Error

      Как-то на одном из интервью меня спросили про привычки. Имеются они у меня, если да — то какие, даже то, как я отношусь к людям, что подвержены пагубным привычкам, с негативом ли или доброжелательно. Вопрос интересный, заставивший задуматься на пару мгновений, чтобы ответить: имеется привычка ворчать себе под нос каждый раз, когда что-то не нравится или когда нужно рано вставать, а к людям с пагубностью моё отношение больше нейтральное, чем склоненное в хорошую или плохую сторону. При этом я пристально смотрела на реакцию ведущей; она постоянно миловидно улыбалась, чтобы в следующие секунды завалить меня несколько смущающими вопросами и фактами из интернета, основанными на пустом месте, на которые пришлось давать ответы, правда, не в полной мере точные, лишь бы отстали. Незачем чужим людям знать то, что их не касается.       Привычки — неотъемлемая часть жизни, куда не глянь. Вряд ли есть те, у кого вообще нет постоянной склонности к чему-либо. Допустим, тот же самый регулярный бег по утрам — привычка, как и уборка кровати с чисткой зубов. Всё это лишь обыденность нашего существования в мире, где помимо хорошего есть и плохое. К привычкам это тоже относилось, а значит, и ко мне тоже, ведь слабости в какой-то момент взяли верх, толкнув в пучину саморазрушения ещё сильнее и глубже.       Как много было пролито слёз после того разговора с Сяоджуном, хотя я сама не могла понять своей реакции на выброс эмоций, какой должен был случиться рано или поздно; как много было потрачено смелости, чтобы выйти из комнаты и вцепиться в рукав первого попавшегося человека, оказавшегося Лукасом, с просьбой сходить вместе проветриться до того же самого магазина, потому что находиться в одном здании с Деджуном было выше моих сил. Сорваться куда угодно, лишь бы не оставаться здесь, только не сейчас, когда знаешь, что он в соседней комнате, прямо через тонкую стену, картонную, всё слышит и наверняка радуется в глубине души такой же тёмной, как ночное небо, усеянное маленькими белёсыми точками далёких звёзд. Но кто я такая, чтобы судить чужую душу, так и не разобравшись в потёмках своей собственной.       Как много было выкинуто окурков, когда-то бывших никотиновыми палочками, ради которых Лукас потащился со мной в магазин, умело навешав рамён на уши менеджеру, что обычно нас сопровождал, и получив одобрение. Я никогда не курила, считая это глупостью и напрасной тратой денег, не желала портить голос, но в тот момент мной двигал затуманивший мозг адреналин, пелена слёз и гибель здравого смысла вместе с фразой «молодость всё простит, даже глупое безрассудство».       Зато потом, лишь раз попробовав, я больше не остановилась, взяв в привычку курить на балконе по ночам, когда все расходились по своим комнатам и не могли увидеть моих глупых действий, совершенно тупых.       Чжоу Цзыюй свихнулась окончательно после этого, став ещё страннее, чем была раньше.       Хотелось иной раз побиться головой об стенку, вытащить из головы мозг и встряхнуть хорошенько, чтобы работал в нужном направлении, встал на своё законное место. Так нельзя было делать; нельзя давать слабостям пробиться наружу, истерики выйти из глубины души и пустить всё по причинному месту. Нельзя было даже орать на парня, а следовало поговорить. Просто поговорить и выяснить причину такого отношения, но я в очередной раз показала своё умение всё портить.       Так нельзя было поступать, но дрова уже наломала, молодец, и совершила одну из ошибок.       Разговоры по душам прошли мимо меня, как бы Кун не настаивал, как обычно, наверняка взяв это в привычку. Из-за этого я бесилась больше, соответственно, дымила сильнее, перед этим парню давая понять, что можно не надеяться на душевность разговоров с такой личностью вроде меня. С Тэмином последний разговор закончился его правотой и воем совести, потому что да — я та ещё тварь, запутавшаяся так, что крепко увязла в болоте собственных чувств и борьбы альтер-эго с настоящей мной, что иной раз проскальзывала, наверное. Однако же Евой, как показала практика, всё равно быть проще, чем Цзыюй — самой собой, что вообще ни в какие рамки не вписывалось. А вписывалась я вообще куда-то, кроме как дверных косяков, когда Тэн предлагал выпить соджу? Я часто задавалась этим вопросом, но ответа не находила, как и смысла слезать с никотина.       Тэмин был за девятьсот с лишним километров от меня, в Сеуле, и наверняка бы, всё узнав, взбесился, мол, я поступаю неправильно, глупо, мне это ещё аукнется, а сама я наплачусь вдоволь, когда будет уже поздно что-то менять. Знал бы только, что механизм уже запущен, а исправлять свои же ошибки сложнее чужих. Там видно многое, в то время как у себя ты не видишь ровным счётом ничего, думая наивно, что всё в порядке. Но всё ведь не так радужно, как хотелось доказать окружающим.       К слову, мы с Сяоджуном после того инцидента в комнате отдыха не контактировали. Никак, предпочитая даже друга на друга не смотреть, особенно во время общих тренировок, когда, по сути, это было необходимой вещью, командная работа ведь. Но когда я соблюдала правила в последний раз? Даже не вспомнишь. Просто молча расходились в разные концы зала, лишь единожды бросив сухое приветствие в качестве формальности. А Сычён, как чувствуя, оказывался рядом и мы вместе репетировали, а объяснял он гораздо понятнее нашего хореографа, что было большим плюсом и вещью выматывающей, после которой болели мышцы во всё теле, а голова отключалась, едва касаясь подушки. Я была благодарна ему, и не только.       