Затмение

Всё это — это же как с конфетами. Насыплешь слишком мало сахара, получится не сладко. Насыплешь слишком много — получится просто кусок монолитного сахара, что хоть и сладко, но это уже не конфета. — Может я слишком много крови туда добавил? — Сюэ Ян попытался сжаться в комок в объятиях Сяо Синчэня, надеясь быстрее почувствовать себя целым, а не разрезанным пополам. Жался к нему, зло скалился. Сам не беспомощный, просто зачем латать себя грубыми стежками наживо, если Сяо Синчэнь сразу сделает правильно, и не придётся потом исправлять его дуболомные приёмы самолечения… — В Байсюэ? Ты не полетишь в Байсюэ, я тебя не отпускаю. Давай лучше я полечу в Байсюэ, а ты полетишь со мной. Раньше эта схема прекрасно работала. Ему не нужно было успокаиваться. Сюэ Ян и не волновался — когда знаешь, что болит, и почему оно болит, не остаётся причин для беспокойства. Нужно просто дождаться, пока пройдёт. А оно пройдёт, особенно потому что рядом Сяо Синчэнь, от него сладко пахнет мёдом. Сюэ Ян скорбно покосился куда-то в сторону. — Сгорит же. Нужно убрать с огня! Мои конфеты! Была бы прислуга — можно было бы просто распорядиться. Да ладно, прислуга. С некоторых пор Сюэ Ян скучал по Печати и по возможностям, которые она предоставляла. Как минимум, парочку послушных лютых мертвецов завели бы. Не очень мощных, но главное чтобы очень осознанных, очень старательных, молчаливых… Ну просто потому что это удобно. Вот если бы он не знал, что это расстроит Сяо Синчэня, уже давно втихушку сделал бы хотя бы в половину мощности, такую Печать в миниатюре. — Сейчас встану и соберу вещи, — это вообще не обсуждалось. Он понятия не имел, с какого перепуга нужно мчаться в Байсюэ, просто если его любимому даочжану нужно, значит и ему нужно. — А ты соберёшь книги, лекарства, талисманы, что ещё нужно для успешности. И не волнуйся напрасно — Сун Лань живой. Всё остальное поправимо. Это было правильное разделение всего. За умное и мощное отвечал даочжан, за практичное и приземлённое — ну, за это Сюэ Ян ответственность взял сам. А что? Кто скажет, что одеяло неважная вещь, тот не мучился от холода и не спал на мёрзлой земле. А пока нужно было срочно лечить собственную слабость. Он обнял Сяо Синчэня за шею, потянул к себе. Целовал тревожные губы, чувствуя целительную силу этой близости, дышал его дыханием, сосредоточенно пропитывался этим ощущением взаимной принадлежности. *** — Нет, ты не полетишь в Байсюэ, я не отпускаю тебя, — мягко повторил Сяо Синчэнь, ласково наматывая на палец длинную черную прядь. Он на самом деле понимал, что Сюэ Ян одного его не отпустит, но так же хорошо осознавал уровень опасности. Только лучше знать, где Сюэ Ян, чем переживать, не полетел ли он следом и не предпримет ли что-то незапланированное. А еще – это Байсюэ. Даочжан вздохнул. Все-таки не зря мудрецы говорят, что надо быть осторожным в своих желаниях. Сяо Синчэнь хотел, чтобы как-то само решилось, как начать с Сюэ Яном разговор о Байсюэ. Вот и решилось… — Не сгорит, там почти нет огня. Сгорит, сделаю еще, не дергайся. Ночь моя, мы отправимся вместе, но есть важный момент… ты же понимаешь… Это Байсюэ, для Сун Ланя твое появление там будет очень тяжелым испытанием. – Синчэнь ответил на поцелуй, нежно и робко, ожидая, что скажет Сюэ Ян, поймет ли. На самом деле еще никогда не было такого, чтоб не понял, и все равно немножко страшно. И он тоже потянул его к себе, обнимая, окутывая яркой силой, растворяясь в поцелуе. *** — А я?! — он делано возмутился, а возмущение Сюэ Ян предпочитал лечить поцелуями. Вообще это самое лучшее из всех возможных лекарств, даже если не поможет, то уж точно утешит. Только что сам лежал изломанный в объятиях Сяо Синчэня, но плавно перетёк в другую позу, затащил даочжана к себе на колени и задумчиво изучал его мягкие губы кончиком языка. — Вообще-то, гэгэ, это Байсюэ. Моё появление там это и для меня очень тяжёлое испытание. Давайте сядем благонравно, и будем сидеть каждый в своём углу Поднебесной? Никто и не обещал, что будет легко. Сун-лаоши как-нибудь потерпит моё присутствие, не развалится, не сахарный. Другое дело, что я не хочу тратить время на взаимные ненавидящие взгляды, и согласен не ступать на территорию Байсюэ до тех пор, пока меня не пригласят… или до тех пор, пока меня не вынудят. Если с тобой что-то случится на территории этого долбаного монастыря… то больше не будет никакого Байсюэ. Считай это официальным заявлением, любовь моя. Я сравняю монастырь с землёй, и саму землю уничтожу. Выжженный Аршань покажется плодородным райским садом по сравнению с тем, что я сделаю с этим монастырём, если с тобой что-то там случится, пока я буду смирно сидеть где-то снаружи. Так что в интересах Сун Ланя поберечь тебя во время визита. Я надеюсь, что ты понимаешь меня, гэгэ. Печати нет, но долго ли злобным сердцем сотворить нечто ужасное, а моё… Он взял Сяо Синчэня за руку и приложил к своей груди, как будто он таким образом мог точно распознать, насколько злобное там внутри бьётся. Злобное, горячее, зверски любящее. *** Сяо Синчэнь тоже немножко задумался, что не мешало ему ловить кончик языка губами и даже зубами. — Хорошо, — он кивнул и улыбнулся. — Он пригласит, или я… Спасибо, — и Синчэнь лизнул сначала его верхнюю губу, потом нижнюю. — Я понимаю, — даочжан замер, слушая рукой любимое сердце. — … а твое не сотворит, пока я не попрошу. Он находил в этом что-то волнующее, запретное и в то же время нет, потому что ведь страшного не случится. Знать, что может его ночь, как может, насколько темное он умеет сотворить, и понимать, что если сказать «не надо», даже не говорить, просто посмотреть или просто быть рядом — и Сюэ Ян ничего такого не сделает. Значит пока он рядом, то держит эту темноту в своем сердце, в своих губах, в поцелуях. Сюэ Ян опять все сделал простым и понятным. Сяо Синчэнь верил ему, настолько, что от его слов сразу становилось ясно, что все будет хорошо, потому что если «Сун-лаоши как-нибудь потерпит» и «в интересах Сун Ланя…» — то так можно говорить только о том, с кем точно все будет в порядке, по крайней мере, скоро они смогут убедиться, что это так. А пока… пока Сюэ Яну нужно немножко сил, поделиться которыми был только один способ, ну… может не один, но самый лучший Сяо Синчэнь точно знал. Он сел удобнее, запустил пальцы в волосы Сюэ Яна и сжал, чуть запрокидывая ему голову. Новый поцелуй оказался не таким легким, он скользнул языком в рот, погладил острые клычки и теперь целовал глубоко и нежно, чувствуя, как от одного только поцелуя становится горячее. — Тебе лучше? – Сяо Синчэнь прервался только на вопрос, — Еще болит? *** Это восхитительное ощущение, которое Сюэ Ян про себя называл «я молодец» — ну кто ещё, кроме Сяо Синчэня может ему дать это ощущение так щедро? Вообще никто. Для начала просто потому, что никому другому он не представит шанс подобраться так близко. — Ты никогда такого не попросишь, ты светлый. Я так люблю весь твой свет, гэгэ. Он с готовностью запрокинул голову, подставляя рот для поцелуя, голодно зарычал. Сколько дней прошло? Он каждый раз хватался за Сяо Синчэня, как впервые, как будто наконец-то дорвался, дополз, добежал, и только теперь может наконец-то прижать его к себе. Это даже не награда, это просто смысл всего, смысл дышать, смысл жить. Нет Сяо Синчэня — нет смысла. — Болит, — жалобно простонал Сюэ Ян, смотрел наглыми бесовскими глазами. — Мне станет лучше, гэгэ, обязательно станет лучше. Просто болит в другом месте, в таком неприличном месте… Он вкрадчиво обнял свою святую сволочь, прижимая к себе всё сильнее и сильнее, давая ему почувствовать всё своё нетерпение, всё полыхнувшее желание. Сюэ Ян выпрашивал поцелуи, прекрасно понимая, что в следующий же миг может просто напасть на Сяо Синчэня и целовать его с жадностью ополоумевшего чудовища, пока его губы не станут порочно-красными и зовущими. — Сяо Синчэнь, — Сюэ Ян с трудом удержал задумчивое лицо, пока его руки нагло проскользнули под одежду даочжана. — Я что-то умное хотел тебе сказать… ты знаешь, умные мысли не часто посещают мою голову… а, нет, показалось. Ничего умного, исключительно что-то чувственное. Он медленно и мягко сжал зубы на его шее, пока ладони сжимались на ягодицах. — Ничего не могу с собой поделать. Два дня на мече. Ты что… сначала нужно собраться. Видишь, я уже собираюсь. Как умею, — Сюэ Ян возился с его одеждой, обнажая светлую кожу, — Ты — это всё, что мне нужно с собой. Вот это очень нужно. *** — А я твою тьму, — Сяо Синчэнь поцеловал снова и отстранился немного, чтобы посмотреть в глаза, они улыбались. Все никак не мог насмотреться, хоть вечность смотри. — Врешь, — прошептал он, замирая от первого прикосновения пальцев, нагло пробравшихся под одежду. Даже этого хватало, чтобы желание проснулось, даочжан чуть выгнулся, глядя на Сюэ Яна из-под опущенных ресниц, и прижался бедрами, шире расставив ноги, когда ладони сжали ягодицы, подставил шею. Столько слов... как он вообще умеет