Error

      Всё медленно и верно разрушалось, как карточный домик под порывом сильного ветра. Время летело, бежало неумолимо быстро, и я даже не успела заметить, как двухнедельный тур по Америке завершился концертом в Техасе, где как раз выступили парни с промоушеном, и пришла пора возвращаться обратно в Китай.       Прощание вышло довольно тёплым, но от этого не менее тяжёлым в моральном плане. Тэён и Марк не выпускали меня из своих объятий всё время, сжимая меня так, словно у меня не было вообще костей и они не способны сломаться, а я откровенно наслаждалась этими минутами. Ясное дело, что расстанемся снова надолго. Бэкхён мне лишь шаловливо улыбался, трепля по голове своей большой ручищей и приговаривая, что всё обязательно будет отлично, Кай пожимал мои руки, перебирая пальцы, а Тэмин смотрел с беспокойством, видя на моём лице растерянность и тоску, объяснить которые я не могла ничем.       Советы Тэмина-сонбэ облегчения никакого не принесли, — наоборот, — всё только ухудшилось. Для меня разговоры по душам были ещё одним поводом накручивать себя по пустякам, опять же по дурной привычке из прошлого, а это как раз то, чего я всеми силами старалась избегать. Да и баранье упрямство здорово помогало, когда Кун или Тэн пытались достучаться до меня, спрятавшейся поглубже от всех этих сеансов «бесплатной промывки мозгов» в свой панцирь и не показавшейся до тех пор, пока те не скрывались с тихим ворчанием в своей комнате, а я, вздыхая с облегчением, не отчаливала в тренировочный зал, где упорно продолжала танцевать и думать о многом.       После возвращения из Америки я, наверное, изменилась, «перестала быть той Цзы», как совершенно внезапно подметил ЯнЯн за завтраком, но я даже не спорила. Что-то определённо чувствовала, да, но только как-то не заостряла внимание, чтобы лишний раз никто не лез в душу, хотя впервые за всё время излить её очень даже хотелось. Вывалить всё, что было, но только некому: Тэн перестал казаться хорошим вариантом ещё во время тура, после того, как пытался спихнуть в бассейн, где плавал полностью обнажённый Бэкхён, чтобы, как он объяснял, «быть ближе». В принципе, я и вышеупомянутого сонбэ не рассматривала.       Всё было как прежде: Кун периодически ворчал на меня, ему с такой же периодичностью вторил Читтапон, только на английском, изредка переходя на китайский; ЯнЯн и Сюйси тоже были взволнованы моим «подавленным» состоянием, но они хотя бы пытались отвлекать от суеты своими сумасшедшими выходками, порой переходившими все грани адекватности, ибо чего стоило только путешествовать на спине Лукаса на кухню каждое утро, притом мои протесты игнорировались наглым образом под подбадривающие крики улыбчивого солнышка Сычёна. Но этот ребёнок обычно молча утыкался носом в плечо или располагал голову на моих коленях, смотря с такой нежностью и теплотой, от которой способен растаять даже снеговик в сорокаградусный мороз.       С Хендери было неловко: он всё ещё обижался на тот случай с моей ночной пропажей, когда до меня пытались дозвониться почти все, но время проводить не отказывался, оставаясь в тренировочном зале со мной и наблюдая за каждым танцем. Сначала я ничего не понимала. Он просил порепетировать с ним по паре сложных связок и прогнать какую-нибудь хореографию, даже рандомную, а после тащил в кофейню, где покупал мне капучино и разноцветных мармеладных мишек. Дошло только раза со второго, что это всё для того, чтобы я не гробила себя.       Обо мне волновались. Переживали так, как не переживал, наверное, никто, даже родители, а я не могла им ответить, идиотка. Просто… пользовалась этим, эгоистка, ещё глубже толкая себя в пучину отчаяния, осознавая собственную никчёмность ещё сильнее, понимая, что такими темпами я долго не протяну.       От их заботы внутри всё рушилось и ломалось, кажется, я сходила с ума от происходящего вокруг. Всеми силами пыталась жить по выстроенной ещё с пред.дебюта системе: делала вид, что никого не существовало поблизости, даже если меня окружали младшие мемберы, старающиеся перекричать друг друга в очередном споре из-за ерунды. Мысль одна возникла, однако я всё равно пыталась всеми силами отрицать чувства, что могли вспыхнуть подобно спичкам между одногруппниками, коллегами по работе, участниками, людьми что одного пола, что противоположного, в целом. Я не говорила про саму любовь — пьяный бред и безумие фатальное.       Ну какие могут быть чувства, кроме дружеских, у людей, проводивших время вместе двадцать четыре на семь? Уверяла себя, что это ненормально, что это всё пагубное влияние одиночества и стресса из-за нагрузок и волнения по поводу предстоящих мероприятий.       С Сяоджуном было всё по-другому. Не так. Никакой заботы не было с его стороны, никаких действий и протянутых рук помощи. Только ледяной взгляд, обжигающий до слёз, волнами исходившая тьма под названием «ненависть» и насмешки, нередко ломающие выдержку перед ним, заставляющие задыхаться в прямом и в переносном смысле, глядя исподлобья. Но чем больше он так делал, тем сложнее мне хотелось оставить попытки прекратить наладить с ним отношения хотя бы на уровне товарищей, а больше мне и не нужно.       Он всё прекрасно видел. Всё наверняка знал, перехватывая мои направленные взгляды и примораживая меня к месту своими бездонными омутами цвета жжённого сахара, хотя я наивно полагала, что после возвращения из Америки это прекратится. Новая обстановка должна была спасти, переключить меня на что-нибудь другое, но в итоге я всё равно продолжала стучаться в закрытые двери.       