Легион тьмы

Она ещё не знала, что такое война — только видела её отзвуки, жалкие отголоски в его взгляде. Но вскоре ей пришлось узнать её в лицо. Долгий путь по непроторенным тропам — вот что ждало Фрей. Она потеряла счёт времени, который они провели в лесу, пытаясь выбраться, — может, недели, может, месяцы. Буря не стихала ни на секунду. Так Боги гневались — Селиос отвернул свой могучий светлый лик от Бестландских лесов, как только ильяргские воины ступили на их землю. Всё её тело ломило. — Нам нужно держаться левее. Там будет Ловерсайд, — выкрикнула Фрей, посмотрев в небо. Снежинки застилали глаза, и ей приходилось щуриться, чтобы хоть как-то увидеть звёзды, прикрывая покрасневшей ладонью лоб. Ветер бил по щекам. Пальцы совсем не слушались. Абьёрн, сидящий на коне сзади, громко фыркнул ей в ухо. Легат то ли в насмешку, то ли по равнодушию посадил её к хозяину того самого коня. Я Абьёрн, дикий медведь. И лучше тебе не злить меня, южанское отродье. Фрей начинала привыкать к его тотальному презрению по отношению к ней. Всяко было лучше, чем хотя бы на секунду встретиться взглядами с легатом. Лучше это, чем холод, берущий сердце в тиски. Она совсем не могла выдохнуть. — Валах! — выкрикнул он, дёрнув за вожжи, и его конь, будто уловив мысли мужчины, обогнал коня легата, перегородив ему дорогу. Тот взбрыкнул, и легат почти до удушения натянул вожжи. Будто грянул гром — так ощущался его взгляд прямо на Фрей, словно это она виновна. Его глаза были готовы судить её в любой момент и только ждали, когда наступит казнь. И она вздрагивала всем телом. — Как может какой-то мальчишка знать, как находить дорогу по звёздам? В прошлый раз, видит Агнар, он едва не убил нас! «Это же невозможно», — подумала Фрей, но ничего не сказала. — Я часто ходил по этим лесам, собирал хворост и ягоды. И Боги обманывают и меня тоже, потому что я с вами, — спокойно вымолвила она, и глаза легата зажглись недобрым огнём. — Нойры меняют своё положение, путая вас. Нойры меняют своё положение, дочка. Богини судьбы, сидящие на звёздах, не могут усидеть на одном месте — им слишком интересно посмотреть на разных людей. Но если ты полюбишься им, они будут вести тебя на юг, к солнцу. Но папа, как понять, где солнце? Видишь дракона, в который собираются нойры? Кончик его хвоста всегда будет указывать на юг. А где рябина, папа? Там, где юг. — Зачем мы только тащим его, этого жалкого мальчишку, за собой? Он нас только приведёт к погибели на этой проклятой земле, — взревел Абьёрн. Она даже не почувствовала боли от удара локтем под ребро. Кусты рябины стали совсем белыми от снега, а ягоды, кажется, погибли. Там, где юг. — Нам нужен привал, — сказал лишь легат. Абьёрн почти скинул её с коня, и Фрей едва не упала в сугроб. Её зашатало, и она прижала замёрзшие руки к груди. Ильярг презрительно смотрел на неё. — Он и на коне-то не сидел никогда. Словно какая-то девка, испуганными глазищами смотрит на всех! Изнеженная баба, — и резко сплюнул в снег, отвернувшись. В ушах звенело, перед глазами была мгла, а её ноги пронзали сотни игл, и тогда Фрей подняла робкий взгляд на легата. И это было словно она услышала таинственный зов, едва-едва звенящий во вьюге, и это было словно порыв ветра подхватил её и понёс к краю пропасти. Фрей помнила: у него на брови был шрам. Фрей помнила: это ощущается как гром. Его лицо было словно высеченная маска, на которую даже мельком глянуть страшно. На его тёмные волосы — единственные тёмные среди всего легиона — падал снег. В её взгляде была почти мольба — пожалуйста, не ненавидь меня, мне же страшно. Он точно так же смотрел на неё глазами цвета океана подо льдом– прозрачно, будто сквозь. А потом острые челюсти резко сомкнулись, словно защёлкнув капкан с громким лязгом, и он отвернулся. Она видела теперь только его широкую спину. Он, резко меряя длинными ногами землю, стремительно пошёл вдаль по тропе. Фрей опустила всё ещё умоляющий взгляд в почему-то кипящий