***
Раздражение буквально проступает на коже Рицуке вместе с каплями пота, когда день проходит мимо него. Каждое его движение воспроизводится машинально, пишет ли он конспект, достает тетрадь из рюкзака или передает листок однокласснику. Глубокая тоска плещется у него во взгляде, прикованному к облакам за окном слева от него, и он изо всех сил старается думать о чем угодно, лишь бы не о чертовом классе, в котором ему придется сидеть до вынесения приговора. Он не знает, где хотел бы быть сейчас, но уж точно не здесь. Облака, плывущие по небу, возвещают о теплой погоде на улице, и Рицука раздумывает над тем, чтобы пойти побегать после школы. Побегать или сделать еще что-то, что заставит его мучиться сильнее, чем невыносимая мысль о том, что он стал причиной слез Мафую. Рицука запускает пальцы в свои жесткие волосы и сдается в плен ожиданию неизбежного. Урок окончен, и в коридоре слышен привычный гул. К тому времени он смиряется с тем, что ему придется сделать, хоть мысль об этом и делает его по-настоящему несчастным. Рицука тяжело поднимается со своего места. — Эм, привет. Курихара окружена своей обычной толпой друзей, девчонками, что смеются слишком громко, когда собираются вместе, и радуются слишком сильно, когда Рицука играет вживую, и он уже давно игнорирует все их причуды. Но Курихара не похожа на остальных ее подруг. Она тихая и задумчивая, и умеет подмечать мелкие детали. — Все в порядке, Уэнояма-кун? — спрашивает она, когда он подходит ближе. Рицуке кажется, что он видит искреннее беспокойство, отражающееся на ее нежном лице. Его рука тянется к затылку. — Я хотел спросить, могу ли я поговорить с тобой. Он слышит шепот за своей спиной, когда они выходят из класса, но ему откровенно на это плевать. Есть гораздо более важные вещи, о которых ему приходится беспокоиться. Например, смертный приговор, который он сейчас себе подпишет. Он ведет ее к безлюдной лестнице, что так разительно отличается от той, которую он недавно покинул, что даже он замечает это. Здесь темно, тихо и невзрачно, а в воздухе пахнет пылью. Его уголок с Мафую, их уголок всегда казался ему самой светлой частью школы. Как будто солнечные лучи сопровождают Мафую везде, где бы он ни находился, и в самые мрачные дни освещают ему путь. — Я хотел спросить тебя кое о чем, — начинает он, когда они устраиваются. Рицука стоит у стены, а Курихара располагается на ступеньках рядом с ним. Они не смотрят друг на друга. — В чем дело? — Я хотел спросить… — на этот раз ногти впиваются в кожу его шеи. Жжение в груди вынуждает Рицуку продолжить. — Не могла бы ты рассказать мне о Юки? Его щеки чертовски красные. На мгновение она замолкает, сцепив пальцы и уставившись на свои ноги. — Это из-за Сато? — Что? — Я-я… Ну, ты знаешь, — щеки девушки тоже начинают гореть под ошеломленным взглядом Рицуки. — Я заметила это между вами двумя, возможно потому, что видела это раньше, но может и потому, что я знаю тебя, и э-э… — ее пальцы перебирают светлую челку. Она переводит взгляд на Рицуку и улыбается ему. — Знаешь, ты с такой нежностью смотришь на него. На Сато. Твое лицо, оно будто… светлеет, понимаешь? Я никогда не видела подобного прежде. Между ними наступает молчание; Рицука смотрит в одну сторону, Курихара — в другую. Пот проступает у него на лбу. Какая-то его часть, его трусливая часть хочет все отрицать, хочет отступить и сбежать от ее слов об его отношении к Мафую. Другая его часть вспоминает Мафую на лестнице чуть раньше в этот же день. Ангелоподобный. Сверкающий. Центр его мира. — Он хороший человек, — пальцы Рицуки цепляются за рукав его рубашки, пока он пытается подобрать слова. Ее слова польстили ему, но в то же время ошеломили. Он чувствует, что должен быть честен с ней. — Наверное, я хочу убедиться. Что он получает лучшее, чего и заслуживает. Я-я, ну, ты знаешь… В общем… Ну, что меня достаточно по сравнению с тем, что у него было. — Ох, — выдыхает она, и Рицука понимает, почему. Это не в его стиле, он скрытный, необщительный и абсолютно не романтичный. Рицука — это угрюмый парень, что вечно таскает с собой гитару, спит на уроках и слушает музыку на максимальной громкости. Он тоже заметил