Затмение

Сюэ Ян отсыпался впрок. Ну просто там бесполезно было пытаться запасти сон, это такая штука подлая, что в мешок не насыплешь и в кладовку не спрячешь, а жаль. И он тоже ужасно хотел домой. У него впервые в жизни появился дом, в который хочется вернуться, а не как улитка, которая таскает всё с собой. Хотя вот так по совести — если у него в руках Сяо Синчэнь, это и есть дом. И хотя даочжан не договорил, он понимал, что именно «только». Всё очень просто — они ещё не закончили то, зачем мчались сюда через всю Поднебесную без сна и отдыха. Душа Сун Ланя всё ещё была с трещиной, и чем это могло обернуться — только гадать. С другой стороны, они и знать не знали, что тут фестиваль призраков в самом разгаре. Ну хоть одной проблемой меньше. А сейчас, когда проснулся с ощущением, что дрых всю ночь, Сюэ Ян мог сколько угодно укутывать свою восхитительно святую сволочь в обновлённый поток алой силы, такой горячей и родной, превращающей всё в чистое счастье. От этого у даочжана лицо становилось не таким бледным. Его не хотелось будить, и Сюэ Ян не будил. Но и встать, оставив Сяо Синчэня внезапно проснуться в одиночестве — нет уж, хватит ему волнений. Поэтому Сюэ Ян просто валялся рядом, смотрел как он спит, увлечённо пересчитывал сонно подрагивающие ресницы, время от времени трогал его — руками, губами, кончиком языка, как будто всё время пытался доказать самому себе, что вот этот чудесный чокнутый даос — это его собственный даос. И его нужно привязать к кровати, только не к этой, и не здесь. Утро оказалось теплым и мягким, как дома. Сяо Синчэнь проснулся, потому что почувствовал взгляд, но сделал вид, что спит, очень убедительно сделал, и собирал награду прикосновениями и поцелуями, наслаждаясь своим маленьким обманом. И потом «сонно» потянулся, обвивая руками, притягивая к себе, и улыбнулся. — Ты меня разбудил. Плечо болело, но терпимо, Сюэ Ян так хорошо лечил его, что все почти прошло. Сяо Синчэнь прижался теснее, прикусил его за подбородок и подставил губы для поцелуя, намереваясь не отпускать Сюэ Яна еще хотя бы немного. Утро же не убежит никуда? *** — Разбудил, да? Ох… быстрее засыпай обратно, я пока буду тебе сниться, — Сюэ Ян тут же счастливо прилип к своему даочжану, жадно целовал мягкие губы, навалился сверху, довольно щурился. Даже не думал скрывать, что эта длинная утренняя ласка требует продолжения. — Ещё укуси, — Сюэ Ян нахально подставил шею, пока наглые руки лезли гладить и ласкать стройное тело. — Сяо Синчэнь… ох, знаешь чего я сейчас хочу? Ты никогда не догадаешься. Хотя ты такой умный. Это был не намёк, а бесстыдное требование срочно обнажиться и отдаться. Тем более что снимать не так много, идти никуда не надо. — Тебе даже не придётся ничего делать, ты раненый, тебе надлежит только лежать и наслаждаться, пока я буду совершенно бессовестным. *** Легкий дразнящий укус, еще один совсем рядом, и Сяо Синчэнь здоровой рукой оттянул за волосы голову Сюэ Яну, заставляя подставиться еще сильнее. Он укусил, трогая кончиком языка кожу, впиваясь зубами, пока боль не отдалась в нем самом, усиливая нахлынувшее возбуждение. — Не догадаюсь, — Синчэнь горячо зализал укушенное место, целовал нежно, и недовольно выговаривал: — Я совсем раненый. Очень. Такой раненый, смотри, — Он заставил Сюэ Яна отстраниться, показывая шею и острые ключицы, — А ты мучаешь меня загадками. — Хитрый взгляд из-под ресниц, Синчэнь расстроенно вздохнул, — И делать ничего нельзя... совсем, да? — Ну подумай сам, — вкрадчиво прошептал Сюэ Ян самым злодейским голосом, на какой был только способен, и при этом покорно подставлял шею и бесстыдно млел от этих сладких укусов. — Ты ведь ранен, так ранен. Ты в руках ужасного чудовища, совершенно беззащитный. Что же тебе делать можно, кроме как пребывать в ужасе? Но на самом деле тебе можно всё, что пожелаешь. Он сам сжал зубы на его шее, зарычал, сжимал зубы короткими рывками, как дикий зверь, норовящий перегрызть горло, вот только именно перегрызать горло он не собирался. Вместо этого широко и мокро лизнул шею от ямки между ключицами до подбородка. — Тебе можно стонать, кричать, если пожелаешь — можешь сыпать проклятьями и угрозами. Но если ты потревожишь раненое плечо, я тебя накажу сильным шлепком, чтобы красный след от ладони остался прямо вот тут, — Сюэ Ян обласкал пальцами, подсунув руку под задницу. — Поэтому двигаться буду я. А ты, как воспитанная жертва, будешь наслаждаться. Вот так. Кто-то в постели должен быть главным. Командовать. Тиранить и всячески угнетать. И Сюэ Ян, как угнетающий элемент, с удовольствием ласкал своего даочжана ртом. *** — Ты очень хитрый. Сяо Синчэнь тихо застонал, он так и не убрал руку, стягивал Сюэ Яну волосы, потом ласкал кончиками пальцев и снова тянул, следуя за его движением вниз. — Все разрешил и ничего не разрешил... Ночь моя... разве ты забыл? — он чуть приподнялся, глядя на то, как Сюэ Ян ласкает его, как подрагивает возбужденная плоть, напрягается живот, — Я воспитанная жертва, — Сяо Синчэнь как будто смиренно согласился, — Но воспитанная тобой. Он ласково улыбнулся, снова ухватил за волосы, фиксируя нежно и крепко, и чуть двинулся бедрами вверх, навстречу Сюэ Яну. Его самое прекрасное чудовище, самое опасное и нежное, жестокое и любящее. От этого кружилась голова, Синчэнь застонал и прикусил губу, снова вторгаясь в горячий рот, и опять — с каждым движением сильнее. Раненое плечо от этого не тревожилось совсем, но даже если б и да, Сяо Синчэнь с готовностью принял бы обещанное наказание. Но только он его совсем, ни капельки не заслужил, и был очень послушной жертвой, которая наслаждалась, как велено, с нежной улыбкой глядя на своего тирана. *** Что за ужасная жертва? Задаёт риторические вопросы, при этом прекрасно зная за своим чудовищем страсть пространно отвечать даже на самые риторические, и вот прямо сейчас, когда рот занят, и он совершенно точно знает чем именно!!! Сяо Синчэнь был прекрасен всегда, очень хорош в битве, он умел очаровательно задумываться, потрясающе смеялся, но в любви становился просто невероятным. Сюэ Ян даже не сомневался в собственной одержимости, он обожал своего даочжана с бешеным жаром буйнопомешанного. Он гортанно постанывал от этих толчков в горло, волнующего сочетания хватки за волосы и этой тянущей нежности. Между ними не было запретов или попыток сломать под себя — попробуй сломай того, кто с наслаждением гнётся сам, устанешь трудиться. Сяо Синчэня было хорошо брать пальцами в такие моменты, и Сюэ Ян не отказывал себе в этом удовольствии. Ощущать, как в его святом даочжане пробуждается чувственная жадность, это ни с чем не сравнимое наслаждение. Да, он сам это в нём воспитал, и хрен бы это получилось, если бы внутри Сяо Синчэня не пряталась эта бездна страсти. С каждым его стоном, с каждым движением навстречу, Сюэ Ян терял голову всё надёжнее. Смотрел на него, не выпуская член изо рта, от этой нежной улыбки хотелось немедленно прекратить растягивать ласки и взять его жадно и яростно. Чтобы не постанывал, а до хрипоты кричал под ним. *** Сяо Синчэнь каждый раз поражался степени собственной развратности и еще больше — тому, с каким восторгом Сюэ Ян это принимает и любит. Стоило только об этом подумать, как Синчэнь каждый раз заливался краской смущения, но это совершенно не влияло на происходящее. Вот и сейчас, краснея от стыда, что он такой несдержанный и порочный, он толкался все сильнее, чтобы чувствовать, как сжимается горло, и вздрагивал, замирая, стонал и хотел больше, больше. Чтобы пальцы глубже, и ласки языком, и движение вверх... — все сразу, как получить все сразу? В конце концов Сяо Синчэнь не выдержал и потянул Сюэ Яна на себя прямо за волосы. — Пожалуйста... — он просил, умолял, стонал и требовал, — Иди ко мне. Я хочу тебя, сильнее... Ну пожалуйста, Сюэ Ян... Я обещаю, что не потревожу плечо, честно... — И он смотрел, действительно, очень честными глазами, мутными от страсти и желания. *** Как же Сюэ Ян его любил… каждый раз казалось, что сильнее некуда, и каждый раз открывались кошмарные манящие бездны. Как Сяо Синчэнь замирал как раз перед тем, как толкнуться глубже и сильнее, как выгибался и стонал! Будто пытался сопротивляться собственной чувственности, но исключительно для того, чтобы в очередной раз сдаться. — Когда мы вернёмся домой, — предупредил он, подхватывая даочжана под колено, и тут же спохватился. — Нет-нет-нет, не отпускай, так и держи за волосы. Так вот, гэгэ… когда мы вернёмся домой… Он тяжело перевёл дыхание, бессвязно выругался и плавным толчком вошёл сразу глубоко, крепко сжал бёдра Сяо Синчэня, притёрся грудью к его груди, хрипло застонал от удовольствия снова обладать им. — Я сяду сверху и буду медленно опускаться на твой член, пока он весь не окажется внутри меня. И буду двигаться до тех пор, пока ты меня до полусмерти не затрахаешь. Он облизнулся, представляя полыхающее смущением и желанием лицо Сяо Синчэня в этот момент — примерно как сейчас, только сильнее. Сюэ Ян содрогнулся, теряя остатки самоконтроля. Он никогда не мог сдержаться, и снова с низким стоном сорвался, толкался в это любимое тело размашисто и напористо, каждый толчок переживая как всплеск яркого счастья, пронизывающего его до костей, до глубины души. Вскидывал голову и снова прижимался ртом к шее Сяо Синчэня, толкался бёдрами сильнее и жёстче, вбивая в постель. *** Сяо Синчэнь чуть не задохнулся от этих слов, он даже сначала не понял, что случилось, а когда понял, не успел подумать, потому что Сюэ Ян уже был в нем, и даочжан застонал, вплавляясь в любимое тело и заливаясь краской от осознания того, что Сюэ Ян вообще сказал. Он тут же представил себе эту