Погода в доме

Рассечённая губа всё ещё кровит — до неё так и тянет дотронуться языком, слизать солёный вкус, сделать ещё больнее. Ну, хотя бы говорить она почти не мешает, Тёма иногда только шепелявит немного. И рёбра хоть и простреливает болью так, что хочется охнуть, выматериться — ясно, что синяк. Трещина у Тёмы уже была — вот тогда реально было не продохнуть, а сейчас, в общем-то, хоть беги. Бежать Тёме неохота. Он идёт не спеша, ветерок с прудов остужает голову, выветривая то, что осталось от пива, виски, водки и чем они ещё с пацанами догонялись. В отделении было душно, накурено, воздух густой и жаркий — Тёма толком и не протрезвел. Зевал, глядя на девицу-лейтенанта с красными от недосыпа глазами, черкал в протоколах там, где стояли галочки. С чем он там соглашался, хуй теперь вспомнишь. Зато отмучился быстро. В кармане смятая квитанция для штрафа, во рту сухо и солоно, а над головой небо бледно-розовое, морозное, и руки мёрзнут без перчаток. До ночи было слышно, как по крыше гаража хлещет — а сегодня лужи тронуло ледком. Тёма нарочно останавливается, легонько стукает по ним носком ботинка — как по дороге в школу когда-то. Лёд трещит, осколки осыпаются под ногой. На мостике через пруд Тёма останавливается, закуривает, подставляя лоб и щёки ветру. Достаёт из кармана мобилу — ишь ты, даже трещин на экране не прибавилось, аккуратные сегодня менты попались. Тёма без толку проводит пальцем по экрану, вдавливает кнопку. Зарядить телефон в гараже он так и не успел — как раз вышел с пацанами покурить, а тут эти, залётные. Слово за слово — Тёмин кулак метит придурку в челюсть, Тёма бьёт ногой в колено, и Рус валит на землю гориллу в кожанке, и как назло — ментовская сирена. Одно хорошо: Вале он ещё вечером, собираясь к пацанам, сказал, что будет поздно. Ну, а «поздно» — это же может быть и утром, почему нет? По крайней мере, Тёма надеется, что Валя лёг рано, не дожидаясь, и до сих пор ещё спит. Тёма откроет дверь ключом, тихонько разденется и ляжет рядом, уткнувшись лбом Вале в висок, и будет, засыпая, вдыхать слабый запах Валиного хвойного шампуня. Потому что иначе — если Валя не спал, если Валя искал его, пытался дозвониться — это, товарищи, пиздец. Тёма вздыхает, стряхивает пепел в воду. Затягивается ещё пару раз и торопится к сине-белой многоэтажке. Нервяк здорово бодрит, с Тёмы последний хмель слетает. Лифт не то слишком медленно идёт, не то слишком быстро. Ключ проворачивается в скважине туго, неохотно. Тёма тянет на себя ручку. В холле совсем светло: кухонная дверь открыта, аромат кофе щекочет ноздри. Тёме видна спина Валентина в домашней футболке, краешек спортивных штанов. Валентин оборачивается к нему, ставит чашку на стол. — Валь, — у Тёмы сам собой вырывается смешок, — ну, вот я. — Хорошо, — негромко отзывается Валентин. Тёма быстро снимает ботинки — разогнуться получается не без труда, в голову шибает, приходится упереться ладонью в стену. Пока Тёма кое-как выпрямляется, Валентин подходит к нему. — Как посидели? — Супер, — Тёма хмыкает, улыбается смущённо. — Валь, если чё, ты извини, мобильник сел. — Я так и понял. — Ты ведь только сейчас, типа, встал? — Тёма дёргает плечом. — Ты ж не ждал меня всю ночь, правда? Валентин кивает. — Я ложился, встал недавно. — Вот и хорошо, — Тёма зевает, не пытаясь прикрыться ладонью. Разбитую губу больно дёргает. — А я, наверное, сейчас пойду посплю. А потом уж кофейку бахну. — Поспи. Тёма так бы и лёг, не переодеваясь, но Валентин кладёт на диван Тёмину футболку, шорты, и Тёма кое-как