и переключает свое внимание на ленту Инстаграм. Его пальцы дважды постукивают по блестящей наклейке с барабанами, прежде чем вновь приступить к работе. — В этом я тоже тебе завидую. Вдвоем они находят еще три группы, одна из которых находится где-то на юге, а две другие — рядом с ними. — Они носят такие яркие цвета, — снова вздыхает Харуки, когда они просматривают аккаунт последней группы. — Готов поспорить, они славятся этим. Яркая одежда запоминается и поддерживает имидж группы. — Свиньи научатся летать быстрее, чем ты заставишь Аки-сана поверить хоть в единое слово. — Ты недооцениваешь мою влиятельность, Уэ, — Харуки перелистывает аккаунты с маниакальным блеском в глазах. — Эй, а это что такое? — Хммм? Аккаунт, на который нажимает Харуки, не похож на те, что они видели в течение всех этих недель. На фотографиях меньше внимания уделяется сигаретам и инструментам, и еще меньше — друзьям и ночным посиделкам. Рицука моргает. На каждой из этих фотографий — человек с мягкими, рыжими, растрепанными волосами. — Это же не… Харуки наугад открывает одну из фотографий, и глаза Рицуки удивленно расширяются. Это тело выше пояса, тело, облаченное в мятую белую форменную рубашку, расстегнутую до груди. Голова повернута в сторону, на щеках проступает розовый румянец; сияющий луч от какого-то неразличимого источника света пересекает туловище и касается ресниц. Фигура выглядит так, будто у нее нет никаких в мире забот, и она находится на грани между явью и сном; спокойная, ангельская и безмятежная. Взгляд Рицуки прослеживает луч света, пробегающий по рыжим волосам и ресницам, нежному носу и длинным аккуратным пальцам. Под фотографией выведена подпись «мой». У Рицуки все обрывается внутри, когда он читает знакомое имя в названии профиля. — Уэ, — Харуки переводит взгляд с Рицуки на экран компьютера, осторожно пытаясь высвободить его из захвата парня. — Может, нам не стоило… — Что за черт? — его сердце стучит где-то в горле. С болезненной пытливостью его пальцы щелкают по кнопкам со стрелками. Мафую. Снова Мафую. Мафую, улыбающийся. Мафую, с чужой рукой у подбородка и таким чувственным взглядом в глазах, что Рицука, кажется, может слышать, как на кусочки раскалывается его душа. Мафую, что стоит в объятиях парня с песочными волосами и теплыми глазами, две улыбки озаряют их лица. «Моя лучшая половина, мой мир, весь я». Рицука подавляет вырывающийся из горла звук. Нет больше счастливого летнего дня, нет больше тихого кафе, нет больше трепещущего чувства от нежной заботы Мафую. Он не ощущает дрожи, пока его руки не сжимаются в кулаки; он не ощущает жара, пока капелька пота не скатывается с его волос к линии челюсти. — Уэнояма, — снова зовет его Харуки, и небольшой заминки достаточно, чтобы к этому времени к столу подошел Мафую с стаканами в руках, и улыбка застыла на его губах, стоило ему взглянуть на Рицуку. — Что случилось? — спрашивает Мафую и затем еще раз, уже мягче. — Рицука, все в порядке? Фасад Рицуки рушится, рассыпается в пыль, словно ветхий лист, услышав голос Мафую. У него чувство, будто его сейчас стошнит. — Харуки-сан? — вновь пытается Мафую. Звук, вылетевший из горла Харуки, похож на смирение. Он отодвигает экран своего компьютера ровно настолько, чтобы Мафую смог разглядеть представленные на нем фигуры. В тот момент, когда Мафую понял, что перед ним за фотография, все краски слетели с его лица, радужная оболочка глаз расширилась, как совсем недавно у Рицуки. Наступило напряженное молчание, в котором Мафую пребывал в глубокой задумчивости, а Рицука пытался прочесть выражение его лица. Рицука, кажется, видит в своем парне то, чего хотел бы никогда не видеть. Он смотрит на него и понимает, что огромная дыра в его груди стала еще больше, он чувствует, что не должен смотреть, чувствует, что вторгается туда, куда не следовало бы, невыносимая боль сковывает его, и в эту секунду лавина осознания накрывает его с головой. Навязчивый. Ненужный. Лишний. Запасной. — О, — лицо Мафую исказилось, и на какое-то мучительное