***
— Чуя, ты не мог бы одолжить мне бутылочку хорошего вина? — Сидя на кухне и докуривая сигарету, поинтересовался Дазай. — Для чего? — Невозмутимо отвечает парень, вытирая посуду и расставляя её по местам. — Хотел выпить с Одасаку. — Хорошо, — Чуя, закончив с уборкой, подошёл к напарнику, приобнял его со спины, легко коснувшись виска губами. — Сейчас принесу. Накахара заподозрил что-то неладное, в его голове созрел план. И перво-наперво он решил влить при помощи шприца в бутылку из-под достаточно хорошего вина среднюю дозу снотворного. Он вернулся на кухню и поставил её перед Осаму. — Спасибо, — Дазай гаденько улыбнулся, взял бутылку и направился к выходу. — Буду поздно, не жди, — крикнул он, выходя из их общей квартиры. Чуя пожелал удачи и, немного погодя, двинулся за Осаму. На улице он двигался тихо, практически неслышно, следую за брюнетом, словно тень. Через минут двадцать ходьбы они пришли к большой многоэтажке. Дазай поднялся в квартиру, а Чуя при помощи гравитации поднялся к единственному во всём доме окну, в котором горел свет, ведь время было уже позднее. Увиденное Чую не сильно обрадовало, он был готов от гнева вызвать порчу, но последние отголоски здравого смысла говорили держать себя в руках. Дазай завалился на чужую кухню, а окна, которые выдали их, были именно с этой комнаты. Осаму знойно целовал какую-то брюнетку, оглаживал её красивые бёдра, сжимал упругие ягодицы. Держа девушку за талию одной рукой, а второй, ставя чуино вино рядом с уже приготовленными бокалами, брюнет усадил девушку на стол. Чуя прожигал взглядом эту распущенную девицу. Он знал, кто это. Это была одна из подчинённых Коё, кажется, Харуко. У неё дома они, видимо, потому, что Дазай боялся, что рыжая наставница его парня доложит о похождениях суицидника. Через некоторое время девушка отлипает от Дазая, что-то говорит ему, а затем вскрывает бутылку, любезно принесённую брюнетом, разливая красное, красиво переливающееся на свету разными оттенкам вино по бокалам. Оба садятся за стол, приглушая свет, оставляя только маленький светильник в углу комнаты, который обволакивает комнату мягким, тёплым свечением. Парочка сидит и о чём-то мирно беседует, время от времени потягивая вино из бакалов. Их вспышка страсти куда-то испарилась, что не сказать про ярость, зреющую у Накахары внутри. Веки стали тяжелеть, и парень с девушкой почти одновременно отрубились.Чуя же открыл окно и без зазрения совести залез в чужую квартиру.***
Голова сильно гудела, мысли шли в заторможенном темпе, все движения пресекала верёвка, туго стягивающая всё тело. Дазай чувствует чью-то до боли знакомую руку у себя в волосах. Глаза тяжело разлепляются. Сначала они смотрят в сторону, где так же, как и Дазай, сидела связанная девушка. Рот её затыкал кляп в виде какой-то рваной тряпки. Кляп — это единственное, что сдерживало множество истеричных и паникующих звуков, которые издавала Харуко. Осаму перевёл взгляд на того кто, всё ещё держал его за волосы. Из-за яркого света он не мог разобрать, кто на него смотрит, лишь ярко-огненные волосы давали подсказку, что это Чуя. Как он сюда пробрался, и что творится, он спрашивать не стал — догадывался. — Ты уже очнулся, любовь моя? — сказанное с какой-то непонятной ноткой безумия. Накахара на секунду перевёл взор голубых глаз на бьющуюся в истерике брюнетку, громко цокнув. — Да закройся ты уже. Он берёт девушку за волосы и оттягивает, медленно перебирая их. Накахара берёт третий стул, разворачивает его спинкой к своим пленникам, садится, раздвигая ноги в коленях и облокачиваясь на спинку руками и головой. — Итак, любовь моя, — начал Чуя. — Тебе меня мало, что ты решил на разных шлюх переключиться? — Он брезгливо осмотрел девушку с заплаканным лицом, всю в истерике и страхом перед рыжим в глазах. Дазай молчал. Чуя встал и медленно подошёл к нему, обхватил руками лицо и посмотрел прямо в глаза. Его губы