ЯнЯн явно не знал, чью сторону принять, постоянно бегая от меня к старшему одногруппнику, но ничего не говорил, потому что это было чревато чьему-нибудь срыву, а повторения прошлой тренировки двухнедельной давности никто не хотел. Кроме того, я была уверена, что это рано или поздно произойдёт, шестое чувство ныло, да и атмосфера в зале была угнетающей.       Будто сидение в пороховой бочке, если цитировать Хендери, действующего по старой схеме: тренировка-кафе-общежитие. Я быстро привыкла, уже не закатывая глаза на очередной стакан приторного напитка с нотками горечи в моих руках, едва младшему начинало казаться, что мой тренировочный лимит достиг критической отметки. Оставалось только удивляться чужой проницательности и надеяться, что ароматы духов и кофе перекроют нотки сигарет с ментолом и клубникой, наверно, въевшиеся в одежду с концами; про дурную привычку знали только Сюйси и Читтапон, потому что сами баловаться таким не брезговали, как выяснилось совсем недавно. И если видеть их курящими было ещё более-менее нормально и не так дико, поскольку многие парни-айдолы курили, снимая напряжение, то со мной было иначе. Курящая девушка получит больше критики, чем мужчина — это норма, поэтому я шифровалась как могла, всегда убирая пачки как можно глубже в спортивную сумку или в ящик стола под кипу разноцветных ежедневников, к коим питала слабость ещё с детства.       Кун узнает всё рано или поздно, но уровень пофигизма, — помноженный на дикое желание спустить пар, потому что вся эту путаница со сложными отношениями достала конкретно, — не позволял развязать язык, да и в последнее время сильно болела голова, как бы по-детски не звучало это из уст возрастной тётки девяносто пятого года рождения, четвёртой по старшинству, если брать в расчёт всю группу в целом.       Врачи (спасибо лидеру за всё же удачную попытку отправить меня в больницу!) разводили руками, ссылаясь на необходимость отдыхать как можно больше и пить препараты вовремя, но я же знала, что это не поможет. Если зациклилась на чём-то конкретном, то всё — финал, так и будешь об этом думать, уходя в себя. А налегать на седативные, чтобы снизить эмоциональное напряжение, чревато проблемам со здоровьем и зависимости от них, чего мне как раз не хватало для полного «букетика» неприятностей.       Как бы не старалась отделаться от саднящего ощущения в груди и вопящего незнакомого чувства, раздражающего с того самого момента, я даже не догадывалась, что рядом с Сяоджуном меня будет ломать также, как и без него, хотя меня это не должно волновать! Нутро ныло, колени подкашивались, казалось, даже с другого конца зала его тяжёлый взгляд пропилит во мне дыру, а сама я задохнусь от попыток дышать нормально, а не через раз, показывая, что меня это не задевает, что мне всё равно, что кидать полные безразличия взгляды с ноткой ответной злости мне очень даже легко, а не больно.       А так ли мне всё равно? Проклинать его в мыслях было нормой, нарочито игнорировать присутствие в общежитии и на тренировках, а на трансляциях или мероприятиях играть в крепкую дружбу, с широкой улыбкой обнимая за плечи и чувствуя его до боли стиснутую руку где-то чуть выше талии, — выработалось до автоматизма. ЯнЯн как-то пошутил, что между нами напряжение, как в фильме «Мистер и миссис Смит», отчего кажется, будто мы друг друга хотим, на что я огрела того кухонным полотенцем, хотя очень хотелось запустить в макнэ чем-то тяжёлым.       Но это не значит, что не размышляла над его словами, с каждым разом понимая, насколько глубоко я увязла в болоте с глазами жжёного сахара, имя которому Сяо Деджун, раз его точёная фигура появлялась в мыслях даже тогда, когда я этого совершенно не хотела. От этого приходилось чуть ли не выть раненым волком, заглушая посторонние звуки подушкой, а после курить, курить и ещё раз курить, вдыхая в себя никотин, оседавший в лёгких слой за слоем, растекавшийся плотным дымком надо мной и впитывающийся в волосы и одежду. За один вечер спокойно могла уйти целая пачка, только если это были не Мальборо, приносившие особое удовольствие, которые растягивала, как могла, потому что они не из дешёвых, да и банально лень куда-то выбираться среди ночи или под утро.       О какой же взрослости тогда здесь речь? Взрослый человек готов взять на себя ответственность за свои действия; взрослый не станет губить организм, поддаваясь слабостям и незнанию дальнейшего исхода ситуации, пустив всё на самотёк. Я, выходит, до сих пор застряла в детстве — времени, когда поступки импульсивные, в душе — крупицы бунта, в голове же — сквозной ветер, выбивающий здравые мысли.       Ещё будучи типичным подростком не хотелось брать ответственность, а жить одним моментом, лишь бы не находиться дома под постоянным контролем отца, причитаний матери с синдромом гиперопеки о рухнувших надеждах по поводу меня и готового поглумиться старшего брата, присылающего мерзкие сообщения, словно желание потешить самолюбие по сей день не выветрилось из прогнившей насквозь душонки. Родители будто не замечали злобы ШиРо, его отношение ко мне игнорировалось, словно так надо, а сам он, глядя на меня всегда из-за спины матери с ухмылкой, а после, стелясь и заискивая, словно верный пёс перед хозяином, надевал маску идеального старшего брата, готового защитить «глупышку Цзы», но лишь для того, чтобы морально уничтожать крупицы детского на тот момент восприятия окружающего мира, превращая меня в игрушку, с какой поиграть и выкинуть не жалко, делая карманной собачкой. Но он не учёл, что даже забитые люди способны терять терпение и взрываться подобно бомбам — резко, быстро и сильно, снося на своём пути всё и уничтожая противника с концами. Но вышло так, что «глупышка Цзы» с наступлением совершеннолетия (по стандартам Китая) собрала вещички и сорвалась в Сеул, окончательно (тогда радостной мне, забывшей обо всём, казалось именно так) ставя крест на проблемах и отношениях с родителями, портящихся день ото дня, стоило мне только пройти прослушивание.       