мгновение между ними вновь воцаряется тишина: испуганное лицо Харуки, трясущиеся руки Рицуки и переполненные слезами глаза Мафую. Боль, отражающаяся в глазах Мафую, была такой же, как и тогда, когда он стоял на сцене с микрофоном. Рицука никогда не видел подобного прежде. Мафую садится, и воздух вдруг кажется таким густым, что Рицука едва может дышать. Харуки прочищает горло. — Что ж. Давайте продолжим, хорошо? Они возвращаются к работе в относительной тишине, жизнерадостный гул со стороны остальной части кафе кажется чуть ли не насмешкой в сравнении с тяжелой атмосферой между ними тремя. Харуки снова берет на себя управление ноутбуком, быстро закрывает вкладку с аккаунтом бывшего парня Мафую и возобновляет охоту за другими профилями. Пальцы Рицуки под столом впиваются в ладони. Что-то похожее на тошноту подкатывает к его горлу, это чувство, — благодаря Мафую он научился его распознавать, — было ревностью. Ревность была всепоглощающим, заставляющим его задыхаться чувством, и каждый раз, когда его взгляд падал на Мафую, он сдерживался, чтобы не протянуть к нему руку. Ему хотелось утешить Мафую и стереть печальное выражение с его лица. Ему хотелось взять своего парня за руку и притянуть ближе. Ему хотелось поцеловать его и избавить от воспоминания о других губах. Ему хотелось сделать все, что угодно, лишь бы напомнить ему, что он нужен ему и для него все еще есть место здесь, в мире живых. Мафую лишь однажды ловит на себе взгляд Рицуки и дарит ему робкую улыбку, от которой щеки темноволосого парня позорно краснеют. Он решительно поворачивается обратно к компьютеру. Проходит еще час, прежде чем Харуки объявляет конец рабочего дня, захлопывает ноутбук и прогоняет парней с жутким «до следующего раза», которому Рицука не хотел бы давать разъяснения, если можно. Басист побежал в сторону кампуса, а парни направились к метро. Пока они шли, между ними воцарилась тишина; их тени, длинные и зловещие, вытягивались на тротуаре. Бульканье в животе Рицуки все еще казалось слишком опасным, чтобы открывать рот, поэтому он продолжил идти молча; Мафую в этот момент все еще казался отстраненным. Тяжелые шаги раздаются по мере того, как они поднимаются по лестнице на платформу. Солнце садится позади них, и ветер колышет волнистые волосы Мафую, делая его похожим на сказочного принца. То, как сейчас выглядит Мафую, почти сюрреалистично. Пока его глаза сосредоточены на чем-то вдалеке, Рицука позволяет себе бросить на него долгий, внимательный взгляд. Черт, Мафую просто невозможно красив, даже когда расстроен. Лучи заходящего солнца окрашивают его в желто-оранжевый цвет, и у Рицуки такое чувство, будто, если он в этот момент прикоснется к нему, Мафую распадется на части, и ветер унесет его с собой. Рицука делает шаг вперед и прижимается своим лбом к виску Мафую, его почти удивляет то, насколько он на самом деле осязаем. Твердая, теплая и всепрощающая голова Мафую прижимается к голове Рицуки, и этого прикосновения достаточно, чтобы сердце темноволосого парня бешено забилось. — Мафую. — Мм. Рицука чертовски ненавидит извиняться. — Мне очень жаль. — О, — Мафую, кажется, размышляет над этим еще какое-то время. — Все нормально. Но это не так, и Рицука хочет укусить его в ответ на эти слова. Как, как все может быть нормально? Как может быть нормально то, что лицо Мафую искажается от такой ужасной боли? И как он может надеяться простить себя за то, что заставил Мафую это испытывать, за то, что причинил ему еще больше страданий? Он оглядывается по сторонам и без предупреждения берет Мафую за руку. Последние солнечные лучи гладят по местам, где их ладони соприкасаются. Он целует каждый палец Мафую, пока полностью не завладевает его вниманием, а затем целует снова, и Мафую улыбается, с его губ срывается вздох, и он отталкивает Рицуку, чтобы прижаться к нему вновь и запустить пальцы в темные волосы, уткнувшись носом ему в щеку. Они нежно касаются друг друга до тех пор, пока окружающее пространство и целая вселенная не сужаются лишь до них двоих.

