Он учился с тобой в одном классе

Они познакомились больше десяти лет назад. Арсений до сих пор в мелочах помнит этот пасмурный осенний день, школьную линейку в честь начала учебного года, и как он, первоклассник, в своей идеально выглаженной белоснежной рубашке и бабочкой на шее, с букетом цветов, который, казалось, был больше его размером, неуверенно переминался с ноги на ногу в толпе незнакомых детей, пока директор школы читала вступительную речь. Ежился от холода и неприятного ветра, оглядывался назад в поисках родителей, стоявших позади, но так и не мог их разглядеть из-за таких же первоклашек с высоченными букетами. С каждой минутой ему становилось неуютнее, и вот, наконец, чувство дискомфорта начало перерастать в настоящую панику. — Тоже уже надоело стоять? — до Арсения доносится голос рядом стоящего мальчика, и он слышит его так отчетливо, будто и нет вокруг этого галдящего шума. Высокий, чрезмерно худощавый, рубашка на нем смешно висела, а съехавший куда-то вбок галстук на резинке в дуэте с торчащими ушами добавляли его образу еще большей комичности. На его фоне Попов, одетый с иголочки, выглядел еще более педантичным. — Меня Антон зовут, — улыбается во все тридцать два зуба, а зеленые глаза блестят так, будто отражают свет самого яркого летнего солнца, а вовсе не пасмурное сентябрьское небо, — а тебя? — Арсений, — отвечает сразу, но продолжает хлопать глазами, осматривая нового знакомого. Тревога отступает. Так он и ворвался в его жизнь в один прекрасный день и с тех пор стал значимой ее частью. Попов общительным ребенком никогда не был: с самого детства он предпочитал домашний уют вместо уличных игр с другими детьми. Рисование и литература – вот его лучшие друзья. Он научился читать еще в четыре года и страшно этим гордился: у него уже была своя мини-библиотека детской литературы, а самым желанным подарком всегда была новая книга. Но его увлечения и недостаток общения оставили свой отпечаток: Арсений совершенно не умел общаться со сверстниками, не знал их игр, а перспектива попрыгать по гаражам не вызывала у него ничего, кроме ужаса. Но, проходя мимо игровой площадки, под руку с мамой после очередного похода в музей, он всегда с тоской и легкой завистью смотрел на бегающих там ребят, чей звонкий смех заполнял весь двор. Но теперь у него появился первый настоящий друг. Такой безбашенный, шумный, типичный мальчик улиц, который большую часть времени проводит в играх в футбол и догонялках, бегает по тем самым гаражам, дерется с такими же мальчишками и отхватывает за это люлей от родителей. В общем, полная противоположность Попова. Но они как-то уживаются вместе: поначалу Шастун просто силой заставляет его идти в свой двор и знакомит со своими друзьями. Арсений участвовать в играх не спешит и просто сидит на траве, перебирая в руках высохшие стебли одуванчиков. Антон уговаривает его поиграть в салки в обмен на обещание прочитать его любимую книгу. В этот вечер Попов впервые возвращается домой в испачканной одежде и с разбитым коленом. У него, конечно же, останется шрам на память, но блеск в голубых глазах с лихвой это окупает: он еще никогда не чувствовал себя таким счастливым. С футболом, любимым увлечением Шастуна, у него так и не сложилось. Но он присутствует на каждой игре школьной команды, капитаном которой стал его друг. Антон же, так и не пропитавшийся особой любовью к учебе и чтению, все же раз в несколько недель ходит к нему в гости, чтобы послушать рассказ о новой прочтенной книге. Пусть он и не любил читать, но очень любил пересказы Арсения и его впечатления от каждого нового произведения. Это было гораздо интереснее и ближе, чем строки любого писателя, с которым ему довелось познакомиться. Вот так и уживались два, казалось бы, противоположных мира в своей странной гармонии. Так проходят многие месяцы, а потом и годы. *** — Я не знаю, — грустно вздыхая, говорит брюнет, усаживаясь на кровать, — я не очень к такому привык. У Антона бровь ползет вверх, выгибаясь в смешную дугу. — А как бы ты к такому привык, если ты еще ни разу не делал и пробовать не хочешь? – подходит к кровати, толкая своим коленом чужое, — складывай сумки и пиздуй. — Да Шааст, — недовольно морщится, подтягивая к себе ушибленное колено. — Ты же сам давно мечтал о чем-нибудь похожем, — в голосе начинают чувствоваться нотки раздражения, — ну и вот, пожалуйста, в лагере, наконец, открыли не только спортивную смену, но и творческую. Что тебе еще надо-то? Ты с поступлением в свои питерские вузы в десятом-одиннадцатом классе точно времени не найдешь. Если сейчас не поедешь – жалеть будешь, — с особым нажимом на последние слова. Попов