произносить слова, когда вот так дыхание перехватывает? От укуса вот всем телом вздрагиваешь, и хочется еще. Сяо Синчэнь тихо ахнул, повел плечами, позволяя освободить себя от одежды. Свет глаз как будто потемнел, стал похож на пламя, даочжан скользнул ладонями под ворот ханьфу Сюэ Яна, приподнялся, нарочно выгибаясь в пояснице так, чтобы возбужденный член под тонкой тканью штанов прошелся по животу Сюэ Яна. — Сними, — он сел обратно, развязал на нем пояс, распахнул ханьфу, терпеть было ужасно сложно, но Сюэ Ян такой красивый в своем желании, так смотрит... Синчэнь очертил кончиками пальцев линию переносицы, губы, сам прикусил губу, когда пальцы осторожно и распутно проникли в рот Сюэ Яна, тронули острые зубы. Интересно, сегодня они выдержат, чтобы полностью раздеться? Контраст обнаженной кожи и ткани возбуждал, на тыльной стороне ладони — кромка, под пальцами — горячее тело, он вел вниз по груди и слегка царапнул сосок. — Прости, — Синчэнь сдержал улыбку. *** — Когда ты вот так ловишь меня на лжи, я готов лгать тебе с утра до поздней ночи, только ради того, чтобы ты снова и снова меня ловил. Он раздевал своё счастье медленно, а получалось почему-то быстро. Сдерживался, но всё равно получалось, что он воспользовался моментом, накинулся и закогтил. Сюэ Ян сам не мог поверить, что день за днём оставаясь рядом с незрячим Сяо Синчэнем умудрился сдержаться, сумел каким-то непостижимым образом не испортить всё. Шёл за ним, как на привязи. И теперь каждый раз сходил с ума от возможности смотреть в его глаза, захлёбываясь от бешеного счастья. Манера Сяо Синчэня медленно погружать пальцы в его рот вызывала у него задушенный жадный стон, Сюэ Ян даже не пытался сдерживать возбуждение, облизывая его пальцы. Где-то под кожей торжествующе полыхало огнём — он сам научил даочжана этой ласке, медленно приручил, соблазняя постепенно и целенаправленно… понятия не имея, что это превратится в такую изысканную чувственную игру. — Ммммм, ещё раз, — выдохнул Сюэ Ян. — Не извиняйся, лучше повтори ещё раз. И как же тебя взять сейчас, гэгэ, как же тебя взять, если хочется прямо сейчас, а масло чёрте где? А насухую — а потом два дня на мече… Он мучился от вожделения, обхватил оба члена ладонью, мягко сжал, ласкал медленно и размеренно, глядя в глаза шалым взором. Улыбался, оставляя на белой шее слабые укусы. — Знаешь, что я сейчас сделаю, гэгэ? Я научу тебя одной ужасно распутной ласке. Очень, очень горячей. Тебе понравится, я уверен. Сюэ Ян поднялся на коленях, подхватил Сяо Синчэня и бережно уложил на пол. Смотрел горящими голодными глазищами. Полуголый даочжан смотрелся соблазнительно и беззащитно. — Я начну, а ты подхватишь, когда будешь готов. Если захочешь, — он прищурился, как будто точно знал, что захочет. Подтянул свои штаны, на время скрывая член, устроился рядом на боку, но головой к ногам даочжана, жарко выдохнул, втянул его член в рот, облизал, плотно сжал губы. Ласкал его с такой же жадной чувственностью, как только что облизывал его пальцы… только в один момент крепко взял за бёдра и опрокинулся на спину, одновременно поднимая Сяо Синчэня над собой и не выпуская его член изо рта. Когда у него пройдёт смущение, он сможет просто наклониться и сделать то же самое, а пока — в этой непристойной позе он просто великолепен. Такой открытый… жаль, что сейчас не видно, с каким лицом Сяо Синчэнь принимает эту ласку. Сюэ Ян огладил его ягодицы, коварно обвёл пальцем плотно сжатый анус, жадно заглатывая член на всю длину. *** Сяо Синчэнь снова царапнул, наклонился к самому уху и прошептал: — Как хочешь, только прямо сейчас, — он тихо застонал, снова вздрогнул, смотрел, затапливая нежностью и желанием во взгляде. Он был заранее согласен на все и заранее замирал, потому что «новая ласка» в сочетании с такими словами могла означать все что угодно, а короткая неизвестность возбуждала и пугала одновременно. Но пока Сяо Синчэнь отдался удовольствию, приподнявшись на локте и глядя на то, как Сюэ Ян ласкает его, поглаживал его бедро, ожидая, что вот сейчас что-то будет. И все равно это оказалось неожиданно… даочжан покраснел мгновенно, он сразу понял, чего ждет Сюэ Ян, но пока сердце слишком сильно стучало, а волна огня душила смущением от того, как он сейчас выглядит, как это все… развратно и открыто. — Ох… ночь моя… — и напрягся от прикосновения пальца. Он чуть прогнулся, подставляясь ласкам, и прикусил губу, представив, какой сейчас распутный, выдохнул и наклонился сам, освобождая Сюэ Яна от штанов. Оказалось так трудно не застывать, просто получая удовольствие, потому что Сюэ Ян делал все так, что можно было забыть себя. Сяо Синчэнь провел языком от головки до основания, словно пробуя, поцеловал нежную кожу в паху, чуть прихватил зубами и снова застонал от наслаждения, которое дарил ему горячий рот и настойчивый язык. Нет, так нечестно. Он облизал головку, обхватил ее губами и стал действовать мерно и настойчиво, нежно вылизывая самые чувствительные точки, которые уже изучил, добиваясь острых реакций. Он забирал на всю длину и не останавливался, даже когда Сюэ Ян заставлял стонать, этот стон примешивался к ласкам. Сяо Синчэнь подхватил под бедро, чуть приподнял и провел ладонью вниз внутри, мягко принуждая развести ноги. Вся их поза требовала открытости, чтобы обоим было удобнее отдавать как можно больше. Даочжан все еще смущался собственных действий, но это не отменяло желания попробовать, только сильнее возбуждало, и он приласкал мошонку, погладил нежно, скользнул дальше, но задержал руку, дал себе паузу только чтобы снять кончиком пальца выступившую на головке каплю и продолжить, скользящим движением обвести анус, одновременно забирая член в рот на всю длину. Вседозволенностью можно испортить, если есть куда дальше портить. В случае с Сюэ Яном щедрая вседозволенность со стороны даочжана только лечила. Можно сказать, возвышала. Только с ним можно чувствовать себя возвышенным и даже одухотворённым, валяясь на полу с членом во рту. У даочжана полыхала кожа, и пусть Сюэ Ян сейчас не видел его лица, он мог себе позволить самодовольно ухмыльнуться — Сяо Синчэнь краснел, возбуждённо замирал, вздрагивал, прерывисто дышал и постанывал. Любопытный и ещё слишком невинный в своём любопытстве… любимый до яростной темноты в глазах. *** Сюэ Ян запрокинул голову сильнее, взял в горло и задушено застонал, судорожно стиснул его ягодицы пальцами, толкая глубже. Взаимная ласка сводила с ума, предельная открытость и бесстыдность позы возбуждала ещё сильнее. Едва Сяо Синчэнь решился и прикоснулся к нему языком, Сюэ Ян пропал и начисто забыл, что совсем недавно корчился на полу от боли. Сейчас он плавился и стонал совсем от другого, и главное — можно всё. Вообще всё, как он хочет и прямо сейчас. А он хотел, чтобы Сяо Синчэнь забылся и потерял свою робость. Когда рот занят, и не смутишь откровенными словами, приходит очередь рук, губ и языка. Сюэ Ян откровенно наслаждался и развратной позой даочжана, и тем, что он так предельно близко всё видит, и можно выглаживать всё напряжённое тело, а потом облизать пальцы и короткими толчками входить в него, не выпуская изо рта. Он сам не мог удержался, подавался бёдрами вверх, рычал от невозможности схватить Сяо Синчэня за затылок и напористо натягивать на себя, пока он не начнёт задыхаться. Ему всё ещё мало было рук и возможностей, зато возбуждённый даочжан, блаженно замирающий и тихо стонущий… особенно когда дрожащие от вожделения губы сжимают член… Сюэ Ян только судорожно выгнулся, яростно лаская его. *** Когда Сяо Синчэнь почувствовал его пальцы, он чуть не закричал, но тут оказалось, что в такой позе не то что не покричишь, даже вздохнуть толком нельзя. Это захватывало, оглушало, все эмоции переживались внутри, наполняя тело, их было так много, словно огромное поле ярких цветов или небо, усыпанное звездами. Сяо Синчэнь снова забрал член в рот до основания, застонал, сглатывая и сжимая горлом головку. Это было так прекрасно, знать, чувствовать, как Сюэ Яну с ним хорошо, как горячо вздрагивает его плоть, как искренне и жадно он его любит, и даочжан чуть повел бедрами, навстречу этим ласкам, сжимая его пальцы, чтобы поймать острый момент удовольствия. Невозможно. Он чувствовал себя ужасно распутным, свободным, палец скользнул в горячее тело, сначала осторожно, потом глубже вместе с движением языка вокруг головки и вниз по стволу. Капля слюны стекла по члену, и Синчэнь поймал ее, добавляя еще влаги, и ласкал глубже и ритмичнее, настойчиво, пока не нащупал чувствительный бугорок внутри. Так сладко... они совпали в ритме наконец, Сяо Синчэнь действовал все смелее с каждым движением, хотел довести Сюэ Яна до исступления, обжечь, заставить гореть и вздрагивать так же, как горел он сам. *** И даже кусаться нельзя. Сюэ Ян сдавленно взвыл, подаваясь навстречу его горячему рту, вкрадчивым ловким пальцам. Всё же как быстро его даочжан учился, это настоящий талант! Сяо Синчэнь только что