снег. Глупо было просить его о пощаде, даже если у неё совсем не осталось сил и от страха у неё тряслось сердце. Каждый чёртов раз. Она огляделась — чёртова дюжина. Почему их так мало? Она слышала истории о тысячной армии в плащах цвета воронова крыла. Мужчины спешивались, привязывали коней к деревьям, брали свои мечи и луки, чтобы пойти на охоту. Их огромные тела бродили вокруг остановившейся Фрей, их суровые глаза были словно каменная стена, о которую так страшно и больно удариться, и она съёживалась. Маленькая, словно песчинка, частичка земли. Ей приходилось силой заставлять себя сжать непослушные пальцы в кулак. Они добыли огонь, и лицо легата оказалось напротив неё, несмело севшей к костру. Она не решалась даже протянуть руки к огню под его взглядом. — И зачем слуга кухни сбежал и пытался украсть чужого коня? Они настороженно смотрели на неё — как волчья стая на чужака, обманом прокравшегося на их территорию. — Я не пытался бежать. Я ехал в Брист. А коня у меня точно так же украли. Денег не осталось. В изгибе губ легата — лишь издёвка. Фрей судорожно скрестила пальцы. Она чувствовала, чувствовала. Чувствовала своим взревевшим от отчаяния сердцем — именно он ей должен поверить. Если он поверит, тогда поверят и все. — Зачем в столицу? Карканье птиц в полной тишине. Буря, кажется, тоже затихла. Лишь пламя стремилось в небо, причудливо изгибаясь во тьме. — Лекарство для дочери лорда. В ней так и не пробудилась магия солнца. Говорят, в столице для неё есть надежда, иначе она… Голос нещадно хрипел. Наверное, так сказывались дни, проведённые на морозе. Оно и к лучшему — она же всё-таки мальчишка. — Умрёт, — закончил легат, прямо глядя на неё. Фрей смотрела в одну точку. — Эта сказочка про маяки и дочерей бога Селиоса, — с отвращением выплюнул кроличью кость Абьёрн. — Сколько там богов у южан — тысяча? Все знают, что Бог есть только один. Он никому не даёт никакой дьявольской магии — людям она неподвластна. — Но вам же дал, — вырвалось у Фрей. Бог Агнар — за которым они отправились через океан. Только не было никакого чужого бога на их землях. Они бегут за слухами и сказками. Снова прервались все звуки — воины даже перестали жевать. — Не чеши языком о том, чего не знаешь! — процедил сквозь стиснутые зубы Абьёрн в полной напряжения тишине. Он с угрозой блеснул глазами — прямо как лезвие его ножа, которым он разделывал мясо. Легата же, казалось, это ничерта не трогало — он отрешенно смотрел на своего коня, натачивая лезвие меча. — Это вы ничерта не знаете о наших богах, — вскрикнула Фрей, вскочив на ноги с юношеским отчаянием, которое в ней взялось не пойми откуда. Она же мальчишка. Она должна быть смелой. Может, тогда они ей поверят. — Я разделаю тебя как куропатку, а потом сожру твои глаза, — вскричал Абьёрн, тоже вскочив и подлетев к ней. Но едва он успел ударить её, Фрей прижала нож ему к горлу. Всё произошло в доли секунды. Это был тот самый нож, который она украла из его кармана. Абьёрн в миг переменился в лице. — Мой Адгильс. Он внимательнее вгляделся в неё. Никто не заметил, что Фрей тряслась как осиновый лист — все видели только твёрдый блеск в её глазах, почти что лихорадочный, словно она была в тяжком безумии. Разве что он. Должно быть, он заметил. — Взял лезвие подточить, — выплюнула она ему в лицо. С минуту он смотрел на неё. А потом вдруг расхохотался — и это было то, чего Фрей вообще не ожидала от него. Однако он хохотал, словно гремящие удары Бралиты по небесному полотну, и опустил ладонь на её костлявое плечо так, что она зашаталась. — А юнец не промах! Может, не так и соплив, да? И воины взорвались таким же смехом. Все, кроме него, конечно. Он так и не поверил мальчишке Фергу. Девчонке Фрей — тоже. * И продолжили тянуться дни болотным торфом — всё тот же долгий путь через лес, к деревне Ловерсайд. Фрей не знала, зачем легиону туда надо, но догадывалась. И тут же выбрасывала эти мысли. Ей бы только дожить до весны. Ей