Самые сильные ссоры были именно с матерью, пока с отцом мы вели что-то вроде «холодной» войны, игнорируя существование друг друга. С ней мы грызлись буквально каждый день, высказывали друг другу всё, что думали и что долго хранилось в памяти. Все обиды вылезали наружу, прорывались ростками злости и слетали с языков легко, словно так надо; сами мы в конце расходились по разным углам, где мама копила негатив, чтобы повторно выплеснуть, а я старалась не рыдать от обиды и несправедливости, сбегая из дома и бродя по городу в поисках спокойствия. Ведь я не была для неё примерной дочерью, что думала только о хороших оценках и о поступлении в лучший университет страны, как хотела того Чжоу Цай, а шалавой, как она меня назвала вовремя одной из самых крупных перепалок, прямо за несколько часов до вылета, повесив тем самым один из множества ярлыков. По логике мамы, всем парням от девушек нужен только перепихон, а не нормальные крепкие отношения, поэтому стоит ли говорить, что иметь личную жизнь мне тоже было нельзя, но кто её слушал…       И пока сверстники жили в своём радужном мирке, где всё прекрасно, меня окружала кипящая лава противоречий и палящего огня запретов, слетевших с наступлением свободы, пусть краткосрочной, но всё же это было лучше прежнего бытия.       И сейчас, когда воспоминания о прошлом мелькали перед глазами яркими вспышками неона, а сама я, стоя на балконе, за границей перил которого кипела своя жизнь, городская и суетная, курила по обыкновению, мне казалось всё двойственным: то ли одна из странных шуток госпожи Судьбы, то ли злой рок, преследующий уже достаточно долго с известной только ему целью. Пальцы с зажатой между ними сигаретой подрагивали, продолжая постукивать по фильтру и стряхивать лишний пепел, то ли из-за ночной прохлады, то ли от волнения перед завтрашними, точнее, уже сегодняшними съёмками для очередной рекламы. Надо быть выспавшейся, собранной и не ловить мух, а кажется, мне предстоит совершенное обратное явление.       Чёртова бессонница и куча размышлений, чтоб им пусто было.       На скрип двери позади можно и не реагировать — эти гости вовсе не внезапные, а, можно сказать, долгожданные даже.       Лукас и Тэн были как всегда на одной волне, обсуждая что-то, явно не предназначенное для моих ушей, а я и не спешила настаивать, ссылаясь на то, что всё же дело не моё, лишь покрепче затянула пояс халата, дабы ветер перестал дуть за ворот и посылать стаи мурашек по телу. Можно было бы сходить в комнату за курткой, но я конечно же не стала это делать.       Короткое приветствие чисто формальность, поскольку уже виделись днём, проведя всё время за репетицией перед съёмками клипа к приближающемуся камбэку, в который даже меня пихнули, оборвав все надежды на сольный альбом, но пообещав, что он будет немного позже. Не то что бы расстроило, но осадок где-то внутри остался. Старая схема действий, как обычно; день вроде бы пролетел быстро, однако ощущение нахождения в мясорубке никуда до сих пор не делось.       С ними было проще, намного проще, стоит признать. Сюйси хоть и волновался, однако никогда лишних вопросов не задавал и в мои дела не вмешивался, зная, что я вряд ли отвечу. Но всё же прибегал часто, составлял компанию, находясь вместе со мной до победного конца — пустоты в пачке. И тоже дымил, но только своё «успокоительное», какое я никогда не признавала. Новомодные вэйпы были не по мне, но это сугубо личное дело каждого человека. А Читтапону деваться просто некуда, ведь всё же друг, которому я скоро точно надоем и он пошлёт меня далеко и надолго, даже не удивлюсь этому.       — Полуночничаешь снова, да-цзе, шла бы лучше спать, — улыбка коснулась губ, когда парни оказались рядом, уперевшись лопатками на перила и повернувшись ко мне лицами, залитыми слабым лунным светом, а Лукас потрепал меня по волосам, всклоченным из-за порывов ветра.       — Заболеешь ещё, — Тэн решил проявить заботу: накинул на мои плечи ветровку, что держал в руках до этого, скользнув горячими пальцами по локтям ниже и чуть задержавшись у запястья, там, где бился пульс, как я надеялась, в норме.       — Вряд ли мне это грозит, тем более с вами.       Говорить это было легко, словно и ничего не стоило, но, на самом деле, имело ценность куда большую, чем банальное «люблю». Я знала, что чувствовала к ним, понимала, что несмотря на своё поведение, не самое примерное, какое показывала часто, в глубине души я любила каждого особенной любовью, какой никогда не любили меня собственные родители, а уж тем более брат. Желание защитить их было сильным, заботиться тоже, но только я не умела принимать чужую заботу совершенно.       Молчание повисло между нами, однако не утомительное и раздражающее. Наоборот, спокойствие и умиротворение приносящее. Я даже расслабилась, перестав дрожать, однако своё занятие не бросила, отметив, что Лукас и Тэн к делу приступили, достав «трубки», как я их всегда называла.       