***

Мафую не помнит, как вернулся домой, и лишь смутно помнит, как ехал в поезде. Тепло пальцев Рицуки, переплетающихся с его собственными, и мерное качание вагона под подошвами его высоких ботинок, — единственное, что всплывает в памяти. А после — ничего, кроме вида пустой остановки и ощущения теплого летнего вечера. Избегая уличных фонарей, он идет по знакомой дороге к своей квартире, стук гитары за спиной и его дыхание наполняют звенящую тишину улицы. Капелька пота спускается вниз по его шее, и Мафую закрывает глаза, мысленно возвращаясь к воспоминаниям. Его сердце гулко забилось при мысли о теплых губах Рицуки на своих пальцах, мягкости его прекрасных волос; он вспоминал то, каким нежным становился взгляд голубых глаз Рицуки, когда они оставались наедине. Запах его шампуня и румянец на его щеках, стоило Мафую без предупреждения дотронуться до него. С того момента, как они познакомились, Мафую замечал все мелкие детали, все робкие взгляды и улыбки и любил перебирать их в памяти, когда чувствовал себя особенно опустошенным. Когда удары пальцев, что пробегают по струнам гитары в поисках знакомой мелодии, становятся растерянными и неловкими, а стопки компакт-дисков и виниловых пластинок, кажется, сейчас образуют гору и обрушатся на него, Мафую начинает сомневаться, что у него когда-нибудь хватит сил подняться на вершину. Воздух дома спертый; в коридоре холодно и темно, и Мафую, сняв обувь, задерживается у двери. Его спина ударяется о стену, и он сползает на ледяной пол в абсолютном одиночестве, если не считать прижатой к груди гитары. Юки. Его пальцы обхватывают гитарный гриф. И сжимаются до боли в суставах. Юки. Мафую задыхается от острой боли, пронзившей его изнутри. Он закрывает лицо руками. Юки. Сегодня вторник, и листья за окном красивого золотисто-багряного цвета. Скоро они сорвутся с веток деревьев и упадут на землю, словно пестрое покрывало, и будут шелестеть под ногами прохожих. Они отдыхают, их ноги переплетаются между собой под одеялом. Жесткая копна темных волос Юки резко контрастирует с мягкостью земляничных прядей самого Мафую. Его колено протягивается вдоль бедра Юки. Его ухо, прижатое к груди Юки, улавливает отголоски какого-то мотива. Воздух пропитан запахом их тел — спутавшихся, усталых и небрежных. Воздух пропитан запахом кожаной куртки Юки, которую Мафую отобрал у него и использовал теперь вместо подушки. Воздух пропитан запахом, который будет преследовать Мафую годами, и который Мафую никогда не сможет почувствовать вновь. Если бы он только знал тогда, как важен будет для него этот запах. Если бы только у него был шанс вдохнуть его в последний раз, если бы он еще один раз мог завернуться в кожаную куртку Юки и разделить с ним это счастливое мгновение. Мафую вновь проводит ногой по бедру Юки. — Не надо, — раздается сверху голос Юки, и вибрация его груди заставляет Мафую хихикнуть. — Ты же знаешь, я боюсь щекотки. — Тебе везде щекотно. — И все же ты продолжаешь прикасаться ко мне. — И все же ты продолжаешь ворчать, даже когда я этого не делаю. Когда Мафую приподнимает голову, чтобы посмотреть на своего парня, в глазах Юки проскальзывает выражение уязвленной гордости, как и каждый раз, когда Мафую подшучивает над ним. Мафую любит, когда Юки так на него смотрит. Смешок вырывается из его груди. — Хочешь узнать, каково это? — спрашивает