в себе изменения, произошедшие в нем после того, как Мафую появился в его жизни. Он будто стал другим человеком. Лучшей версией себя. Между ними вновь воцаряется молчание. Щеки Рицуки пылают от смущения. — Он был громким, — наконец сказала девушка. — Мм? — он слишком быстро поднимает глаза. На ее лице мягкая улыбка; когда она говорит, слова будто выныривают из глубины ее души. Она обдумывает каждое предложение, прежде чем высказать его вслух. — Юки. Он был громким. Он жил так отчаянно. Жил так, будто старался втянуть в себя от жизни столько, сколько мог, прочувствовать и распробовать ее на вкус, чтобы потом прожевать и выплюнуть. — Что это значит? — Я не уверена. Просто у меня такое чувство, — она смеется и затем продолжает. — Все как будто усиливалось, если в этом есть смысл. Насыщалось. Когда светило солнце, оно светило для него. Когда он играл в футбол, мяч притягивался к нему. Когда он шутил о чем-то со своими друзьями, они оставались счастливыми еще несколько дней, а когда он вступал в схватку со своими врагами, ну, в общем, да. Ты, наверное, можешь себе это представить. Быть частью очередной перепалки было не очень-то весело. Особенно в средней школе. Лицо Рицуки озаряет кривоватая улыбка. — Да, у нас тоже часто происходило что-то подобное. — Знаешь, я много о нем думала. После того, как он умер, — голос Курихары становится таким тихим, что Рицуке приходится наклониться, чтобы расслышать ее слова. — Я думала о том, было ли что-то в его поведении, что отражало его просьбы о помощи. Возможно, тогда мы просто чего-то не заметили. Но сейчас я понимаю, что было. Он жил так, будто знал, что ему осталось недолго. — Ох, — где-то в его голове возникает образ. Песчаные волосы. Большие руки. Слишком яркий огонь, разгорающийся на пепелище. — А Мафу… Сато? — спрашивает он, снова чувствуя себя неловко из-за запинки. — Даже не знаю, — она встает со ступеней, отряхивая юбку, отчего ее золотистые косы начинают раскачиваться в стороны. — По правде говоря, когда рядом был Юки, он всегда уходил на задний план. Рицука сдерживает усмешку. — Похоже, так было со всеми. — Возможно, — Курихара пожимает плечами и уже собирается уходить, как внезапно останавливается на полпути к выходу с лестницы. — Но знаешь, я никогда раньше не слышала, чтобы Мафую так пел. Если ты тот, кто сподвигнул его на это, Уэнояма-кун, думаю, в этом есть что-то особенное. Ее шаги затихают в шуме переполненного людьми коридора.***
По дороге к дому Мафую охватывает призрачное ощущение: легкое, мягкое и тонкое, как бумага. Он не позволяет лишним мыслям заполнять его голову, вместо этого сконцентрировавшись на ударах гитары о спину и теплом ветре, треплющем его волосы. Погода в Токио сегодня на удивление солнечная. Вернувшись домой, Мафую беспорядочно раскидывает вещи у порога, забирая с собой лишь гитару. Он тащит «Gibson» глубже в дом, дальше по коридору (его ноги запутываются от непрекращающихся прыжков и тявканья Снежка) и кладет инструмент на постель в своей комнате. Мафую смотрит на ярко-оранжевый пузырек с лекарствами, стоящий на тумбочке рядом с кроватью, пузырек, открытый лишь для того, чтобы Мафую мог достать маленькие таблетки и смыть их в раковину. Они ему больше не нужны. Мафую вскользь задумывается о том, каково это — умереть. — Они мешают тебе чувствовать. Тишина комнаты нарушается звуком голоса Юки, слегка приглушенным из-за того, что его подбородок лежит на груди Мафую. Мафую поворачивает голову, с любопытством глядя на своего парня. Тусклые солнечные лучи красиво падают на лицо Юки, отчего его светлые ресницы кажутся розовыми; пальцы Юки крепко сжимают бедро Мафую. Он барабанит по коже своего парня аккорды еще не писанной музыки. В другой руке он держит оранжевую бутылочку с таблетками, похожую на ту, что стоит на тумбочке в комнате Мафую. Она полная. Невскрытая. И все же она потрепанная, на ней видны царапины и облупившаяся этикетка. Пальцы уже много раз касались этой бутылочки. В голосе Юки слышится отвращение, и это так непривычно, что Мафую даже приподнимает голову с подушки, чтобы лучше слышать. — О чем ты? — О медикаментах, — Юки насмешливо фыркает. Его взгляд