картину, и представлял, пока Сюэ Ян вбивался в него, с каждым движением все больше задыхаясь от возбуждения и стыда. Разве возможно такое представить? Но почему же оно так легко происходит? — Правда? – в какой-то момент выдохнул Сяо Синчэнь, тут же срываясь на стон, обхватывая ногами стройное сильное тело, — Так… и… сделаешь? Он просто полыхал сейчас, тонул и захлебывался, кричал и отдавался так, как будто Сюэ Ян не брал его целую вечность, кусал плечи, тут же подставлял шею, не выпускал волосы, наматывая их на кулак и заставляя Сюэ Яна запрокидывать голову, чтобы видеть его прекрасное лицо, губы, и снова впиваться зубами в шею. Оставались следы, Сяо Синчэнь их зализывал, пока успевал между криками и стонами, и уже совершенно не помнил себя, когда наслаждение накрыло жаром и счастьем. Он цеплялся за Сюэ Яна, вздрагивал, снова прижимался, весь как будто превратился в пульс, и не мог оторваться, даже когда совсем затих и сердце стало биться ровнее. *** — Истинная правда, — Сюэ Ян отрывисто рявкнул, жадно толкаясь глубже, сильнее. — Так и сделаю. Так будет. Если не хочешь теперь до дома — значит, будет здесь. Ты будешь моим… по всякому! Во всех… чёртовых… смыслах… и позах… мой. Всегда! Иногда Сюэ Ян боялся, что в порыве бешеной страсти случайно убьёт Сяо Синчэня. Себе он не доверял. Зато он доверял своему даочжану и верил, что он не позволит себя загрызть или задушить в разгаре любовной схватки. Вот как сейчас — Сяо Синчэнь отдавался, но Сюэ Ян чутко реагировал на любой его стон, любое движение. Подставленная шея должна быть укушена, облизана, зацелована до багровых следов, и если его даочжан желает кусаться — Сюэ Ян восторженно вскрикивал от его жадных укусов и не менее жадных поцелуев. Своё наслаждение Сюэ Ян не умел получать тихо — он бессвязно шептал что-то, рычал, стонал, задыхаясь и содрогаясь в сладких судорогах. Мокрый от пота и разгорячённый, он лёг рядом с Сяо Синчэнем только когда с горем пополам отдышался, сразу укрыл его, прижался к раненому плечу и ласково расцеловал всё вокруг раны. — Мне кажется, или мы всё же растревожили твоё плечо? — он попытался сделать грозный вид, но у природного насмешника это не очень получалось, особенно если смотреть на потрясающего утомлённого любовью Сяо Синчэня. — Запиши на мой счёт — укусить тебя за то место, которое я обещал шлёпнуть. Я поставлю тебя в очень открытую и беззащитную позу и буду кусать. Зубами. Больно. Почему ты меня не боишься?! Безобразие. *** — Да, я постараюсь узнать, что это за инструмент, но и Цзинъи — он тоже очень сильный. Гуцинь ему нравится, я думаю, он обязательно найдет гармонию. И руки заживут. Сун Лань тоже встал, провожая, и улыбнулся на прощание, хотя вообще-то от Сычжуя больше пользы сейчас вовсе не на кухне, а во сне. — Твои слова оправданы, у тебя нет причин извиняться. Береги руки, ладно? Он только благодарно кивнул, потому что на самом деле не выразить словами ту признательность, которую даочжан чувствовал к Сычжую и Цзинъи, и теперь он был обязан не подвести их смелость. Ночью даочжан обошел Байсюэ, спустился в нижний сад, где теперь совсем легко дышалось. Земля молчала, молчал и меч Чэнь Бо. Сун Лань поклонился могилам, вернулся к себе и спал до рассвета. Утром он снял все барьеры с жилых комнат, правда трогать те, что должны были заглушать звуки все-таки не стал. Солнце уже взошло высоко, но адепты еще спали, и Лань Сычжуй проснулся сразу, как только даочжан тихонько вошел в комнату, убежал умываться, кивком пообещав потом не забыть про лекарства. Сун Лань уже почти взял Цзинъи за руку, и помедлил, глядя на юношу. Лицо припухло, он вспомнил, что мальчишка рыдал ночью, ресницы слиплись, и губы приоткрыты... на этом Сун Лань отвел взгляд и очень осторожно начал разматывать бинты на руках Цзинъи. С одной стороны и будить не хотелось, с другой — руки пора было проверить и дать им подышать, поэтому Сун Лань очень старался быть почти сном, он и не знал, что так умеет. Даочжан убрал последний бинт, приподнял запястья мальчишки, он даже не дышал, наверное, но что-то произошло странное, снова это ощущение, которое он вчера списал на усталость. Кончики пальцев покалывало, он совершенно точно не тянулся ни к Золотому ядру, ни тем более — к тьме внутри себя, но почувствовал легкое движение, как будто что-то невесомое, как золотой лист гинкго коснулось внутренних сил, и с пальцев сорвались почти невидимые серебристые искры. Сун Лань в оцепенении замер, глядя туда, где уже ничего не было. Просто запястья, просто его руки... *** Цзинъи так измучился, что спал без сновидений, как будто провалился в чёрную яму. Лишь под утро несколько раз поворачивался с боку на бок, морщась от боли. Он проснулся от ощущения, что из груди потянуло горячим и сияющим, открыл глаза и перестал дышать. Сун Лань сидел на его кровати, смотрел очень странно куда-то на его руки. Цзинъи осторожно глянул в ту сторону, не увидел ничего ужасающего. Да, руки, конечно, он снова покалечил, но не настолько сильно, чтобы смотреть на них с таким лицом. Вместо того, чтобы спросить, Цзинъи молча рассматривал лицо Сун Ланя, пока он не замечает, что он проснулся. В груди тревожно стукнуло — что-то случилось? Почему у даочжана такое лицо? Вот же, он сидит рядом, живой, и на лице нет того вымученного выражения, которое случалось у даочжана в те ночи, когда призрак наставника его терзал. И он сам может и не совсем здоров, но ничего страшного, он же поправится. Страх моментально схватил за горло, Цзинъи быстро повернул голову, увидел пустую кровать Сычжуя и сдавлено прошептал: — Кто умер? А-Юань… Что с ним? Он вчера даже не спросил… даже не посмотрел… Нет же, он помнил. До того, как вырубился, он точно помнил, что Сычжуй был рядом. Но тут же вспомнил, как выл Сюэ Ян, и тут же снова заплакал. — Даочжан Сяо Синчэнь… действительно умер? Он… Цзинъи порывисто схватил Сун Ланя за руки, не зная, что сделать, чтобы он перестал быть таким. Как утешить? Что сделать? Уж точно не самому рыдать. — Прости, он отдал мне… — дыхание зачастило, Цзинъи вспомнил, как Сяо Синчэнь вливал в него какую-то алую силу. Он что, всё отдал ему? Сердце загнанно толкнуло перепуганную кровь по всему телу, дышать стало трудно, и Цзинъи начал хватать воздух ртом. *** Сун Лань вздрогнул. Цзинъи проснулся и сразу заволновался, хотя казалось бы — что произошло? Он его разбудил, неосторожно и неправильно, надо было позвать, а не трогать сразу! Так. Откуда слезы?! Даочжан от растерянности оторопел и не знал, как реагировать. — Нет-нет, Цзинъи, — наконец, до него дошло, что перед ним самый натуральный испуг, даже паника, и главное — совершенно на ровном месте. Чем он так умудрился напугать мальчишку? — Нет, Цзиньи, все хорошо, никто не умер, никто. Вот только «прости» не хватало! Сун Лань ухватил его за плечи, чтобы смотрел на него, слушал, он говорил, что все живы, но мальчишка захлебывался воздухом и слезами. — Цзинъи, Сяо Синчэнь жив и вполне здоров, Сычжуй побежал умываться, — тихо внушал он, но помогало плохо, — Цзинъи! Всё! Наконец, не придумал ничего лучше Сун Лань кроме как сменить ласковые слова на конкретные и резкие, но тут же прижал Цзинъи к себе, гладил спину, шептал куда-то в висок. — Все хорошо, Сычжуй сейчас придет... — Даочжан Сун Лань, — на пороге стоял Лань Сычжуй, лицо строгое, брови сведены, просто воплощение собственного вчерашнего обещания, — Что случилось?! — А вот и он, — сообщил Цзинъи Сун Лань, в ответ изобразив на лице «если б я знал!», счел объяснения исчерпанными и снова посмотрел на испуганного Цзинъи. — Прости, нужно проверить твои руки, посмотри на меня, А-И, пожалуйста, посмотри, все хорошо, видишь, я уже снял бинты... Сердце колотилось, Сун Лань не ожидал, что эта внезапная паника так подействует на него самого, но если он не успокоится сам, то лучше точно не станет, поэтому даочжан теперь просто говорил что-то спокойным и ровным тоном, все равно что, половину даже не отсеивал, звал и рассказывал, вытирал слезы, и ни на миг не отпускал, все время касался. — Сычжуй, отомри и дай воды, — тихо велел он, кивнув на кувшин на столе. — Все, все... А-И, видишь, Сычжуй совершенно здоров, только руки тоже нужно лечить. Сейчас я должен тебя осмотреть, убедиться, что все в порядке, а потом у нас очень много дел. Я тебе все расскажу, только ты должен слушать. Кошмар. Сун Лань успокоился сам, и теперь говорил и неотрывно смотрел в глаза Цзинъи, руку за стаканом воды протянул, не глядя на Сычжуя, так же молча кивком велел подать миску с теплой водой и полотенцем. *** Как ни странно, окрик помог. А может не окрик, может помогли объятия и ласковый шёпот. Если бы можно было успокоиться так же резко, как рухнул в панику — как было бы здорово. Цзинъи отчаянно и самоотверженно пытался взять себя в руки, кромсая нервы по живому. На этот раз он не стал спрашивать, получилось или нет. Сам видел, что получилось. Ему с трудом удалось оторваться от Сун Ланя, со стоном, как будто он успел прирасти к нему за это короткое объятие. Так странно было слышать, как он называет его А-И, непривычно, совсем непривычно, тепло. Цзинъи пил воду, с трудом пропихивая глотки через судорожно сжатое горло, испуганно косился на строгое лицо Сычжуя. Его отпускало медленно, с неохотой, как будто разжимались когти. Цзинъи почти видел, как Сун Лань один за другим отгибает эти скрюченные вокруг него когти, и снова можно дышать. Даочжан сказал — ещё много дел. Значит рано расслабляться, случилось что-то ещё. В горле снова заколотился горячий ком, Цзинъи медленно вдохнул, выдохнул, осторожно кивнул. Правда голову при этом не удержал, ткнулся лбом в плечо Сун Ланя, пережидая новый приступ паники. — Никто не умер, — наконец повторил он с длинным выдохом, осторожно откинулся на спину, смиренно признавая себя истеричкой и даже удивляясь, с какого перепуга он устроил вот это всё. — Конечно я слушаю. Со мной что-то не в порядке, но это точно пройдёт теперь. В глазах постепенно прояснялось, Цзинъи осторожно улыбнулся Сычжую, снова прикипел взглядом к Сун Ланю и улыбка стала теплее, как будто где-то внутри ласково серебрилось что-то горячее. *** — Никто не умер, — повторил Сун Лань, прикладывая теплое полотенце к ладоням, — Все даже почти здоровы. Сюэ Ян вот точно здоров, знаешь, как трещит? Без умолку. С тобой все в порядке, ты просто устал. Даочжан неторопливо обтирал раненые руки, тихонько дул, пока кожа подсыхала. Осторожно стащил с юноши рубашку, и серьезным тихим тоном рассказывал, смазывая раны лекарством и накладывая мягкие бинты. — Сначала твои руки, потом — Лань Сычжуй. Потом я проверю, как твое Золотое ядро, как равновесие. Затем мы сходим к кроликам и карпам и под твоим руководством их накормим. Потом надо осмотреть масштабы разгрома во дворе, — Сун Лань совершенно не строил никаких планов и собирался просто делать дела. Он вообще впервые рассказывал вот так вот — план, в Байсюэ не привыкли расписывать работу, но сейчас он просто сочинял на ходу «порядок действий», — ... и понять, как дальше быть с ремонтом. Затем уборка в алтарном зале, надо вернуть туда меч Чэнь Бо и все-таки поблагодарить небожителей и рассказать им, что теперь у них новые обязанности. Еще твой гуцинь — важная задача. Я собираюсь найти в сокровищнице или в запретной комнате записи, они наверняка должны быть, благопожелательные или любые другие, давай узнаем, кто сделал этот прекрасный инструмент? Сун Лань вытер руки, взял немножко бальзама и приподнял Цзиньи за подбородок, придирчиво разглядывая губы. Самообладание — великая сила, если б не отсутствие привычки так много говорить, даочжан сильно рисковал его сейчас совершенно некстати утратить, но такое количество слов требовало сосредоточенности. И как Сюэ Ян успевает так много трындеть? Сун Лань коснулся кончиком пальца ранки, которая за ночь почти затянулась, а отек спал, осторожно втирая снадобье. — Еще за всеми этими делами нужно не забывать не пренебрегать трапезой, а так же отдыхом. Ложись, — велел даочжан и бережно уложил полураздетого Цзинъи обратно, убирая из-под него одеяло и подушки, чтобы лежал ровно и свободно. — Слушай внимательно. Я буду тихо считать, а ты на мой счет дыши, а когда я перестану, дыши в том же ритме, это простая практика, ты знаешь. А мы с Сычжуем послушаем тебя. Раз. Два. Три. Сун Лань встал на колени перед кроватью, подвинулся и кивком велел Сычжую занять место рядом. Ладони мягко легли на грудь, пальцы сместились к солнечному сплетению, затем ниже. — Четыре. Пять. На восьми Сун Лань замолчал, сосредоточился и потянулся к своей ци, привычно, знакомо, как делал много раз. Кивнул Сычжую, чтобы повторял, и положил его ладонь рядом, накрыл своей, уступая место. Он слушал внутреннюю энергию, бережно и аккуратно вплетая тонкие нити своей ци в силу Цзинъи. Пальцы легко касались всех важных точек на теле, от мочек ушей до впадинок на стопах, проверяя каждый узел, каждое сплетение, и аккуратно успокаивая всплески энергии там, где даочжан чувствовал перепады, направляя их. Он дожидался, пока Сычжуй поймет его метод, «увидит» его своим внутренним взором. У Цзинъи все было совсем не плохо в плане физическом, но когда даочжан добрался до сердца и души, он почувствовал, что сам теряет равновесие, его потоки начинают смещаться. Когда он явственно ощутил в себе всплеск иной энергии, то сознательно уступил больше места Сычжую, опасаясь бередить и так взволнованные силы Цзинъи и сделать что-то неосторожное. Он только немного успокоил, где мог, и когда закончил, вздохнул и открыл глаза. — Ну вот. Как ты? *** Сун Лань уговаривал его, как ребёнка. Цзинъи смущённо потупился, не мешая снимать с себя рубашку, в замешательстве прикусил губу — короткая боль тут же напомнила, что этот способ справляться с неловкостью для него пока закрыт. Зато даочжан так обстоятельно рассказывал, что именно он будет делать, что они вообще будут делать, чем будут заниматься весь день, что Цзинъи слушал, как добрую сказку на ночь. Ему этого ужасно не хватало — понимания, что будет происходить дальше. Когда на голову сыпется что попало и начинаешь невольно ждать подвоха, становишься нервным и насмерть перепуганным. А сейчас Сун Лань описывал такие простые дела, что Цзинъи испытывал особый сорт блаженства: отсутствие страшных сюрпризов в этом плане делало его счастливым и послушным. Нет, ему снова было тяжело дышать, невольно испугаешься и заподозришь серьёзную болезнь — Сун Лань рассматривал его губы, а Цзинъи заволакивало душной волной возбуждения, такого неуместного и неловкого сейчас. Ему до боли хотелось вместо бальзама сейчас прижаться к губам даочжана, и одновременно он приходил в ужас от собственной распущенности. В поисках спасения он сосредоточился на всём, что говорил Сун Лань, и его восторженный энтузиазм, наверное, был не очень натуральным с перепугу. Но ведь действительно — гуцинь точно имеет свою историю, а ещё Сун Лань сказал, что они вместе будут искать, и в сокровищнице, и даже в запретной комнате, а туда с ними точно не пойдёт А-Юань, и там хранятся вот те книги, которые… Цзинъи с трудом проморгался, лёг ровно и старательно дышал по счёту, не зная, что безопаснее — лежать с открытыми глазами и смотреть, как Сун Лань над ним наклоняется, или закрыть глаза и представлять нечто куда более разнузданное. Конечно, Лань Сычжуй помогал. Он очень помогал, и с благодарностью подхватил возможность учиться, а Цзинъи совсем не против побыть учебным пособием, это полезно… и по крайней мере тело не вопит на своём непонятном телесном языке всякое неприличное. Он успокоился, это всё помогало, и когда даочжан закончил и Сычжуй тоже убрал руки, Цзинъи со здоровым любопытством прислушался к себе. — Я… хорошо. Хочется пить, и не хочется плакать. Хочется знаете чего? — он из осторожности ещё лежал, но приподнялся на локте, с неодобрением посмотрел на свои забинтованные руки, критически оценил пальцы Сычжуя и уточнил. — Хочется быстрее чтобы руки зажили. Они соскучились по простой работе. Руки хотели не совсем работы, руки хотели гладить даочжана Сун Ланя. Но сказать это вслух вот так запросто у Цзинъи не хватило бы смелости даже наедине. *** Отлично! Не хочется плакать — это же замечательно! Сун Лань улыбнулся, устало и радостно. Он только теперь понял, что устал, больше чем обычно, потому что и учил, и еще — самого себя старался удержать в равновесии, и получилось. Это принесло настоящую радость и удивление, потому что он в жизни никого ничему не учил и никогда так не волновался в процессе. — Руки заживут. Даочжан попросил рубашку и сам одел Цзинъи, хотя очень сложно оказалось вот сейчас не краснеть и не отводить взгляд. Он заметил гребень, и чуть было к нему не потянулся, но вовремя спохватился. Не надо, не при Сычжуе уж точно. Сун Лань смущенно уставился куда-то в стену. Это «еще в Облачных Глубинах» не отпускало и грело. И глупо и трусливо от себя гнать то, что очевидно — если даочжан не думал о проблемах, то все остальное пространство в голове прочно захватил Цзинъи. Он думал о нем больше, чем о ком-то, чем о себе и обо всех вместе взятых, думал даже во сне, как оказалось, и это могло быть все что угодно. И то, как Цзинъи вечно торопится, и какой он храбрый, и как его не напугать и не обидеть, и родинка эта... и как он открывает рот, когда удивляется... — И работы будет много. «Только не уходи завтра. И послезавтра еще подожди, ты ведь не хочешь уходить? Ты сам говорил». — Попробуешь встать? Немного пройдемся и я верну тебя обратно, — последнее он скорее сказал себе. Или Сычжую. Руки почему-то дрожали, и Сун Лань поспешил встать. — Я подожду тебя ... там, — даочжан кивнул куда-то неопределенно и вышел, чтобы хоть немного подышать, и чтобы Лань Сычжуй его не видел. *** Цзинъи качнулся в другую крайность — он упал в опьяняющее счастье. Для этого так мало было нужно, просто чтобы Сун Лань ему улыбался, чтобы он был живой и рядом. И даже одевал его, так заботливо и с такой нежностью, что хотелось надеяться на что-то большее. Цзинъи постоянно твердил себе, что вообще-то сейчас это не просто даочжан Сун Лань, и это приводило его в состояние оторопи. Это… а как он теперь называется? Наставник? Патриарх? Но он так молод, чтобы называться патриархом. Такой красивый, даже если сердится, а когда не сердится, у него теплеют глаза. — Конечно, — Цзинъи с готовностью повернулся и успел опустить на пол только одну ногу, как Сун Лань отвёл взгляд и наверное вспомнил что-то важное. Но ведь даже несмотря на это важное, он предложил ему немного пройтись. — О… я быстро. И он честно хотел быстро, но на прежнюю скорость не приходилось рассчитывать. Даочжан Сун Лань вышел, Цзинъи попытался встать… — Умерь-ка немного свою прыть, Лань Цзинъи, — строго проговорил Сычжуй и надавил ему на плечи, оставляя сидеть. — Ну-ка посмотри на меня. Посмотри-посмотри, не отводи глаза. Не смей кусать губы. Цзинъи с недоумением моргнул, но послушно прекратил попытки ещё сильнее себя изуродовать. — Ты не забыл, что даочжан Сун Лань вчера вообще-то тоже пострадал? Прими на себя часть ответственности, и не прыгай горным козлом. Если ты окончательно сляжешь, даочжан Сун Лань уж конечно примется за тобой ухаживать. Сотри эту глупую улыбку со своего лица и подумай, что будет, если он себя загонит и тоже сляжет. Я-то не врач, что я могу? Воды подать, да повязки