Легион тьмы

…сердце за сердцем падает в талый снег. Падает, угасая. © Катарина Султанова

Когда-то давно Фрей говорили: миру грянет Конец, и Конец этот будет звучать криком раскатистого грома, Конец этот будет ощущаться пламенем, ослепляющим лишь затем, чтобы мы вспомнили о наших душах. Слепые видят больше. Конец этот уже написан Девами в истории времён; Конец должен быть алым, обагряющим их белые просторы кровью, словно нити судьбы, опутывающие нас всех. Он будет страшным, но: красный встретится с красным, мир придёт в единство, и вечную зиму сменит лето. На той стороне — стороне солнца — мы встретим всех тех, с кем нам уже не суждено встретиться в краях диких ветров и вечного льда. Но на самом деле конец ощущался полной тьмой. В детстве ей читали эти истории прялки при горящем солнечном камне, и она, лёжа в постели, которая медленно, но верно согревалась её теплом, тряслась от восторга. Она не слышала печали, окутывающей их скрипучие голоса — она слышала бурю за дребезжащим стеклом и тепло камня давало неясное ощущение, что так будет всегда: Конец за стенами замка. Конец — это для плохих людей, её он не коснётся, пока она лежит в постели. Шерсть шуршала, скручиваясь в витиеватое полотно, веретено танцевало в их умелых руках, а пламя ликующе подпрыгивало в камине, словно в подтверждение их слов стремясь на свободу, поджигать мир. А потом они поднимали морщинистые, обветренные лица и протягивали светящийся камень ей в руки. — Госпожа, но вы нас спасёте. Те, кто несут за собой свет, приведут остальных к лету. Они будут словно маяки. Вы — наш маяк. Фрей брала в руки камень. И он начинал медленно потухать. «Ну ничего, госпожа, вы ещё научитесь», — шелестели разом их вдруг тревожные голоса, такие, как, бывало, у матери и отца, но она радостно смотрела на то, как свет покидает каждую прожилку камня, делая его прозрачным и льдистым. Как же это красиво — прозрачный камень, полный острых граней, почти как она сама. Тогда она ещё не понимала. * Потом пробежали мимо несколько зим, а Фрей побежала от них в противоположную сторону. Эти зимы отрубили её крылья, с которыми она родилась и с которыми, как ей думалось в детстве, она может пересечь весь мир. Как ильярги пересекли Ледяное море на своих носатых кораблях, забыв, что такое страх — что каждому народу своя земля, и не всякая земля принимает к себе чужаков. Их края так и не приняли ильяргов — покрылись снегами, от которых в свой земле воины так бежали. Так боги разгневанно рассмеялись им в лицо. Тогда, на свою десятую зиму, Фрей об этом не знала — она думала, мир не имеет границ и не скрещивает мечи перед самонадеянными смельчаками, какой она была сама. Она думала, детство закончилось, когда на неё начали надевать по-новому расшитые платья — цветастые, красные, и они взметались в воздух при танцах как пожар её кудрявых волос. Оно ушло, когда она вместе с сёстрами и дочерьми других домов танцевала босой по снегу, топча ягоды рябины, а в темноте их жрали волчьи взгляды воинов. Детство ушло, когда маменька с папенькой перестали трепать её по голове, а стали строго наказывать поменьше болтать, потому что и кронинги, и лорды, и великие воины не любят болтливых женщин. Особенно ильярги их не любят — они едва ли сами говорили больше двух слов за раз. Может, оттого, что не понимали их язык. «Женщина» — вот что, как ей казалось, отрубило ей крылья. Она больше никогда не сможет выпустить дикую копну волос на свободу. Ей оставалось только поднимать их наверх. Но нет, детство закончилось, когда она впервые посмотрела ему в глаза. Будто раздробленная громом напополам, трясясь от страха. На ней не было больше красивых платьев, в которые её наряжали в замке — только потрёпанный крестьянский тулуп поверх простой рубашки, не спасающий от стужи. И Фрей вспомнила, как быть трусливой девчонкой, совсем хрупкой. — Воровать