только бы дожить. Они останавливались и точно так же разводили костёр. В ночь перед тем, как они войдут в деревню, они точно так же сидели в лесу. На далёком берегу озера, покрытого льдом, виднелись огни деревни, и Фрей с тоской смотрела на них, пока воины рассказывали друг другу байки. Как будто и не были они ходячими мертвецами. Абьёрн протянул ей флягу, и горькое пойло прожгло ей горло, заставляя закашляться. Воины засмеялись. Потрескавшиеся от ветра губы защипало, но кости начали размораживаться. Стало теплее. — И был Агнар велик, и было у него тысяча лиц — в нём одном целая тысяча. В нём одном умещался целый мир, слышишь, ты, южанское отродье? Фрей беззаботно высушивала сапоги над костром. Но краем глаза всё равно следила за ним, равнодушно натачивающим клинки чуть поодаль — всё равно следила. Она тоже была диким зверем. — И что с ним стало? Зачем он сунулся к нам, что ему тут было делать? — Он слышал, что есть земля, где день такой же длинный, как ночь, а солнце постоянно стремится к земле — яркое и жёлтое, порой красное. Он знал, что наш край — великий Альтанд — исчезнет с лица земли. И однажды земля вдруг разорвалась напополам, и Альтанд ушёл под землю. Вместо него появилось Ледяное море. В словах Абьёрна слышалась такая тоска, что не унять, не вынуть из сердца. С такой рождаются и умирают — с тоской по дому. Фрей, ставшая теперь вечной странницей, её понимала. Её попросили спеть песню — те песни, которые они тут поют. Она начала петь, делая голос низким и хриплым, однако горло тут же начало болеть, словно она наелась стекла. И будет край великий Снова встречать весну… Фрей на секунду сомкнула веки. Они говорят: мир — это дерево, Но мир — это веретено Нойр. Мир не дерево, Мир — это нити, скрепляющие наши души. Мир — это нити, И так мы с тобой встретимся на другой стороне. Мама, это грустная песня. Слушай дальше, иначе заберу факел! Мир — это нити, И мы позовём Селиоса, Чтобы встретил он Бралиту свою, А я встречу тебя, Любимый. И снова будет солнце, Будет весна. — Ну и слабак ваш Селиос — взял и сбежал, оставив любимую, — сказал Абьёрн. — Правы были наши матери. И Фрей — она себя за это никогда не простит — засмеялась. За ту ночь она не простит себя, даже оказавшись на той стороне — за ночь, когда ей было искренне хорошо с ильяргами. * — Почему легат не рассказывает легенды о ваших богах? — Он в них не верит. * Утро следующего дня до сих пор звенит в её ушах кошмарами. Просыпайся, просыпайся, просыпайся, чёрт возьми. И холодная вода, которую плеснули ей в лицо. Фрей, ничего не понимающую, взяли и потащили за шкирку, как котёнка ещё в сумерках. Уходим, надо быть там, валах так велел. Торопись, глупый мальчишка. Её повели по пустым улицам деревни, и Фрей не удивилась, что они пустые, ведь совсем ещё утро, почти ночь, не успели с небесного полотна скрыться на покой нойры — устало поблёскивая, они обречённо смотрели на людей. Снег поскрипывал под её ботинками, и это были единственные звуки, которые она слышала. Ильярги, ведущие её, казалось шли бесшумно, и от их молчаливой суровости Фрей становилось не по себе. Ещё больше не по себе ей стало, когда она поняла, куда её ведут. Главная площадь деревни, на которой сходились две дороги, была уже полна людьми, и за их головами была видна острая башня храма богу Селиосу — деревянный, почти полуразвалившийся, сейчас он горел. Увидев стоящих за её спиной ильяргов, люди тут же, шугаясь и шепча что-то под нос, отходили в сторону, освобождали им дорогу. Ей тоже, словно она была одна из них. Легионеры толкнули Фрей в спину, чтобы она могла всё видеть. И молчаливыми копьями встали по бокам от неё. Она сжалась. Кучка крестьян со связанными руками стояли в центре, не опустив головы. Это были крепкие мужчины, стоящие в одних рубашках, и у многих они были испачканы в крови. Разорванными лохмотьями они свисали со спины. Ильярги из Легиона стояли рядом, молчаливо положив руки на мечи. Легата среди них