поменять. Даочжан Сяо Синчэнь ранен, и лечить тебя придёт Сюэ Ян. Ты этого хочешь? — Ещё не хватало, — Цзинъи нервно схватился за расчёску и выронил её тут же. Руки слушались весьма условно. — Вот и не забывай об этом, — Сычжуй взял гребень, поморщился от боли в пальцах и с горем пополам пригладил другу волосы. — Пройтись — хорошая мысль. Я соображу что простого приготовить поесть, и учти, раз ты передумал умирать, будешь вместе со мной вечером нагонять занятия. Пусть по чуть-чуть, но это нужно. И если у тебя снова весенний ветер в голове, прикрой окошко хотя бы наполовину. Мозги застудишь. Учти, если даочжан Сун Лань сляжет, выхаживая тебя, я придушу тебя подушкой ночью. — А-Юань, — Цзинъи тихо засмеялся. — Ты нарушишь этим правила Гусу. — Верно. Поэтому душить не стану, а вот Цзэу-цзюнь точно узнает, что ты заслуживаешь наказания. — Я понял, понял! — Цзинъи осторожно завязал пояс, ещё осторожнее натянул сапоги, стараясь не навредить пальцам. — А-Юань, ты… заботливый. Строгий, но заботливый. Я тебя обожаю. И я побежал! — Я же только что сказал — не бегать! — Сычжуй только глаза ладонью прикрыл, когда Цзинъи торопливо вымелся за дверь, едва не убившись об косяк. — Все влюблённые глупы. Никогда не буду любить. Ужас. *** Руки дрожали, Сун Лань несколько раз вдохнул и выдохнул, собирая себя в хоть какое-то подобие здравомыслящего даочжана. Он устал, не хотел никого видеть, но все же понимал, что это тоже очень условно, и Цзинъи он видеть очень даже хочет, а сияющее лицо Сюэ Яна – нет, уж точно не сейчас. Сун Лань понял, что даже не отошел от двери, только когда услышал голоса. И получилось, что он подслушивает, хотя делать этого не собирался и вообще это недостойно. Но заставить себя отойти не смог. Эффект «еще в Облачных Глубинах» нарастал от услышанного как снежная лавина в западных горах, и на словах про весенний ветер где-то в животе внезапно закружились бабочки, а у сердца шевельнулось что-то темное, попыталось этих бабочек поймать и спрятать понадежнее, чтобы не улетели. Сычжуй выговаривал так, будто не смотрел строго на самого Сун Ланя буквально вот только что, а Цзинъи … а Цзинъи захотелось схватить и унести куда-нибудь, чтобы смотрел вот так, как только он умеет… даожан опомнился и торопливо сделал несколько шагов вперед, сообразив, что его сейчас просто застукают у двери в совершенно неподобающем растерянном виде. Он едва успел сделать серьезное лицо, когда Цзинъи оказался рядом. — Кролики? – наконец, спросил Сун Лань после длинной паузы, которая вся ушла в попытку не смотреть на губы Цзинъи, на то, чтобы отвести взгляд вообще и при этом не покраснеть. — Нет, сначала рыбы. Они пошли в кухню, где Сун Лань взял кашу и не отдал ее мальчишке, сам сел на бортик, выдал карпам еду, предварительно получив одобрение Цзинъи, потом, как обещал, пошел к кроликам. По пути остановился и оглядел двор. — Видишь, это вот следы от гуциней, — он показал на горки штукатурки, выщерблины и каменную крошку так, будто это он лично шарахал здесь с такой силой по призракам, в голосе отчетливо мелькнула гордость. — Треножник… придется заменить, наверное. Расколотый жертвенник так и лежал в центре, как и огромный колокол, и по-хорошему, пока здесь столько сильных заклинателей, его бы поднять на место, но сейчас даочжан все это рассказывал просто лишь бы что-нибудь говорить, чтобы мальчишка снова не решил, что все плохо. В конце концов дошли и до кроликов, и тут у даочжана закончились серьезные слова. Сун Лань взял одного, чуть не сунул в руки Цзинъи, тут же одернул, потому что бинты же, и стоял теперь, как дурак с этим кроликом. — По-моему, он даже не похудел. — Очень серьезно сообщил даочжан и улыбнулся. *** Сюэ Ян с наслаждением тратил время на самое важное в своей жизни — быть с ним, любить его, молчать или говорить, дышать Сяо Синчэнем. Можно немного подремать, а потом всё-таки оторвать себя от постели. Но, как и обещал, он никуда не пошёл без своего даочжана. Поэтому вышел только вместе с ним. Так на руках и унёс в кухню — пронёс мимо Сун Ланя и его мальчишки, весело поздоровался, уловил, что его искусанную шею видят оба и про себя расфыркался от смеха. На кухне, едва усадив Сяо Синчэня на скамью, испортил Сычжую его попытки стать самоотверженной жертвой. — Пальцы береги, — Сюэ Ян выставил на стол свои запасы готовой еды. — Обойдутся все без изысков, не сахарные. На вечер занимайся своими делами, хорошо? Я приготовлю ужин, а ты лечи руки. Ты молодец и хорошо держался. Вообще с самого начала хорошо держался, ещё с нашей первой встречи. А потом он, как обещал, утащил даочжана на берег озера, устроил на одеяле, и объявил, что даже будучи в Байсюэ нельзя дышать одним лишь Байсюэ, когда рядом такое озеро. А если рядом озеро, то грешно не половить рыбу, и если всё равно готовить ужин, то почему не отметить успешное избавление от призраков вкусной едой? Словом, день явно прошёл не зря, и на ужин Сюэ Ян выставил на стол двух крупных карпов в кисло-сладком соусе, сварил рис и всячески расстарался. Цзинъи потратил то небольшое время, что ему выделил Сун Лань, с огромной пользой. Он… не делал вообще ничего. Просто был рядом и радовался всему, как щенок. И тому, что карпы хорошо едят, и что кролик не похудел. И что Сун Лань так осторожно держит ушастого, и у него при этом такая нежная улыбка, что самому хочется ненадолго стать кроликом и погреться у него в руках. Для Цзинъи это были какие-то совершенно драгоценные минуты тёплой близости, совершенно невинной. Он с изумлением смотрел на последствия битвы, как будто тут не гуцинь играл, а бесился пьяный наёмник с тяжёлым молотом. В какой-то момент он даже пробормотал, что гуцинь не может такое сделать, он же гуцинь, а не бревно, и круглыми глазами смотрел на Сун Ланя, сам себе напоминая молодую сову. — Треножник… вообще Цзэу-цзюнь говорил, что как только вы составите список мастеров, необходимых для работ, он подберёт людей. Ну вот… кто занимается изготовлением таких важных предметов? — он даже озадачился, пытаясь сообразить. Кузнец? Да вроде нет. В замешательстве прикусил было губу, наелся целебного бальзама и растерянно моргал, глядя на Сун Ланя. — Губы болят, — тихо пожаловался он и так же тихо засмеялся. — Почему-то сильнее чем пальцы. Странно, правда? Как будто я губами играл. Это, наверное, была не самая удачная шутка, а тут ещё Сюэ Ян продемонстрировал покрытую свежими укусами шею и манеру носить свою любовь на руках. Цзинъи невольно приоткрыл рот, заливаясь густым румянцем. Даже уши полыхнули, и шея покраснела. А когда на ужин все собрались, и вроде бы всё было в порядке… Цзинъи так же ошарашено смотрел на стол, потом перевёл взгляд на Сюэ Яна, потом посмотрел на Сычжуя и снова на стол. На даочжана Сяо Синчэня и опять на стол. Наконец, на даочжана Сун Ланя, и снова на стол. Он очень честно держал себя в руках, но всё-таки на всякий случай уточнил: — Это… карпы? Надо просто спросить, где Сюэ Ян их взял. Или сходить проверить, на месте ли его карпы. Может всё не так уж и страшно. Может это не эти карпы. Вообще другие. *** Список? Сун Лань совсем не помнил про список, он забыл, наверное... или Лань Сичэнь просто не сказал? — Я знаю, кто лучше всех ухаживает за кроликами и кормит карпов, — он улыбнулся. — Такие важные штуки отливают... знаешь, в огромных формах. Сун Лань дотронулся до жертвенника и моментально стал строгим. Он услышал отчетливый отклик. Сила, пусть не такая яркая, но жила в этом металле, а главное — он никогда раньше не смог бы почувствовать ее просто так, от одного прикосновения. Даочжан поспешно убрал руку и осторожно оттеснил Цзинъи подальше от треножника. — Я потом перенесу его в старый сад. Чему он удивляется? Если вколотил в жертвенник Чэнь Бо, то ничего удивительного, что теперь у него в Байсюэ пусть и разбитый, пусть не сильный, но все равно темный артефакт. Вытаскивать его за пределы храма — нельзя. Зарыть? Так все равно рано или поздно найдут, как они с Цзынъи открыли запретную комнату. В нижнем саду у дерева — самое чистое место Байсюэ, но вот могилы... Тот факт, что после всех усилий какой-то остаток призрака Чэнь Бо все равно остался неупокоенным, Сун Ланя совсем не порадовал. Но он обязательно придумает, что с этим делать. В конце концов, может можно просто забрать эти остатки силы туда, где сейчас все? — Болят, потому что ты их грызешь, — Сун Лань строго посмотрел, но прикоснулся очень осторожно и легко, даже сам не заметил, как, — Пройдет. Когда-нибудь с ним случалось такое, чтобы захотеть поцеловать место, где болит? Подуть? Никогда. Совершенно точно — никогда. И показательное выступление Сюэ Яна, которое вызвало такое яркое смущение у Цзинъи и такой же гнев у Сун Ланя, запутало все еще сильнее. Понимая, что стремительно и совершенно неконтролируемо падает в эту бездну, Сун Лань отпустил Цзинъи под предлогом, что необходимо отдыхать, напоследок строго запретив что-то делать руками. Велел не напрягаться, не заниматься слишком много, не торопиться никуда и не переживать. Сам он остаток дня провел во всяких хозяйственных делах, которых накопилось много. В огороде даочжан обнаружил, что редиска взошла — вся до единого зернышка, судя по тому, как она пушисто зеленела первыми листочками на грядках. Это его чуть не добило. Он сел на камень, смотрел на эту редиску, обхватив ладонью замотанное лентой запястье, и совершенно не представлял, что будет делать дальше. *** Сяо Синчэнь совсем не боялся, и это, конечно, было безобразием. Он лежал, устроив подбородок на груди Сюэ Яна, и смотрел на него почти не моргая. Смотрел и смотрел, очень долго, и наверное совсем потерял от счастья голову, потому что когда