вздрагивал и замирал, а сейчас освоился, полностью перехватил инициативу, от этого хищного напора Сюэ Ян бесновался под ним, жадно ласкал, прижимал к себе. Вылизывал с пошлыми бесстыжими звуками, брал глубоко в горло и рычал, чтобы добавить ему приятных ощущений — по коже даочжана проносилась отчётливая дрожь. Сюэ Ян захлебнулся очередным вдохом, судорожно подтянул ноги, как будто пытался сбежать, сжался и забился, выплёскиваясь в жаркий рот. Наслаждение сразу после яростной боли? Нет ничего прекраснее! Он сильнее выгнулся, длинными толчками пальцев ласкал это сладкое тело изнутри, гибкий язык жадно вылизывал член по всей длине, горячие губы плотно сжимались. У него никогда не хватало терпения, чтобы любить Сяо Синчэня долгими часами, слишком сильно возбуждался, слишком яростно его хотел. *** Сяо Синчэнь всегда чувствовал, когда уже почти-почти, это передавалось и ему, наполняло совсем особенным наслаждением предчувствия, и он забирал до предела, так что становилось невозможно дышать, и короткие спазмы горла только добавляли Сюэ Яну ощущений. Он не остановился, когда первые капли пряным вкусом потекли по языку, продолжал ласкать, продолжал скользить пальцами, сам даже не заметил, что их уже два внутри горячего тела. Так сложно было справиться с собой! Сяо Синчэнь сдерживался изо всех сил, не отпуская себя до тех пор, пока последние отголоски наслаждения не остались вкусом во рту, проглотил все до капли и только тогда сдался яростному напору Сюэ Яна. Он выгнулся, насаживаясь на пальцы, вскрикнул и тут же расслабился, сдаваясь. Яркая вспышка и дрожь по всему телу, горячие руки на бедрах, долгий стон. Он с силой толкнулся в обжигающий рот, снова вздрогнул и ловил свое удовольствие, закрыв глаза и кусая губы, растворяясь в океане ощущений, остро чувствуя каждое прикосновение и дыхание Сюэ Яна. Сяо Синчэнь выдохнул, бессильно уронив голову, волосы закрыли лицо и щекотали бедра Сюэ Яна. Даочжан наклонился и ласково прикусил бедренную косточку, лизнул кончиком языка. — Так хорошо, — прошептал он и улыбнулся *** Сюэ Ян страстно обожал моменты, когда Сяо Синчэнь полностью отдавался наслаждению, и даже ревновал его к этому мигу абсолютной отрешённости — даочжан растворялся в удовольствии, и Сюэ Яну всё казалось, что где-то там внутри этого трепета ему слишком хорошо одному. Это было смешно, он прекрасно понимал, что всё это наслаждение, вся эта страсть — всё это с ним, из его рук, его губами, его звериным жарким сердцем, и Сяо Синчэнь не думает, что где-то там внутри он один… но всё равно не мог заставить себя разжать руки. Жадно высасывал последние капли, вылизывал, целовал влажную горячую кожу, укладывал удобнее и трогал, трогал, трогал… — Тебе понравилось, — довольно прошептал он, разнежено улыбнулся, обнимая своё счастье. Он каждый раз чувствовал себя очень живым и подозрительно здоровым, стоило только Сяо Синчэню хоть чем-то показать, что он счастлив. Сюэ Ян даже немного подремал на полу, продолжая сжимать в руках даочжана, но отпустил сразу, едва тот пошевелился. От рубящей пополам боли не осталось и следа, связь с травяным человечком благополучно выгорела от такого накала страсти. Лучший в мире способ! Но конфеты всё равно стоит спасти, хотя сгореть они не успели. — Гэгэ, я беру с собой всё, — категорично сообщил он, упихивая в мешочки даже то, что теоретически не могло пригодиться, но мало ли, но вдруг. Даже остатки яда прихватил, пусть будут. Даже даосскую кастрюльку. Запасы всего, и запасные запасы тоже. Был бы запасной Цзян Цзай — и его бы схватил. Ещё печь не остыла, когда оба уже были на пути к Байсюэ. *** Он вздрагивал до последнего прикосновения языка, даже когда Сюэ Ян уложил его и сам лег рядом, Сяо Синчэнь прижимался к нему, трепетал от этого тепла и близости, от каждого касания. — Я так счастлив с тобой, — тихо-тихо сказал он, положив руки на грудь Сюэ Яна и устроив на них подбородок. Смотрел и смотрел на его лицо, улыбку, чуть наклонив голову, словно снова изучал. Он лежал так долго, потом почти уснул, в этом полусне слушая любимое сердце. Сяо Синчэнь и не подумал возражать. Если Сюэ Ян найдёт способ запихнуть в мешочек весь их дом — пусть берет, много раз даочжан убеждался, что Сюэ Ян подумает обо всем, что нужно и это всегда пригодится. Сам Синчэнь взял только ту самую книгу и лекарства. *** Они летели почти весь день с короткими остановками, чтобы перекусить и погреться, и на закате спустились в тихую рощу на берегу реки. Без всего можно обойтись, без очень многого прямо можно обойтись, а вот без мешочков цянькунь жизнь становится тяжкой, грустной и чрезвычайно обременённой. Сюэ Ян обожал эти мешочки именно за то, что можно было путешествовать налегке, спрятать что угодно, быстро достать и использовать. На берегу реки, где они спешились, Сюэ Ян при желании мог бы устроить вполне полноценное жильё. Ещё бы, с таким-то багажом. — Если ты очень сильно беспокоишься, гэгэ, мы можем лететь и ночью, — Сюэ Ян с наслаждением улёгся на берегу, потягивался, разминая руки и ноги. — Ради такого случая могу сейчас тебя здесь разложить и…— он плотоядно улыбнулся, но вместо того, о чём буквально орали глаза, сказал совершенно другое, — …сделать тебе массаж, чтобы взбодрить. Или наоборот, успокоить. Поспишь пару часов, я тебя разбужу, а потом буду нагло спать в твоих объятиях прямо на мече. Но я тебе и отсюда могу сказать — Сун Лань жив и находится на одном месте. *** — Я беспокоюсь, — сознался Сяо Синчэнь и благодарно улыбнулся. Сюэ Ян всегда все понимает и всегда говорит, как есть, как знает и чувствует. Эту честность даочжан в нем любил как и любил в нем вообще все, и этот жадный взгляд, и ухмылку, и заботу, и нежность... — Сюэ Ян... Даочжан сел рядом, обнял колени и тихо попросил: — Расскажи мне, что было в Байсюэ? Это... это очень важно. Там у тебя была печать? — Давай ты выпьешь горячего пока? Да и я бы не отказался. Если лететь ночью, будет холодно. Сюэ Ян полежал ещё, сел, притёрся боком к боку даочжана, наклонился и боднул лбом его колени. — Мне очень лестно, что меня считают таким опасным, что я прямо голыми руками передавил целый монастырь даосов… но ты же понимаешь, что это невозможно. Конечно, у меня с собой была Печать. Он развёл маленький огонь, согрел воды, вручил Сяо Синчэню чашку с чаем, разломил пополам лепёшку, отдал ему половину и категорично покивал — надо, даочжан, надо. Сделай мне приятное. — Ты ведь знаешь, что у меня проблемы с контролем, гэгэ. Из всего оружия единственная гармония у меня с Цзян Цзаем, и то лишь потому, что у него характер плюс огромное терпение. Вот когда я пытался влить тебе свою ци — помнишь, как тебя окунуло? Ну вот и с Печатью так же. Я знал, конечно, что в моих руках Печать нестабильна, но я это научился учитывать, — Сюэ Ян подбросил пару веточек в костёр, нужды в огне не было, но возле него было уютно. Он подумал и показал веткой в огонь. — Вот самая яркая иллюстрация. Огонь сам по себе нестабилен, и если дать ему волю, он сожрёт всё на своём пути, но люди научились его контролировать и использовать по-своему. Но иногда… случайно плеснули масла мимо сковороды, или горячий уголёк выпал из жаровни, или вообще молния ударила, и готов пожар. А теперь представь, что ты идёшь жечь неприятельскую крепость. Ты рассчитываешь просто выпустить огонь, и намереваешься хохотать на фоне зарева и пить вино. Только в руках у тебя — Печать, и огонь чёрный, а жрёт не доски, а души. Вот и вся разница. Я шёл убивать, но именно Сун Ланя собирался оставить в живых, и на это моего контроля хватило. Он не чувствовал себя виноватым, рассказывал очень просто, без рисовки. Просто потому что понимал — это была часть его собственного пути, который в результате привёл его в самую надёжную в мире тюрьму. Самую желанную. Пожизненное заключение в руках Сяо Синчэня его полностью устраивало, и не исключено, что где-то наверху с облегчением вздыхали небожители — никому в Поднебесной не удалось бы так надёжно держать убийцу в узде. Сюэ Ян ласково взял его за руки, поглаживал пальцы, пытливо заглядывал в глаза. — Что, Сяо Синчэнь? Какие-то даосские выводы? *** Масло мимо сковороды, случайный уголек... с каждым словом Сюэ Яна тонкой струйкой в сердце вливался страх. Хватило контроля оставить в живых, но случайный уголек... Сяо Синчэнь долго смотрел на Сюэ Яна, в голове крутилась одна мысль, он помнил энергию печати, она — как река, текла как ей хотелось, в тот момент сплетаясь с их силой, она плескалась вокруг, как вода, как этот самый костер... Даочжан выставил вперед ладонь, повернул, словно держал что-то, положил на нее маленький камень. — Вот. Он смотрел, и на ладони видел Байсюэ и Сун Ланя. — Как огонь. Она пожирала души, одну за другой, а его ты хотел оставить в живых, но случайный всполох... Ох, небо... вот почему... Синчэнь потрясенно смотрел перед собой и тихо шептал: — Вот почему я не понимал. Увидел и не узнал, не уловил, никак не мог понять... Случайно, почти