В небо посмотри и не дыши

      «Будешь дурить – пойдешь на корм сайрентам и сдохнешь от яда, – сразу предупредила его Шого, пинком запихивая в душевую. – У тебя есть три минуты. Не управишься – отправишься на люди голышом и в пене. Время пошло».       Шото злился, второпях смывая пот и кровь с тела. Подчиняться Шого не хотелось, но перспектива оказаться голым в коридорах его совершенно не прельщала, – «мило» пообщавшись с Шого, Шото уже успел уяснить, что ей хватило бы ума и сил в самом деле вытащить его из-под душа в том виде, в котором он там находился. Шого все еще была нереально, чудовищно сильна, и Шото смутно представлял, что он должен был сделать, чтобы достичь ее уровня.       Все мышцы болели нестерпимо, а от раз за разом прокручивающихся в голове картинок собственной смерти становилось дурно. Шото мысленно прикинул, сколько у него осталось времени, и выкрутил смеситель в сторону холодной воды, равнодушно подставляя лицо под колючие струи.       Хотелось открыть глаза и осознать, что все происходящее вокруг – это всего лишь гадкий, затянувшийся на долгое время сон. Но шли дни, часы, минуты, а кошмар все никак не заканчивался, и Шото понял, что вернуться назад ему не удастся. У него появилась новая реальность, избежать которой он был не в силах, и эта реальность ломала его под себя, перекраивала во что-то принципиально новое, разительно отличавшееся от прошлого в худшую сторону.       Там, дома, у Шото были проблемы с семьей, с характером, с взаимоотношениями с окружающими его людьми, но мир никогда не пытался прогнуть его с такой ощутимой агрессией. Здесь люди были жесткими, если не жестокими, меряющими мир вокруг по одной постапокалиптической гребенке и смотрящими друг на друга страшными звериными глазами. Эти люди могли запросто вцепиться в глотку любому, кто посмеет нарушить привычный уклад жизни в Убежище – на глазах Шото местный патруль не самым милосердным образом избил до полусмерти впавшего в какой-то режим берсерка обитателя и, повязав его, уволок куда-то вглубь.       Шото до сих пор помнил кулак Шого, впечатавшийся в его лицо мощным хуком с правой.       Шото потерял счет смертям, которые ему удалось пережить. Раз за разом симуляция убивала его, не выпуская из своих объятий, и снова Шото находил себя живым, валяющимся на полу в луже собственной рвоты. Реальность смазывалась в одну сплошную кривую-косую полосу, накрывала его разум плотной пеленой и превращала из какого-никакого, но человека в машину без чувств и сознания.       Он мог сказать спасибо Шого только за то, что одно ее появление вытаскивало из него все самое негативное, что в нем было. Шого хотелось противоречить – пойти наперекор, вывернуть наизнанку все, что она говорит, сказать что-нибудь ядовитое, так, чтобы зацепить как следует, надавить на больное и вывести из себя; эта гниль сочилась из Шото каждый раз, стоило только Шого появиться в поле его зрения. Он огрызался, вступал в пикировку и закономерно огребал, но остановиться не мог.       Шото выскочил из душа, наспех вытерся крошечным полотенцем и оделся в принесенную кем-то заботливым сменную одежду – стандартную униформу обитателей Убежища, в которой ходили все поголовно за редким исключением. До недавнего времени Шото тоже являлся этим исключением, а теперь без особого энтузиазма втискивался в одежду из грубой, крепкой ткани и натягивал тяжелые берцы. Полночь-сенсей сказала, что эта одежда сделана из особого материала, который меньше пачкался и был сделан из какого-то прочного волокна; более того, эта униформа приглушала ауру, которую излучало любое человеческое тело и на которую реагировали сайренты. Да, форма не являлась панацеей, но могла спасти жизнь в том случае, если сайрент находился где-то далеко – тогда его не то сенсоры, не то локаторы не доставали до цели, а попытка что-то узнать искажалась костюмом.       