сообразил, что Сюэ Ян не просто вынес его из комнаты на руках, а совершенно не собирается отпускать, увидел впереди Сун Ланя и Лань Цзинъи, и теперь сердиться мог только на себя. Как он мог быть настолько неосторожным и бестактным?! Но обидеть Сюэ Яна Сяо Синчэнь хотел еще меньше, чем смущать всех вокруг, и потому, сердитый, только уткнулся в плечо и так замер до самой кухни. Он стал совсем строгим и молчаливым, и в такой задумчивости пребывал до самого озера, рассеянно улыбался Сюэ Яну, но потом все-таки дотронулся до запястья и тихо сказал: — Мы смущаем их. Сюэ Ян... Помнишь, Сун Лань сказал про талисманы? Мы... шумели. Так нельзя. Дома можно все, совсем все, но здесь мы не одни. Нужно просто вернуться домой, только понять — можно ли уже? За ужином все стало ясно. Сяо Синчэнь впервые смог близко увидеть Сун Ланя и сразу понял — все по-прежнему, а друг еще и взгляд отвел, словно знал, что хочет понять Синчэнь. Но когда Лань Цзинъи спросил про карпов, Сяо Синчэнь медленно сел, напряженный, как струна. Сун Лань совершенно изменился в лице, он посмотрел на рыбу, но даже взгляд не поднял на Сюэ Яна или на него, о Синчэнь видел, как напряглись вены на руках, а взгляд ... куда-то мимо всех, и взгляд этот топит чернотой. Карпы. Сун Лань понял, что только за то, как Цзинъи это спросил, просто за то, что это — карпы, пусть даже они с другой стороны Поднебесной, он хочет разбить об Сюэ Яна стол, а если нет... Внутри все свело, сердце как будто покрылось инеем. Цзинъи испугается. Сычжуй расстроится. — Похоже, что карпы, — ответил даочжан, не понимая, как у него получается говорить так спокойно. Он поднялся и сделал для мальчишки рис отдельно — разбавил отваром, мелко покрошил яйцо и вместо палочек дал ложку, чтобы не мучился и не стеснялся. Не помогло. Все равно бешенство подкатывало к горлу и поднимало волну совершенно черного желания сделать что-нибудь немедленно и больно. — Я сейчас приду, — даочжан встал и вышел вон, подошел к пруду, увидел там отсутствие повода убивать Сюэ Яна, но повод и не был нужен. Позвать и высказаться, спросить, когда он уже уберется. Нет, вежливо поинтересоваться, когда они с Синчэнем планируют отбыть. И что? Что это будет? Фактически — прогнать Сяо Синчэня и Сюэ Яну сказать «Помог. Спасибо, был рад, проваливай». Из-за чего? Потому, что его до черноты в глазах бесит этот улыбчивый босяк, который ведет себя здесь, как дома. Готовит на их кухне, распоряжается, что делать или не делать Сычжую, и — карпы. Что завтра? Начнет рассказывать, как стены красить? Гад. Нет, только не опускаться до этой дури — доставить Сюэ Яну удовольствие своей злостью, и самое главное — Цзинъи может испугаться. Нужно было возвращаться скорее, и Сун Лань посмотрел на свою ладонь, она дрожала, но даочжан осторожно тронул разбуженную силу, подхватил, и темные всполохи окутали пальцы, сливаясь в живую форму. Она дрогнула, готовая сорваться, как только хозяин ее отпустит, но Сун Лань сжал руку в кулак, и тьма исчезла. Он вернулся за стол и сел рядом с Цзинъи. — Если не хочешь, не ешь, думаю, Сюэ Ян не рассердится, — Сун Лань мягко улыбнулся мальчишке и положил себе небольшой кусочек карпа. — Но мясо и рыба полезны, когда заживают раны, я завтра приготовлю что-нибудь мясное. — Мы были на озере, и Сюэ Ян любезно пригласил карпов к столу, — Сяо Синчэнь улыбнулся, разломил лепешку и разделил ее на всех. — Однажды он приглашал летучих мышей в суп, и они согласились из благородного желания помочь нам не похудеть от голода. *** Сюэ Ян ещё отшутился тогда — ну смущаем, так что ж теперь, и спать отдельно? Нет, в этом есть определённый шарм, приглашать даочжана на свидание за монастырской стеной… — Гэгэ, я сдерживаюсь изо всех сил. Поверь, даочжан, если бы я целенаправленно начал дразнить нашего дорогого Сун Ланя… боюсь, что он бы меня убил ещё вчера. А что? Момент был удобный, у него было идеальное оправдание — был не в себе под влиянием тёмных сил. Ты в комнате, Сычжуй у себя, Цзинъи — ты не видел, можно было солнце обрушить на землю, он не заметил бы — и всё, жаль Сюэ Яна, весёлый был парень, но что тут поделаешь. Но он меня не убил, а знаешь почему? Потому что я вёл себя почти идеально. Гэгэ, похвали меня. И всё было хорошо, серьёзно! Правда, Сюэ Ян не очень понял, что он сделал не так. Лань Цзинъи странно отреагировал, Сычжуй вроде нормально сидел, но тоже напрягся, а Сяо Синчэнь вообще… нет, вот как раз его реакция хотя и была показательной, но всех переплюнул Цзян Цзай. Сюэ Ян скромно опустил глаза, а когда Сун Лань вышел, медленно вытянул из-под стола Цзян Цзай, заметно вибрирующий куда попало. Меч он успокоил и убрал, осторожно покосился на дверь, потом так же осторожно посмотрел на Сяо Синчэня, кашлянул и вполголоса уточнил: — В Байсюэ… эээ… карп — священное животное? Молодые адепты Лань смотрели на него почти одинаковыми глазами. И почти одинаково помотали головами. Лань Цзинъи несколько раз открывал было рот, потом мучительно закрывал и явно пытался подобрать слова, которые отчаянно не желали подбираться. — Гэ… — Сюэ Ян закатил глаза и почти церемонно исправился. — Даочжан Сяо Синчэнь… могу я поинтересоваться вашим мнением по поводу… На этом месте он совсем застрял, мучительно застонал, еле удерживаясь от желания побиться головой об стол. Махнул рукой, глотнул воды и задал вопрос в лоб: — Шуанхуа как? У меня — ты сам видел — Цзян Цзай едва не кинулся обниматься. У меня большие вопросы к новому патриарху Байсюэ, но видит небо, я не знаю как его спросить, чтобы он при этом не похоронил меня… а где тут хоронят отбросы? Ну вот именно там. Цзинъи просто ждал. Смотрел в дверной проём и ждал, пока Сун Лань вернётся. Пытался копать рис ложкой, изображая, что ест, но потом понял, что никто не ест — все сидят и ждут, пока Сун Лань вернётся. Только Сычжуй смотрел на него в упор, как будто предостерегал от опрометчивых поступков. Неубедительно. Цзинъи встал. — Сядь, — Сычжуй стукнул кулаком по столу. Цзинъи от неожиданности сел на место. Сюэ Яну ужасно хотелось рассмеяться, но вместо этого он сам сел ровно и принялся рассматривать рисинки в своей миске. Иногда он правда косился на Сяо Синчэня и дёргал бровью, но в конце концов Сун Лань вернулся. Причём все тут же приняли делать вид, что едят уже не первый кусок. Сюэ Ян подпёр ладонью щёку, наблюдая за этим всем спектаклем с нечитаемым выражением лица. Вообще-то он сейчас видел чертовски интересное зрелище. Нет, что Сяо Синчэнь своего этого чопорного друга с мечом в заднице любит, это было понятно. Они же рука об руку при луне стихи читали. Он был самым дорогим для него — ладно, это уже проходили. А вот обнаружить, что этого идиота Сун Ланя любит мальчишка из Ланей — это интересно. Ладно, это было видно практически в первый день. Но что Лань Сычжуй его тоже любит, и примерно по лучшему образцу добродетельной приязни младшего адепта к наставнику и что-то ещё подозрительно похожее на искреннее волнение… любопытно. — Гэгэ, — шепнул он Сяо Синчэню. — Скажи, а тебе молодой Лань Сычжуй никого не напоминает? Поднял голову и улыбнулся в ответ на слова Сун Ланя. — Сюэ Ян совершенно точно не рассердится! — он проводил взглядом кусочек карпа в миску сурового даочжана, потом вдруг вступил гениальный миротворец Сяо Синчэнь, и тут до него дошло. До идиота дошло бы, когда Цзинъи вскинулся, с облегчением вздохнул и потянулся к рыбе. — Вы чего? — тихо спросил Сюэ Ян, ошалело покачал головой. — Правда решили, что я ваших карпов взял бы? Сун Лань, я бы спросил. И это… пользуясь случаем прошу принять мои извинения, я беспокойный гость, невоспитанный и бесцеремонный. Незваный к тому же. Извинился он тихой скороговоркой, и сразу выдохнул, как будто выполнил тяжёлую и неприятную работу Цзинъи осторожно ел. Отламывая ложкой кусочки мягкой белой мякоти, пытался сунуть их в рот так, чтобы не задевать губы, и в целом справлялся. К тому же напротив сидел Сун Лань… Цзинъи не мог не смотреть на него, мягко озаряя светом влюблённых глаз. Он ведь рассердился потому что подумал, будто это его карпы? Даже в голову не пришло, что карпы-то на самом деле ему, Цзинъи, не принадлежат… он просто привык считать их своими — и кои, и кроликов… и Байсюэ. «Сун Лань…» Цзинъи отпил немного чая, глядя поверх края чашки на него. Спохватился, что это невежливо, застеснялся куда-то в миску, подхватив на ложку немного риса. — Суп из летучих мышей? — Это не очень-то помогло, — Сюэ Ян неторопливо жевал рыбу, улыбался. — Даочжан Сяо Синчэнь очень сложно поддаётся кормлению. Я из кожи лез, чтобы его подкормить, но он всё равно худел и таял. Давайте я лучше расскажу что-нибудь смешное. Вот я ужасно люблю сладкое. И Сюэ Ян принялся рассказывать, как догнал дикую пчелу и ограбил дупло с мёдом. Причём по его рассказу выходило, что пчёлы его сразу предупреждали, но он не послушался, и вообще было больше похоже на сказку про жадного и глупого медведя. — И иду я назад, мёд со мной, и чую — нет, не дойти мне. Морда опухшая, всё чешется и болит. Из принципа мёд ем, но удовольствия уже не получаю. Лёг на обочину и давай помирать. Сун Лань, видел бы ты моё лицо, вот посмеялся бы, честное слово! У меня даже глаза закрылись! Два слепых на дороге… причём один по собственной дурости. Сюэ Ян с нежностью посмотрел на Сяо Синчэня. Цзян Цзай неслышно подрагивал, тщательно отслеживая состояние и настроение Сун Ланя, почти по-родственному. — Как могло прийти в голову есть летучих мышей? — не утерпел Сычжуй. — Если даочжан Сун Лань разрешит, я расскажу кого ещё можно съесть в дикой природе, чтобы не умереть от голода. Но это не за столом лучше, — Сюэ Ян поднял руки. — Сяо Синчэнь, клянусь небесами, тебя