Париж 1 октября 1793 года
—Но...отец...Я же...я под присягой! Я поклялся защищать Французскую республику, её свободу, народ и конституцию! Если я...примкну, по сути, к врагу Франции...— пытался я оправдаться перед отцом. —Илберт..."вздох"...подойди ко мне,— подозвал меня отец к окну. Как только я оказался возле него, он посмотрел на Париж и продолжил, — скажи мне, что ты видишь? Посмотрев на город и задумавшись, я ответил: —Я вижу...город. Чудо европейской архитектуры, не уступающая итальянским творениям Да Винчи, Рафаэля, Микеланджело...ещё я вижу...перспективу? Надежду того, что Франция вновь станет великой... —А я вижу лишь королевство, которое неминуемо идёт, как большой испанский фрегат, ко дну. А на дне нет ничего, кроме пустоты и чувства полной безнадёжности,— после его слов я посмотрел на него, а он продолжал тоскливо глядеть в окно. — Франция на грани упадка. Её армия не в состоянии противостоять внешним врагам...У меня есть старый друг в Пруссии. Он до сих пор держится за свой пост генерала, и я уверен, что по старой дружбе он сможет найти тебе достойное место на службе у короля, но уже другой династии...Я отъезжаю в Берлин через три дня. За это время у тебя будет шанс уйти в отставку. —А как же мама? —Твоя мать...она слишком фанатична и не желает признавать закат её родины. Я ей предлагал, но она отказалась ехать со мной. Я лишь могу надеяться, что ты будешь более разумным в этом вопросе, сын,— после этого он отошёл от окна и открыл мне дверь. — Можешь идти. Мне ещё надо подготовить несколько бумаг. —Как скажете, папа...— тихо ответил я и вышел из отцовского кабинета.***
На следующий день я уже направлялся в генеральный штаб. Но когда я заявил, что собираюсь покинуть ряды французской армии, мне просто отказали ставить печать на заранее подготовленный документ, обосновывая это тем, что я хоть и самый молодой офицер во французской армии за целый век, я был крайне талантлив, и они не могут меня просто так отпустить. Словом... мне было всего лишь семнадцать. Моя мать была француженкой родом из Нормандии, а отец прусским генералом в отставке. Из-за такой нетрадиционной по национальности пары, я был вынужден учить историю, культуру и языки как Франции, так и Пруссии. Отец смог меня пристроить в военное училище в Марселе, но я оттуда вышел слишком рано. Уж слишком я был... хорош для полного обучения протяжённостью в шесть лет. Затем я также быстро я окончил офицерское военное училище в Париже и через год стал самым молодым старшим сержантом. Но, как оказалось, я родился не в то время, не в том месте. Мне выпала честь служить в армии в самое тяжёлое время для Франции. Но вернёмся к настоящему. Я не хотел покидать такую уже родную Францию, но если бы я остался, я бы отдалился от отца настолько, что мы бы уже не могли называться родственниками. Поэтому мне пришлось придумать план. Ночью в штабе никого нет. По какой-то причине в нем нет даже охраны. Я решил пробраться в кабинет моего непосредственного начальника и самолично поставить нужную печать. Однако...когда я приблизился к двери, я услышал шуршание за ней. Я вынул саблю и резко вошёл внутрь. Но кто-то сразу же прижал меня локтём к стене. Я попытался проткнуть напавшего, но... —Не-а,— резко сказал он и посмотрел вниз. Проследив за его взглядом, я увидел, что он держал пистолет возле моего живота. Поняв в какой я ситуации, я бросил оружие. После этого этот человек отошёл от меня, продолжая держать на прицеле, — Вы не из высшего руководства, вам нельзя здесь находиться. Кто вы?— спросил он. —Могу вас спросить о том же. Младшему офицерскому составу запрещено находиться в этом здании, если в нём нет высшего руководства. —А...так мы коллеги...—поняв, что он разговаривает с таким же военнослужащим, как и он сам, он убрал пистолет в кобуру и подошёл к рабочему столу моего начальника. — И что же здесь могло заинтересовать такого служителя республики и сената? Компромат? Поддельное распоряжение о повышении? Может быть, что-то личное? —Мне нужна печать моего начальника. Нужно, чтобы он дал добро для одной вещи...