Я бы очень хотела успокоить себя и свою душу, лишь бы перестать мучиться. Но все силы уходили на то, чтобы собственные слабости никому не показывать. Как оказалось, их было слишком много во мне, хотя я всегда считала себя сильной, раз прошла прослушивание в одну из крупнейших компаний Кореи, выдержала всю тяжесть во времена трейни и дебютировала. Видимо, всё было до этого чистым везением. Или это я просто со временем износилась подобно старым вещам. Всё же ведь со временем портится, почему это нельзя сказать о людях?       Может, я действительно свихнулась, раз делала вид, что не понимала китайский. Порой вот реально не понимала, банально не слышала то, что говорили мне остальные. Сейчас, например, во время общей тренировки, притворялась, что слова Лукаса мне не понятны.       Проблема только в том, что Кун давно просёк эту нашу с Тэном фишку (не только я одна делала вид, хотя Тэну реально было тяжело понимать длинные китайские фразы и выражения), так как лидер умён не по годам, Хендери без проблем определял, когда я врала, а ЯнЯн, раздражая своим весёлым фырканьем, переходил либо на английский язык, либо на тайваньский диалект — мой родной диалект, как и Лю, поскольку мои родители перебрались из Тайваня в Китай после моего рождения. Тут уже никак было не отвертеться.       Но сейчас дело было не во мне, а в Читтапоне, раздражённом больше обычного. Что-то не поделили, разошлись с Куном во мнениях, в итоге договорились устроить небольшой перерыв. Я же решила пока порепетировать собственную хореографию, давая парням передохнуть. Движения мои выходили резкими и чересчур порывистыми, такими, словно все попытки взлететь, какие я показывала в танце, проваливались из-за верёвок, стянувших крылья, выросшие за спиной в тот момент, когда мы с музыкой становились единым целым. Это совсем не соответствовало норме. Танец должен был выходить игривым, чуточку сексуальным, но никак не резким — это вообще не походило на концепт Hush.       Игры с мимикой лица, игривые взмахи руками и качи-шаги на одном месте, — вот, что представлял танец, включая в себя ещё и скользящие по телу ладони и покачивающие соблазнительные движения бёдрами. Так и источал игривость и ласку кошечки, но репетировать его в состоянии полного абстрагирования от всего хорошего, включая здравый рассудок, было невыносимо трудно. Смотрелось отвратно, я это знала прекрасно, поэтому пошла по второму разу репетировать, чтобы сосредоточиться, но от оценивающих взглядов было не по себе. Особенно от одного — знакомого до чёрных звёзд перед глазами и дрожи, внезапно сковавшей тело.       Сяоджун смотрел на меня так, словно видел впервые; будто бы это была не я вовсе, а кто-то другой — более открытый и простой, не та девчонка, мозолившая постоянно глаза. Что-то, стоило только взглянуть на его растерянное лицо, подтолкнуло меня растянуть губы в улыбке, когда пальцы скользнули вдоль тела, а сама я присела, но для того, что лечь на пол и хлопнуть себя по бёдрам пальцами, а после выпрямиться и уже с широкой счастливой доделать финальные движения.       — Как здорово, нуна! — восхищённо улыбнулся Хендери, а я не могла не улыбнуться также, утирая попутно пот со лба и приводя дыхание в норму. Предстояло ещё репетировать со всеми общую хореографию, а уже было чувство, что всё пойдёт по причинному месту. Сяоджун на это лишь фыркнул, говоря, что даже у новичков получилось бы лучше, а я старалась не обращать внимание на эти слова, честно, задевшие за живое, хотя его правоту отчего-то не собиралась отрицать.       — Свободное время давно закончилось, — где-то в паре метров от меня Кун сообщил это всё ещё недовольному Тэну, кажется, продолжавшему летать в своих облаках, — Цзыюй, можешь передохнуть пока, а ты, — суровый взгляд на тайца, проигнорированный им тут же, — давай к нам.       В принципе, я отказалась от отдыха и встала в линию, понимая опасения и ворчания лидера на нас: впереди ещё фанмитинги, концерт в столице, выступления с новым альбомом, движения в интро для Take off не разобраны до конца, да и не помешало бы прогнать хореографию к Love Talk ещё раз.       Беды ничего не предвещало, но когда дело дошло до последней песни, всё пошло наперекосяк, едва добрались до припева, идущего после второго куплета. Танец был не то что бы трудный, но текст этой песни не только, кажется, мне не давал сосредоточиться: надо было выбросить тупые мысли из головы, а слова так и орали об обратном.       В итоге, опять сошлись на перерыве, отсюда напрашивался вывод, что сейчас такой период у всех, а позже всё вернётся в норму. Я молча листала ленту в Инстаграме, хотя интересного ничего там не было, и думала о том, что это какая-то подстава от внезапно распоясавшейся Кармы. Сычён абстрагировался от окружающего мира, и теперь получал замечания от Куна. Сяоджун слишком раздражён и зол, поэтому на отвлекавшихся ЯнЯна с Лукасом реагировал довольно остро. Но потом сорвался и Тэн, присоединившись к остальным.       — Какого чёрта вы творите? — Кун, остановив музыку и повернувшись ко всем нам лицом, сейчас своим шипением напоминал гадюку. — Личные проблемы на тренировки не тащим, а оставляем дома. Чьи это слова были, а, Сяоджун? А остальных это, можно подумать, не касается. Ну вы чего как сонные мухи?       — Просто, дорогой наш Кун-гэ, — хмыкнул ЯнЯн, — у всех внезапно наступили критические дни.       — А если серьёзно, — Кун раздражён ещё больше, а я пыталась слиться со стулом, — если у кого-то есть проблемы, мешающие нам нормально тренироваться, то ладно — закончим. Вместо этого пойдём обсуждать их, как первоклашки.       — Кун, угомонись, — играть роль мебели мне как-то надоело, — как бы я не уважала тебя, но, честно, твои курсы по промыванию мозгов не тянут даже «на троечку» и толкают в пучину нервов всё больше.       — Да, чувак, это раздражает чертовски.       — Значит, по-вашему нормально — замыкаться в себе и психовать на нас из-за всякой ерунды, не стоящей даже толики внимания? — Сяоджун не мог промолчать, теперь ухмыляясь и прищуриваясь.       — Заметь, Сяоджун, это не я только что ругался с ЯнЯном, — Тэн протянул мне бутылку воды, к которой я, благодарно кивнув парню, тут же приложилась, обхватывая горлышко губами, да только вот избавиться от высокого давления в воздухе, вызванного словами одногруппника, это никак не помогло сейчас. Нервы натянуты, словно струна. — И я даже не помню, когда спрашивал твоего разрешения замыкаться мне в себе, или же радоваться жизни.       Атмосфера в зале накалялась, казалось, воздух наэлектризовался до такой степени, что становилось нечем дышать с каждой секундой пребывания здесь, а кожа покрылась мурашками из-за гнетущего молчания. Оно давило на меня, заставляло задыхаться, я не могла этого выносить, поэтому рефлекторно закрыла уши руками.       Сяоджун сдавленно рыкнул. Мышцы перекатывались под рукавами растянутой футболки, кулаки опасно сжал и сделал несколько шагов к Тэну, но замахиваться не стал. От него исходила волнами напряжение вместе с опасностью, я чувствовала это на расстоянии и понимала, что если никто ничего не сделает, то всё закончится плохо, чего никак нельзя было допустить. Тэн на фоне Сяо, хотя высоким ростом китаец среди остальных не выделялся, всё равно смотрелся несуразно, но ударить он мог ого-го как, по этой причине приступ паники подступил к горлу в виде комка, который сглотнуть никак не получалось.       Следующие слова Сяоджуна (их никак не удалось разобрать), произнесённые им явно на английском, оказались ошибочными и спустили тормоза, потому как Тэн поднял резко руку и впечатал кулак в лицо одногруппника, а тот, сжимая челюсть, накинулся в обратную. Кун и остальные ринулись разнимать, но подойти к этой борющейся кучке было не так уж просто, не получив по лицу.       Но со стороны Тэна внезапно последовал удар ещё большей силы, неожиданный, за которым последовал хруст. Меня парализовало от этого. Приморозило к месту буквально, вынуждая закрыть губы руками, чтобы не закричать от увиденного. Как же ненавижу я драки, Боже!       Смотреть на это было невозможно, но нельзя было оставаться безучастной и не вмешаться. Чем я только думала в тот момент, когда, ведомая адреналином, отсутствием здравого смысла и инстинкта самосохранения, метнулась вперёд и повисла на чей-то занесённой для следующего удара руке, остановившейся в нескольких сантиметрах от чужого лица.       — Хватит, прошу тебя, хватит! — я отчаянно цеплялась за, как оказалось, Сяоджуна, старалась поймать чужой взгляд и отвлечь, пока Кун и Сюйси оттаскивали не менее взбешённого Читтапона в сторону. Как оказалось, он в гневе тот ещё чёрт.       Тяжело дышащий парень реагировать никак не собирался на мои слова, а меня, видимо, сегодня ужалила муха благородства и бесстрашия, раз протянула руки к красивому лицу и накрыла щёки своими ладонями, вынуждая посмотреть на меня. Пусть, возможно, позже я увижу в них привычную ненависть, но сейчас мне было всё равно на это.       — Сяоджун, успокойся, прошу тебя.       Прямо сейчас я тонула в этой тьме его глаз, и дело было вовсе не в их цвете, а в энергии, что они источали вокруг себя, погружалась в чужие эмоции, плескавшиеся на дне потемневшей радужки волнами, и просто хотела… Но чего именно, собственно?       Говорят, когда людские взгляды вот так встречались, сердце ускоряло темп, а время замирало, стрелкой старинных часов отбивая ритм на одном месте беспорядочно, — это судьба. Собственное дыхание застряло где-то слишком глубоко в горле, нельзя было вымолвить и слово, а всё остальное в этом зале перестало казаться отчего-то важным и нужным. Кажется, сердце, сделавшее тройной кульбит, пропустило удар и остановилось. Сяоджун смотрел долго, пристально, изучающе, но самое главное, что я сначала увидела в его глазах, была растерянность, потом ухмылка, сменившаяся через одно мгновение злостью.       Это обожгло меня похуже пощёчины, будто вылили на голову целое ведро холодной воды. Руки разжались мгновенно, а сама, сделав по инерции несколько шагов назад, не удержалась на ногах, споткнувшись, кажется, о чужой рюкзак, рухнула на пол. ЯнЯн ещё поплатится за то, что раскидывает вещи! Так пронеслось в моих мыслях при падении, но только вот резкая боль, пронзившая затылок, вынудила чуть ли не взвыть, а чёрные точки перед глазами вместе с поплывшим пространством настроение никак не улучшили.       Гробовая тишина комнаты действовала на расшатанную психику отвратительно — тяжёлым камнем на шее и стуком в висках. Но лежать на полу и не пытаться подняться — потому что сил не было, а голова, казалось, готова была взорваться, едва сделаю движение, — ещё хуже и по-идиотски. В который раз подряд выставила себя идиотской, шарахающейся от парней, в этом сомнений не было. Хотелось даже свернуться в клубочек и спрятаться от этой давящей атмосферы, как это делалось в детстве.       Бесполезная девчонка!.. Ничтожество!.. Истеричка-истеричка-истеричка!..       Если бы можно было пройтись по памяти ластиком и стереть всё ненужное, я бы это сделала, не задумываясь. Чтобы клеймо с ником «Ничтожеством» перестало бить по ушам, как и само слово, от которого я всегда невольно дёргалась, словно от пощёчины, принимая это на свой счёт. В принципе, порой реально считала себя таковой, вспоминая собственные реакции на определённые предметы или лица, мельтешившие перед глазами иной раз. Это было ненормально, как и то, что было когда-то давно.       Воспоминания из детства не всегда яркие и прекрасные. Иногда они до безобразия отвратительные и до искр из глаз болезненные, что бежать от них, скрываясь в своём настоящем и будущем, проще всего. Напрасно: от прошлого не сбежишь, да и не вспоминать не получится — периодически, может, чисто случайно или во время стрессовой ситуации, когда в голове бардак, а дышать нечем, оно будет мелькать на задворках памяти ярким синим пламенем и давить на психику.       