незаметно... Оно внутри. «Вместе с потрясением разума и сердца...». Вот почему... Даочжан крепко сжал камень, уставился на Сюэ Яна, в глазах стояли слезы. — Давай полетим ночью, — сдавленно попросил он, — Пожалуйста... *** Что он чудовище — это привычно. Правда сейчас под взглядом Сяо Синчэня хотелось съёжиться и со всей дури прикусить язык. Он опять что-то сказал, и снова что-то испортил? — Вот почему что именно? — с недоумением пробормотал Сюэ Ян, глядя на этот камень на ладони и тут же на его слёзы. — Гэгэ, ты меня пугаешь. Мы можем лететь прямо сейчас, хочешь — давай ко мне на Цзян Цзай, я точно не усну, а ты отдохнёшь, потом поменяемся. Мы с тобой так можем вообще без остановок на предельной скорости гнать. А на месте потом обеспечу пачку талисманов перемещения, чтобы ты в любой момент мог оказаться в Байсюэ по первому же свистку — тебе точно на это хватит духовной силы. Но языком трепать — не мешки ворочать. Что он мог сделать для того, чтобы его даочжан не боялся так сильно? Сильнее сжать его руки, окутывая силой, напоминая — я на твоей стороне, что угодно задумай, и оно тебе будет, какая бы блажь не взбрела в твою голову. — Полетели. Сяо-гэ… ничего не бойся, — он первым встал, затоптал огонь, протянул руку. — Объяснишь мне уже там, чтобы два раза не повторял одно и то же, и не бойся. Видишь ли… — Сюэ Ян озадачено почесал в затылке. — Даочжан Сун Лань до самых бровей накормлен одним очень простым следящим заклинанием… я его не вижу, конечно, и на большом расстоянии не чувствую, но чем мы ближе, тем понятнее — он вполне себе жив. Мы всё успеваем. А если поторопимся, так и вовсе успеваем. *** — Вот почему он велел мне уходить, Сюэ Ян, — голос дрогнул, — Вот почему у него глаза такие... другие! О... бедный Сун Лань... Он порывисто схватил руку, стиснул пальцы, потому что только так чувствовал, что не один и у него есть опора, надежнее которой нет во всем мире. — Полетим на Шуанхуа. Ты только смотри за ним, за Сун-лаоши, ладно? — Сяо Синчэнь обнял, прижался всем телом, благодарно выдохнул куда-то в шею: — Как хорошо, что есть твое заклятие. Он первым был на мече, подал руку, обнял Сюэ Яна и полетел. Так быстро, как только мог Шуанхуа и его собственная сила. *** Сюэ Ян мало что понял, но это его мало тревожило — у него будет шанс разобраться, а Сяо Синчэня всегда можно взять под руки, усадить напротив и попросить разжёвывать, потому что сам он дурак совсем и не понимает. — Глаза у него другие, потому что твои, — резонно возразил он, — даже я заметил разницу, потому что видел его и с предыдущими… Ну так-то спорить с даочжаном он не стал — он тоже считал Сун Ланя бедным, просто потому что всё богатство мира сейчас тут с ним, а не там, в Байсюэ. — Не надо было его отпускать, связали бы и дело с концом, сидел бы как миленький и книжки читал, нет, вбил себе в голову всякое… Он ворчал, обнимая Сяо Синчэня, бухтел, пока гладил его по спине, ласково вплетал пальцы в волосы на затылке, умиротворённо бурчал, что вот как знал, что следящее будет в тему, и в конечном итоге пришёл к выводу, что действительно нужно поторопиться. Потому что чем скорее уладится ситуация с Сун Ланем, тем быстрее можно будет продолжить увлекательное приключение — жить со своей лучшей и самой святой из всех сволочей Поднебесной. *** *** *** Цзинъи не мог успокоиться, и появление Сун Ланя прямо перед глазами только добавило ужаса. Он настоящий? Вот этот сейчас — настоящий? Как это можно проверить? Как в это можно поверить? Он тщетно пытался взять себя в руки, и только делал себе же хуже, как будто с треском провалился в полную ужасов яму. Паника набирала обороты — Сун Лань прямо сейчас смотрит в его перекошенное лицо, нет-нет-нет, не нужно смотреть, ужас какой! Цзинъи с облегчением разрыдался, когда оказался прижат к груди даочжана. Сам не понял, что цепляется за него, вжимается зареванным мокрым лицом куда-то в горячую грудь с отчётливыми холодными линиями. Нужно так мало… нужно просто сцепить руки у него на спине, сунув под распахнутое ханьфу… Цзинъи так и сделал. Его трясло от страха, от собственной внезапной наглости. Второй раз он обнимает даочжана Сун Ланя. Первый — когда падал со стены, прижимая его к себе, и сейчас вот — второй раз. Ощущение окутанности, обволакивающего тепла, заботы… всё это лишило его сил даже бояться, Цзинъи постепенно затих, не мешая Сун Ланю разговаривать с Сычжуем, что-то делать… что делать? Они обсуждали Сюэ Яна, какое-то заклятье. Нет ничего в этом мире, вообще ничего нет, нужно просто остаться так. Он не очень понял, что Сун Лань унёс его оттуда на руках — вцепился как клещ, не мог заставить себя оторваться. Даочжану пришлось повозиться, отцепляя от себя его руки. Цзинъи с трудом сообразил, что снова оказался в кровати, в панике пытался не отпустить его, обшарил дико поблескивающими глазами напряжённое лицо Сун Ланя, странный след на груди. Практически невозможно удержать даочжана Сун Ланя, если он решил уйти. Практически невозможно удержать в кровати Цзинъи, если он боится там оставаться. Сычжуй чуть не рехнулся, потому что стоило даочжану переступить порог, как Цзинъи рванул за ним, путаясь в одеяле. — Куда? — прошептал он. — Ложись, тебе нужно успокоиться. — Мне нужно с ним, — судорожно шептал Цзинъи, выворачиваясь из рук, и Сычжую пришлось на него практически навалиться, не давая встать. — Он сейчас вернётся, он пообещал. — А если нет? Если с ним что-то случится снова? Ты видел у него след на груди? Он холодный, совсем холодный, и очень тёмный внутри. А-Юань, пусти. — Отдай струну, — Сычжуй пытался разжать его пальцы. — Я разбил гуцинь, — Цзинъи протяжно всхлипнул. — Купим новый, ты привыкнешь к новому, Цзэу-цзюнь поможет тебе выбрать новый, я помогу. Когда даочжан Сун Лань снова появился на пороге, уже нормально одетый и не такой растерзанный, Цзинъи как раз умудрился победить Сычжуя в этом коротком поединке, и мчался к дверям. Короткий разгон в пару шагов, а скорость всё равно успел набрать, поэтому в даочжана влетел, как камень, выпущенный из пращи. Сразу прилип всем телом и быстро ощупал — грудь, бока, плечи, руки. Царапнул изодранными подушечками пальцев по шее, по лицу. — Цзинъи, что ты делаешь, — Сычжуй полыхнул густым румянцем. — Даочжан, он не в себе… — Живой, — Цзинъи судорожно задышал, опасаясь, что снова разревётся, ткнулся лбом в плечо Сун Ланя, обнял, тихо застонал сквозь зубы. — Живой… спасибо, спасибо… не уходи никуда, страшно, страшно… живой. Прости меня… не выгоняй, я всё равно не уйду. *** Сун Лань застыл, ошарашенный таким напором, не понимая вообще, как это так – столько прикосновений сразу, как будто везде. На этот ступор ушло несколько мгновений, и Сун Лань ухватил Цзинъи за руки, только когда эти руки оказались у него на лице. Не в себе? Даочжан удерживал его пальцы, понимая, что они все изранены и больно, посмотрел на Сычжуя, но тот, видимо, тоже не знал, что с этим делать, и в конце концов даочжан не придумал ничего лучше, чем осторожно опустить руки Цзинъи и обнять его. — Ну конечно живой, — пробормотал Сун Лань и погладил юношу по спине. Эти бессвязные слова все до одного были слишком непривычны, они совсем никак не совпадали с тем, что думал даочжан. Благодарить его не за что, и бояться тоже нечего, теперь он будет охранять их надежнее, пока не придумает, что с этим делать, а что насчет простить… Сун Лань уже даже не понимал, злится он или нет, потому что попеременно чувствовал и то, и другое, но вот это «не выгоняй» холодным металлом пронзило мысли, возвращая назад, к недавнему моменту, когда он не знал, куда себя деть от страха, стыда и боли. — Тихо, — он неуверенно провел ладонью по волосам Цзинъи и осторожно подтолкнул его к кровати, — Вернись, пожалуйста, я никуда не ухожу. Пожалуй, такого оглушительного шока даочжан никогда не видел, и сейчас совершенно не знал, как быть. Он страшно боялся, что снова не устоит и сбежит, но именно это и заставляло его оставаться. Неужели он просто струсит и бросит мальчишку в таком состоянии? Обоих, потому что Сычжуй тоже был бледный и напуганный. — Лань Сычжуй, сделай чай с мелиссой, а я посижу здесь, хорошо? И никуда не уйду, — это он уже сказал скорее для Цзинъи, усаживая его на кровать и даже не пытаясь оторвать от себя цепкого Ланя. – Я принес тебе лекарства, они невкусные, но ты потерпишь, ладно? Здесь никого нет, только ты, я и Лань Сычжуй. Небо! Что говорят в таких случаях напуганным мальчишкам? Что говорили ему? Сун Лань честно попробовал вспомнить, все самые главные страхи у него были связаны со взрослой жизнью и одиночеством, в возрасте Цзиньи он совершенно точно так сильно не пугался. — Хочешь… я … просто рядом посижу? Или… вечером останусь до утра? Мы слишком много со вчерашнего заката пугались, — он чуть улыбнулся, продолжая гладить юношу по спине. На самом деле даочжан с трудом представлял себе, как останется этой ночью в одиночестве, как не выйдет к призракам… а он не выйдет, ему было страшно