Юки, и этой фразы достаточно, чтобы мир вокруг них на секунду замер, и затем резко наполнился звуками смеха Мафую и ловкими движениями рук Юки. Мафую визжит на всю комнату и просит его остановиться, а Юки, верный самому себе, продолжает щекотать его. Мафую оказывается в крепости из подушек, одеял и вчерашней одежды. Он ощущает губы Юки на своих губах, и в этот момент понимает, — он дома. Теперь они стали проводить меньше времени вместе, работа Юки, репетиции, разные школы, домашние задания и друзья не позволяют им видеться так же часто, как раньше. Мафую закрывает глаза, зарывается пальцами в волосы Юки и касается тонкой полоски его новой серьги. Даже тогда он хотел запомнить все, что мог. Уже в тот момент он ощущал горький ветер перемен, стучащий в окно Юки, готовый в любую минуту ворваться в комнату. Юки отстраняется. Его ресницы чертят дорожку вдоль челюсти Мафую. — Черт, я так люблю тебя, — выдыхает он, и Мафую чувствует прилив тепла. — Я тебя тоже. — Хорошо. Мафую смеется. — Хорошо. Юки тянется к прикроватному столику и хватает телефон. Глаза Мафую закатываются, и он отворачивается в сторону. К мягкой коже куртки Юки, к его одежде, к остаткам вчерашних купленных в магазине шоколадных батончиков, к отмычке для гитары Юки. Все отодвинулось на край кровати, чтобы было достаточно места для них обоих. — Ты действительно собираешься снова меня сфотографировать? Юки надул губы, вставая на колени. — Ты прекрасен. Почему бы и нет? — Мм, — Мафую раздумывает над ответом. — А что, если однажды я захочу баллотироваться в президенты? — А что, если однажды эта фотография станет обложкой величайшего альбома в мире? Мафую уворачивается, когда Юки подходит к нему для очередного поцелуя. Юки любит его целовать, и не важно где, — в постели, когда они тесно прижаты друг к другу, в классе, когда не остается никого, кроме них, в раздевалке, когда остальные мальчишки уходят в спортзал. Он проводит щекой по виску Мафую, царапая его щетиной. Кожа Мафую в этом месте на несколько часов останется розовой. Мафую морщится. — Что-то я не заметил за Хиираги и Шизу подобного увлечения. — Возможно, у Шизу, — в глазах Юки мелькает что-то такое, чему Мафую не может дать названия. — Что? — Ничего. Не обращай на меня внимания, детка, — пальцы Юки пробегают по подбородку Мафую, по его носу и волосам, слегка растрепывая их, и приподнимают лицо Мафую, пока их глаза не оказываются на одном уровне. Мафую не остается ничего другого, кроме как смотреть на Юки из-под ресниц и чувствовать, как от этого невесомого касания ускоряется его пульс. Они разглядывают друг друга почти с любопытством, будто видят впервые, слушают чужое прерывистое дыхание и отсчитывают удары быстро колотящегося сердца. На улице осень, и в комнате Юки беспорядок, из коридора доносятся звуки готовящегося завтрака, и все это внезапно перестает иметь значение. Есть только он и Юки, Юки и он, дрожащие, влюбленные, рассматривающие друг друга, словно в первый раз. Когда пальцы Юки закрадываются слишком далеко, а лицо Юки оказывается слишком близко, он шепотом заявляет, что хочет поцеловать Мафую именно так. Юки порывисто наклоняется и кусает Мафую за кончик носа, и тот подпрыгивает. Юки уже сидит у него на коленях. — Улыбнись, детка, — Юки подмигивает и направляет объектив камеры прямо на Мафую. — Когда-нибудь ты