обессилено плюхается спиной на кровать, раскидывая руки в сторону. — Легко тебе говорить, это ты друзей по щелчку пальцев в любой новой компании заводишь. — Ииии? – кажется, брови у Шастуна ползут вверх еще выше. — Ииии я так не умею, — с какой-то грустью в голосе передразнивает брюнет, и, чуть помолчав, добавляет, — не хочу просидеть две недели как идиот в кругу незнакомых людей. — Пфф, нашел проблему, - раздражение с лица Антона пропадает, сменяясь снисходительной улыбкой, — тогда я просто поеду с тобой. Арсений резко приподнимается на кровати, опираясь на локти, и одаривает друга таким взглядом, будто увидел умалишённого. — Ты? Со мной? — Ага. — В творческий-то лагерь? Ты же понимаешь, что тебе две недели придется писать, рисовать и выступать на сцене? — Арс, ты меня за кого держишь? Думаешь, я с вашей творческой херотенью не справлюсь? — почти обиженно выдает парень. Попов пару секунд немигающим взглядом смотрит на друга, а потом заливается смехом, игнорируя все последующие возмущенные комментарии Антона. — Спасибо, — говорит, наконец, просмеявшись и переведя дыхание. — Да делов-то, — улыбается, поправляя челку длинными тонкими пальцами, увешанными кольцами. Арсению кажется, что это лучшее лето в его жизни. Они благополучно сдают выпускные экзамены девятого класса, и Шастун даже решает остаться и пойти дальше в старшую школу вместо того, чтобы уйти в техникум. А после и правда покупает путевку вместе с брюнетом в творческую смену местного лагеря. Все складывается так идеально, что Попову до конца не верится, что это взаправду. Голубые глаза с легкой тревогой высматривают в толпе подростков, уже стоящих возле автобусов, знакомую светлую макушку. — Уже надоело стоять? – раздается знакомый мягкий голос откуда-то позади. — Шаст, - поворачивается и облегченно вздыхает. — Что? Думал, я не приду? – заливается смехом, — пойдем уже, места в автобусе занять надо. Арсению кажется, что он никогда еще не чувствовал себя таким счастливым. И яркое детское воспоминание о первой игре в салки меркнет на фоне этих двух недель в лагере. Он, без сомнения, зря переживал, что Антону такое придется не по нраву: Шастун не только стал душой каждой компании и искренне наслаждался всей лагерной деятельностью, но проявлял такое мастерство, что ему могли бы позавидовать студенты художественных вузов. Если Попов с командой тщательно работали над сюжетом сценок, текстом и реквизитом, то Антон просто выходил на сцену и брал все своей харизмой: энергичный, веселый, местами неуклюжий, он каждое выступление превращал в комедию вне зависимости от первоначальной задумки и собственного желания. Все были в восторге: судья, команда, и даже участники-конкуренты. Арсению кажется, что он никогда таких людей не встречал и не встретит больше. Арсений чувствует, как разливается тепло в груди, а голова кружится от переизбытка чувств, когда он стоит на сцене рядом с ним плечом к плечу, или наблюдает за блеском зеленых глаз из-за импровизированных кулис перед своим выходом. Арсению кажется, что эта дружба навсегда. Что вообще может изменить то доверие и близость, которая крепла с годами, что может разорвать ту особую связь, которую он ни с одним другим человеком никогда не чувствовал? Арсений считает, что такое невозможно. **** Последний день смены. Завтра утром они все рассядутся по разным автобусам и со многими, скорее всего, больше никогда не увидятся. Но ведь это только завтра. А сегодня их ждет прощальный вечер, танцы, песни у костра и, конечно же, алкоголь, на который закрывают глаза вожатые потому, что все сами прекрасно понимают, ведь от лагерных подростков их отделяет всего пара лет. Попов до этого никогда не пил. Несмотря на то, что он всегда таскался с Антоном, который частенько попадал в сомнительные компании, а иногда и являлся их организатором, алкоголь он пробовал всего несколько раз и, не испытав никаких положительных эмоций, ограничивался парой глотков чего-то некрепкого. Шастун его никогда не принуждал, хотя был главным заводилой и частенько подстегивал остальных. Друг хоть и не говорил об этом вслух, но был ему благодарен. Каким бы длинным не был вечер, и как бы не хотелось продлить его еще чуть-чуть, он все же подходит к концу, сменяясь темной ночью. Костер затухает, умолкает звук гитары, участники начинают потихоньку расходиться. Самые веселые и разгорячённые, однако, с таким раскладом мириться не хотят и дружной компанией уходят на беседку у самого озера, чтобы как следует повеселиться напоследок. Антон, уже изрядно выпивший, сидит рядом с Поповым и заливается смехом от какой-то шутки по поводу его выступления на сегодняшнем