— мой ответ был не очень прямолинейным, что вызвало некоторое негодование у моего собеседника. — А Вам? —Что? —Какую цель преследуете вы? -Оу...ну...мне хочется знать абсолютно всё, что известно командованию о роялистах... —Роялисты? Эти контрреволюционеры, желающие вернуть Людовика шестнадцатого на трон Франции? —Да...в последнее время они совсем ошалели. Я хочу знать, есть ли хоть какой-нибудь рычаг давления на них. У меня есть предложение...Вы поможете мне, а я помогу Вам. Вместе мы сможем быстрее разобраться с насущными делами, не находите? —Хм...— выслушав предложение коллеги, я начал размышлять. По сути, я ещё под присягой и я должен помешать ему, так как он проник в запретную зону. Но...если я смогу найти печать...это будет уже не моей заботой. — Как я уже упомянул, это кабинет моего начальника. Я крайне наблюдателен и уже достаточно хорошо знаю его привычки и повадки. И, если я его настолько хорошо знаю, как я об этом думаю, то все доступные ему данные...здесь,— после этих слов я открыл шкаф и отодвинул панель, замаскированную под стенку. Заглянув за неё, я достал стопку бумаг, скрепленных верёвкой. —Просто отлично, друг мой...да, это то, что нужно. Так...а Ваш трофей, должен быть... Как правило, такие вещи прячут в среднем выдвижном ящике стола,— сказав это, мужчина подошёл к столу и, сев на корточки, начал искать что-то. Затем он слегка улыбнулся и протянул руку. — Закрыто...секундочку,—прошептав это, он вынул пистолет и выстрельнул в ящик, от чего замочная скважина слетела, и ящик был открыт. Заглянув в него, я увидел несколько писем, ту самую печать и специальные чернила. Не теряя времени, я достал свою докладную об отставке и поставил печать. —Ну...думаю, всё... —Не стоит ли уйти? —Знаете, а я не против,— после этого мы уже собирались покинуть кабинет, как до нас донёсся шум сапогов. —Солдаты?— спросил про себя мой новый знакомый. —Вполне возможно, но я не уверен,—ответил я, и через несколько секунд в кабинет ворвалась группа из пяти человек, одетых в обычные гражданские одежды, но при этом с хорошими саблями и шпагами. —Что-то это не очень похоже на солдат Франции... —Определённо. Ломаем? —Ммм....да,— ответил мой партнёр непринуждённо и выстрелил в голову одному из революционеров. Воспользовавшись их замешательством, я прыгнул к своей сабле и проткнул грудь другого. Но теперь нам пришлось ввязаться в бой. Мы дрались спиной к спине и парировали каждый неумелый, но сильный удар противника. Такой вальс продолжался ещё около пяти минут, пока я не услышал щелчок. —Разворот позиций на сто восемьдесят и вниз! Сейчас!— скомандовал я и, на удивление, мой союзник сразу всё понял, и мы пригнулись. Раздался выстрел, и один из революционеров убил сразу двух своих единомышленников. Осознав, что произошло, он решил убежать, но я, пнув в его сторону упавшую бутылку, сбил того с ног. Дизориентированный противник катался по полу и держался за голову. Подойдя к нему, я проткнул его шею и стал вертеть в ней лезвие. Из его раны ручьём по шее стекала вязкая алая жидкость. Он начал дёргаться, но не от боли, а от удушья. Он захлёбывался в своей крови. Через тридцать секунд, когда он прекратил двигаться, я вынул лезвие сабли и вытер кровь об его одежду. Это было моё первое настоящее сражение. И шансы были отнюдь не в мою пользу...Мне понравилось...мне понравилось ощущение битвы, понравилось чувствовать, как мой клинок режет и пронзает плоть...мне понравился вкус победы, пропитанный потом и кровью врага...хотя меня это пугало... —Вы отлично бьётесь. В какой академии вы учились? —В Марсельской и в Парижской... —Хм...я первое время учился в Корсиканской республике. Это недалеко от Италии. Остров возле Сардинии в Средиземном море. —Я знаю, где это,— после этого повисло молчание, а после мы и вовсе решили покинуть место, по сути, преступления и через несколько минут мы непринужденно шагали по одной из улиц Парижа.