вздумал, мальчишка? Фрей остановилась, чувствуя, как внутри зашевелилось нечто холодное и скользкое. Страх. Лошадь, которую она держала под узды, остановилась тоже. Недоумённо глянула на неё. — Я всего лишь… всего лишь хотел отвести их в конюшню… мой хозяин велел так… — бурчала она, не поднимая головы. Меховая шапка сползала на глаза, и град пота струился по спине. Кожу щипало. Но она всегда хорошо умела врать. Порой она думала, что ложь родилась первее неё самой. Матушка же говорила, что её просто прокляла богиня Аран, чтобы в нужный момент никто не поверил её клятве. Фрей предпочитала клясться со скрещёнными за спиной пальцами, а потом бежать без оглядки. Каждый раз она лгала так отчаянно и смело, будто это единственное, что она могла бросить в лицо, чтобы спастись. А потом она подняла глаза на мужчину, который застукал её, и поняла, что для неё всё очень плохо. Сначала она увидела сапоги — грязные, но из дорогой кожи, какой в их краях уже не бывает. Она знала это точно. Потом висящий на поясе меч — Фрей дёрнулась, когда он угрожающе блеснул в свете луны. Небрежно кинутый на плечи плащ из шкуры чёрного волка. И знак, пришитый к серебряной кольчуге. Голова волка, перечёркнутая крестом. Мама. Богиня Аран, я клянусь. Клянусь, что больше никогда не солгу. Как и большинство ильяргов — он был огромный, светлый и русоволосый. Длинная борода делала его лицо ещё свирепее, а коса, спадающая до пояса, внушала ужас. Он никогда не терял братьев в битве. Разве такое возможно? Даже у самых свирепых ильярговых войск нет таких длинных кос — захватчики всегда теряют больше, чем приобретают. Но если это Легион тьмы — вполне. — Какой хозяин? Хозяин таверны? Или хозяин этой лошади, который стоит перед тобой? — спокойный тон голоса, который звучал с совсем другими интонациями, нежели у жителей краёв Фрей, заставлял её ёжиться ещё сильнее. Так живые люди не разговаривают. И обычные ильярги тоже — они говорят с большим акцентом, в их словах больше дикого северного рычания. Этот же воин будто в совершенстве владел их языком. В голове Фрей отчаянно закрутились мысли — диким ураганом, как вьюга вокруг. Шмыгнула носом, глядя в светящиеся окна таверны — обыкновенно там было веселье, но сейчас ни развязного пьяного ругательства, ни крика, ни песни не доносилось оттуда. Тишина, словно на могильном вересковом поле. Только позвякивание стекла. — Хозяин таверны. В полной тьме сверкнули его дикие светлые глаза. Фрей попятилась. — Я посмотрю, как ты оседлаешь моего коня, южанское отродье! И как далеко ты на нём ускачешь! Он схватил её за горло. Шапка спала с головы Фрей, и мороз крепко вцепился в её кожу, царапая её будто гвоздь стекло. Она закрыла глаза, вспоминая маменькины слова. Лучше бы тебе стать женой ильярга, дочка. В наши неспокойные времена. Какие времена, мама? Времена войны, сказала она, поёжившись. Война, растерянно повторила Фрей. Звучало незнакомо и страшно. Как далекое слово в разговорах мужчин, в которые она никогда не влезала. Война, растерянно подумала Фрей, скрестив под столом ломкие коленки, как в детстве. Война, растерянно подумала Фрей, когда в далёком ночном небе вдруг вместо звёзд появились клубы густого дыма. Она медленно перевела взгляд на горизонт — домики, стоящие в пригорье, из невидимых вдруг стали ярко-алыми. Фрей снова перевела взгляд на воина, трясущего её за ворот — в его ледяных глазах вдруг зажглось по одному рассвету. Огоньки. Ей почудилось, что в воздухе запахло жареным мясом. Деревня горела. Война, растерянно подумала Фрей, когда из пригорья, из тумана и дыма, очертились движущиеся к ним фигуры. Одинаковые всадники, одинаковые чёрные плащи из волчьих шкур. Темноту разрывали крики, но на короткий миг Фрей показалось, что наступило полное безмолвие. Кровь, капающая с блестящих лезвий на снег, дымилась. И он таял. Так появляется Легион тьмы — из смерти и