Компании известно, что парни курят, и им за это ничего серьёзного, кроме небольшого выговора, не было. Но народ всё узнал намного раньше благодаря интернету. Фанаты каким-то образом умудрились на выложенной Лукасом фотографии разглядеть вэйп, а Тэн сам себя раскрыл, как специально, не убрав ничего в карман. Парни же, что с них взять, а вэйшени и сиджени реально поддержка и страшная сила; комментарии под фото были разные, без критики не обошлось, но нашлись и те, кто писали о том, что артисты тоже люди, тем более взрослые, и только им решать, курить или нет.       Какое счастье, что хоть кто-то это понимал и понимает.       Стоять вот так вот было слишком приятно, чтобы быть правдой, я даже не заметила, как пачка стала легче на несколько штук, а всё это время я тянула лишь фильтр, от которого странное послевкусие едкой горечи на кончике языка и в гортани. Сожгу, кажется, скоро слизистую, голос испорчу, но ничего поделать я с этим не могла, вздыхая и помещая окурок в пепельницу.       И пока я старательно выжигала лёгкие, сердце решило поиграть в догонялки с разумом, когда разговор парни завели, тихий очень, но одно имя, от которого прошибло мгновенно током, всё же было услышано.       Нет-нет-не, только не снова, пожалуйста.       Хотелось заткнуть уши руками, лишь бы ничего про Сяоджуна не слышать; лишь бы больше не думать о нём, не воспроизводить его образ в памяти и — главное — чтобы сердце перестало колотиться подстреленной птицей, угодившей в ловушку.       Хотелось даже не думать о том, к чему все эти удушающие ощущения, вырвать их к чёрту и больше не чувствовать ничего. Так потому что проще, без этого априори легче жить, и не так больно смотреть в глаза потом.       Сука ты, оказывается, Сяо Деджун, раз даже так, не находясь рядом, а где-то, умудряешься меня мучать за грехи прошлой жизни.       Когда-нибудь, надеюсь, ему это скажу, если осмелюсь. Но что толку от смелости, если она всё равно пойдёт не туда, куда надо.       Но поёшь ты также великолепно, как и убиваешь       — А что у вас с Сяоджуном, кстати говоря?       Всё, остановка — конечная, в дефибрилляторе заряда нет: батарейка села. Аж подскочила на месте.       Тэн, задавший этот вопрос, как специально, подобрался ближе, теперь нависая и фактически вжимая в перила. Если бы хотела выпасть — выпала и разбилась об асфальт, но руки расставлены по обе стороны от меня, не понимающей, какого вообще чёрта ты творишь, Читтапон Личайяпорнкул, явно нарываясь на хорошую взбучку и вынуждая выронить только что зажжённую сигарету.       С жалостью проследив за траекторией полёта никотиновой палочки, отметив, что та, коснувшись покрытия, затухла, я метнула недовольный взгляд на младшего. Лукас на нас никакого внимания не обращал, уйдя куда-то вглубь своих мыслей, оставив меня без поддержки, что и до этого было вообще маловероятно. У него свои тараканы, удивляться нечему.       — А почему бы тебе не спросить об этом лично у него? Со стороны ведь виднее, какой формы неприязнь, — взгляд в глаза злобный, но таец не отреагировал. Точно чёрт, если не дьявол, но нет, эта роль другому предназначена.       — Мне больше интересно услышать это от тебя. Напряжение так и хлещет, в комнате находиться страшно, пока вы оба там. А если это заметят другие, то ждите обсуждений на пару лет вперёд, если ничего другого не случится, что переплюнет масштабы этой катастрофы. Я удивлён, как менеджеры ничего не видят…       — Ты что несёшь? — шикнув, я кое-как выпуталась из стальной хватки и отошла как можно дальше. — Каких пересудов? Людям что, больше заняться нечем?       Но Читтапон прав. Чуть что, так сразу статьи в сети со скоростью света, как и дальнейшие слухи, что может сильно сказаться на карьере в дальнейшем. Люди на слухи падки, они их раздувают и делают из этого проблему чуть ли не мирового масштаба. А если ещё какая-нибудь ерунда из прошлого внезапно всплывёт, не очень хорошая… Будет плохо. Очень плохо. Недавно это как раз Тэёна коснулось. Кое-как разобрались и выяснили, что всё ложные обвинения, но всё равно осадок неприятный остался.       — Про вас, конечно, фанфики не пишут, но это пока, — закатил глаза Лукас, — я бы почитал…       — Вон Юкхэй!       — Да что я такого сказал?       — Господи, Цзыюй, я этого ожидал от кого-то ещё, но никак не от тебя. Поговорите уже нормально, не мучайте друг друга. И осторожнее всё же с сигаретами, попадёшься рано или поздно, и для здоровья вредно, — подметил Тэн, улыбаясь слишком гаденько для того, кто тридцать секунд назад читал мне мораль.       — Ты докаркаешься и ещё получишь за свой длинный язык, Тэн, — мрачно пообещала я, убирая пачку с зажигалкой в карман. Даже курить перехотелось, видеть кого-либо тоже.       — Серьёзно, поговорите, — чуть ли не взмолился Лукас, удивив тем самым, ведь никогда так раньше не делал. — Себе же только хуже делаете.       Крыть было нечем.       Порой не покидало ощущение, что эти двое знали меня гораздо лучше, чем я саму себя. Словно читали меня, как книгу, в то время как сама я себя не понимала, как бы не старалась. И сейчас вот Лукас и Тэн смотрели пристально, даже просяще, а я и слова вымолвить не могла, рассматривая собственные пальцы, увешанные колечками, просто потому что хотелось, а не так сказали.       Хороши же люди вокруг, в то время как Чжоу Цзыюй друзей выбирать совершенно не способна.       Странная я всё же натура, но песню дописать надо, пока вдохновение «из всех щелей», как говорится.       — Спокойной ночи, ребят, — тихо слетело с языка в качестве ответа, но ушей одногруппников вряд ли достигло: они ушли к себе, пожелав мне того же самого, оставив наедине с собой. Тэн даже ветровку не забрал, глупый.       Разворачиваясь в другую сторону, где во тьме ночи с переливами огней тонул Пекин, завораживающий своей неброской красотой, я понятия не имела о том, что делать дальше. Мыслей никаких не было (они, кажется, вместе с дымом улетучились), лишь зияющая пустота в черепной коробке, где раньше было их сосредоточие.       Не стала тянуться к пачке, однако плотнее закуталась в ветровку, уткнувшись носом в ткань, чтобы не терять то крошечное ощущение заботы и тепла, от которых невольно на глаза навернулись гадкие слёзы.       Плакать в одиночестве было нормой, правда, не всякая норма такова. Людям вообще свойственно совершать странные поступки, за которые потом стыдно, неловко, но зато будет что вспомнить, если не придётся делать это в слезах. Но со слезами выплёскивается всё, что накипело, приходит хоть какое-то облегчение и становится чуточку легче.       Но мне не легче. Трудно с каждым днём находиться в душном помещении, слышать голоса людей, особенно злые, завистливые языки и следовать правилам, а уж тем более контракту, который истечёт ещё не скоро.       Когда всё наваливается снежным комом, груз начинает давить на плечи, ментальное здоровье идёт под откос, а сам ты готов сломаться — приходит спасение.       Но где тогда моё спасение?       Я слишком устала от всего этого.

***

      — Хорошо поработал, ди-ди, молодец, только в следующий раз возьми ноту чуть ниже, чтобы не перегружать голос, хорошо?       Оставалось только кивнуть и с усталой улыбкой откинуться в кресле, прикрыв глаза. Однако стоит признать, что слушать похвалу в свой адрес, тем более от лидера дорогого стоит.       Улыбка Куна-гэ широкая и яркая, но только от этой усталости в глазах некуда было деться. Иногда казалось, что тот и вовсе про отдых забыл, отдавая всего себя на благо группы, тем более перед съёмками клипа и концертами, когда требования высокие, как и ожидания, которые хотелось бы оправдать. Знать, что вся работа не напрасна.       Однако же под ложечкой противно сосало на протяжении последних двух недель, даже пробежка и занятия боксом не помогали избавиться от зудящего чувства. И напряжение между ним и девчонкой, что буквально витало в комнате, ощущалось и очень сильно мешало сосредоточиться.       Сяоджун признавать не хотел, но без Цзыюй было как-то не так. Нет, она была рядом, конечно, но без этих её комментариев и заинтересованных взглядов реальность воспринималась иначе. Обыденность отчего-то казалась вообще серой массой, а взгляды Чжоу, какие она бросала теперь, не нравились совершенно, что вообще было апогеем глупости.       Чтобы ему хотелось вернуть прежнее отношение? Или как-то поменять? Бред! Хотя мысли в голове всё же мелькали, как и последние слова девушки, сказанные в порыве срыва.       Ублюдок.       Что ж, то было вполне ожидаемым, ведь сам же хотел услышать мнение. Но это не считалось мнением, а просто…       Приоткрыв глаза от ощущения чужого взгляда на себе, Сяоджун криво усмехнулся от попытки лидера прожечь в нём дыру. Не привыкать уже, но взгляд Куна-гэ отличался от девчонки — того прямо сейчас не хватало, а вот со старшим поговорить всё же стоит. Уж он в отличие от Чжоу нуждался в поддержке и готовности быть выслушанным.       — Кун-гэ, скажи, я совсем мразь, каким меня многие считают?       Цянь даже отвлёкся от сбора своих вещей в рюкзак, так и застыв с нотной тетрадью и наушниками в руках, глядя на него недоумённо, по типу «что на тебя нашло, совсем что ли?». Однако поговорить нужно. Хоть с кем-нибудь, а кто самый лучший вариант, кроме как лидера?       — Я бы не сказал, что ты мразь, ди-ди, — наконец, осторожно подал голос лидер. — Может, немного эгоистичный порой, холодный с одними, но с нами ты более открытый, скажем так. С чего ты вообще решил поговорить об этом? Случилось что-то?       И как он него можно что-либо скрыть? Прямо как открытую книгу читает, но это лучше, чем вообще ничего. С лидером хоть поговоришь спокойно, а с кем-то другим не так всё равно. И Сяоджуну нужна эта чёртова поддержка, иначе сломается.       — Цзыюй назвала меня ублюдком и бойкот объявила, — чёрт, начинать надо было не с этого!       — И из-за этого вы такие напряжённые? — выгнул бровь Кун. — Я её не оправдываю, но, думаешь, Цзы стала бы специально это говорить? Цзыюй, конечно, натура со своими тараканами, но это даже для неё слишком — сорвалась, но без твоей вины тут не обошлось. Да-да, что ты так смотришь? — усмехнулся синеволосый. — Если бы не ходил вокруг да около, сказал бы, «так и так, ты мне просто не нравишься, а ещё я вижу в тебе свою первую любовь». Хотя, честно, повода ненавидеть за это я не вижу.       В голове совсем пусто. Нужен свежий воздух, как можно больше кислорода и прохлады, иначе свихнётся от всей этой тупой правды. Да, схожи, ещё как схожи, или это просто помутнение рассудка, решившего, что в Цзыюй есть что-то от Ван Мэй, каких даже сравнивать нельзя.       Они совершенно разные, как огонь и вода, но в тоже время похожи, как две капли воды. Привычки, повадки, глаза и это выражение лица — всё. Только в Мэй это нравилось, тянуло, а в Чжоу раздражало, словно организм отторгал лишнее после пересадки чужеродного органа, как аллергическая реакция на неё, выработанная с годами.       