Наверное, униформа должна была повысить его выживаемость – или, наоборот, снизить, потому что из сравнительно безопасного и доброжелательно настроенного Убежища Шото, кажется, скоро должен был отправиться в искореженный реальный мир, по-настоящему готовый убить его.       Шого ворвалась в раздевалку и безошибочно нашла Шото взглядом. Шото с плохо скрываемым злорадством посмотрел на нее в ответ, и лицо Шого исказилось от гнева. Ее рука дернулась вперед, хватаясь за ворот форменной куртки, а после с силой впечатала Шото в стену.       В лицо Шото впился взгляд разноцветных глаз – хищный, полубезумный, пугающий, – и Шого по-звериному оскалила клыки, приоткрыла было рот, чтобы что-то сказать, но затем мотнула голову, отпуская Шото, и отстранилась. Только тогда он заметил, что вцепился в предплечье Шого, и резко разжал пальцы, словно сжимал в руке что-то мерзкое. Его передернуло, когда Шого мазнула по нему быстрым взглядом, и изо рта вырвалось грубое:       – Что пялишься?       – Думаю, под каким соусом тебя лучше подать сайрентам, – процедила сквозь зубы Шого, не скрывая своей неприязни, и, одернув задравшийся рукав, круто развернулась на каблуках и почесала к выходу, не говоря ни слова. Шото не мешкал, отправившись следом, – ему хотелось зацепить Шого как можно сильнее, как можно больнее. Ее не должно было существовать, равно как и чертового мира, которому она принадлежала; Шото чувствовал, что от Шого перло эмоциональной нестабильностью больше, чем от всех остальных обитателей Убежища, и хотел столкнуть в эту пропасть.       Судя по бешеным взглядам, которые на него кидала Шого, в своем стремлении он был не одинок. Мир не мог выносить двух Тодороки Шото одновременно – в этом крылась причина, по которой Шото постоянно ощущал когнитивный диссонанс.       – Ты сильно заблуждаешься, если думаешь, что я так легко стану добычей, – угрожающе прорычал Шото. – Я провел черт знает сколько времени в симуляции, которая убивала меня раз за разом и сводила с ума, проламывая, и всё думал, когда же я проснусь, нельзя же столько находиться в кошмаре! Едва ли я сдамся и сложу ручки в ожидании своей смерти, даже если ты захочешь подложить меня под сайрентов в качестве пушечного мяса.       – Как жаль, что мне насрать, что ты чувствуешь, – ядовито ухмыльнулась Шого. – Бедного домашнего мальчика вытянули из своей реальности прямо в постапокалиптический мир, какая жалость! Надо его обязательно утешить, погладить по голове и поцеловать в щечку, чтобы он не страдал! – она резко развернулась в сторону Шото, неуловимо качнулась вперед, неожиданно оказываясь вплотную к нему, и вдруг резко изменилась в лице. – Срать я хотела на твои чаяния и стремления. Пока ты находишься в моем отряде, ты будешь делать то, что я скажу. Скажу лечь на спину и дрыгать лапками – ты ляжешь на спину и будешь ими дрыгать. Скажу стать приманкой – ты нацепишь на свое тупое ебало самое счастливое выражение и с радостью пойдешь в пасти сайрентов.       – Я тебе не игрушка, чтобы ты мной так просто командовала, – с ненавистью процедил Шото, яростно вглядываясь в благостно улыбающееся лицо Шого. Она прямо светилась от удовольствия, ощущая свою власть над Шото, и едва ли ему хотелось эту власть ей давать. – Я не собираюсь умирать по одному твоему приказу.       – О, дорогой, а у тебя нет выбора, – интимно выдохнула Шого ему прямо в губы, и Шото, брезгливо поморщившись, отстранился, даже не пытаясь скрыть свою неприязнь. – Либо ты служишь на благо Убежищу, либо тебя выкидывают за его пределы – туда, где ядовитый воздух, сайренты и полнейшее отсутствие любых признаков цивилизации. Убежищу не нужны лишние рты – любой, кто может выполнять назначенную ему работу, занимается этим изо всех сил. А ты, бесполезный кусок мусора, был определен под мое командование, потому что мои ребята тебя нашли, они же тебя выходили, и, о черт возьми, наш Наставник даже вбил в твою пустую башку какие-то полезные знания!       