я никакими гадостями не кормил. *** Напряжение не отпустило Синчэня, даже когда Сун Лань вышел, он чуть было не встал, чтобы пойти следом, но удержался только благодаря Сюэ Яну. Шуанхуа реагировал, тихо вибрировал за спиной, но то, что видел Сяо Синчэнь, на этот раз было красноречивее даже Шуанхуа. Обсуждать это при Ланях даочжан не хотел и вместо ответа только покачал головой едва заметно. Возвращение домой отменялось. Он посмотрел на Сычжуя и счел совершенно невозможным рассуждать о том, кого он напоминает кому бы то ни было. Невежливо. И вообще все мысли заняты совсем не этим. Шуанхуа успокоился, Сяо Синчэнь — только внешне, как и Сун Лань, он это чувствовал, хотя само присутствие Цзинъи, то, как Сун Лань наблюдал за ним, постепенно возвращали равновесие всей ситуации. У самого Сун Ланя на языке прямо-таки вертелось «да, ты неожиданно прав во всем — беспокойный, невоспитанный и совершенно незваный». И в то, что Сюэ Ян стал бы спрашивать про карпов... ну это совершенно не очевидно. С чего бы думать обратное о человеке, который никогда никого ни о чем не спрашивает? Но даочжан улыбнулся — не для Сюэ Яна, не для Сяо Синчэня даже, который, кажется, сейчас снова ощущал себя будто между молотом и наковальней, а для Цзинъи и Сычжуя, улыбнулся мягко и совершенно миролюбиво, искренне... даже почти пошутил: — Извинения приняты, господин Ян. Не пренебрегай трапезой. Но когда что-то могло остановить поток мысли и красноречия Сюэ Яна?! Скорее новое затмение случится или Сюэ Ян снова извинится, чем замолчит. Поэтому даочжан смиренно принял это испытание, зато ничто не мешало ему следить, как и сколько ест Цзинъи, и никто, будь тут хоть десять Сюэ Янов и пять строгих Сычжуев, не помешает ему отделять крошечные кусочки рыбы и подкладывать в миску Цзинъи, чтобы ему не приходилось напрягаться с большими кусками, ковырять ложкой карпа и вытаскивать кости. — Я худел, потому что волновался, — вставил Сяо Синчэнь и воспитательно и ласково посмотрел на обоих Ланей. — Волноваться вообще очень вредно. А Сун Лань с неожиданным интересом посмотрел на Сюэ Яна, как будто в своем воображении уже примерял на него опухшее лицо, потом махнул рукой и засмеялся. — Рассказывай, ты же не удержишься. А-Чэня ты гадостью не кормил, а меня? Сколько я там связанный в твоей повозке пролежал? И даже не похудел, между прочим, — отметил он. Удивительно, но оказалось, что все эти воспоминания сейчас уже не вызывали в нем такого раздражения, по крайней мере двинуть по этой ухмыляющейся физиономии не тянуло. Выдав разрешение, Сун Лань встал и отошел к полкам, потянулся к самой высокой, до которой здесь без табуретки наверное только он и мог дотянуться, и выудил оттуда небольшой горшочек. — Я про него забыл, — сознался он, выставляя мед на стол, и даже подвинул его немного ближе к Сюэ Яну, — не стесняйся... «... если вдруг собирался». — Тут за стенами когда-то была пасека, надо бы посмотреть, что с ней стало. Местный мед, называется Мифэн. Мифэн Байсюэ, — он отломил крошечный кусочек хлеба, окунул в мед и ловко кинул на опустевшую ложку Цзинъи. — Полезно, — добавил Сун Лань, как будто Цзинъи вдруг соберется спорить, и кивнул Сычжую, чтоб подавал пример. Что вообще происходит? Мед Сюэ Яну выдал, разрешил трындеть направо и налево... Зато пока Сюэ Ян говорит, можно... нет, нельзя потянуться к Цзинъи и убрать тонкую прядь, которая сейчас влезет в мед. Сун Лань застыл, глядя на эту прядь, и опомнился не сразу, налил себе еще чая, добавил Сяо Синчэню и все спокойствие опять чуть не полетело в Преисподнюю, потому что Сун Лань только сейчас понял, что оба — и Сюэ Ян, и Сяо Синчэнь при оружии. В то время как Фусюэ спокойно лежит в комнате, а меч Чэнь Бо отправился в алтарь, где теперь, как положено, были собраны все семь мечей почитаемых патриархов. Интересно. Даожчан даже не стал скрывать от Синчэня, что не заметил — тот прекрасно видел его взгляд, но и заострять тоже не стал. Просто вернулся к своему чаю и дождавшись паузы, сказал: — Ночь была спокойной и я снял закатные барьеры. — Ему показалось важным это сказать мальчикам, пусть не чувствуют себя запертыми под замком, — Но это, безусловно, не значит, что можно всю ночь гулять и не спать. — Он с улыбкой посмотрел на гостей, — Всех касается. «Кроме меня». — Сюэ Ян, я помогу тебе здесь с уборкой. Выдавать распоряжения Ланям он даже не собирался — в сознательности Лань Сычжуя даочжан не сомневался ни на мгновение, он лучше знает, какие у них занятия и когда пора лечь спать. Просто зайдет пожелать спокойной ночи. *** Цзинъи было не очень удобно есть ложкой, но палочками он вообще не справился бы. Своеобразная задача поесть, при этом не скатываясь до положения беспомощного больного, которого нужно кормить с ложки. Хотя, конечно, Сун Лань его кормил, выбирал косточки из рыбы, подкладывал кусочки в миску. Наверное, это должно смущать. В другой момент Цзинъи точно смутился бы, просто вот именно сейчас он вместо смущения просто улыбался и ел, ел и улыбался, как будто Сун Лань кормил его с рук. Сюэ Ян рассказывал какие-то смешные вещи. Цзинъи смеялся, время от времени вскидывая сияющий взгляд на Сун Ланя, как будто спрашивал «нет, ну ты слышишь, что он вообще говорит?», и когда даочжан тоже засмеялся, замер с ложкой. Смеющийся Сун Лань вызывал у него сладкий спазм где-то в груди, замирало дыхание. Сычжуй попытался незаметно подёргать его за рукав, но только махнул рукой. Этот вечер, начавшийся с общего напряжения, сейчас так же напряжённо все пытались втиснуть куда-то в рамки добра, и портить момент было бы слишком недальновидно. — Был бы способ не волноваться, — Сычжуй философски вздохнул. — Конечно, самообладание можно воспитать, но иногда оно само. Просто не можешь взять себя в руки, и если внешне ещё сохраняешь спокойствие, то просто чувствуешь, как выгораешь изнутри. — Связанный? — Цзинъи уставился на Сун Ланя, покосился в сторону Сюэ Яна, задумчиво положил в рот ещё кусочек рыбы, которую приготовил этот проходимец, прожевал, проглотил и уточнил. — Это то, что я видел на той иллюзии, которую разрушил струной от гуциня? — Струны эти твои, — Сюэ Ян потрогал уже затянувшуюся ранку на брови и хмыкнул. — Между прочим, ты мне глаз чуть не выбил. Нет, в ту иллюзию я вплетал момент чуть раньше повозки. Сун Лань, что ты такое говоришь? Неужели ты думаешь, что я буду специально готовить отдельно какую-то гадость, лишь бы похуже накормить тебя? Все ели одно и то же, это был куриный суп с овощами. Вот даочжан Сяо Синчэнь не даст соврать, пока ты спал в повозке, у нас была страшная битва. Они нападали со всех сторон, злобные, кровожадные, я не мог их сосчитать даже! Вот что Сюэ Ян умел, так это эмоционально рассказывать — жестикулировал, делал страшные глаза, таинственно понижал голос. — Самое ужасно, что эти изверги выбрали своей целью именно тебя, и я их даже понимаю — лежит человек связанный, без сознания, ну как не польститься? Тем более что из нас троих ты оказался самой доступной жертвой! Кто из них пытался нападать на даочжана Сяо Синчэня, погиб от моей руки — я убил их одним ударом. Кто нападал на меня — погибал от собственной глупости, потому что ну нельзя быть такими идиотами. Оставался только даочжан Сун Лань, но не тут-то было. Я выгреб всю оставшуюся у нас полынь, и всю ночь жёг её рядом с тобой, даочжан, чтобы ты проснулся таким же красивым, как засыпал. Комарам ничего не осталось, как убираться в поисках другой более лёгкой добычи. — Комары?! — Цзинъи не выдержал и захохотал, только рот прикрыл забинтованной рукой. Он-то открыл рот, ожидая услышать батальный рассказ, а на самом деле они отбивались от комаров? Сычжуй пытался прилично улыбаться, но не выдержал и тоже расфыркался. Сюэ Ян торжествующе подмигнул Сяо Синчэню, со всем вниманием заглянул в горшочек с мёдом и расслабленно промычал что-то очень благодарное. Никогда ещё мёд не получал такого внимания. Сюэ Ян подцепил немного на ложку, нюхал его, смотрел на просвет, едва ли не мурлыкал, бормотал себе под нос что-то про прекрасных пчёл, потом предложил мёд Сяо Синчэню и под конец брякнул: — Вот когда я плёл, что пчёлы постигли даосскую мудрость, ты видишь, гэгэ, не так уж я и врал! И радостно сунул в рот кусочек лепёшки, пропитанной мёдом, блаженно заткнулся и едва не лёг головой на плечо Сяо Синчэню. Сун Ланю он только с горячностью покивал — да, да, всё что захочешь, после такого угощения просто что угодно, хоть сам весь Байсюэ вымой, я вообще не против, твой монастырь, ты и вылизывай его. Цзинъи не хотел уходить, но по совести — он наелся. Он действительно наелся, медленно жевал лепёшку с мёдом и устал даже, поэтому когда Сун Лань принялся отправлять их спать, даже не стал спорить. — Губы намажь мёдом и не облизывайся, — Сычжуй изучил свои руки, попытался сдвинуть повязку с мизинца. — Даочжан Сун Лань. Намажьте ему губы мёдом. Это смягчает ранки и… в общем, это лучше бальзамов, и… Он сообразил, что предлагает что-то почти неприличное, и на всякий случай сделал строгое лицо, но горшочек подвинул ближе к Сун Ланю. — И я уведу его спать, а то Цзинъи сейчас уснёт лицом в стол. Сюэ Ян незаметно придвинулся по скамье ближе к Сяо Синчэню и прижался плечом. Без слов облизал взглядом его губы, прикидывая, стоит ли мазать их мёдом, потом головой покачал — только зря портить вкус даочжана каким-то несчастным мёдом. Когда Лани наконец ушли, Сюэ Ян только посмотрел им вслед и пробормотал: — А посмотришь, как они ходят там в Облачных Глубинах, аж с души воротит, такие все одинаковые. А оказалось — такие разные. Вообще молодые адепты хорошо себя показали. Мне Лань Сычжуй напоминает Лань Сичэня, или это он