Как и привычка просыпаться среди ночи на протяжении долгого времени. Прошлое преследовало и там, однако должно было оставить в покое, когда смирился с тем, что Мэй больше нет рядом. Сяоджун же смирился, так? Принял как есть тот факт, что его первая любовь ушла навсегда и больше не вернётся.       Так быстро это не пройдёт, даже если он гнев на милость вдруг сменит. Если даже в один прекрасный день Сяоджун подойдёт к Цзыюй, руку протянет и скажет «давай с самого начала начнём, забудем те три года ненависти, я передумал», она или посмотрит как на дурачка, пошлёт подальше, или испугается и сбежит, как иногда бывало.       Вообще, было не совсем понятно, боялась ли на самом деле, или просто так шарахалась, хотя, даже зная её поверхностно, не сказал бы, что она настолько ненормальная. Ну да, со своими тараканами, однако же не чокнутая.       Хотелось от такого засмеяться. Если бы кто-то ему сказал, что он будет так думать о Чжоу Цзыюй, что не чокнутая, то Сяоджун бы послал этого человека лечиться, однако он реально считал, что она нормальная. Как и они все, только, опять же, со своими причудами. Может, это даже не так плохо.       Чем больше о ней размышлений, тем голова больше раскалывалась. Ну что за человек?       — И что делать?       — Скажу тоже, что и мы все: поговорить. Объясни что к чему, она поймёт, и, может, вы оба придёте к верному решению, как действовать дальше. Я не допущу, чтобы внутренние конфликты мешали работе группы, — голос лидера стал серьёзным, почти злым, сравнимым с рычанием.       А Сяоджун не сдержался, хмыкнул — что-то в мире совершенно не меняется. Неудивительно, Кун всё ради благополучия группы сделает, все шишки в основном на нём, за их косяки тоже ему порой отдуваться, а в этот раз подставлять лидера не хотелось. Каким бы ни был, а терять карьеру, следовательно, и семью, ведь они все — как братья друг для друга, ставшие единым целым, — не горел желанием. Хотя бы без одного из них группа уже не та, так что тут всё и без слов ясно.       — Думаешь, это поможет? — однако толика сомнения всё ещё оставалась.       Девушки — существа непредсказуемые. А некоторые из них просто ходячие сборники ребусов, какие разгадать порой не так уж просто.       Их одногруппница та ещё загадка, правда, немного нелогичная, но это всё к тому, что непонятно, чем может закончиться разговор, если они его всё же начнут. Но вот закончат ли?       Кун закатил глаза, кажется, утомлённый вопросами и недостатком сна, из-за чего рассержен может быть и из себя выходить иногда. Как и сейчас, впрочем, добротой лидер не отличался, нахмурившись и скрести руки на груди.       — Это лучше, чем вообще ничего не делать. Хочешь добиться результата — приложи усилия и начни действовать. Только не забудь, что отсутствие результата тоже результат — нужно только знать, как это использовать.       — С каких пор ты философом заделался? Статей, что ли, перечитал…       — Иди уже, — отмахнулся от него Цянь, надувая губы и качая головой, мол, совсем уже совесть потерял, никакого уважения к старшим, которые и так твою задницу спасти пытаются.       Приближаясь к выходу из гостиной и обернувшись, чтобы прошептать неслышное, но отчётливое «спасибо» и получить слабую улыбку в ответ, Сяоджун старался не паниковать и сосредоточиться. Сердце разрывалось от стука в грудной клетке, а нервы натянуты гитарной струной — страх был намного сильнее, чем он то показывал. Храбриться смысла не было, скрываться в одиночестве всё равно бесполезно. Осуждать за слабости некому, да и вряд ли бы кто-то его осудил.       Уж так повелось, что людям хочется казаться сильными, несмотря на огромное количество слабостей, какие отчаянно те пытаются прятать внутри себя, глушить и давить, забывая о том, что это не сделает из них козлов отпущения. Быть таким — нормально. Но мы же ведь хотим казаться теми, кем точно не являемся. Например, хорошими, идеальными, без внутренних противоречий со счастливым детством и беспечной юностью за пазухой, а не потерявшими себя настоящих за внешне красивыми оболочками, с оборванными крыльями за спиной, вереницей преследующих по ночам кошмаров и сдавленных криков в подушку с холодным потом в придачу.       Люди не всесильны, а Сяо Деджун не такой идеальный, как многим кажется. Просто человек, как и все люди в мире, со своими слабостями, со странными мыслями и желанием не помереть из-за большой нагрузки и собственных проблем.       И эти проблемы все с большой буквы «Ч».       Но, как говорится, вспомнишь чёрта — он тут как тут, прямо в нескольких метрах от тебя. И этот чёрт не спал, хотя должен уже давно быть в кровати, как и все хорошие девочки, слушавшиеся взрослых. Однако законы ей не писаны, хоть смейся, хотя плачь, но картинка перед ним не такая радужная, как хотелось бы (очень даже).       Она стояла на балконе, закутанная в куртку на несколько размеров больше, и, обвеваемая северным промозглым ветром, раздувающим волосы в стороны, курила ментоловую сигарету, образующую дымку вокруг головы, словно ангельский нимб (но ангел из неё такой себе). Перепутать сейчас Чжоу Цзыюй с кем-то другим было невозможно — безрассудная, заслуживающая хорошей взбучки, девчонка без этой своей маски Большеглазой Куклы.       И что-то было странное во всём этом. Сяоджун сам не до конца понял, что именно его насторожило и породило зачатки паники. Может, сгорбленная спина, отчего вокалистка казалась ещё меньше, запрокинутая назад голова, делающая так, что волосы теперь каскадом струились до самых бёдер, опустившаяся вдоль туловища рука, сжавшая дотлевшую сигарету, охваченная дрожью, как и сама девушка.       