тумана. И вперёд их ведут тоже смерть и туман. Война, подумала Фрей, когда он остановил коня прямо перед ней и опустил свой взгляд на неё, словно тут же найдя среди этой бури. Его конь словно замер в таком же небытии. Мужчина, который держал её за шею, вдруг толкнул её на землю, чтобы она упала на разбитые о лёд колени. Едва дыша, она подняла взгляд на него, и вот тогда. Тогда детство воистину закончилось. На чёрную шкуру падали снежинки, одна за другой, будто совсем не тая. Фрей смотрела на эти снежинки. Она боялась посмотреть в лицо ильярга, выступившего перед ними. Размораживайтесь. Поджигайтесь. — Он пытался украсть моего коня, — презрительно прорычал тот мужчина. Фрей всё ещё не дышала, смотря на снежинки. — Валах, моего коня! — Ты нас задерживаешь. …валах, отстранённо подумала Фрей. Так они называют своих вожаков. Он чёртов легат. — Но… …это обычай. Их кони. Священные кони. За такое они убивают, подвешивая руками к ясеню. — Просто сдери с него шкуру, и дело с концом. Или найди себе нового коня. Негромкий мелодичный голос, словно старая песня из далёких краёв, прозвучал как гонг, возвещающий о казне предателей. Он лизнул загривок Фрей ледяным дыханием, и она содрогнулась. Она резко вскинула голову, чтобы столкнуться с прозрачной бездной в его глазах, неотрывно глядящей на неё. В неё. Колени подкосились, и ей пришлось упереть дрожащие руки в снег, чтобы не упасть. Легат проследил взглядом это движение, а потом вдруг опустил его вниз. Прямо к карте, выпавшей у неё из-за пазухи. — Я знаю все места, — вдруг отчаянно выпалила Фрей, не сумев сдержать языка и не отрывая горящего взгляда от неподвижного каменного лица легата, которое превратилось в размытое белое пятно. — Боги этих краёв благоволят мне, и я проведу вас куда попросите. Выведу из лесов. …Которые смыкаются перед вами плотным кольцом деревьев, не пуская на волю. Так вас проклинают боги, не давая дороги по этой земле. Легат смотрел на неё, вжираясь в каждый её взмах ресницами. С настороженностью дикого зверя пытаясь почуять малейшую ложь. И Фрей замерла, зная, что стоит ей только издать вздох или шевельнуть пальцем — он почует. Он поймёт. Она чувствовала на своём лице дыхание волка, даже дышащего с рыками дикой ярости, готового напасть в любую секунду. Спустя секунду он вцепится в горло. Вот-вот. Вот-вот. Стук копыт, хрустящих по снегу. Он проткнул карту мечом, чтобы поднять её к себе и вглядеться в неё, слегка склонив голову набок и по-прежнему не мигая. Фрей смотрела в землю. — Поедешь с нами, — бросил он, и карта упала перед её носом. — Но… — рыкнул мужчина, коня которого пыталась увести Фрей. — Как тебя зовут, мальчишка? — не обращая внимания на того ильярга, спросил легат. Его волчий взгляд всё ещё вжирался в неё, словно напал на след. Почуял что-то. Это было уже тогда: предчувствие скорой погибели, проклятья. Они будто оба это слышали в тоскливом вое бури. И Фрей с болью сомкнула ресницы. — Ферг, господин. От Фергарда. Фрей. От Фрейярд. — И какому дому ты служил? — сразу же полетел в неё стрелой второй вопрос. Он холодно поднял бровь, проткнутую тонким шрамом. Фрей запнулась. — Дому Мюрреев. На… на кухне. Она на секунду прикрыла глаза. Фрейярд Мюррей, дочь лорда Мюррей. Согласитесь ли вы подарить мне танец, леди Мюррей? Согласитесь ли вы стать моей женой, леди Мюррей? Согласитесь ли вы соединить наши дома в вечной дружбе, любви и единении? Клянусь перед богиней Аран. У тебя такие красивые волосы, Фрейярд. Ты действительно маяк, который поведёт нас к солнцу. В краях, лишённых магии из-за диких варваров, ты — луч света, отблеск старой могучей магии. Ты меня любишь, Фрейярд? Клянусь перед богиней Аран. — Если ты нас обманешь, мальчишка, я скормлю тебя его коню, — равнодушно кинул он и пришпорил коня. — Клянусь перед богиней Аран, — прошептала Фрей. Она надела шапку из лисы на ёжик рыжих волос.