не было. Один из ильяргов — кажется, это был Бильд, почти седовласый и с густой белой бородой — держал цепь, к которой они были привязаны. — Мы — посланники от короля Дамара, который по праву сидит на бестландском троне, исполняя волю бога Агнара, — громогласно прогудел он, и люди сразу прекратили шептаться. Воцарилась могильная тишина. — Эти люди — грешные мятежники, которые идут против воли самого короля и единственного бога на этой земле. Они были обнаружены в сговоре с мятежниками. Это преступление против короны, и оно карается казнью. Один из пленников упал, словно больше не мог держаться на ногах. Его тут же подняли, чтобы ударить плетью по спине. Едва его повернули спиной к зрителям, Фрей затошнило. Это был больше не человек — это было распотрошённое мясо. Её глаза сами начали искать легата в толпе — почему, почему его тут нет, почему это не он, я хочу видеть его глаза — а колени задрожали. И тогда, уже почти падая, она его увидела — его, стоящего поодаль, позади толпы, позади людей, словно это не он начал, словно это всё не его приказы, словно к нему это никакого отношения не имеет. Он смотрел прямо в неё, вгрызаясь в малейшую реакцию её побелевшего лица. Его глаза — теперь словно тьма, затягивающая в омут. Словно лезвие меча, холодно направленное на сердце, которое вот-вот проткнёт. Я знаю, тебе больно, как ты будешь притворяться дальше? Я же тебя проткну. Ей нужно держать лицо. Нужно держать лицо. И Фрей надела на него отрешённую маску. — Мы презираем предателей, — голос Бильда нарастал, обретая силу, а легат всё продолжал смотреть на неё. Фрей никак не могла выплыть из этой бездны, могла только беспомощно барахтаться, и от этого её затапливало бескрайнее, густое отвращение. — Но вы можете искупить свою вину. Вы можете снова очиститься, если отречётесь от своих гнусных богов, если поклянётесь в верности королю Дамару и богу Агнару, которому отныне будете служить. Поклянитесь. Поклянитесь. Поклянитесь трижды, на коленях. Фрей безмолвно почти умоляла их. Ей захотелось замереть в одном мгновении, чтобы не видеть, что будет дальше. Зажмуриться, чтобы не видеть ничего, но он — он возвышался над всеми людьми, словно надзиратель её души. Молчаливо приказывающий смотреть, прижимая невидимый клинок к горлу. — Да вернётся к нам король Яген, — прошептал вдруг один мужчина. — Да вернётся к нам бог Селиос. А затем его подхватили другие мятежники — сначала нестройно и почти шёпотом, а затем во весь голос. На ильяргов смотрели с горечью и ненавистью не только они, но будто что-то большее. Будто что-то большее говорило, кричало их голосами. Крестьяне, стоящие рядом, крестьяне других домов, призраки — все они звучали их голосами. Тошнота нарастала. Фрей будто ударили. Фрей словно перерезали сердце одним точным ударом, и оно захлебнулось болью. Эта боль была сильнее всего, что она прежде испытывала. Никогда она такой боли не видела — ей словно сняли повязку с глаз, лишили дыхания, заставили увидеть мир таким, как он есть. И она враз увидела. И могла только смотреть, не в силах вдохнуть. Мечи протыкали их сердца, горящие страстью, и они блевали кровью. Дёргались в припадках. Желудок Фрей судорожно сжался, и она разом извергла вчерашний обед себе под ноги. Грустные песни, которые ей пела матушка. Танцы с ильяргами, «лучше бы тебе выйти замуж за ильярга», Слухи, укрытые в страхах, «война», звучащая голосом отца — словно он говорил о баранине на завтрак, «там, где юг», «мир — это нити», Красивые платья, Мир — это кружева, кружева, кружева, и удар меча. На их телах совсем не было нитей, и бог Селиос, наверняка разгневанный, не пришёл карать, возвращать к жизни. Они — это только изуродованные тела. Почему они не поклялись? Они думают — есть что-то страшнее смерти? Она бы поклялась без раздумий. Наверное, поэтому что-то в ней так дико и безнадёжно ревёт. Она больше никогда не сможет посмотреть в его глаза без ужаса, и лишь затем она закрыла глаза.