расплывчатый, что-то мутное плывет в глубине теплых глаз, сфокусированных на чем-то за пределами белого потолка в комнате Мафую. В последнее время он все чаще впадает в подобное состояние; его голос вдруг затихает, тело замирает, а мысли блуждают где-то далеко. И Мафую это беспокоит. — Они не дают тебе чувствовать себя дерьмово. Ты не испытываешь ни печали, ни радости, ни волнения, — ничего. Я скорее умру, чем перестану чувствовать. Стон разрывает тишину комнаты Мафую. Воздух здесь слишком сильно контрастирует с воздухом снаружи, в квартире прохладно и неестественно сухо, в то время как улицы Токио дышат жаром и сыростью. Ощущение влаги на щеках говорит Мафую о том, что он плачет. Он обессиленно натягивает одеяло на худые плечи. Он дрожит, его мышцы напряжены, а из глаз безостановочно текут слезы. Мафую хочется кричать в подушку. Ему до смерти надоела эта игра, эта тишина, этот холод, эта постель, где Юки спал, где Юки прикасался к нему, где Юки выдыхал секреты в ухо Мафую. Его тошнит от комнаты, усеянной призраками прошлого, и от чувства вины, следующего за каждой его улыбкой и смехом. Отвратительные мысли. Мысли о том, что он не должен радоваться жизни, когда Юки больше нет рядом. Что он тоже должен остаться в прошлом, навсегда остаться в этой комнате, преследующей его во снах, остаться с Юки, когда ему станет холодно. И боже, Мафую не хочет этого, не хочет, не хочет, не хочет. Он хочет Рицуку. Он хочет губ Рицуки, пальцев Рицуки, прикосновений Рицуки, тепла Рицуки. Он хочет, чтобы голос Рицуки стал немного резче, когда он терпеливо объясняет Мафую то, что объяснял уже дважды ранее, потому что знает, что Мафую может лучше. Он хочет, чтобы их колени застенчиво соприкасались, когда они вместе сидят на школьном балконе со своими друзьями. Он хочет, чтобы Рицука улыбался ему с другого конца баскетбольной площадки, когда Мафую забивает трехочковый. Он хочет, чтобы Рицука с теплотой смотрел на него, когда Мафую поет на освещенной сцене. Он хочет всего того, что есть у него и Рицуки, нежной осторожности, с которой они изучают тела друг друга, новизны ощущений переплетения пальцев и соприкосновения губ, ласковых взглядов, которые они бросают друг на друга. Юки всегда был холоден, словно зимний ветер. Рицука — свирепое, безудержное тепло. Пальцы Мафую впиваются в кожу его рук, затылка, поясницы, и все, о чем он думает — Рицука. Он хочет, чтобы его, черт возьми, обняли. Он хочет, чтобы его обнял мальчик, которого он любит. Простыни сминаются в беспорядке позади него, когда он спрыгивает с матраса. *** Мафую думает, что сегодня вечером может ощутить первые намеки на осень, когда выходит из автобуса, который, как он знает, идет до остановки рядом с домом Рицуки, сжимая в кулаке ворот рубашки, чтобы холодный воздух не забрался внутрь; ветер игриво треплет его волосы. Это просто удивительно, как быстро меняется погода в Токио, жаркий день сменяется промозглым вечером, как бы напоминая каждому жителю, что ничто не вечно. Времена года эфемерны. Как и то, как музыка ручьем разливается над головами людей, а затем медленно умирает. Как и любовь. Он не очень-то и возражает против этого; его мысли мечутся вокруг автобуса, ветра, растрепанных кудрей, смятых простыней и школьной формы, которую он так и не переодел. Мафую бежит по тропинке к дому Рицуки, пульс бешено стучит в его висках. Мафую знает, чем вызвано тошнотворное чувство паники, охватывающее его, когда он бежит к дому Рицуки; сегодня он ощущает то же беспокойство на языке, что и во время долгой прогулки до дома Юки в тот зимний день. Запоздалое чувство отчаяния, которое он уже давно научился ненавидеть в себе. Тревога, колющая его грудь где-то в районе солнечного сплетения. Что, если… Он часто так делает; запускает руку в волосы и тянет изо всех сил до тех пор, пока не начнет задаваться вопросом, почему его недостаточно. Почему он недостаточно громкий, почему он недостаточно открытый, почему он недостаточно храбрый, почему, почему, почему. Рицука ранил его сегодня, и Мафую все равно бежит к нему так, словно от этого зависят их жизни; потому что он знает, что Рицука хороший и добрый человек, потому что он