старается быть на него похожим. *** — Вот видишь, у тебя просто призвание — меня спасать, — сделал вывод Сун Лань и снова улыбнулся Цзинъи. Мальчишка не волновался, ел и так смотрел... что даочжана отпустило совсем, он просто отдыхал и по-настоящему радовался этому редкому моменту, и только иногда на мгновение вдруг улыбка становилась немного грустной. Хотелось запомнить, как вот так вообще бывает. Чтобы смешные истории, Сюэ Ян вдруг оказывается совершенно нормальным, мальчишки хохочут, а Сяо Синчэнь тихо счастливо улыбается. — Я намажу, намажу, мой строгий друг. Даочжан поспешил успокоить Сычжуя, подмигнул Цзинъи и зачерпнул немного меда в ложку. — Лань Цзинъи, — он произнес это так, будто сейчас им предстоит страшное испытание, все-таки веселье Сюэ Яна... нормальное веселье Сюэ Яна оказалось заразительным. — Терпи. Так, расслабься, а то мы неправильно намажем и Лань Сычжуй рассердится. Закрывай рот, вот так, замри. В его глазах искрилась улыбка, Сун Лань подул на губы Цзинъи, чтобы стали сухими, и окунул палец в мед. Он даже губу немного прикусил, сосредоточенный, но стоило прикоснуться, почувствовать эту мягкость, как все переменилось. Снова вдруг приятно и немного прохладно закололо пальцы, сорвались едва заметные серебристые искорки, и даочжан поспешно убрал руку, как будто ему нужно было взять еще меда из ложки. — Иди сюда, на свет, мне не видно... — тихо сказал он, взял мальчишку за запястье и увел к двери подальше от всех. Что это было опять? Теперь уже точно не спишешь на усталость или «показалось». Это точно что-то происходит! А Цзинъи почувствовал? А кто-то еще кроме него самого мог это видеть? Сун Лань аккуратно мизинцем приподнял юноше подбородок, придирчиво осмотрел след от ранки, которого уже почти не было видно... что угодно, лишь бы подумать о чем-то другом. Только сейчас вдруг настигло смущение, хотя он уже лечил мальчишке губы. Захотелось от всех скрыться или увидеть, что никакие мази и мед уже не нужны, или увести Цзинъи куда-нибудь и не думать о том, что кто-то видит... Ну не сбегать же? Сун Лань намазал нижнюю губу, провел сладким медом по верхней, решил, что мало, снова окунул палец в вязкую сладость и поднес к губам Цзинъи. Тонкая, почти невидимая ниточка меда легла на подбородок, и в голове даочжана мысли совсем перестали подчиняться контролю. Он убирал пальцем мед и думал, что его можно слизать языком, вел по губам и понимал, что хочет узнать, какое оно — прикосновение кончика языка. — Все, — голос немного сел, но даочжан с ним тут же справился. — Постарайся не облизывать, Сычжуй правильно говорит. Вечером проверю, — в шутку пригрозил он и улыбнулся, но вышло как-то неловко. — Отдыхай. Сун Лань вернулся в кухню и сразу, ни на кого не глядя, прошел с этой ложкой к тазику для мытья. Надо выдохнуть. Пока ставил греться воду, быстро собрался с мыслями. Вот когда было бы очень кстати, чтоб Сюэ Ян потрындел о какой-нибудь ерунде! Но вроде и так пауза не сильно затянулась... — Шуанхуа может отдохнуть, — мягко заметил Сун Лань, когда мальчишки ушли. — Опасности нет, и нет причин для беспокойства. Причины эти Сун Лань отлично понимал, но уже сейчас — не разделял. Его совершенно не удивляло, что Сюэ Ян не расставался с Цзян Цзаем, но то, что А-Чэнь тоже не оставил Шуанхуа у себя, это... это оказалось неприятно. — Сюэ Ян, давай сюда посуду, — к Сун Ланю вернулся тот доброжелательный настрой, по крайней мере он нарочно старался его держаться. Если хочешь показать, что беспокоиться и правда не о чем, зачем вести себя иначе? Он не видел, как за его спиной Сяо Синчэнь внимательно посмотрел на Сюэ Яна. — Сун-лаоши, я не хотел... — Все в порядке, А-Чэнь, я просто действительно ночью проверил, в Байсюэ нет никого, кроме нас. Я тебе клянусь, — он с улыбкой обернулся и поднял руку, капли воды шмякнулись на пол. — Мы не будем драться, правда же? — Сун Лань посмотрел на Сюэ Яна. Дело не в этом, не в их вражде, конечно, но Сун Лань совершенно не хотел и не видел смысла говорить о том, о чем думал Сяо Синчэнь. Опасность — в нем? Но если даже он пока ее в себе не увидел, то в чем она? До затмения его «расколотая» душа действительно, рушила в нем равновесие, но если причины не в этом? *** Цзинъи легкомысленно смеялся, даже когда Сычжуй сказал про мёд. И лишь после того, как Сун Лань действительно взялся за мёд, сердце забилось обезумевшей птицей и расправило крылья. Даочжан Сун Лань немного наклонился, чуть приблизил лицо, его губы дрогнули. Он всего-то слабо дул, подсушивая ранки, а у Цзинъи тут же ослабели колени. Податься навстречу, совсем немножко — непреодолимый соблазн, и он поддался, даже не задумываясь. Сюэ Ян что-то рассказывал… а может и не рассказывал. Остался только Сун Лань, сладкий запах мёда, очень лёгкие прикосновения пальцев, внимательные тёплые глаза. А ещё даочжан сам прикусил губу, и Цзинъи подумал, что если он так будет продолжать, то скоро придётся делать наоборот — он будет мазать губы даочжана мёдом, так же бережно и осторожно прикасаясь, чтобы не причинять лишней боли. Он не мог не улыбаться прямо в ласковые пальцы, и когда это закончилось, без сил откинулся на дверной косяк спиной. — Мммм, хорошо, — сладкие медовые губы липли друг к другу, когда Цзинъи пытался говорить, это было смешно. — Я постараюсь. Честно. Хотя это трудно — очень хочется облизать, — он подумал и добавил. — Губы. Не очень получилось исправить положение. Ему было и неловко, и одновременно так хорошо и правильно, что голову вело. До комнаты он добрался не без помощи Сычжуя, и честно попытался углубиться в учебники. — Ты читаешь эту страницу вверх ногами, — сообщил Сычжуй, заглянув ему через плечо. — Вот что, ложись-ка ты спать. — Я не могу, а вдруг что-нибудь… — Цзинъи на миг прикрыл глаза и замер. Лань Сычжуй подождал, потрогал его за плечо и сердито выдохнул. — Ты спишь. Ложись. — Я не сплю, — Цзинъи с трудом разлепил глаза, с не меньшим трудом разлепил сладкие губы. — А-Юань… Ты сердишься? — Я волнуюсь за тебя. А ты сам слышал, волноваться вредно. Побудь ответственным человеком и ложись спать. Он только кивнул и лёг, на этот раз засыпая без разрушительных всплесков, и это было хорошо. Сюэ Ян наблюдал за неожиданным спектаклем с восторгом неофита. Он несколько раз пытался что-то сказать, набирал воздуха в грудь, открывал рот, безуспешно пытался спрятать улыбку и затыкался, так ничего и не сказав. Неискушённость этих двоих просто бросалась в глаза, как будто вокруг падал полог невидимости, весь мир переставал существовать — как же хорошо он понимал это состояние! Вот только себе не мог позволить, постоянно помнил о том, что кто-нибудь обязательно попытается забрать у него Сяо Синчэня, отнять у него это счастье. Оно-то, конечно, он не отдаст, сделает что-нибудь страшное и по-настоящему жестокое, утопит в крови всех, но лучше всего, конечно, чтобы не пришлось устраивать ад на земле, поэтому от греха подальше — не отнимайте у Сюэ Яна его любимого даочжана. Он только взял Сяо Синчэня за руку под столом и ласково гладил его пальцы, пока даочжан Сун Лань пытался отыскать в своей влюблённой голове остатки здравого смысла. — Я уже собираю, — бодро отозвался он, обменявшись взглядами с Сяо Синчэнем, и начал собирать посуду, сбрасывать отдельно косточки, смахивать крошки. — Драться? Будем конечно! Но это только если тебе нужно потренироваться, размяться и вообще освоиться в мирной жизни с твоим новым оружием. А так — нет, не будем, даочжан. Сюэ Ян убирал со стола так спокойно и уверенно, как будто это его собственный стол. — Сун Лань, — позвал он, подавая миски. — Ты сказал, что завтра приготовишь что-то мясное. Значит, моя помощь тут тебе не потребуется? Вообще я заметил, что юноши пока временно без рук. Ты это… не стесняйся если что. Сяо Синчэнь, вот тебя я не пущу ничего такого делать, прости, гэгэ, но пока плечо не заживёт, я категорически против. Поэтому и говорю при Сун Лане, чтобы ты даже не пытался кинуться что-то делать руками. А вот головой — это да. Это прямо твоя сфера жизни. На чистый стол Сюэ Ян демонстративно выложил обнажённый Цзян Цзай и внимательно его изучал. Если присмотреться, в глубине лезвия можно было увидеть медленно змеящийся тёмный туман. Этот танец завораживал. — Даочжан Сун Лань, — Сюэ Ян сделал над собой видимое и хорошо заметное усилие, засмеялся и махнул рукой. — Я хотел скомандовать «Раздевайся», но у тебя под рукой столько посуды, и ножи есть, не рискну. Но попрошу тебя распахнуть ханьфу. Видишь ли… Цзян Цзай очень чувствительный меч, и сейчас он считает тебя… эээ… родственником. Я знаю, что я неделикатный и вообще заноза в заднице, но если есть проблема, давайте её озвучим и решим, чем ходить и озираться, а? Твоя метка, даочжан. Как она? Как твоя тьма себя ведёт? Я спрашиваю не из вредности, ты ведь понимаешь. И главное — как твоя душа, даочжан? — Сюэ Ян отпил из чашки остатки чая, заглянул в эту чашку и вздохнул. — Не знаю как вы, почтенные даосы, а я бы выпил вина. Надо взять в привычку на всякий случай таскать с собой хотя бы одну бутыль. *** Сун Лань только усмехнулся красноречию Сюэ Яна. Было в этом что-то странное — говорить и слушать «о новом оружии», прекрасно понимая, что речь идет о тьме, и при этом мыть посуду и планировать, что завтра будет мясо на обед. Даочжан кинул взгляд на Цзян Цзай и поставил на место очередную чистую миску. Как это прекрасно — «родственники». — С моей меткой все в порядке, она на месте. Не больше, не меньше, ничего нового. Он вернулся к посуде, аккуратно расставил все чистые миски, слил воду, вытер руки и только тогда повернулся к Сюэ Яну и Сяо Синчэню. Выставив руку перед собой, в жесте таком