Выглядело жутко, словно в припадке вот-вот начнёт биться, если ничего не предпринять. Но что можно сделать в этой ситуации? Они даже нормально не общались, чтобы любезничать и интересоваться делами друг друга. Никто, по сути. Просто знакомые, хоть и в одной группе.       — Ты только при мне трясёшься или что? — сорвалось с языка раньше, чем мозг успел обработать информацию, вызвав мысль хлопнуть себя по губам, однако пользу принесло: Чжоу резко обернулась, даже перестала трястись.       Красные глаза — первое, что бросилось взгляду, как и затем поджатые губы и блестевшие щёки. Думать о том, что это от недавних слёз и что тому поспособствовало, катастрофически не хотелось. Вокалист старался не размышлять о том, что у Чжоу тоже проблемы, из-за каких не спит ночами и губит себя.       Реально ведь выбрала один классических способов убить, словно хотела медленно разрушиться, сгореть в агонии и исчезнуть, оставляя лишь оболочку.       — Я же чокнутая, забыл? И вообще, с чего ты решил прийти сюда, Сяо Деджун? А, чтобы добить с концами, поняла, — выдохнула она сипло, глядя исподлобья в глаза, затем опуская глаза в пол. Даже не кинулась прятать сигарету и избавляться от улик, словно давно всё для себя решила.       Говорил же — сломается рано или поздно.       И это не принесло былой радости, как было бы две недели назад, когда мысли сломать вертелись в голове со скоростью света и не давали покоя.       Ужаснулся, встав в ступор. Не то, не то, совсем не оно. Всё должно было быть не так, без разрушений старых взглядов и удушливой волны вдоль позвоночника, когда услышал её голос, полный безнадёжности. Так звучат люди, потерявшие смысл жить дальше, что казалось вещью неправильной.       Ненависть-то-ненавистью, но так всё равно не должно было быть. Сейчас Чжоу должна возмущаться нарушению прежнего одиночества, а не смотреть взглядом щенка, которого пнули, ещё так проникновенно, прямо в глаза, словно всю душу вытащить и забрать себе собралась.       Таких глаз Сяоджун ещё никогда не видел. Большие, кажущиеся просто огромными чёрными дырами, а в свете Луны так вообще зрачки напоминали «мечту перебравшего наркомана», расширившись донельзя, красные лопнувшие капилляры и всё ещё влажные щёки, по которым так и тянуло провести кончиком пальца, казались совершенно лишними.       Тупо-тупо-тупо! Не смотри на неё, даже не думай, отвернись!       Пока разум выл подстреленным волком, сердце решило пуститься в пляс, пропустить пару ударов и забиться с утроенной силой. От увиденного почти самого затрясло, заставило приблизиться немного к ней.       Каждый шаг казался лунной походкой по битому стеклу — невыносимо трудным, словно и не он это вовсе ступил на путь безрассудства и отсутствия здравого смысла, не приближался к Чжоу, заставляя ту напрячься и отступать назад, пока спиной не упёрлась в перила и съёжилась, обняв себя двумя руками.       Жалкое зрелище, казалось бы. Но смотреть на такое и понимать, что нутро от одного такого вида Чжоу начинает ныть и скрестись о стенки, причиняя боль, — верх идиотизма. Кажется, небо вот-вот упадёт на землю, пойдёт красный снег или наступит конец света. Но то было реальностью, суровой, мать её, однако где-то на задворках мозга всё ещё казавшейся сюрреалистичной.       Просто… Немного не по себе. Видеть такую Цзыюй — настоящую, без маски, без замашек сильной героини кино, почти погребённую под гнётом проблем — непривычно, но это самое ценное, что точно останется в памяти.       Сяоджун упёрся в перила руками, нависнув над ней, надеясь на хоть какую-то реакцию, но её не было. Зато заметил, как тонкие пальцы второй руки нервно сжали смартфон с завершённым недавно звонком, как показывал дисплей, от матери. Что же такого могла сказать мама своей дочери, что она теперь в таком состоянии?       Его никогда не интересовали чужие взаимоотношения с семьёй, когда у самого всё было прекрасно. Чжоу, как помнил, всегда с улыбкой говорила, когда её спрашивали, что родилась самым счастливым ребёнком на свете, что с семьёй прекрасные отношения и постоянная поддержка, но, кажется, всё совсем не так прекрасно.       — Что ты делаешь? Ответь уже хоть что-то или уходи, я не в настроении пререкаться, — снизу пробурчали сдавленно, кажется, она вздрогнула, ощутив ладонь на своём плече.       Просто жест в качестве немой поддержки и только, но для Чжоу он значил намного больше громких речей и пустых слов. Слабая улыбка озарила немного распухшие губы, однако глаза всё оставались таким же пустыми. Сейчас она точно схожа с живым мертвецом.       От подобного сравнения передёрнуло, качнув в сторону, но ничего не сказал. А что говорить, когда не его это вовсе дело. Чжоу большая девочка, сама разберётся.       Ой ли. Большие девочки не ведут себя как маленькие дети или подростки, пагубными привычками не увлекаются. До этого момента нельзя было даже представить курящую Чжоу Цзыюй — айдола одного из крупнейших агентств, но картина перед ним сейчас именно такая; Чжоу была собой: без косметики, домашняя и растрёпанная, с лёгким запахом никотина, ментола, горького шоколада и духов марки «Chanel».       Этакая пародия на большую девочку, кем та не являлась. Как потерянный ребёнок, оставленный родителями в многолюдной толпе, Чжоу смотрела именно такими глазами; там где-то на дне ещё плескалась детскость, погребённая в теле взрослой девушки — самой старшей среди них, но… от этого не менее очаровательной и наивной.       