Прошлое не отпускало, давая понять, что клетка с мотыльком скоро захлопнется, если уже не сделало это, пустив по венам механизм саморазрушения вместе с колкими длинными иглами. Расщепляло капилляры, а вены, кажется, вскрывало бритвой, — прямо сейчас меня колбасило не по-детски, ломало до катившихся по щекам слёз, но это было нечем по сравнению с тем, что творилось глубоко внутри. Это удивило, ведь никогда бы не подумала, что в области сердца тоже может гореть…       — Цзыюй. Эй, Цзыюй!       Вокруг, оказывается, столпились парни, явно не понимая, что со мной не так и что делать. Было не так абсолютно всё, поэтому бесполезно искать ответ — самой бы найти его, а не пялиться отсутствующим взглядом в потолок, ничего перед собой не видеть, лишь чувствовать, как чьи-то руки подняли меня в воздух неизвестно для какой цели.       Страха никакого не было, как и сил понять, кто именно меня держал, из-за расплывчатого пространства перед глазами. Перед собой я чётко видела лишь тёмные пряди, что были единственным ярким пятном на фоне серой растянутой футболки, и пухлые губы, что-то яростно шептавшие.       Впрочем, это было единственным, что вообще удалось уловить перед забравшей в свои объятия тьмой.

***

      Дыхание щекотало кожу запястья, а глаза, затянутые густой пеленой, смотрели в упор с такой мольбой, будто готовы были прожечь дыру и вытрясти душу полностью. Каряя радужка исчезла, наполнившись тьмой полностью, казалось, она глотала экстази минутой ранее, а не наблюдала за дракой, которую нормальной дракой и не назовёшь — слишком быстро растащили в стороны, да и эта ненормальная ещё и повисла на нём, решив спасти своего друга. Или же от него. Разозлённый Читтапон-гэ — тот ещё зверь, хоть спасибо, что не убил.       Это было нехорошо. Сяоджун понимал чётко — его реакция ненормальна. Как и тот факт, что вообще позволил ей касаться себя. А она явно не понимала, что делала, когда решила дотронуться первой и вообще вмешиваться в разборки, — неслось отчаянно в голове вокалиста, пока смотрел с непривычной растерянностью на то, как расцарапанные ладони легли на щёки, а глаза всё же взгляд перехватили, заставив к месту примёрзнуть, потому что…       Да чёрт его знает причину!       Самому бы разобраться, что не так и как можно описать ощущения того, когда касался человек, которого терпеть не можешь. Ожидаемого отвращения не было, что напрягало и вызывало смешанные чувства, зудящие где-то под коркой сознания.       Девчонка (по-другому называть её он точно не будет — не заслужила) вблизи казалась почему-то другой: тёмные волосы, обычно собранные в косы, растрепались и теперь струились тяжёлыми волнами вдоль спины; глаза, карие и тёмные, почти чёрные, такие, что собственное отражение виднелось на дне радужки, как в зеркале, блестели и источали странную энергию; кажется, она даже дышать перестала, застыв под изучающим взглядом, блуждающим по стремительно краснеющему с каждой секундой лицу и остановившемуся на искусанных, слегка приоткрытых губах, по которым провела кончиком языка.       Это показалось на какое-то мгновение забавным. Интересная реакция, впрочем, девчонка всегда странно вела себя в его присутствии: сначала будто бы старалась слиться с мебелью и не попадаться на глаза лишний раз, иногда глядя исподтишка, только потом Сяоджун понял, что таким образом изучала, чтобы наладить хоть какой-то контакт. Всяческие попытки пресекались им самим, да только вот упрямства у Чжоу было не занимать — она умело игнорировала вместе с колкими словечками в свой адрес, вылетающими из уст подобно пулемётной очереди, и продолжала попытки, ещё больше раздражая и раззадоривая внутренних демонов.       Нельзя позволить слабостям взять верх над разумом — плохо закончишь       Не нужна ему она ни в каком-либо амплуа: не в роли одногруппника или старшей сестры, даже в качестве собутыльника он её не принял бы. Такие, как она, приносят лишь беды, вляпываются в проблемы и плохо заканчивают в большинстве своём, даже если выбрала карьеру айдола.       Чжоу Цзыюй закончит плохо, даже если перестанет скрываться за маской упрямой суки и покажет всем настоящую себя. Как этого никто не видит из мемберов — загадка.       Привычная злость в глазах, пугающая, дала какой-то другой эффект, совсем не тот, на который рассчитывал. Чжоу, как и предполагал, отшатнулась, убрав руки от лица, но в глазах появился животный ужас — ненормально, словно Сяоджун был самым настоящим воплощением зла. Наверное, для неё так и было, но по-другому отвадить эту девчонку от себя не получилось бы.       Дальше — всё случилось слишком быстро. Будто кто-то решил снимать кино, но выбрал не самого хорошего сценариста и куда более отвратительного режиссёра. Как в замедленной съёмке видел, что Чжоу, сделав шаг назад, споткнулась о разбросанные вещи макнэ и начала падать на пол, не пытаясь даже как-то предотвратить столкновение с твёрдой поверхностью, словно так и задумано.       С девичьих губ сорвался слабый вскрик, а потом наступило молчание. Подниматься не спешила, продолжая лежать на спине и смотреть на потолок полностью расфокусированным взглядом, в котором ничего, кроме пустоты, не было. Ладони слабо подрагивали, пытаясь сжаться в кулак, губы слабо шевелились: что-то говорила, но было не разобрать из-за того, что слишком тихо, а из глаз лились дорожки слёз, размазывающие макияж.       Честно, это уже пугало. Как и гробовая тишина, повисшая в комнате. Никто сразу не сообразил, что произошло и что делать в такой ситуации. В больницу было нельзя: слухи расползутся быстро, СМИ сразу заинтересуются тем, что происходит в компании, а Сяоджун бы сказал, что происходит пиздец, но уточнять бы конкретно не стал.       — Цзыюй. Эй, Цзыюй! — кажется, самым адекватным человеком среди них был всё же лидер, который бросился к старшей первым, а за ним и подтянулись остальные, сообразив наконец-то. Даже Сяоджун с большой неохотой подошёл, тут же попав под пронзительный взгляд словно ополоумевшей девчонки. Стоит сказать, что зрелище жутковатое.       Чжоу молчала. Дрожала и молча плакала, не осознавая этого, не видя вокруг себя ничего. Как он слышал от Хендери, старшая никогда не показывала своих эмоций на людях, выработав в себе стержень и вжившись в роль — неправильную, но это свойственно многим. Накапливать, держать всё в себе, а потом резко срываться — губительно, уж ему известно, на сколько это неприятно.       Губы Сяоджуна изогнулись в ухмылке, больше походившей на оскал дикого голодного зверя. Хотя удовлетворения от вида чужой боли на кукольном лице не возникло — значит, не такой уж и жестокий он человек, как говорили раньше.       «Идиот бесчувственный», — говорили ему каждый раз многие, даже те девушки, с которыми доводилось пересекаться в жизни. Только Чжоу молчала по этому поводу всегда; позже спросит её об этом, если собственная гордость перестанет давить на психику, а он сам всё же возьмёт себя в руки.       Но что-то упорно не давало это сделать. Может, пронзительный взгляд, когда склонился ниже и заглянул в глаза, подмечая невольно, что они, как и писали на одном из фан-форумов, «глубокие», да и сама она довольно интересная, когда не ведёт себя по-идиотски наигранно. И дело не в том, что что-то ёкнуло внутри, сорвавшись вниз тяжёлым камнем, а боль на миг пронзила грудную клетку, забрав дыхание, как и резкая яркая вспышка перед глазами, охватившая разум в кокон.       — Нет, так не должно быть, — хотелось это крикнуть, но хватило сил только прошипеть, когда внезапная догадка ошарашила, заставив примёрзнуть к месту и перенестись мысленно в тот самый день, когда беды ничего не предвещало, а сам он таким, какой сейчас есть, точно не был. Тогда светило солнце, палящее голову, а Сяоджун вдыхал в себя счастье цвета горького шоколада, смакуя блеск чужих, до боли родных глаз, да так, что улыбка сама на лицо просилась, пока всё просто не рухнуло осколками битого стекла, сопроводив процесс болью от трещин размером с кулак в сердце.       Плевать, надо жить настоящим, а не прошлым, которое давно не касалось его. Лишь только в моменты безудержной рефлексии или когда что-то упорно напоминало о том самом дне. Дне, когда сердце и душа умерли от боли вместе с этим человеком, ставшим личной отдушиной, смотревшим выразительно и так, что пробирало до костей и лишало возможности дышать нормально.       — Может, к врачу её? — тихо поинтересовался ВинВин, заметно волнуясь за состояние девушки.       Но холодная решимость, блеснувшая во взгляде, кажется, напугала старшего, раз невольно подвинулся в сторону, едва Сяоджун, плюнув на грызущие гордость и недовольство, подхватил девушку на руки, замечая, как её глаза закатились, а сознание по каплям начало покидать тело.       «Слишком лёгкая» — невольно пронеслось в мозгах, когда шёл по коридору, прижимая к себе этот костлявый мешок, хотя удивляться было нечему: многие девушки-айдолы весили очень мало, как и принято по стандартным меркам артистов, из-за строгих диет и повышенных физических нагрузок. Да только вот Цзыюй вместе с Читтапоном вкалывали в зале во всю, запираясь там даже после конца тренировок. «Лишь бы идеально было, как надо», — говорили они, не понимая, что этим самым воздвигли стены между ними. И если Тэн шёл на контакт, так как привык уже к новому юниту и новым участникам в целом, то Цзыюй отдалялась, отвечая на заботу недоверием и прячась в свою норку ещё глубже.       В принципе, в какой-то степени он понимал причину: непривычно и диковато от самого факта, что девушка стала участницей мужской группы, к тому же единственной в коллективе. Он бы и сам наверняка паниковал, случись это с ним, хотя лучше об этом не думать, а спокойно отнести пострадавшую в медпункт, пока хуже не стало. Кун-гэ всё уладит с менеджерами, выкрутится, если спросит, что случилось с девчонкой, свернувшейся в клубок и от этого казавшейся совсем крошечной.       Но с Тэном-гэ всё-таки нужно разобраться. Слова, сказанные в порыве злости, добили окончательно, слетая с языка безудержными искрами. Задевать старшего не стоило, но уже не вернёшься назад и сказанного не заберёшь, хотя хотелось до жути выдавить из себя банальное, но искреннее «Прости».       И почему искренность людям даётся тяжелее фальши? Почему порой так трудно выдавить из себя нужные слова? Сказать то, что хотел, но слова не давались, вылетая из горла вместе с хрипотой и вынуждая сжимать зубы до скрипа?       Может, от того, что совесть давила своей тяжестью, а неприятное чувство зудело где-то под коркой мозга и мешало соображать.       — Несносная девчонка, опять всё испортила, — прорычал, добравшись до нужной двери и хватаясь кое-как за дверную ручку, перехватывая свою ношу поудобнее. В прочем, ответной реакции никакой не добился, зато ощутил, проехавшись ладонью по девичьему запястью, — очень тонкому, — могильный холод, подобный тому, что исходил от самого в те моменты, когда в минутных порывах рефлексии уходил в себя, отгораживаясь от окружающих в своём внутреннем мире — в таком же сером, как недавнее небо над Пекином.       Казалось, такие порывы уже прошли, но, кажется, после этого вновь потянет в дальние края философии и размышлений о том, как же всё хреново в последнее время.       Не обжечься бы самому от этого.       Как и от тёмного взгляда, когда Чжоу откроет глаза и посмотрит на него так, как всегда смотрела, отреагирует на издёвки нарочито спокойно, но ему-то известно, что слова иголками попадали в цель и ранили прямо в сердце, — довелось увидеть однажды своими глазами, как та, отворачиваясь, губу чуть ли не до крови прикусывала и кулаки сжимала, зажмуриваясь.       