до ужаса. *** Конечно живой. Мёртвые не бывают такими горячими… и такими страдающими? Цзинъи только что хотел просто раствориться, передоверив прославленному даочжану Сун Ланю все решения в этом долбанном мире, и тут же понимал, что он не каменная статуя, не бессмертный небожитель. Его. Могут. Отнять. Он этого внутри что-то корчилось в страшных судорогах, будто не могло решить, снова забиться в глубину и там беспомощно выть от ужаса, или уже снова пора вставать на крыло и драться насмерть за право не отпускать его никуда и никогда. Неловкие объятия, такая неловкая и непривычная ласка. Он потянул Сун Ланя за собой к кровати, не в силах отпустить. Только на таких условиях он мог позволить себе лечь на место и уже там трястись от пережитого шока, пытаясь уложить в пустой голове всё произошедшее. Его то колотил озноб, то кидало в жар, болели все кости, болела кожа, даже глазам было больно смотреть, а ещё больнее было их закрывать, потому что с закрытыми глазами страшно. — Я принесу, я всё принесу, — Сычжуй решительно пошёл к дверям, и не позволил себе даже на миг остановиться. Выходить в безлюдный монастырь после всего случившегося ему было откровенно жутко, и это он ещё не видел всего того, что тут творилось ночью. Но не зря же говорят, что у страха глаза велики. Он вполне мог себе представить всё, что Цзинъи так непривычно скупо обрисовал бесцветным потерянным голосом. Чтобы невыносимый болтун Лань Цзинъи говорил так кратко, это нужно было его очень сильно напугать. — Останься, пожалуйста, — лихорадочно шептал Цзинъи, цепляясь за Сун Ланя. — Не ходи ночью туда. Не ходи. Просто если ты пойдёшь, я тут не останусь. Я пойду с тобой. Меня не удержат печати и заклинания. Я сломаю стену. Дверь выбью. В конце концов, у него ещё остался меч. И струна. Одна единственная струна от гуциня. А если нет, то он верил в своё умение разобрать стену по кирпичику, чтобы выбраться наружу. Единственное, что не поможет — это убиться здесь, потому что если духи не могли пробраться внутрь, то и его обезумевшая душа не сможет выбраться наружу до самого рассвета… а может и после рассвета. Если только поседевший от всего происходящего Сычжуй не откроет дверь. Цзинъи напряжённо прислушивался, судорожно сжимал пальцы Сун Ланя, и несколько успокоился только когда Сычжуй вернулся с подносом, на котором стоял чайник, чашки. Он принёс и жидкую рисовую кашу, рассудив, что им всем не помешает еда, но соблюдать этикет и чинно заседать в трапезной сейчас ни у кого нет сил. — Я не стал бить в колокол возле трапезной, потому что… — он поставил поднос на стол и начал разливать чай с мелиссой. — Потому что честное слово, если бы я сейчас услышал звук колокола, я бы решил, что что-то случилось и окончательно перепугался. Последнее, что подумал бы, так это о завтраке. Цзинъи, — Сычжуй потрогал его лоб, похмурился, виновато тронул свой лоб, чтобы сравнить температуру. — По-моему у тебя жар. Сможешь поесть? Даочжан. Хотя бы пару ложек. Цзинъи вообще не обратил внимания на еду, постепенно заползая глубже под одеяло, когда его морозило, и раскрываясь, когда снова накатывала волна жара. — Ничего, — наконец пролязгал он зубами. — Я быстро поднимусь. Честно. Это не простуда. Я не болен. Даочжан, я не болен. Я могу работать, у меня ещё… подопечные. Ответственность. Зона ответственности, — Цзинъи лихорадочно пошарил руками вокруг, цепляясь то за одеяло, то за колено Сун Ланя, едва не выбил из рук Сычжуя миску. — Два человека. Два карпа. Два кролика. Мне правда легче. Вот. И в доказательство, что ему легче, он спрятал под подушку струну от гуциня и продемонстрировал пустые трясущиеся руки. *** Сун Лань накрыл его одеялом до самого подбородка, но Цзинъи все равно умудрялся хвататься за него, и даочжан терпеливо укладывал его буйные руки, гладил по запястьям. — Останусь, — обещал он, — Не пойду, я не пойду, Цзинъи. Это было очень, очень тяжело. Куда тяжелее, чем драться с Чэнь Бо, чем лежать там за стеной, чем… это невозможно было ни с чем сравнивать! Сам факт, что Цзинъи говорил ему «ты» и вообще не осознавал сейчас никаких границ, а напомнить о них было бы свинством, — это заставляло сердце даочжана то и дело заходиться в панике. Сун Лань начинал опасаться, что у него не хватит терпения слушать все это, и он ждал Сычжуя, но не смотрел на дверь, чтобы Цзинъи чего доброго снова не напугался, одной рукой гладил его по плечу через одеяло, а другую смиренно отдал для хватания и цепляния. Пальцы Цзинъи были горячими. Чай, благословенный чай! Наконец-то! Сун Лань есть не хотел совершенно, его просто тошнило от одного вида еды, но чтобы лекарства лучше подействовали, Ланям нужно было поесть, а чтобы они поели, надо было подать пример. — Цзинъи, — не обращая внимание на то, как глубоко мальчишка залез под одеяло, Сун Лань сунул одну руку ему под затылок, а второй аккуратно ухватил за плечо, наклонился ниже, так что они почти соприкоснулись телами, и с осторожным усилием вытянул наружу. — Да, Лань Сычжуй, он конечно сможет поесть, — уверенно сказал даочжан, чувствуя себя крайне странно. Как будто в него внезапно вселился дух заботы Сюэ Яна, потому что никогда такой суетливой заботы, как у этого мерзавца, Сун Лань не видел. Нужно хотя бы оставаться серьезным, что, кажется, получалось, и даже когда Цзинъи схватил его за колено, даочжан и бровью не повел. – У тебя целая куча работы, — согласился он, глядя на руки юноши, которые по-прежнему выглядели плохо. — И у меня, и у Сычжуя. Я вот вижу, тебе уже легче. Помнишь правило? Не пренебрегать трапезой, а мы непозволительно сильно задержались с завтраком. Поэтому, — Сун Лань взял ложку и первым отправил в рот кашу, взял другую, поднес ко рту Цзинъи, проглотил свою и облизал губы. — Давай так, мы вместе сходим к кроликам, вместе сходим к карпам. Сун Лань ловко отправил ему в рот кашу, ободряюще улыбнулся и внимательно смотрел, пока не убедился, что Цзинъи проглотил еду. — Теперь невкусные лекарства, уж извини, — Сун Лань так сосредоточился на этом, будто цель накормить адептов и дать им лекарства была вообще самой главной. Он перестал думать о том, как все это странно, вообще думать о постороннем перестал, развернул одну пилюлю и отдал Сычжую, вторую поднес к губам Цзинъи и ловко протолкнул в рот, не отнимая пальцев пару мгновений, а потом дал запить водой. Все это – сидя близко, прижавшись бедром, почти в обнимку, потому что отпустить нельзя – опять заползет под одеяло и будет там бояться. Все правильно. Им надо поспать, тогда станет гораздо легче… — Я никуда не уйду, — тихо повторил Сун Лань, терпеливо поддерживая и не отнимая чашку от губ, пока Цзинъи не напьется. Ох… небо, только бы дождаться, когда они уснут! *** — Хорошо, — слабо выдыхал Цзинъи, всё порываясь придвинуться ближе, когда становилось холодно. Он даже не подозревал, до какой степени вымотался. У него не было времени подумать трезвыми мозгами и осознать, что произошло. А даочжан Сун Лань не отнимал у него руку, и от этого с одной стороны было так хорошо, что измученное сердце радостно захлёбывалось, а с другой — очень странно, как будто он или спит, или умирает и у него припадок предсмертного бреда. Даочжан называл его по имени, просто по имени. Наклонялся над ним так низко, обнимал. Цзинъи точно знал, что это он обнимает. Может всё действительно вот настолько плохо и он умирает? Нет, не может быть. Без пяти минут покойников не кормят… Даочжан Сун Лань так уверенно говорил, что он сможет поесть, вытащил его из-под одеяла — вовремя, ему снова стало жарко, что хоть раздевайся. — Вместе, — согласился Цзинъи. — Я покажу всё. Он старательно пытался глотать. Хорошо, что это легко глотается. Не отрываясь смотрел на губы Сун Ланя, как он ест, как по ним проводит кончик языка. Есть вприглядку оказалось в разы вкуснее, хотя и очень тяжело, как будто он выполнял сложную работу, от которой ни в коем случае нельзя увиливать. Цзинъи послушно приоткрыл рот, снял кончиком языка пилюлю с пальцев, стараясь деликатно не смущать даочжана влажными прикосновениями языка. Он покраснел весь, от пальцев ног до макушки, но может это потому что жар. Сычжуй понятливо проглотил пилюлю, запил, и очень дисциплинированно лёг в постель. Ему точно не требовались пояснения. Если не спать всю ночь и пытаться работать в разобранном состоянии, то потом придётся больше чинить, чем радоваться сделанному. И потом, их тут всего трое, а если учитывать, что двое из жителей Байсюэ младшие адепты, то можно сказать, что их и того меньше, чем три человека. К восстановлению сил нужно относиться так же старательно, как к любой другой работе. — Даочжан Сун Лань, — Цзинъи обессилено лёг обратно, с трудом держал глаза открытыми, и с каждой минутой это было всё сложнее и сложнее. — Даочжан… Он заснул сразу, как только сумел переплести его пальцы со своими, как будто это было последней задачей на сегодня. Только через сомкнутые мокрые ресницы так и не выбрались слёзы, остались выжигать