Шого попыталась издевательски влепить Шото костяшками по лбу, но тот, предвидев это, перехватил ее руку, а после ощутимо получил обитым металлом носком берца по бедру и шумно втянул воздух сквозь зубы.       Схватив Шото за отросшие волосы, Шого приблизила свое лицо к его уху и проникновенно шепнула:       – Вынь уже свою тупую башку из задницы и пойми, что у тебя нет выбора: либо ты подыхаешь с нами, либо в одиночестве. Другого не дано.       Отстранившись, Шого подарила ему сладкий оскал и пошла дальше, словно ничего и не было. Шото не сумел найти выход для злости, клокотавшей внутри, и лишь крепче сжал кулаки, прикрывая глаза, после чего неохотно двинулся следом.       Проходя мимо безразличных металлических панелей, которыми были обшиты стены Убежища, Шото снова остро ощутил, словно они сжимаются вокруг него подобно прутьям клетки. Да, так и было – Убежище было для Шото клеткой, коробкой, куполом; всем, чем угодно, но только не местом, где Шото чувствовал себя в безопасности. Монотонные строгие коридоры, блоки одинаковых тесных комнатушек, форма, идентичная для всех, – это непрерывное однообразие и схожесть повторяющихся действий заставляли ощущать себя винтиком в полуразрушенной системе, держащейся на честном слове.       Шото знал: он находился в двух шагах от того, чтобы выйти на поверхность. Желание оказаться за пределами Убежища было сильно, но вместе с тем был силен и страх, сжимающий колотящееся под ребрами сердце когтистой рукой.       Он вперил взгляд в спину Шого – расправленные плечи в черной униформе, чеканный шаг, чуть склоненная вперед голова и наверняка острый, безумный взгляд исподлобья. Шого являлась одним из командиров Убежища, и это прозвище закрепилось за ней прочнее, чем за кем-либо еще. Он не хотел признавать суждения других людей – Акагами, Шинсо, Яойорозу, Райраку, – которые считали Шого сильным лидером и были готовы вручить ей свои жизни без раздумий.       Шото умел мыслить рационально и даже сквозь пелену ненависти и презрения по отношению к ней мог ее понять – теперь в ее слаженном, сработанном отряде появилось лишнее звено, избавиться от которого не представлялось возможным. В Убежищах для каждого находилось дело, и Шото, как «добычу» отряда Шого, отправили под ее опеку. Члены этого отряда находились на передовой и занимались редкими вылазками из Убежища – ради разведки ли, донесения срочных новостей или же связи с другими немногочисленными Убежищами. Наверное, поэтому они отличались от других людей еще более кардинально. Подопечные Шого во главе с ней самой считались элитой, их уважали и принимали за авторитет, и никто не смел даже подумать о том, чтобы поставить их действия под сомнение.       Все знали, сколь многое в жертву принесли передовые отряды, стараясь отыскать хоть какой-то путь назад, к мирной жизни.       Шого остановилась около одной из сотен неприметных дверей и, обернувшись через плечо, кинула на Шото нечитаемый взгляд, но тут же быстро повернула голову обратно, кладя ладонь на ручку. Сердце забилось в груди быстрее, когда дверь отъехала в сторону, а Шото вошел следом за Шого, привычно вставшей во главе стола, за которым расположились самые разные люди. Удивляться местному контингенту у Шото уже не было сил.       Взгляды всех присутствующих – жесткие, усталые, звериные – скрестились на Шото. Шото равнодушно уставился в точку над плечом Шого.       Люди – последняя из проблем, которой он теперь должен был бояться.