Если ей больно, то так и должно было быть. Чжоу Цзыюй та, кто нарушила привычный уклад жизни, ворвалась в неё внезапно, разрушив всё то, что долго и упорно строилось, а ему приказали терпеть и не оспаривать решение директора.       Ненавидеть легко — гораздо сложнее простить и принять тот факт, что виноватых в том, что человек тебя бесит из-за внутренних противоречий, нет.       Диван в комнате отдыха был небольшим, но вполне пригодным для низкорослой Чжоу, что едва до плеча доставала. Видеть её на нём в отключке непривычно. Слишком бледная кожа вкупе с чёрными волосами, разметавшимися по тёмной подушке в тон мебели, создавали картинку жуткую, словно перед ним настоящая вампирша, только без клыков. Усмехнулся. Сколько крови своим присутствием выпила, что даже не счесть, однако отчего-то уходить от неё не собирался, оставаясь на месте.       Давно хотелось понять, что же в ней такого особенного, что так всем пришлось по нраву. Сейчас это сделать лучше всего, пока не видит, не смотрит глазами, в которых тонули наверняка многие, но точно не он. Чуждо. Даже не похожа. Вот совсем. Может, чуточку, да и то характер другой, не такой покладистый.       Сяоджун тряхнул головой, стараясь прогнать поволоку с глаз, навеянную ненужными мыслями, которые вновь не туда понеслись птицами и подстрелено рухнули вниз, разбиваясь о суровую реальность осознания.       Не она! Забудь.       Но разве такое забудешь? Забыть бы с радостью, однако никак — слишком крепко въелся образ, став ещё одним приветом из прошлого, какое стереть ластиком лучше всего. Но вот Чжоу постоянно рядом, кажется, это ещё одна причина побиться об стену головой, лишь бы не думать о совершенно невозможных вещах.       Тогда почему раньше этой схожести не замечалось?       Пригляделся, протянув руку и убрав непослушную прядку с лица, еле касаясь кожи. Оказывается, имеется россыпь веснушек на носу и родинка под нижней губой, вернувшие в воспоминаниях на несколько лет назад и вызвавшие мысль дотронуться также до неё губами, как и тогда.       Не сейчас. Поздно.       От этого хотелось чуть ли не выть. Блядская Чжоу Цзыюй, да чтоб ты!.. Чёрт тебя раздери, сучка, проблемы одни.       Сяоджун понимал, что это ненормально. Эта схожесть ненормальна, реакция на это тоже далека от рационализма, но сердце вдруг заполошно в груди заколотилось, а глаза покрылись пеленой непролитых слёз, какие, оказывается, не кончились, хотя думалось иначе. Четыре года назад он умер тоже, все слёзы должны были вылиться, но сейчас всё воспринималось иначе.       Ван Мэй сказала бы, что всё образуется, что всё будет хорошо и расстраиваться не стоит, но от этого Сяоджуну не легче, а больнее гораздо. После её смерти всё пошло не туда — нервы, психика, планы на совместное будущее, какое накрылось медным тазом, а после появления Чжоу всё только ухудшилось, образовав ещё одну проблему.       Что теперь с эти делать? Как раньше ненавидеть уже не получится. Рука не поднимется. Язык не повернётся, если та посмотрит так ещё раз: с добротой, не заслуженной, прямо, чтобы вся боль отпечаталась на радужке, а улыбка, изломанная, скривила губы с родинкой.       — Сука.       Неужели он действительно это сказал?       Чжоу резко дёрнулась. Её рука, лежавшая на её животе, свесилась вниз, касаясь кончиками пальцев пола, спина выгнулась дугой, казалось, позвоночник сломается и её сломает, но этого не произошло, зато с её пухлых губ сорвался болезненный стон.       Наблюдение за ней со стороны интереса не представляло, однако он, как ненормальный, смотрел, как её глаза резко распахнулись и тут же стали двумя узкими щелками, зажмурившись от пробившегося сквозь занавески солнца, как губы искривились гримасой боли, потому что за голову схватилась. Явно силилась понять, что, где и как, раз по сторонам начала озираться, не замечая его присутствия.       И в этот момент в голове что-то перемкнуло до сжавшихся кулаков, прострелив вспышкой перед глазами и холодком по позвоночнику, Сяоджун вздрогнул и сжал зубы до скрипа, лишь бы не заорать от удушающих ощущений, свалившихся огромным снежным комом. Забавно. Если не брать в расчёт тот факт, что Ван Мэй делала тем же самым образом, когда просыпалась по утрам, то он бы подумал, что это уже крыша едет не спеша. Многие девушки в этом схожи, хотелось убедить себя в первую очередь, что реагировать так не стоит, но ничего поделать с собой не мог.       Наконец, Цзыюй обратила внимание на то, что в комнате не одна, вздрогнула и отползла чуть дальше, насколько позволял размер дивана. Сяоджун на это лишь хмыкнул и чуть ли по лбу себя не хлопнул: надо было хотя бы воды подать или таблетку какую найти, как раз под боком где-то аптечка была (самому бы воспользоваться не помешало, поскольку бок всё ещё ныл), но он понятия не имел, что в таких ситуациях делать. Никто из них ни разу так сознание не терял, сопровождая всё слезами.       Дальше ползти было некуда, если только переваливаться чрез подлокотник. Девчонка замерла, глядя на него из-под длинных ресниц кроликом, загнанным в западню волком. Обязательно бы пошутил как-нибудь на эту тему, однако делать это при ней — не в его принципах, обойдётся. Отвести бы сейчас взгляд, фыркнуть и молча уйти, а не оставаться на месте и вновь разглядывать, будто вдоволь не насмотрелся за эти три года, да так, что не видеть бы её тонкую фигуру столько же.       Осунувшаяся, с мешками под покрасневшими глазами и лопнувшей корочкой на губах, из которой сочилась струйка крови и капала за воротник растянутой футболки, Чжоу смотрелась живым трупом, ещё не успевшим начать разлагаться, что в корне отличалось от того образа, что показывался на сцене всегда. В принципе, за кулисами тоже была другой, но не этот жуткий облик обглоданного скелета. Кажется, эти пустые глаза, в которых плескался испуг на радужке, будут приходить в кошмарах. Что ж, а вот и различие с Ван Мэй.       