глаза под веками. *** — Покажешь, — согласился Сун Лань уже совсем из последних сил. Он ждал молча, просто помогая, потом накрыл Цзинъи одеялом, оставив руки сверху, чтобы не царапал тканью, положил поудобнее голову, потом проверил Сычжуя, взял чашку и одним глотком выпил остывший чай. Терпение вознаградилось болью. Ныла спина, шея, ноги, руки... Но Сун Лань заставил себя посидеть еще немного, зная, что сон еще не крепкий, и сейчас может присниться что-то страшное, а бояться мальчикам даже во сне нельзя. И только когда дыхание обоих стало ровным, даочжан тяжело поднялся, открыл ставни, чтобы впустить в комнату чистый воздух и вышел за дверь. Какое-то время он просто стоял, привалившись к стене, и дышал, пока не стало легче. В голове мысли толпились и мешали одна другой, и чтобы хоть немного их разогнать, Сун Лань пошел во двор, посмотрел на последствия ночного кошмара. Штукатурку надо смести, да и все. В алтарном зале он поднял резную стойку и сложил туда знамена и мечи, постоял немного, потом нашел тот, которым дрался, во дворе, видимо уронил уже когда Цзинъи тащил его к стене. На этом уборку завершил, вспомнил про гуцинь, хотел было сходить за ним, но уже у ворот остановился. Нет. Выйти за пределы храма, оставить в нем Ланей он просто не смог. Сун Лань даже не чувствовал, он знал, что этой ночью перешагнул границу, когда поднял меч против Чэнь Бо, что теперь все по-другому... он потер грудь и не стал смотреть на след. И так понятно, что темная сила словно корни пустила в нем, от этого пробирал озноб и даочжан старался не думать, потому что бояться сейчас никак нельзя. Он опять согрел воды, умылся и привел себя в порядок прямо в кухне, взял ведро чистой воды, миску, полотенца, заварил травы, в которые щедро добавил череду, и со всем этим вернулся в комнату к адептам. Они спали, Сычжуй дышал ровнее, а Цзинъи снова сдернул одеяло и сейчас мерз. Рубашка на нем промокла, Сун Лань осторожно снял ее, стараясь не касаться раненых рук, намочил полотенце и обтер юноше плечи и грудь, подул, остужая кожу, закрыл глаза, когда увидел, как она покрывается мурашками, и снова укрыл одеялом. Клонило в сон. Сун Лань достал пилюлю, но совсем не такую, наоборот, чтобы не спать. Он боялся уснуть и не заметить закат, не успеть запереть ставни и дверь. Сходил к себе, принес матрас и одеяло, кинул прямо на пол, снова ушел, на этот раз забрал из библиотеки историю храма, а из покоев патриарха — «Записи Байсюэ...», просто чувствовал, что времени мало, нужно искать, и казалось самым правильным искать именно в здешних книгах. Вода стала приятно-прохладной, Сун Лань вылил в нее отвар. Стоя на коленях перед Цзинъи, даочжан бережно отмывал кровь с пальцев, обрабатывал раны до тех пор, пока они не стали чистыми, долго ждал, пока кожа подсохнет, и только после медленно втирал мазь. Руки Цзинъи он, наверное, на всю жизнь запомнит... Все это заняло так много времени, даочжан ощущал себя так, будто он во сне, хотя разум оставался очень ясным. Он смотрел на Цзинъи и думал, что адептам нужно уйти домой. Не потому, что он их хочет прогнать, не потому, что Цзинъи нарушил запрет, нет. Здесь опасно. Как он вообще допустил их сюда? Как самонадеянно решил, что сможет скрыть правду? Только подверг опасности, своими же руками, неразумным решением! Нет, здесь никому нельзя находиться, пока он не придумает, как справиться с проблемой. Поэтому когда мальчики наберутся сил, он отправит их домой. Сычжуй, конечно, все расскажет, это точно. Он виделся Сун Ланю настолько честным, что просто не сможет скрывать все из очень правильных побуждений — чтобы помочь. Ну что ж, значит к нему будут вопросы, значит придется помощь не принять. Даочжан вздохнул, сел на матрас, прислонившись к стене, и открыл книгу. Чтение помогало плохо. Вместо смысла он все время видел себя в этом утре, со всеми своими сомнениями, с каким-то немыслимым количеством прикосновений, с открытием этой кошмарной отметины, со страхом и слезами Цзинъи и упорной храбростью Сычжуя, которая вызывала восхищение и только укрепила даочжана в мысли, что это преступление — подвергать адептов смертельному риску. Но он упорно читал, пока наконец смысл написанного не победил всю эту ужасную кучу мыслей. *** Сычжуй проснулся через несколько часов и лежал неподвижно, краем глаза наблюдая за даочжаном Сун Ланем. Тот полностью погрузился в книгу, сидел неподвижно. Цзинъи мирно спал — отсюда было видно, что у него чисто вымыты руки, обработаны лекарственным снадобьем. Ему ужасно хотелось задать даочжану множество вопросов, но почему-то казалось, что сейчас не стоит. Ещё ничего не закончилось. Впереди ночь, и это точно будет испытание. Он медленно сел, поправил налобную ленту, пригладил волосы. Судя по положению солнца, уже давно перевалило за полдень — он проспал обед. Хорош дежурный по кухне. Сычжуй вышел на цыпочках, только обменявшись взглядами с даочжаном. Мимолётно потрогал лоб Цзинъи, удовлетворённо кивнул. Он добросовестно сходил и покормил кроликов и карпов, чтобы друг не беспокоился. Сварил суп. Принёс из-за ворот обломки гуциня и сложил в уголке комнаты. Всё-таки это оружие, гуцинь заслужил почтительное обращение, а не просто остаться валяться на земле грудой деревяшек. Вообще при достаточной степени упорства его можно починить. Не настолько страшно всё было — заменить деки, поставить новые колки… ладно, восстановлению не подлежит, это пришлось признать. — Даочжан Сун Лань, — шёпотом спросил Сычжуй, когда Сун Лань отвлёкся от книги. — Что вы собираетесь делать? Он тоже был занят делом — готовил свой гуцинь к возможным ночным неприятностям, перетянул струны, тщательно осмотрел все поверхности, притёр колки. — Если вы хотите отослать нас… Я понимаю. Просто Цзинъи, — он вздохнул, глядя на спящего друга. — Я постараюсь объяснить ему, что это не изгнание. Сычжуй не верил, что это получится. Цзинъи не поверит, или он очень плохо знал своего друга. *** Лань Сычжуй проснулся, он выглядел значительно лучше, спокойнее, и Сун Лань не стал его останавливать. Дела помогут разойтись и прогнать страхи, хотя бы немного. Он благодарно улыбнулся мальчику, когда увидел несчастный погибший инструмент и положил книгу на колени. — Найду решение, — ответил даочжан тихо и поднялся. Он нисколько не сомневался в силе своих заклинаний, пожалуй, это было едва ли не единственным, в чем он не сомневался, но юноша прав, лучше подготовиться. Поэтому Сун Лань сходил за Фусюэ и вернулся, опустился на колени рядом с Цзинъи, осторожно коснулся лба, потом бьющейся на шее жилки. Определенно, юноше было легче и очень хорошо, что он все еще спит. — Да, хочу, — не стал скрывать Сун Лань. Он снова сел на место и внимательно посмотрел на Сычжуя, — Нет, не хочу, но… это опасно. Я поступил неправильно, когда решил, что смогу с этим справиться, оставил вас. И прошу за это прощения. Он посмотрел на Цзинъи и покачал головой. — Ты очень храбрый, Лань Сычжуй. И очень хороший друг. Я постараюсь сам объяснить ему, но если не получится… Вот именно сейчас захотелось ничего не объяснять, передумать, не говорить. Придумать что-нибудь, чтобы они остались, но это мимолетное желание даочжан тут же решительно задавил. Нельзя. Это слишком опасно. *** — Лань Цзинъи… он очень мало рассказал о том, что было ночью, — Сычжуй закончил с гуцинем, придирчиво наводил порядок в комнате. Порядок — основа спокойствия, если вокруг хаос, то хаос постепенно проникает в душу, разрушает защиту, подтачивает уверенность в себе. Поэтому под рукой должно быть всё необходимое, но чтобы ни одна вещь не мешала. Это немного помогало не краснеть от самого зрелища, как даочжан Сун Лань, стоя на коленях, трогает этого по уши влюблённого придурка. Если бы Цзинъи мог сейчас это видеть, совсем сошёл бы с ума. — Когда он так мало говорит, это… — он покачал головой, поймал себя на том, что поглядывает в окно и тревожно следит за солнцем. — Даочжан. Пока не стемнело. Может стоит просто выйти сейчас наружу, запереть ворота и отправиться за помощью в Гусу? Неужели вы обязательно должны находиться внутри Байсюэ каждую ночь, если эти ночи даются настолько дорого? Мы вернёмся в Облачные Глубины… — Я не вернусь, — Цзинъи даже глаза не открыл, не пошевелился. Он не мог выбраться из сна, хотя очень старался. — Я ухожу из Гусу. Буду младшим адептом Байсюэ. Сычжуй оставил в покое одеяло, которое пытался выровнять в невероятный идеал, осторожно потрогал лоб Цзинъи, проверил пульс, тяжело вздохнул и прикрыл глаза ладонью. Что за упрямство неисчерпаемое. Спит, и всё равно мелет вздор. *** — Обязательно, — Сун Лань ответил довольно резко и замолчал, глядя на книгу у себя на коленях. Он вздохнул и попробовал объяснить: — Я не могу уйти. Объяснения не вышло, потому что Сун Лань вдруг осознал, что его нет. Это не осознанное желание непременно остаться, не следование какой-то ясной причине, нет — это совершенно необъяснимое ощущение, что не может и все. — Вы вернетесь, это