Сяоджун реально так думал прямо сейчас, пользуясь преимуществом в росте и разглядывая её сверху вниз. Такая маленькая, даже не похожа на взрослую.       Однако ответить что-то надо. Даже нужно, а то как дурак или маньяк какой-то, навис, так ещё и в неловкое положение обоих поставил.       — Я хотел просто поговорить, но ты не в том состоянии, чтобы вести беседы и уж тем более пререкаться, Чжоу Цзыюй, — её имя произносить гораздо легче, чем казалось.       Опять эти формальности, но то уже привычно, можно так сильно не удивляться. Она нахмурилась, насупила изящные тёмные брови и выдохнула так тяжело, словно сделала попытку сбросить с плеч весь тяжёлый груз, упорно тянущий на дно.       — Я в порядке, Сяо Деджун. Хотя кого я обманываю, не в порядке, — опустила голову, почти утыкаясь в его грудную клетку, по крайней мере проезжаясь кончиком носа по скрытой тканью части тела, но то совсем мелочи.       Это, конечно, самая большая тупость, которую Сяо Деджун сделает в своей жизни. Но какие-то несколько секунд на размышления подтолкнули сказать то, что никогда не решался:       — Можешь выговориться, чтобы стало легче. Если будешь держать всё в себе, то это ни к чему хорошему не приведёт. Ты же сломаешься, Чжоу.       Именно в такие моменты плотину, выстраиваемую долго, прорывает, а ты ничего с этим делать не сможешь, просто поддаёшься, срываешься и следуешь по течению реки, впадавшей в океан.       И Чжоу сорвалась, нырнула в этот бездонный океан, резко подавшись вперёд и рухнув практически на него, уткнулась лицом в плечо. Как в тупом подростковом сериале, не иначе, со стороны даже очень похоже на ту классическую сцену, где приходится утешать свою вторую половинку.       Ситуация, конечно, патовая.       Вокалист вздрогнул всем телом, не веря, что это вообще с ним происходит. Если бы кто-то сказал Сяо Деджуну, что ему в плечо будет плакаться девушка, какую он, откровенно говоря, недолюбливал около трёх лет, а он, ошеломлённый внезапной близостью, устроит руки на её спине, неловко поглаживая в попытке успокоить и чувствуя себя при этом пятиклассником на первом свидании, то просто бы рассмеялся в лицо, назвав этого человека психом.       Однако именно это он и делал, чувствуя себя не в своей тарелке.       Тэн увидит — засмеёт, скажет, что он выглядит нелепо, — пронеслось в голове бегущей строкой, когда руки Чжоу обвились вокруг него, сомкнувшись на лопатках и сжав пальцами ткань, а сама разрыдалась ещё сильнее, что-то говоря сквозь всхлипы.       Она говорила много, начиная издалека, но постепенно приближаясь к самой сути. О своих взаимоотношениях с семьёй особенно, расписывая всё в ярких красках, отчего волосы на голове натурально чуть ли не встали дымом.       «Я не растила шлюху, Чжоу Цзыюй, не думающую о других; явно мало одного, так ты решила запрыгнуть на всю группу сразу» — какая нормальная мать скажет об этом, на минуточку, родной и единственной дочери, нуждающейся в поддержке близких, а не в пустых обвинениях.       «Но ты ведь тоже себя так вёл с ней, разве нет?» — услужливо подкинул мозг, сковывая внутренности антарктическим холодом.       Гадкое чувство вцепилось в горло, вскрывая вены и разрывая капилляры на атомы. Кажется, именно так в человеке просыпается совесть рано или поздно.       Действительно, Цзыюй лишь девочка — маленькая и потерянная. Раньше она казалась сильной, стойко держалась и не открывалась никому, а сейчас — подавленная, разбитая и обессиленная, и, если так подумать, кроме своей собственной вины, Сяоджун был виноват не меньше.       Будь проклят эгоизм, зацикленность на своих проблемах и ненависть, которая порой сильнее противоположного ему чувства. Она способна ломать людей, выворачивать души наизнанку, уродовать и выкидывать, как старых игрушек, нередко лишая второго шанса.       Руки сжались в кулаки на спине, притягивая не сопротивлявшуюся вокалистку ближе, старясь хоть так дать какое-то ощущение того, что она сейчас не одна. Что рядом готовые поддержать в любой момент люди, только скажи, наплюй на идиотскую гордость и сделай шаг навстречу.       Чуть ли не вжимая рыдающую Цзыюй в своё тело, укрывая в кокон, вдыхая ментоловый запах с волос, устроив подбородок на тёмной макушке, Сяоджун не думал о прошлом совсем. Мыслей в голове было много, но все они казались пустыми речами по сравнению с тем, что творилось сейчас.       Но что мешало пустить их по ветру и просто забыться? Тем более, поговорить можно и завтра. Точнее, уже сегодня, через несколько часов, когда все хлопоты пройдут, прямо после репетиции.       Сейчас же отчего-то всё казалось пустым, неважным и ненужным. Только этот миг близости, пусть одноразовый, имел какое-то значение, отодвинув на второй план пустую ненависть, дающую знать о себе боль и личные проблемы. Можно же хотя бы раз не зацикливаться на этом всём, а просто погрузиться в забытую давно нежность, окружившую с ног до головы, прижаться ближе к тёплому девичьему телу, дотронуться губами до виска и утонуть в стуке как взбесившегося сердца; забыть, в конце концов, о формальностях, о разнице в возрасте, о карьере и том, кто они на самом деле.       Просто два запутавшихся человека, которым нужна поддержка, да хотя бы друг от друга.       Чжоу Цзыюй сдалась окончательно в этот вечер.       Мир Сяо Деджуна резко перевернулся, а что-то давно забытое решило прорасти в грудной клетке, пустить корни и опутать со всех сторон сердце, сдавливая отвечающий за жизнь и перекачку крови орган густой порослью терновой лозы.       Тогда, может быть, ещё не всё потеряно?..