Сяоджун молчал. Сказать было нечего. Чжоу ещё какое-то время продолжала трястись в углу, поджав под себя ноги и обняв свои колени, сжимая кулаки на ткани тренировочных штанов до побелевших костяшек. Нервничала, но хотя бы теперь взгляд изменился: страха не было, только непонимание происходящего.       Самому бы что понять, а не молча сидеть. Но почему-то в этот раз сожаления о своём поступке не было, словно суждено было, а там кто знает. Сяоджун ничего не понимал: что случилось с Чжоу, с какой стати он вообще решил сыграть в благородного рыцаря и — главное — почему сходства с мёртвым человеком стали так сильно бросаться в глаза и наводить на разного рода ненормальные мысли? Раньше и подумать нельзя было ничего такого, а теперь всё казалось бредом сумасшедшего.       Мёртвое должно оставаться мёртвым, прошлое должно затеряться в главе под названием «Прошлое», а не мозолить глаза своим присутствием в виде этой девушки. Девушки уже, а не девчонки, как раньше.       Будет ли как раньше? Возможно. Точного ответа не существует.       Чжоу вздохнула, протянула руку вперёд, словно хотела дотронуться до его руки, но резко опустила её вниз, передумав, сжала кулак и резко вскинула голову. Внезапно смелость, что ли, проснулась? Или инстинкт самосохранения потеряла при падении вместе с совестью?       — Ты… Спасибо, — прохрипела, облизав мигом ставшие сухими губы.       Ещё и благодарит неизвестно за что, какая прелесть! Какое ему дело до этого…       — Я сделал это не ради тебя, можешь не растрачивать слова попусту, — получилось слишком резко, но голос в конце предательски дал петуха и тем самым напряжение в воздухе усилил.       И заметил, как закатила глаза и почему-то уголки губ приподняла вверх. Самую малость, но приподняла и заставила удивиться, выразив это вскинутой бровью.       — Вот совсем не удивил, повторяешься. Самому-то не надоело? — Чжоу подсела ближе, едва касаясь его колен своими, и теперь уже открыто издевалась над выдержкой, внезапно осмелев.       — Представь себе, нет, принцесска. Издеваться над тобой и видеть, как страдаешь — истинное наслаждение, твоё спасибо совсем ни к месту.       Сяоджуну казалось, что отвернётся и замолчит, но нет — осталась на месте, прищурила глаза и цокнула языком, словно не услышала пренебрежение в его голосе. А в принципе, почему бы и нет, раз осмелела впервые за долгое время. Вдруг выпрямилась, приподнявшись, став выше, резко подалась вперёд, не касаясь совершенно. Этого хватило, чтобы рухнуть на спину от неожиданности, а из груди выбило воздух, потому что сверху навалилось девичье тело, придавив к дивану.       Сяоджуну странно. Чертовски. Может, от внезапной близости и компрометирующей позы, в которой оба оказались, не хватало ещё раздеться для полной картины и устроить ладони на бёдрах, предварительно скользнув по коленям, захвативших его бока в импровизированный плен, сжав довольно ощутимо, чтобы разгневанно зашипеть, тряхнуть головой и с трудом не задеть лбом подбородок и шею — тонкую и бледную, на которой иной раз представлялись сжатые собственные ладони до отпечатков пальцев.       На него смотрели тёмные глаза — совсем другие. Злые, холодные, в которых плескалось пламя ярости, такой, какой можно спокойно убивать. Девчонка выглядела так, словно хотела ударить или впиться зубами пульсирующую сонную артерию, неприкрытую тканью из-за сползшего воротника. Сжала зубы и сама напряглась, расставив руки по обе стороны от головы. А он просто… ждал, что последует дальше, ведь ситуация забавляла.       Её можно спокойно ведь сбросить и уйти по своим делам, но Сяо Деджун, кажется, грёбанный мазохист, которому лежать под Чжоу забавно, но никак не противно. Не противно устроить ладонь одной руки на острых лопатках, а пальцами другой зарыться в волосы на её затылке.       Потому что придурок и идиот, которого только могила исправит. Или хороший синяк под глазом от взбесившейся Чжоу. Но нет, она вряд ли ударит с такой силой.       — Ублюдок, — протянула чертовка, склонившись настолько низко, что собственные губы словили шелест чужого дыхания, отдающего ментолом и клубникой, как от дамских сигарет. Замер, а Чжоу, повышая голос, распалялась: — Так нравится боль причинять? Чужими страданиями упиваться? «Спасибо» вдруг не нужно стало? Ха, наивный дурак, посмотрим, как ты запоёшь в будущем, когда придётся произносить если не «спасибо», то «прости», заливаясь горькими слезами, потому что ты так не научился говорить и принимать! Самонадеянно считать себя тем, кому это не нужно, думать, что ты всё знаешь, что ты такой крутой, а я лишь муха, какую хочешь раздавить! Забавно, что несмотря на всё твоё хуёвое отношение ко мне, я совсем не считала тебя бесчувственным ублюдком до этого дня!.. Радуйся и подавись своим раздутым самомнением, я передумала.       Тон голоса вокалистки взлетел на несколько октав ввысь, отражаясь эхом от стен комнаты отдыха и разбиваясь в пространстве, а ему казалось, что время на миг замерло вместе с сердцем, спустя секунду продолжившим свой бег. Она говорила что-то ещё, но слова не долетали из-за пелены, накрывшей с головой. Вновь.       Больно. Её слова, льющиеся на него, как водопады, ломали всю выдержку, задевали что-то тонкое внутри, тут же ломавшееся и кровоточащее, отдававшееся привкусом металла на языке и в глотке. Неудивительно, если выяснится, что всё же прокусил десну или сам язык, но чёрт, как же невыносимо! Сердце билось с силой, готовой проломать грудную клетку и выпрыгнуть к хренам, лишь бы не находиться в бренном теле, непослушном настолько, что нельзя шелохнуться и вдохнуть спасительный кислород, чтобы агонию облегчить.       — Что, сказать больше нечего? — на ехидство в охрипшем голосе покачал головой; слов не было, и говорить было больно. — Так какого чёрта ненавидишь?! Что я такого тебе сделала, чтобы заслужить её?! В чём провинилась, скажи, Сяо Деджун! Ещё и наладить отношения с тобой хотела, дура…       Язык, как и всё тело, словно бы свинцом налился, а руки так и застыли там же, где лежали. Вокалистка, видимо почувствовав это, вздрогнула и слезла, оставив в прежнем положении полностью дезориентированным.       Направляясь к двери, Чжоу на короткий миг остановилась и обернулась, а он увидел блеск в уголках глаз. Ван Мэй когда-то смотрела точно также, когда прощалась, не зная, что расстанутся уже навсегда…       — Так радуйся, Сяо Деджун, я больше ничего не скажу. Оставлю тебя в покое и заткнусь, как ты и хотел. Ты же хотел этого всегда, правда? Мечты сбываются!       И ушла, стремительно покинув комнату, хлопнув напоследок дверью, словно истеричка, оставив со смешанными чувствами и полным раздраем в душе. Хотелось, чтобы воспоминания прекратили лезть в голову и закидывать на несколько лет назад, однако кадры всё ещё мелькали перед глазами, в которых было её лицо — с покрасневшими глазами, что всегда смотрели с теплотой, а не с болью. Ван Мэй никуда не хотела, кроме как остаться, но обстоятельства оказались сильнее человеческих желаний…       Из горла вырвался хрип, больше похожий на предсмертное карканье старого ворона. Почему-то именно сейчас сердце отплясывало канкан, а тело горело огнём в тех местах, где его касалась Чжоу Цзыюй. Подрагивающими руками дотронулся до взмокшего лба и вдруг ощутил, как в глазах противно защипало.       Чёрт-чёрт-чёрт! Только этого не хватало!       Но какой смысл сдерживаться? Держать всё в себе нельзя, сам же говорил, и вот теперь приходится отвечать за свои слова, сглатывая мешающийся комок в горле, от которого тошнота и дикое желание прямо сейчас выйти в окно.       И прорвало. С головой накрыло. Слёзы катились по щекам от боли, прострелившей грудную клетку там, где грохотало под рёбрами сердце, по ощущениям, проткнутое сотней кинжалов, потому что невыносимое чувство пустоты и неправильности всего в этом мире.       Правильны ли действия? Нет. Нужна ли ненависть? Возможно. Но смысл ненавидеть кого-то, если сам в большей степени виноват?       Виноват, что не остановил Ван Мэй тогда. Сейчас, может, была бы жива, с ним, а Сяоджун бы не страдал от внезапного чувства вины и порой одолевающего одиночества несмотря на присутствие в его жизни одногруппников, поддерживающих во всём, за что бы не взялся.       Сложно.       Ещё и Чжоу эта… Сколько раз мысли будут возвращаться к ней? Сяоджун никогда не хотел этого, но не срываться на девушку не получалось. Наверное, так и будет до тех пор, пока осознание не придёт. Может, тогда дойдёт в полной мере, что надо было всё делать по-другому. Но время вспять не повернёшь и слова не вернёшь назад.       А сейчас лишь большое пустое ничто и дикое желание выговориться. А ещё перед Читтапоном извиниться надо бы. А вот и он — заглянул в комнату отдыха, сначала лишь голову в проём двери, а затем и полностью прошёл в комнату, выглядя донельзя бодро, словно потасовки никакой не было.       — Выглядишь дерьмово, — прокомментировал таец, внимательно скользя по его лицу и стараясь не акцентировать внимание на ещё не высохшей влаге, — словно тебя пожевали и выплюнули. Что с тобой в последнее время происходит?       — Хотелось спросить тебя о том же, гэ-гэ.       — У меня свои причуды, — старший, присаживаясь на подлокотник, фыркнул, сдувая чёлку с глаз. — А вот вы с Цзыюй неуправляемые идиоты, не понимающие очевидных вещей. Сколько ещё будете ебать друг другу мозги? Не то что бы надоело разбираться вашей личной драме, но смотреть на «кошки-мышки» и на чужие слёзы не прикольно.       — Она плакала? — тупой вопрос, очень тупой.       — Не только, — красноречивый взгляд метнулся к его лицу, — скоро все плакать будем, если не угомонитесь. Цзы сорвалась впервые за долгое время и, как я вижу, выпустила пар при тебе, а теперь жалеет об этом, — Читтапон мигом стал серьёзным. — Поговорите уже нормально, прошу вас.       Что ж, это заставило успокоиться более менее, но всё ещё осадок где-то в душе остался.       — Прости, гэ-гэ, мне не стоило так вести себя, — слова сорвались с языка гораздо легче, чем казалось раньше. И даже стало свободнее, словно тяжкий груз с плеч упал.       — Я не сержусь, ведь всё прекрасно понимаю, — покачал головой одногруппник, — только ответь мне, за что ненавидишь её.       Сяоджун нахмурился, потому что опять Цзыюй в каждом разговоре, но сам на это подписался, так что нечего теперь жаловаться. И, пытаясь собраться, ответил:       — Она похожа на одного человека, кого давно пора оставить в прошлом, однако я всё ещё продолжаю цепляться за него.       — Разве это повод ненавидеть?       Читтапон умел задавать не те вопросы и давить на больное своей прямолинейностью, из-за чего все слова, что хотел произнести, вылетели из головы, будто их никогда там не было.       Сяоджун лишь руками развёл, понимая, что не ответит на вопрос, а старший досадливо наморщил нос, приобретая сходство со злым котом, но всё же похлопал по плечу в качестве поддержки. И от этого ему легче, потому что рядом близкий человек, с каким можно поделиться чем-то личным и получить дельный совет. Читтапон старше, опытнее и знает многим больше, чем Сяоджун, всё же имея в своём шкафу парочку скелетов. Наверное, они есть у многих, только в разной степени значимые. У младшего не просто безобидные косточки, а целая гробница со злобной мумией внутри, что вот-вот оживёт, да только вся ирония в том, что ожить у неё не получится.       И самому бы не задохнуться от этого.