— Знаете...а это хорошо, что они ворвались в штаб. Когда наступит утро и обнаружат погром в кабинете, то все подозрения падут на роялистов. —Мда...вы правы. Крайне удачное стечение обстоятельств. Кстати, если вас не затруднит...для тех, кто спросит, меня нет в Париже. —А где Вы должны быть? —На юге страны. И всё же мне интересно: что это за документ такой, что ради него нужно было рисковать? —Ну...— после маленькой паузы я посмотрел на рядом идущего офицера. Он не вызывал абсолютно никаких подозрений у меня. — Если Вы настаиваете...это документ о моей отставке... —Что?— с удивлением на лице спросил он. —Я знаю, каково это вам слышать от такого же защитника своей страны. Но тут дело больше семейное. Понимаете, мой отец — прусак. И он считает, что Франция в упадке, из которого она не выберется. Он думает, что в Пруссии у мня больше перспектив будет, нежели здесь. —А вы? —А что я? Я, естественно, остаться хочу. Но отец... —Он в этом деле не должен быть авторитетом. —Он отставной генерал. —Прусский генерал, а не французский. Вы сами должны решать, какая страна для Вас отчизна. Какая страна для вас является родной и домом. Например, я. Я по большей части итальянец, но Франция для меня страна, которую я буду защищать до последнего вздоха и никогда не предам. И тут тоже открываются великолепные возможности для военнослужащих. Поверьте мне. Если вы останетесь здесь, то всего десять лет — и Вы маршал. Я обещаю. —Лестно слышать. Не пора бы нам уже представиться?— спросил я и остановился. Мой собеседник последовал моему примеру и встал напротив меня. Я протянул ему руку. — Старший сержант пехоты Илберт де Диаваль,— посмотрев на мою руку, он немного поднял уголки губ и пожал её. —Капитан регулярной артиллерии Наполеон Бонапарт.***
Вернувшись домой, я не стал говорить отцу о том, что я теперь свободен от присяги. Я сел перед камином и срал смотреть на этот кулачок бумаги, попутно вспоминая слова Наполеона. Как он там говорил? "Десять лет — и Вы маршал",— прошептал я себе под нос. В этот момент послышался скрип двери, которому я не предал значения. А зря. —Сын. Ты добился отставки?— спросил меня отец, после чего он подошёл ко мне сзади. Увидев документ в моих руках, он продолжил,— значит, добился. Прекрасно. Собирай вещи, мы уезжаем завтра утром.— Опять приказ. Иногда возникает такое чувство, что он кроме приказов ничего другого не может сказать. Он всю жизнь общался со мной не как с сыном...а как с солдатом и учеником. — Илберт? Илберт, ты слышал, что я сказал? — Десять лет...всего десять лет и я получу всё: авторитет, признание, власть, славу, достаток. А что может мне дать Пруссия? Там не к чему стремиться. Он уже по-любому договорился о большом звании для меня...—Илберт! — Нет. Сегодня я буду сам решать,—я бросил документ в огонь. —Ты что делаешь!? —Я делаю себе новую судьбу, которая будет угодна мне. А если она не устраивает тебя, если ты так тянешься к своей Пруссии...то и катись к своим Гогенцоллернам! А Илберт де Диаваль никогда не предаст Францию. —Что? Ты что имеешь в виду, щенок? —Я остаюсь. И если я и буду в Пруссии, то только если я с французскими войсками маршем пройду через Бранденбургские ворота. —Сын, не глупи. Не будь как твоя мать! Она решила остаться в умирающей стране, не повторяй её ошибки! —Я всё сказал. Ты поедешь только в компании своего багажа. А я остаюсь здесь, и это решение ты не сможешь изменить, хоть я и дам тебе шанс. Выбирай: семья или Пруссия?—после этого повисла минутная пауза. Я стоял, гордо выпрямившись, смотря прямо на отца. Его лицо сморщилось, лоб был в поту, усы дёргались вместе с бровями. Было слышно только потрескивание дров от огня и его глубокое дыхание. Наконец он взял свои чемоданы и вышел из комнаты. — Да будет так,— шёпотом сказал я и сел обратно в кресло.