станешь настоящей звездой. Он не помнит, как забрался в свою холодную постель. Он не помнит, запер ли дверь, и как вытащил гитару из футляра. Мафую моргает и не может вспомнить, когда слезы начали течь по его щекам. Даже сейчас он не мог решить, что было лучше — плакать слишком много или не плакать вообще. Предыдущие месяцы он провел, находясь в прострации, и теперь его не покидало ощущение, будто он только проснулся от спячки. Его нервы на пределе, глаза наполнены слезами, а внутри разжигается чувство, будто он никогда больше не сможет найти в себе сил рассмеяться. Он едва может двигаться от усталости, окутавшей его тело; чувство безысходности заставляет его вжаться в матрас. Остекленевшие глаза замечают телефон на краю покрывала. Рицука. Все силы Мафую уходят на то, чтобы приподняться на локте и взять мобильник. Был рад увидеть тебя сегодня. Мафую смахивает лезущие в глаза пряди и печатает снова. Мне жаль, если ты увидел что-то, что тебе не понравилось. Он опускает голову на руки, и волнительное ожидание ответа скручивает его живот. Это занимает некоторое время; пробило девять часов, и мать Мафую вернулась домой, Снежок начал заливисто тявкать, приветствуя ее. Прошло еще несколько минут, и его позвали к ужину, но Мафую никак не мог собраться с духом, чтобы хотя бы сдвинуться с места. Он прижимается щекой к изголовью кровати, его глаза закрываются, и он изо всех сил старается не думать ни о Юки, ни об этих фотографиях. — И вообще, что ты собираешься с ними делать? — Мафую набирается смелости задать этот вопрос. Всего один раз. — С чем? Заходящие солнечные лучи играют с волосами Юки, придавая им золотистое сияние, а самому Юки — образ неземного существа. Серьга в его ухе переливается на солнце. — С фотографиями, — пальцы Мафую скользят по рукаву Юки. Ему не нравится, когда Юки становится таким — почти отрешенным, его расфокусированный взгляд направлен куда-то вдаль, а маленькие полумесяцы ногтей впиваются в ладони. Мафую беспокоится о нем, но не знает, как сказать об этом. Позже это станет одним из самых больших его сожалений. — С теми, что ты делаешь каждый раз. С теми, что ты публикуешь. Что, если однажды с нами что-то случится, и весь твой аккаунт будет полон моих фотографий? Что, если… Взметнувшаяся и схватившая его за воротник рубашки рука не дает Мафую договорить. Взгляд Юки обращен к Мафую. В его глазах плещется выражение, которое Мафую видел лишь раз, то самое жестокое выражение, что исказило маленькое личико Юки, когда отца Мафую тащили в наручниках, Мафую истекал кровью, а его мать плакала рядом с ним. В тот момент теплая ладонь Юки была для него единственной значимой вещью в мире. — Почему ты спрашиваешь о чем-то настолько глупом? Я их оставлю, — огрызается Юки. — Я оставлю их навсегда. Потому что, если ты больше не мой, значит, когда-то был моим, и я скорее умру, чем забуду об этом. Мафую моргает, глядя на своего парня. Волна благодарности разливается по его телу. Он кивает и осторожно высвобождается из крепкого захвата руки Юки, чтобы обнять его. Позже они целуются в метро по дороге в школу. Звук нового уведомления разрывает тишину комнаты, и Мафую бросает мутный взгляд на темное небо за окном, чувствуя, как аромат вкусного ужина наполняет его легкие. Все в порядке. Постель, по крайней мере, встречает тело и слезы Мафую без протестов.