знает, что Рицуке больно. Потому что Мафую тоже доставал свой телефон, чтобы посмотреть профиль Юки бесчисленное количество раз, закрывал глаза и вспоминал его нежные пальцы в своих волосах и смех на ветру, закрывал глаза и желал умереть, чтобы снова быть с Юки. Но он не умер. Каждый глоток обжигающего воздуха в его легких кричит Мафую о том, что он жив. Адреналин, пульсирующий в его венах, воспевает его. Он жив, жив. Он не позволит ничему завладеть собой, пока не найдет свое место, свое предназначение, свою страсть, — своего человека. Добравшись до двери с медной табличкой, Мафую лихорадочно стучит по ней и опирается на нее локтями, пытаясь отдышаться. И когда Рицука открывает дверь, его красивые голубые глаза, напоминающие Мафую небо, удивленно расширяются. — Мафую? — он сглатывает. — Что ты здесь делаешь? Уставшие руки Мафую опускаются на колени; грудь тяжело вздымается, стараясь вдохнуть как можно больше воздуха. — Мы можем поговорить? — выдыхает он, и лицо Рицуки бледнеет, когда он смотрит на него сверху вниз. — Конечно. Дверь захлопывается, и Мафую чувствует, как его время уходит; он остро осознает, что солнце садится, что родители скоро вернутся, что у Рицуки работа, — может быть, даже сегодня, а может быть, и нет, он все еще не может запомнить хитросплетения плотного графика своего парня. Его руки без предупреждения обвивают шею Рицуки. Рицука издает шокированный звук; на мгновение Мафую зависает в таком положении, хватаясь, цепляясь за Рицуку слишком сильно для их же блага. Но вдруг руки Рицуки оказываются у него на талии, и Мафую издает вздох облегчения. И все становится хорошо. Все становится хорошо, когда пальцы Мафую запутываются в мягких, густых, темных, словно ночь, волосах Рицуки, а большие руки Рицуки касаются Мафую в чувствительном месте вдоль нижней части позвоночника. Мафую задыхается, когда Рицука притягивает его ближе; его тело будто охвачено пламенем. — Скажи мне, — молит он, и это громко, слишком громко, но Рицука не отстраняется, и боже, Мафую дрожит так сильно, что его зубы стучат друг о друга. — Уэнояма-кун, скажи мне, пожалуйста, скажи мне, что я сделал, пожалуйста, скажи мне, как я могу это исправить, пожалуйста… — Ты ничего не… — Пожалуйста, — умоляет Мафую, потому что он хочет знать, он хочет знать все. Он даже не спросил, был ли это первый поцелуй Рицуки, когда он поцеловал его в тот потрясающий момент после их выступления. Есть еще столько всего, что Мафую не знает. И столько всего, что он так жаждет узнать. Рицука завладел всем его существом, и когда Рицука прикасается к нему, тело Мафую вспыхивает, как никогда раньше, даже когда он был с Юки, даже когда он был с ним. Он хочет запечатлеть в своей памяти звук, который издает Рицука, когда Мафую проводит пальцем по его шее; тот самый звук, который он издает сейчас, когда Мафую вновь дотрагивается до его кожи. — Скажи мне, что я сделал, — снова просит Мафую. Он крепко прижимает Рицуку к себе. — Скажи мне что-нибудь, только не молчи, только не закрывайся от меня, только не… — Прости, что я не он, ладно?! — выдыхает Рицука в ухо Мафую. — Мне жаль, что я недостаточно хорош. Мне жаль. Мне чертовски жаль. Мне жаль, что я не могу заставить тебя улыбаться так же, и фотографировать тебя так же, и писать для тебя стихи, как мог бы он. Мне жаль, что тебе пришлось довольствоваться вторым номером, когда твоя родственная душа умерла, и что я никогда, черт возьми, не смогу сравниться с ним. — Уэнояма… — Иногда я так сильно хочу тебя, что просто не могу этого вынести. Я хочу быть всем для тебя, но я не могу, и я знаю, что не могу, потому что как можно быть всем для человека, у которого уже было это — все? Как кто-то может сравниться с этим? Как я могу? — слезы Рицуки тяжелыми, горячими каплями падают на волосы Мафую, и Мафую шокированно отступил бы от него, если бы мог, но весь его мир — это его милый мальчик, его сердце, его Уэнояма-кун. Он не может его отпустить. — Нет, я не… — Я не могу быть им, ладно? — Рицука отстраняется, его лицо искажено болью, а глаза красные от слез. — Я не могу быть им, я не могу быть Юки для тебя. Мы должны положить этому конец. Мы должны