конкурсе. Кто-то протягивает руку брюнету с зажатой в ней бутылкой крепкого пива: — Арс, у тебя твое уже закончилось? Держи давай, а то какой-то тихий стал, — парень смеется. Арсений улыбается краем губ и уже собирается жестом руки отклонить предложение и объяснить, что он не пьет, но замечает на себе пристальный взгляд зеленых глаз. В воздухе повисает немой вопрос, а в ответ он получает легкий кивок светлой головы, будто говорящий «давай». Попов протягивает руку, принимая бутылку из темного стекла. Часы пролетают незаметно, и вот, первые люди из числа самых стойких все же начинают понемногу расходиться. По двое, по трое, они сдаются накопившейся усталости и желанию спать, и к половине четвертого в беседке остаются трое: Арсений, Антон и их друг с отряда. Они смеются над Поповым, который умудрился охмелеть с пары бутылок пива, вспоминают самые яркие моменты и обещают обязательно пересечься по приезде в их родном Воронеже. — Ладно, пацаны, я погнал, — Дима поочередно пожимает им руки и нетвердым шагом, шатаясь из стороны в сторону, отдаляется от беседки. — Сам на ногах еле держится, а еще что-то про меня говорил, — брюнет заливается смехом. — Согласен, — Антон делает пару глотков, допивая последнюю бутылку, — для первого раза ты неплохо держишься. Пойдем уже? Голубые глаза чуть жмурятся, оглядывая горизонт за озером. — Уже светает, может, подождем восход? Я еще ни разу не видел восходящее солнце. — До восхода еще почти час, и что мы все это время делать будем? Как старшеклассники на выпускном сосаться в ожидании зари? – снисходительно улыбается, смотря на профиль, усыпанный родинками. — Да уж, это был бы насыщенный первыми опытами день, — смеется, лохматя ладонью темные волосы на голове. — Подожди-ка, — Шастун, опешив, непроизвольно наклонился ближе, будто пытаясь лучше расслышать, — первый опыт? Ты не целовался ни разу что ли? — А что в этом такого? – голубые глаза смотрят с удивлением. — Ну как. Тебе же шестнадцать скоро. — Не вижу между этими двумя фактами логической связи, — вздыхает, улыбаясь уголками губ. — Не поцеловаться до шестнадцати — это как умереть девственником. Арсений пару секунд хлопает глазами, а потом начинает смеяться так громко и искренне, что его почти сгибает пополам. Шастун, глядя на него, тоже не может сдержать смеха. Проходит пара минут прежде, чем они смогли успокоиться. Помедлив, Антон все же озвучивает вопрос, который никак не смог выкинуть из головы: — Так почему ты ни разу не целовался? – слишком серьезным и тихим голосом. — Почему? Ну Шаст, что за вопросы, — заводит руки за спину и упирается ими о лавку, на которой сидел, — просто так получилось. Не было нужного человека. — У тебя-то? – хмыкает, — да за тобой же толпами бегают. Вон, Нина, тебе в первый же день встречаться предложила. А сегодня только и слышалось «а ты будешь мне писать??». — Ну и что? – Арсений пожимает плечами, — для меня это ничего не меняет. Шастун, прищурившись, смотрит с легким недоверием. Вздыхает, улыбаясь едва заметно. Ну конечно же, это в его духе. Это же Попов. — Арс? — Мм? Антон наклоняется к его лицу, за секунду сокращая разделявшее их расстояние. Мягко накрывает его губы своими. Целует нежно, осторожно, и, прежде, чем Арсений успевает что-то понять, отстраняется. Смотрит в голубые глаза, в которых застыло непонимание, ожидая реакции. — Ну вот, теперь главное девственником не умереть, — смеется, но все же смущено отводит глаза в сторону. — Ага, — на самом выдохе, поправляет светлые волосы ладонью, — пойдем уже, холодно. Шастун помогает Арсению добраться до постели, ведь тот, откровенно говоря, для первого раза все же перебрал. Уже на подходе к домикам Попову приходят первые оповещения о совершенной ошибке: голова кружится, а ноги становятся такими ватными, что Антон моментами просто тащит его у себя на плече. — Спокойной ночи, алкоголик-неудачник, — раздается тихий голос Шастуна с верхнего яруса двухэтажной кровати. — Спокойной ночи, — Арсений уже едва понимает, где находится и что происходит. Закрывает глаза, и уже через минуту темные ресницы перестают дрожать. Он засыпает. Следующим утром они возвращаются домой. О произошедшем ночью никто не заговаривает. Антон даже не уверен, помнит ли вообще об этом Попов. А потом Шастун уезжает. В деревню, к бабушке, как всегда это делал в середине лета. С одной лишь разницей: в этот раз он не возвращается через пару недель. Он пропускает день рождения Арсения, на котором присутствовал всегда, с первого года их знакомства. Антон не возвращается вплоть до самого начала учебного года, даже не приходит на линейку первого сентября. И с Арсением больше не общается.