правильно. Когда я пойму, что вы можете, потому что сейчас, конечно, нет, вам нужен отдых. Он вздрогнул, услышав Цзинъи и посмотрел на него долго, пока не убедился, что это во сне. «Младший адепт Байсюэ», ну-ну. Мальчишка. Но Сун Лань никак не стал это комментировать и даже не посмотрел на Сычжуя, отчего-то вдруг смутившись. Он встал и один за другим проверил все заклятия, каждый невидимый рисунок поочередно загорался сложным плетением, каждый знак. Даочжан вышел наружу и так же проверил внешние. Безупречно. — Мои барьеры надежны, не бойся, — он устало улыбнулся Сычжую и вернулся на место. Завтра с его лекарствами и сном им станет лучше, они смогут уйти домой. А он извинится перед Лань Сичэнем, потому что это, конечно, было недопустимо — так рисковать. *** Сычжуй с сомнением покосился на даочжана. Конечно, он старший, ему виднее, и вроде всё правильно, но… но это не выдерживало никакой критики. А спорить с ним как-то невежливо и неправильно. С наставниками не спорят, их нужно внимательно слушать, впитывая мудрость. Тогда почему с ним так отчаянно хочется поспорить? Он сходил на кухню, грустно погладил невостребованный сегодня колокол. Принёс в комнату и еду, и посуду, и воды, и запас чая, и маленькую переносную жаровню. Виновато поклонился даочжану и пояснил: — Я не могу избавиться от ощущения, что солнце может нырнуть за горизонт в любой момент, или… или начнётся солнечное затмение. По коже поползли холодные мурашки. Ему даже дурно стало, когда представил на миг, что они могли заниматься своими повседневными делами — каким-то ремонтом, бытовыми мелочами… безоружные. И в этот момент солнце заслоняет чёрный диск, а вокруг тут же появляется плотная толпа мстительных духов. — Только затмения не хватало, даочжан. А когда нам предсказали следующее затмение солнца? Он честно попытался вспомнить. Присел на край кровати, потёр лицо ладонями, чтобы не было таким бледным. Не мог вспомнить, и спросить не у кого, и не проверишь, и не уточнишь прямо сейчас. Зато Цзинъи сел сразу, как только закатилось солнце. Сел, схватился рукой за грудь, вскочил, и пока не проверил, что двери и окно не открываются, не успокоился. Постоял растеряно, поджимая пальцы босых ног, и тихо попросил: — А есть попить? Очень пить хочется. Он еле слышно шептал. Ощущение, что за стенами комнаты плотным строем стоят призраки, не оставляло его. Оно появилось сразу, как только угас последний луч солнца. *** Сун Лань перевернул очередную страницу, в очередной раз заключив, что и она ничего не дала. — Нужно проверить, — спокойно ответил он, но на самом деле внутри тут же скрутилось неприятное чувство, что он снова что-то упустил. Затмение предсказывали, он об этом слышал в Облачных Глубинах, и в Байсюэ тоже были свои записи, вот только велись ли они настолько вперед, даочжан, конечно, сказать не мог. Кстати в библиотеке он их точно не нашел. — Не переживай, точно не в ближайшие дни. Сун Лань чувствовал, как одно за другим начали срабатывать его заклятия, как талисманы активировали барьер, надежно запечатывая комнату, но все равно едва удержался от того, чтобы не положить Фусюэ поудобнее и поближе, рука дернулась, но даочжан заставил себя сидеть как сидел. Схватишься за меч – и всё, на уверенности, в которой он заверил Сычжуя, можно поставить крест. Но все равно Сун Лань вздрогнул, когда вскочил Цзинъи. Мальчишка кинулся к окну, и даочжан безотчетно потянулся следом, но остался стоять на коленях, глядя, как он проверяет дверь и окна. — Цзинъи, — позвал Сун Лань. Тот растерянно смотрел. — Цзинъи… — даочжан взял его за руку, чтобы он отвлекся от своих мыслей, и потянул к себе, усадил рядом на матрас и посмотрел на Сычжуя. Тот кивнул и подал чашку воды, а Сун Лань смотрел, как мальчик пьет, готовый чуть ли не ловить эту чашку. Кошмар. Это пугало и выбивало из равновесия, которое и так с трудом было достигнуто хоть в каком-то виде. Можно привести Ланей в физический порядок, но этот страх… особенно у Цзинъи. От его шепота мороз по коже. — Не бойся, — сказал даочжан и положил ему руку на плечо, потом посмотрел на Сычжуя. Тот отлично справлялся со страхом благодаря всяким делам – прекрасный способ. Приведи в порядок внешнее и это поможет внутреннему стремиться к целостности. Чем занять Цзинъи? *** Цзинъи не находил себе места, и горячая благодарность затопила его с головой, когда даочжан взял эту сложную миссию на себя — сам нашёл ему место. Рядом с собой. Бояться всего — очень сложно. Страх лишает возможности мыслить. Цзинъи испугался даже того, что Сун Лань стоит на коленях, он действительно не понял, почему вдруг, почему практически перед ним, почему на матрасе, почему вода, почему куда-то делся день… Но прохладная вода помогла, а горячая рука на плече помогла ещё лучше. Он медленно нанизывал самые простые факты, едва не загибая пальцы: всё страшное сейчас снаружи, заклинания сработали безупречно, сюда никто не сможет проникнуть, Сычжуй вот, даочжан Сун Лань здесь… Цзинъи проверил, это не иллюзия, он настоящий… жар практически прошёл, оставив ощущение общей разбитости. И отвратительное ощущение, что он всех подвёл, и что так перепугался — тоже осталось. Трус… — Даочжан Сун Лань, — по-прежнему шёпотом проговорил Цзинъи, вдохнул резко, пытаясь наскрести на дне души хоть немного мужества, судорожно хрустнул пальцами, как будто пытался их переломать. — Это из-за меня? Он понятия не имел, что всё это нашествие мёртвых началось до него. Нужно было понять, что происходит. — Они… страдают? Им плохо. Сычжуй, одолжи мне гуцинь? Я должен играть «Покой». *** Зачем же пальцами хрустеть?! Руки ведь стали заживать! Сун Лань дернулся и коснулся рук Цзинъи, мягко пресекая это безответственное поведение. И завис, услышав вопрос, с серьезным недоумением посмотрел на юношу. — Из-за тебя? Конечно, нет! Что за глупости? Сун Лань отнял наконец руку, взял его за запястья и аккуратно положил ладони Цзинъи на колени, строго посмотрел: — Тебе нельзя играть. Лань Сычжуй, дай чистую рубашку. Как это делается? Лента еще... Но даочжан решил, что справится. — Я помогу, руки надо беречь. Он стал аккуратно одевать, не задев лобную ленту. Высвободил длинные волосы, сунул руку в рукав и через него взял Цзинъи за запястье, аккуратно расправляя ткань, чтобы не задеть кожу. Получилось, так что со второй рукой Сун Лань проделал это увереннее и быстрее. — Я думал, что страдают, наверняка страдают. Но они мертвы. «Покой» тут не поможет, только если ненадолго, как тогда. Лань Сычжуй дал нам с тобой время уйти за двери, хорошая была идея. Он улыбнулся, расправляя рубашку на спине, одернул спереди и вернул руки Цзинъи на колени, сам сел рядом. Даочжан внимательно смотрел, хотел понять, не отступает ли страх, не стало ли мальчику спокойнее, глянул на Сычжуя вопросительно — как он считает? Но было и другое. Сун Лань чувствовал, что Чэнь Бо где-то есть. Может, стоит у треножника, как обычно, а призраки адептов — стражей по стене, может, ищет его... Но сейчас даочжану никак нельзя было показать, что чувствует, чтобы не напугать мальчишек. В груди кольнуло холодом, не сильно, но неприятно. — Вы оба очень храбрые. Ты знаешь, Цзинъи, какой у тебя сильный удар? — Даочжан улыбнулся. — Лань Сычжуй, ты бы это видел, я боялся под него случайно попасть. А твоя музыка была слышна даже за стеной, очень красиво. Сун Лань понял, что совершенно не умеет похвалить нормально. Вышло как-то криво, хотя на самом деле он и правда мог только восхищаться тем, как смело вели себя оба адепта Облачных Глубин. *** Неубедительно. Цзинъи только тяжело вздохнул. Он несколько раз набирал воздуха в грудь, чтобы извиниться, но даочжан как взял его за руки… такое ощущение, что за язык взял, и теперь очень сложно подобрать слова. Только после слов о рубашке понял, что стоит в одних штанах, неловко повёл голыми плечами. — А-Юань, зачем ты меня раздел? Мы же… здесь же… — он только вспыхнул и едва не загорелся от смущения, потому что по лицу Сычжуя сразу стало понятно — не он раздевал. Кто раздевал, тот сейчас и одевает. Лучше бы он запомнил процесс раздевания, честное слово. Но вот именно этого он не помнил. Откровенно говоря, в памяти царила дикая мешанина всего, и он покорно позволил себя одевать. Старался даже не шуршать тканью. — «Покой» играют как раз для мёртвых, когда им плохо до состояния ярости, — пояснил Сычжуй. — Давай я лучше сыграю другое, а даочжан Сун Лань прав, тебе какое-то время лучше не трогать пальцами струны, тогда руки быстрее выздоровеют. Лань Сычжуй очень тихо играл «Очищение сердца», рассудив, что пусть он и сочувствует мёртвым, но их поддерживает пламя ярости, и они как-нибудь потерпят ещё ночь-другую. А рядом с ним мучается от страха и от безответной любви его друг, да и объекту его полыхнувшей привязанности нелегко. И самому не по себе. «Очищение сердца» должно помочь уравновеситься, успокоиться, это как медитация, только для неё не нужно делать над собой усилие и самостоятельно усмирять