скидывает пропахшую гаражом и ментовкой одежду. Прятать темнеющие на левом боку синяки даже не пытается — всё равно видно, что ж теперь. Натягивает свежее, падает на диван, не доползая до подушки, и приподнимается на локтях: — Валь, а полежишь со мной? — Мне работать надо, Тём, — Валентин садится рядом с ним, тёплые пальцы трогают волосы у Тёмы на затылке. — Голову подними. Тёма осторожно переваливается на здоровый бок, задирает подбородок и с силой втягивает воздух сквозь зубы, когда холодная, пахнущая спиртом салфетка прижимается к ранке. — Как выспишься — съездишь в травму, пусть рёбра посмотрят. — Да нахуй, этот баклан даже заехать как следует не смог, — Тёма фыркает. — Валь, а у тебя глаза красные. Веки прям припухли, ты видел? Как у той девочки-мента. Тёма морщится: ай, сука, вот это ляпнул так ляпнул. Валентин смотрит молча, без улыбки, и Тёма встряхивает головой. — Я чего так поздно-то, — усмехается, — нас с пацанами за драку загребли. Ну, Жека слинять, кажется, успел, а нас — в отдел. Да всё норм, ну подумаешь, косарь штрафа, не сильно обеднею. — Понятно. Валентин встаёт с дивана, сворачивая в ладони салфетку, заляпанную красным — Тёма приподнимается следом за ним, хмыкает: — А ты, типа, даже не удивлён? Я думал, злиться будешь, скажешь мне пару ласковых. А ты ничего другого, нахуй, и не ждал? Тонкие губы чуть-чуть сжимаются, едва заметно сужаются в глубине тёмной радужки зрачки. — Я знал. Поэтому не удивлён. — В смысле — знал? — Тёму подкидывает на покрывале, он садится рывком и шипит от боли, стискивая зубы. — Откуда? — Звонил, — Валентин коротко дёргает плечом. — Выяснял, где находится Артём Романович Ткачёв и почему его телефон недоступен в три часа ночи. Отдел полиции был одним из моих первых вариантов. Блядь. Тёмины пальцы вцепляются в висок, всё ещё ноющий после весёлой ночи. — И ты, типа, давно в курсе. — Да, после того, как я убедился, что ты жив, относительно здоров, что тебя не посадят и не изобьют, я даже поспал пару часов, — Валентин коротко усмехается. — Устраивать тебе торжественное освобождение под фанфары я не видел смысла. Во-первых, за свои поступки надо отвечать. Во-вторых, ты, насколько я знаю, сам никогда не хотел, чтобы я вмешивался в твои дела. Тёма кивает, и ухмыляется, и сам не знает, кто его дёргает за язык: — Ну, а если б мне там наркоту подбросили? Или если б не сдержался, обматерил там кого-нибудь — мне знаешь как хотелось… Валентин хмурится, и от короткого острого взгляда остаток слов у Тёмы в горле застревает. — Я для того и звонил, чтобы ничего действительно опасного с тобой там не произошло. И, Артём, то, что произошло сегодня, не должно повториться. Купишь себе дополнительный блок зарядки, будешь носить с собой. К хирургу съездишь, покажешься. И хоть иногда будешь думать головой прежде, чем пустить в ход кулаки. Всё. Спи. Валентин выходит из комнаты. Тёма так и сидит на краешке дивана, сонно моргая, и очень скоро опять заваливается набок, прижимая ладонь к ноющим рёбрам. Хоть бы покрывало выдернуть из-под спины, забраться под него, свернуться в комок. Но лень даже глаза открыть, даже протянуть руку. Лбу горячо, холодно ступням, во рту солоно и сухо. Губы и язык будто натёрло — тяжело раскрыть рот. А подушка едва ощутимо пахнет хвоей, странно, что Тёмин нос различает этот запах после табака, спирта, бензина, всякой разной дряни, которой пропахла ментовка. Тёма вжимается в подушку щекой, тянет носом. — Валя, — бормочет он, — Валя, Валя… И даже не удивляется, когда подушка хмыкает в ответ.