поймали чужие и медленно, чувственно поцеловали. — Только скажи, и я сделаю всё, что ты захочешь, — он улыбнулся. — Предлагаю не откладывать, но для начала я хотел бы объяснить кое-что твоей милой подружке. Чуя скрылся где-то за их спинами. Девушка вновь залилась слезами и возобновила попытки вырваться. Осаму безразлично смотрел на неё, молчал, — ему было всё равно, что рыжий безумец с ней сделает, ведь девушка была просто шлюхой. Единственной шлюхой, которая согласилась отдаться Дазаю у себя дома, а не в борделе. Девушка продолжала попытки освободиться, но её резко потянули назад за волосы, да так, что ей пришлось запрокинуть голову, дабы она смогла увидеть безумный взгляд рыжего парня. — Итак, дорогая. Урок номер один. Дазай касается только моих волос, — с этими словами её волосы обхватили почти у корня, а после послышался характерный звук режущих ножниц. Паника охватила девушку с новой силой. Она перевела взгляд на брюнета, но тот лишь безразлично пялился на всё происходящее. До разума дошло осознание, что от него она помощи не дождётся. Чуя же откинул копну длинных волос куда-то в сторону. — Урок номер два, — он взял одну из рук девушки и аккуратно начал оглаживать длинные тонкие пальчики. Харуко смотрела на парня с ужасом в глазах. — Только мои пальцы трогают его тело, — остро заточенный нож блеснул перед глазами, а в следующий момент этот клинок отрезал красивые пальчики, отделяя их от ладошки. Кляп не мог заглушить крик, и Чуя посчитал уместным заткнуть её рукой. Он с наслаждением смотрел, как с лишённой пальцев кисти стекает кровь. Парень поднялся с колен и заставил посмотреть девушку красными, заплаканными глазами в свои, полные безумия, ревности и азарта. — Урок номер три. Только мои глаза могут смотреть на Осаму, — осознание доходит слишком медленно, возможно, из-за воздействия снотворного и алкоголя в совокупности, а, возможно, из-за истерики. Но эти мысли становятся совершенно не нужны, когда девушка чувствует, что один из глаз прокололи ножом, а второй, не щадя, ковыряют двумя пальцами. Боль накрывает с огромной силой, а темнота оповещает, что девушка лишилась глаз. Она еле удерживается в сознании, поэтому почти не слышит, что ей говорит Накахара. — Урок номер четыре, пожалуй, последний, — он отодвигает кляп. Из сорванного криками горла доносяться хрипы. Чуя открывает рот девушки, держа его пальцами, не давая закрыть. — Ничей язык, кроме моего, не может касаться Дазая, — он поворачивается к мужчине, который с интересом наблюдает за происходящим. Чуя улыбается ему и возвращается к своему делу. Двумя пальцами он подхватывает юркий, изворотливый язычок. Подносит холодное лезвие к сильной мышце и медленно начинает резать. Язык рефлекторно пытается вырваться, но накахаровские пальцы держат крепко. В конце концов тёплая мышца летит в ту же кучу, где лежат пальцы и волосы. Чуя не даёт ей вернуть голову в нормальное положение, заставляя кровь, которая течёт из открытой раны, затекать в горло. Девушка захлёбывается. Оставляя её на произвол судьбы, Накахара возвращается к Дазаю, садясь на его колени и ножом поддевая верёвки, которыми был связан мужчина. Освободившимися руками Осаму хватает Чую за бёдра и жадно впивается в желанные губы, вкладывая все эмоции в поцелуй. Они кусаются, царапаются, затем зализывают укусы. Их языки переплетаются, каждый пытается перехватить инициативу. Поцелуй похож на борьбу за доминирование. Осаму отрывается от губ и спускается на шею, оставляя наливаться кровью засосы, касается рыжего, не щадя, почти прокусывая кожу. Он спускается ещё ниже, оттягивая белую футболку, кусает, помечает острые ключицы. Чуя впивается руками в плечи до побеления костяшек. — Обещай, что будешь целовать только мои губы, — сквозь возбуждение и с придыханием говорит Накахара. — Грёбанный собственник, — наконец подаёт голос Осаму, ухмыляясь и утягивая партнёра в новый поцелуй. — Обещаю.