смятение. Цзинъи смирно сидел там, куда его усадил даочжан, очень близко к нему, но при этом не прикасаясь. Он слушал гуцинь, в глазах заблестели слёзы, когда увидел на столе обломки. Но не встал, потому что разревелся бы прямо в мешанину оборванных струн и треснутого лакированного дерева. На похвалу даочжана он только с признательностью покачал головой. — Я струсил. Вы бы знали, как я струсил позорно, до сих пор стыдно. И до сих пор страшно, потому что… Он прислушался, приподнялся и прижал указательный палец к губам. Гуцинь стих, и стало слышно, как снаружи нечто невидимое царапает дверь, стены, ставни. Звук был очень слабый, бессильный, но наверное именно так звучит множество призрачных ногтей, раз за разом проводящих по твёрдой поверхности с максимальным нажимом, на который способен дух. — Вот поэтому, — Цзинъи обречённо улыбнулся бледными губами. — Потому что я не знаю как им помочь. Но ведь именно этому и учат заклинателей. Я должен это знать, но… мы не имеем права бросать их. Даочжан… Бледная улыбка неожиданно расцвела упрямством и вспыхнула румянцем. — Даочжан Сун Лань. Вы ведь понимаете, что они заблуждаются, правда? Они думают, что получив вас, станут счастливее. Поэтому так стараются вас добыть. Но они не станут. Напротив… я уверен, что получив вас, они выйдут отсюда. И пойдут убивать. *** Музыка помогала. Знал бы Лань Сычжуй, как она помогала! Тихая назойливая боль внутри утихала, и Сун Лань вздохнул так, словно вышел на свежий воздух. Он посмотрел на Цзинъи и очень хотел отвернуться, потому что на самом деле испугался тогда сам настолько, что до сих пор тошнило от одного воспоминания. С языка чуть не сорвалось «Мне тоже страшно...», но юноша так напрягся, что даочжан невольно прислушался вместе с ним. Они вокруг, повсюду... пальцы сжались в кулак, Сун Лань спохватился и убрал руку за спину, словно спина затекла, и он просто хотел поменять позу, а Цзинъи говорил странные вещи. Ровно то, что Сун Лань сам хотел — помочь этим душам найти покой. Он словно озвучил его собственные опасения — «я не знаю». И я не знаю! — хотелось сказать, но даочжан молчал. Как Цзинъи себе это представляет? Не знаю как — и бросится в это «не знаю»?! Какой смысл? Заклинателей учат, но Сун Лань же чувствовал, эти призраки берут силу прямо здесь, и она неисчерпаема! Мальчишка как будто сам с ними накануне не дрался и не видел, что их даже просто оттолкнуть сложно! И не пришлось бы, не появись он там. Страх и злость снова влезли в сердце, след на груди снова заныл холодом. Да, они хотят получить, хотят, а он не знает, что с этим делать. Знает только, и то неизвестно откуда, что времени меньше... — Я и не бросаю их, — глухо ответил он, — Это призраки моего наставника и людей, которых я знал. Я найду способ дать им покой. И они не получат меня, — он закончил эту фразу упрямо и четко, именно так, как сказал бы человек, который ни в чем не уверен, но хочет, чтобы это было так. И не хочет обсуждать. — Я не первый день с ними встречаюсь, каждый день, Цзинъи. И до сих пор они меня никуда не забрали, зачем я им? Им нужно дать покой. Это лишь вопрос времени. Это... «Это не ваше дело». — Это то, что нужно сделать мне. А потом вы вернетесь, если захотите. *** Сычжуй покачал головой и снова начал играть «Очищение сердца». Они уже услышали, что снаружи творится ужас, настоящий тихий ужас. Но это не повод, чтобы впадать в состояние истерики, и пока можно медленно расширять спокойствие в этой маленькой комнате, он будет это делать. Цзинъи внимательно слушал музыку, ещё внимательнее слушал даочжана. Вот верно говорят — если тебе страшно, начни спасать кого-то другого, и тебе станет некогда бояться. — И они не получат тебя, — тихо выдохнул Цзинъи практически в тональность к звучащей музыке. Он сидел рядом с даочжаном, благонравно уложил руки на колени, внимательно рассматривал свои пальцы, так заботливо отмытые, ухоженные, смазанные лекарственным составом. Они почти не болели… почти. — Даочжан Сун Лань, — позвал он шёпотом и придвинулся ближе. — Вы… не спали. Я ведь вижу. Вы не спите уже сутки. Ложитесь на мою кровать и поспите. Нельзя пренебрегать сном, тем более что уж сейчас вы можете быть совершенно уверены, что все в безопасности, — Цзинъи умоляюще тронул его руку кончиками пальцев, шершавыми, больно самому. — Пожалуйста. Я вас очень прошу. *** Сун Лань кивнул, что да, не получат. Музыка снова дала возможность вдохнуть, но совершенно не меняла его решения. Он задержал взгляд на прикосновении Цзинъи, от него почему-то становилось тепло, как от музыки, хотелось обнять, обнять невозможно надо, Сун Лань вдруг понял, как это ему сейчас необходимо. — Я все равно не смогу спать, принял снадобье. Мне просто нужно дочитать, — он отодвинулся, оперся спиной на стену и взялся за книгу, вторая лежала рядом. — Не волнуйся, я высплюсь еще. Он ощущал себя в тюрьме. И выйти нельзя, и оставаться трудно. Хотелось побыть одному, но это невозможно. Вот Сяо Синчэнь сейчас точно придумал бы, как быть, но его нет, и хорошо... Сун Лань вздохнул, закрыл лицо ладонью и потер глаза. Скорей бы рассвет. *** Даочжан отодвинулся от него, и Цзинъи очень постарался не скиснуть ещё больше. Нельзя быть таким навязчивым, а то Сун Лань будет от него отодвигаться раз за разом, сначала по матрасу, потом слезет на пол, и в результате уже он проломит стену, лишь бы спастись от него. В конце концов, Цзинъи просто какое-то время неподвижно сидел на месте, слушая Сычжуя, потом поднялся и всё-таки рискнул потрогать остатки своего гуциня. Горло сжалось от дикого желания разрыдаться. Пожалуй, если он так и будет тут лежать, ему постоянно будет хотеться плакать. Он осторожно освободил струны, безмолвно просил прощения у гуциня, гладил его. Завернул обломки в свою рубашку и спрятал в мешочек. Струны убрал под подушку. Вот от струн он не мог отказаться, с ними было спокойнее. В крайнем случае, одни только струны могли обеспечить хоть какой-то шанс. Освободив стол, Цзинъи просто уставился в книгу. Всего через несколько страниц он перестал притворяться, что может что-то понять, и просто смотрел куда-то между иероглифами, оцепеневший и застывший. Это было чем-то похоже на медитацию, и Сычжуй очень помогал — играл хоть и с перерывами, но так проникновенно, что в груди поселилось слабое тепло. Цзинъи постоянно хотел поднять голову и посмотреть на Сун Ланя, но напоминал себе про навязчивость и только пристальнее вглядывался в просторную белизну пространства между иероглифами. Это была очень неправильная ночь, и ближе к рассвету Цзинъи почувствовал себя вымотанным. Зато можно было, наконец, отнять гуцинь у Сычжуя, покормить его и уложить спать. Он не играл, просто положил пальцы на струны и сосредоточенно грустил до рассвета. *** Читалось плохо. Сун Лань смотрел в текст и половину просто не видел, да и ощущение, что это бесполезно, крепло с каждой страницей. Зачем он ищет в истории? Ведь проблема в настоящем и возникла она совсем недавно. На что он рассчитывает? Что кто-то из патриархов Байсюэ уже сталкивался с армией призраков, рожденных в этих стенах? Да об этом знал бы каждый ученик! Подобное уж точно не то что записали бы, об этом бы рассказывали, потому что если у кого-то была сила, способная одолеть духов такого уровня, уж точно его имя было бы не то что в книгах, а на почетном месте в алтарном зале. Как ему это раньше в голову не пришло?! Даочжан захлопнул книгу и посмотрел на Сычжуя, извиняясь за эту несдержанность. Потер глаза, переносицу... Посмотрел на Цзинъи. Эта скорбная поза, наклон головы, видно было, что как и он сам, юноша далек от того, что видит на страницах. Ничего, завтра им уже можно будет уходить. От этой мысли внутри мерзко скрежетало, как будто она подтачивала сердце. Всего три дня, разве можно было успеть привыкнуть к двум мальчишкам? К тому, что есть какие-то правила, очередность, что у Цзинъи вон подопечные? Два карпа, два кролика и два человека... Сун Лань грустно усмехнулся и взялся за «Записи Байсюэ», сразу открыв главу, написанную Чэнь Бо. Не читалось, хоть ты тресни! Сун Лань время от времени бросал взгляды на Цзинъи, как будто ждал, что вот сейчас у него выражение лица изменится или он что-то скажет. Три дня. Итог — он подверг Лань Цзинъи опасности, мальчишка был вынужден его вытаскивать за стену, у него самого в груди метка и полное непонимание, что делать, плюс разбитый гуцинь ... потрясающе! Хуже просто представить невозможно! А Цзинъи так скорбно сидел, касаясь пальцами струн, что Сун Лань уже решил, что первое, что надо сделать, — найти мальчику инструмент... надо и правда завтра посмотреть в сокровищнице, наверняка среди подарков есть. Рассвет даочжан почувствовал. Первый барьер стал сходить с первым же лучом, и он только ждал, когда можно будет выйти. — Цзинъи, — тихо позвал Сун Лань, подошел и мягко положил руку ему на плечо. — Утро. Хочешь навестить своих подопечных? Только сначала я выйду. А Лань Сычжуй пусть отдыхает.