расстаться. Мне надоело причинять тебе боль. Мне надоело пытаться, когда у меня ничего не выходит. — Нет, прекрати, прекрати! Мафую кричит. Его кулаки ударяют Рицуку в грудь. Он колотит его до тех пор, пока не начинает задыхаться, пока Рицука не смотрит на него с изумлением. Мафую не может дышать от боли, разрывающей его на части. — Я не хочу, чтобы ты был Юки, ясно? — он кричит, слезы скатываются по его щекам. — Я не хочу этого, я не хочу его. Я был так зол на него, Уэнояма-кун, и я все еще зол, и я не знаю, как справиться с этой злостью. Я хочу кричать, бить и причинять боль, потому что он мне ее причинил. Но нет никого, кого я мог бы ударить. Никого, кому я мог бы причинить боль, — его руки напрягаются, а голос дрожит. — Я не хочу, чтобы ты был им, ясно? Я хочу, чтобы ты был собой. Рицука отступает на шаг от него в ошеломленном молчании, ухватившись руками за бедра Мафую, будто это было самой естественной вещью на свете. Он не отпустил его, даже когда Мафую начал кричать на него. Даже когда Мафую причинил ему боль. Даже когда Мафую вылил на него все чувства, с которыми не знал, как справиться, чтобы не навредить дорогим ему людям, Рицука не отпускал его. Стыдливый румянец проступает на щеках Мафую. Из его горла вырываются хриплые, отчаянные рыдания. Мафую не может смотреть Рицуке в лицо; вместо этого его взгляд фокусируется на рубашке Рицуки. Это одна из тех вещей, что сидит на Рицуке слишком низко, обнажая его ключицу. Мафую нравится эта рубашка. — Прости, — выдыхает он, и вся тяжесть мира, весь воздух, густой, как цемент, вырывается из его стройного тела с этим вздохом. — Мне жаль, что бывают дни, когда я не могу встать с постели. Мне жаль, что бывают моменты, когда я думаю о нем, и мой разум просто отключается. Прости меня, ладно? Я стараюсь. Клянусь, клянусь, Рицука, я стараюсь, потому что люблю тебя. Я люблю тебя, но это не означает, что мне тоже иногда не бывает больно. Рицука снова молчит; Мафую бросает на него взгляд лишь для того, чтобы увидеть напряженное выражение его лица. Пальцы Рицуки вплетаются в волосы Мафую, тянут и перебирают его кудри, и Мафую чуть не падает в обморок от облегчения. По крайней мере, к нему все еще можно прикоснуться. По крайней мере, после того, как он был сломлен, он все еще нужен. — Ты… любишь меня? — тихо спрашивает Рицука. Мафую вытирает слезы и кивает. — Черт, Мафую. Нежные руки обвивают шею Мафую и наклоняют подбородок. Пальцы Мафую впиваются в рубашку Рицуки, когда они оказываются в нескольких дюймах друг от друга; все тело Рицуки дрожит, Мафую тяжело дышит. — Пожалуйста, — молит Мафую, и губы Рицуки оказываются на его губах. Они целуются. Они целуются, и Мафую обволакивает волна тепла, исходящая от его парня. Он чувствует себя в безопасности. Руки притягивают его за талию ближе, и поцелуй углубляется. Они целуются, и Мафую забывает, каково это — дышать, и зачем вообще это нужно. Они целуются беспорядочно, как две пары губ, которые еще не знакомы друг с другом, как две пары тел, которые не знают, что делать, но отчаянно тянутся друг к другу. Мафую думает, что мог бы сейчас взлететь. Они отстраняются друг от друга, когда воздуха в легких совсем не остается. Мафую задыхается, но протягивает руку к подбородку Рицуки и слегка царапает его ногтем, ласково и игриво. Они смотрят на друг друга с растерянностью, появившейся на их лицах; наконец, Мафую улыбается, и Рицука следует его примеру. — Черт, — выдыхает Рицука. — Я забыл, как трудно думать после… Такое чувство, будто у меня больше нет мыслей. Мафую моргает своими большими глазами. — Я правда заставляю тебя так себя чувствовать? — Да. Правда, — Рицука ласково касается скулы Мафую; нежность в его глазах напоминает Мафую морскую пену. — Ты словно волшебный, Мафую. Голова Мафую находит грудь Рицуки. — Я знаю, что я люблю тебя, — шепчет Мафую. — Неважно, что я когда-то чувствовал. Неважно, что я любил кого-то другого. Сейчас я люблю тебя, Уэнояма Рицука. Нормально ли это? Достаточно ли этого? — Этого более, чем достаточно, — отвечает Рицука. Их пальцы переплетаются, и Рицука уводит Мафую вглубь квартиры. Позже, если станет теплее, возможно, они выйдут на улицу.