спокойном, будто к нему на ладонь упал лист с дерева, Сун Лань вдохнул, сосредотачиваясь, и потянулся к внутренней силе, чуть прикрыл глаза. Он чувствовал очень хорошо, что может очень быстро зачерпнуть, не так, конечно, как мгновенно обратиться к ци, когда необходимо сложить боевое заклинание, но все равно быстро, а сейчас контролировал эту энергию так, что мог не торопиться. Черные тонкие нити обхватили пальцы, заструились между ними, обволакивая ладонь, и постепенно складывались в отчетливую форму шара, которая равномерно росла несколько мгновений, живая и подвижная, но стабильная. Сун Лань не смотрел на Цзян Цзай и на Сяо Синчэня тоже не смотрел, только на собственную ладонь. Шуанхуа дернулся в ножнах, и у Синчэня по спине побежал холодок. Почему он не реагирует так на Цзян Цзай? Почему на Сун Ланя — да? По мере того, как на ладони друга рос этот черный сгусток сплетенных всполохов силы, Шуанхуа все сильнее требовал реакции хозяина. Этот шар напоминал то ли мутный темный огонь, то ли клубок змей, и Сяо Синчэнь понимал, что при желании Сун Лань может воспользоваться им точно так же, как любым боевым талисманом или мечом. Сун Лань легко пошевелил пальцами, сжал ладонь, и сила исчезла. Она словно ушла по венам куда-то к сердцу, оставляя лёгкую и даже приятную прохладу, которая тоже растворилась через несколько мгновений. Шуанхуа затих. — Вот так ведет себя моя тьма. Иногда я чувствую ее... даже не знаю... ее присутствие. Если сержусь, вот как сегодня, — Сун Лань спокойно рассказывал, а ведь еще два дня назад ему было неимоверно сложно принять эту силу как что-то свое, и совсем недавно он считал темную энергию мерзкой и недопустимой. — Но вы видели, я вполне справляюсь, дальше будет лучше. Помнишь, А-Чэнь, когда вы пришли? Я не контролировал себя, ты сказал, душа разбита... теперь стало легче. Сяо Синчэнь подошел близко-близко, взял в ладони его лицо и посмотрел в глаза так пристально, как будто хотел увидеть саму душу. Сун Лань выдержал взгляд, но все-таки тихо выдохнул, когда даочжан отступил на шаг. — Глаза — отражение души, — тихо сказал Синчэнь, — Я вижу в твоих глазах эту дымку, Сун-лаоши, ничего не изменилось. — Изменилось. Если хочешь — посмотри, хочешь? Как мы с Сычжуем сегодня смотрели Цзинъи, проверь ядро, посмотри все потоки. Сун Лань знал, насколько хорошо Синчэнь владеет этой техникой, он доверял и действительно был готов, но внутри все-таки свербило это невысказанное чувство, как в тот миг, когда он увидел, что его друг при оружии. Ну хорошо, пусть. Если он волнуется, пусть посмотрит. В конце концов, он доверился Сюэ Яну, полностью, потому что так было надо, довериться Синчэню потому, что он переживает, — это совсем не так сложно, и близко не стоит. Остается только вопрос, который Сун Лань упорно выбивал сейчас из сердца, не давал ему подступиться к мыслям, гнал и отталкивал: почему Синчэнь ему больше не доверяет? — Я не чувствую больше, что моей душе плохо, — тихо сказал он, — Я справляюсь, А-Чэнь. Но если ты волнуешься, ты можешь проверить. — Он глянул на Сюэ Яна, будто вдруг вспомнил о его существовании, — Вина? Мм... оно должно быть. Сун Лань вышел и спустился в погреб, осветил себе пространство, подвесив в воздух талисман, и стал искать. Должно было быть рисовое вино для еды, и он нашел его быстро, но задержался. Душа. Расколота. Хорошо, пусть смотрит, да пусть хоть вскроет ему грудную клетку в конце концов, если его так волнует его душа! Вот только Сун Лань давно не чувствовал себя таким целым! Взгляд наткнулся на небольшой ящик. «Зима в Байсюэ»? В коробе, переложенные соломой стояли белые бутылочки с той же надписью. Даочжан взял одну, открыл, понюхал. Вот, то что нужно. Когда Сун Лань вышел, Сяо Синчэнь сел на место , и, помолчав, сказал: — Я тоже выпью вина. — Он посмотрел на Цзян Цзай, на Сюэ Яна и вздохнул. — «Зима в Байсюэ» и рисовое вино, — Сун Лань вернулся и поставил на стол две бутылки, — Сюэ Ян, какое хочешь? Пей. *** Когда на ладони Сун Ланя появился туго свитый шар тьмы, Сюэ Ян с видом простодушного любопытства вытянул шею. Смотрел, не двигаясь с места, даже улыбка не вылиняла. Так, примёрзла слегка к губам. Цзян Цзай придерживал пальцами на столе, прижимая лезвие, и слушая отклик меча. — Пока разрешает — всё проверь, — вполголоса уточнил Сюэ Ян, когда Сун Лань вышел за вином. — Эта благостность ненадолго. Я был бы рад ошибаться и провозгласить Сун Ланя первым и единственным, кто на самом деле с тьмой поладил, но нет. Рад, что ты со мной выпьешь. Признаться, тут мозги кипят. Сун Лань вернулся и действительно с вином. Байсюэ преподносит сюрпризы. Сюэ Ян встал, выбрал три маленькие чашки, поставил на стол, задумчиво рассматривая бутылки. Рядом с Цзян Цзаем они смотрелись нарядно. — Не сочти меня жадным, даочжан Сун Лань, но рисовое вино я пробовал раньше. А вообще считай жадным, я просто хочу попробовать вот которое вот это про зиму, интересно же. Если никто не против, я налью. Он налил по половинке, расставил эти чашки, которые могли претендовать на звание немного великоватых чарок, задумчиво смотрел в стол. — Если бы мне кто-то сказал раньше, что я буду вот так сидеть и пить вино здесь с вами двоими. Я бы хохотал неделю, не меньше. Сюэ Ян попробовал вино, восторженно прищёлкнул языком, с прищуром смотрел в чашку, улыбался с такой нежностью, как будто собирался как минимум признаваться в любви. — Даочжан Сун Лань, сделай мне приятное… нам приятное… выслушай. Хотя нет, выслушать потом, — он указал на Цзян Цзай. — Дотронься. Не волнуйся, ничего не будет. Нам просто нужно посмотреть. Не торопись. Послушай, ты ведь никогда со мной не разговаривал… Позволь я кое-что тебе расскажу. Он тщательно подбирал слова. Пожалуй, так старательно он давно не следил за своим языком, обычно за словом в карман не лез и мог позволить себе роскошь нести любую околесицу. И вот, пожалуйста. — Когда в мои руки первый раз попала Печать, Сун-лаоши, я почувствовал опьяняющую радость. Я хохотал как безумный, бросал вызов молниям и носился наперегонки с грозой. Это не Печать сделала меня таким, я был таким и раньше. Просто… как тебе сказать… ей нечего было мне предложить. Именно поэтому тьма может быть со мной, может быть во мне, может делать вот так… Он поднял Цзян Цзай и просто вылил тьму себе на ладонь, формируя такой же густой и плотный шар мрака, а лезвие меча неожиданно засияло чистым блеском. Сюэ Ян лизнул этот шар, смял пальцами, вытянул в подобие узкого ножа, взял в зубы, беззвучно выдохнул густой поток тьмы обратно в лезвие. — Ты — другое дело. Тьма нащупала, что может тебе предложить. Поэтому тебе сейчас так хорошо и уравновешенно. Сун Лань, это ненадолго. Прости. У тебя есть всего два варианта — поверить мне и что-то с этим сделать, или не поверить, и потом убедиться на собственном опыте, что я прав. Поверь, в жизни трагически мало моментов, в которые я так сильно хотел бы оказаться неправым. Я хочу ошибиться, но беда в том, что я прав. Тьма — не твой путь. Она вообще ничей путь, потому что это НЕ путь. Подумай… старый Чэнь Бо был уверен и убеждён, что он вполне справляется и дальше будет лучше. Она нашла, что ему предложить. Она нашла, что предложить Байсюэ. Но плату она возьмёт всегда. Всегда, Сун Лань. *** — Если б мне кто-то сказал, я б убил, — миролюбиво заметил Сун Лань, взял чашку и, прикрывая ладонью, как требовали приличия, сделал глоток. Вино и правда как будто было со вкусом зимы, свежести и первого мороза. Когда Сюэ Ян так просит — жди подвоха. Вот если б он вел себя как всегда, нечему было б и удивляться, но тут он прямо извивался весь в своем красноречии, как будто пытался «не ляпнуть», и донести, что хочет сказать, а то вдруг даочжан не поймет, и перехитрить, и быть честным... Но Сун Лань твердо намеревался сохранить благостный настрой и дружелюбие за этим столом, в конце концов он уже столько шагов назад сделал от себя прежнего, доверился этому мерзавцу, чем почти зачеркнул прошлое, что было бы глупо не попробовать. Но все-таки, чтобы коснуться Цзян Цзая, потребовалось сделать над собой усилие и изобразить, что это вовсе не из ряда вон событие. Лезвие показалось ледяным, но при этом — живым. Неудивительно, что такой чуткий и тонкий человек, как Сяо Синчэнь, чувствовал этот меч. Сун Лань — нет, но сейчас понял, почему. То, что жило в Цзян Цзае было той же природы, что и тьма в нем, и остатки тьмы в жертвеннике. Сосуществуя рядом с подобным, не испытываешь беспокойства, касаясь его — словно здороваешься и находишь отклик. Сяо Синчэнь тихо наблюдал за обоими. Он сделал маленький глоток, аккуратно и сдержанно прикрыв ладонью чашку, скользнул кончиком языка по губам, снимая капельку вина, и теперь сидел, касаясь пальцами чашки на столе. Сюэ Ян и Сун Лань, оба старались, и даочжан подумал, что они прошли очень долгий путь, поэтому может быть есть надежда, что все решится просто. Но надежда — это что-то, что не имеет ясности, непустая пустота и неощущаемая форма, она ничего не дает, кроме разочарования, и потому ее всегда лучше заменить на уверенность, как только почувствуешь эту возможность. Если бы Сяо Синчэнь шел по своему пути с надеждой, он сейчас не смотрел бы на то, что делает его ночь со своей тьмой и не видел бы, как эта тьма сгущает дымку во взгляде его друга. «Поверить или не поверить, сделать или не сделать»… Кто бы мог подумать, что обычно прямой и неделикатный Сюэ Ян умеет так витиевато выражаться? Столько всего сказал — и ничего конкретного. Кроме одного — вопрос цены. — И какова была твоя плата? — поинтересовался Сун Лань, добавляя вина во все три чашки. — Или ты все еще не отдал долг? Ему нравились эти рассуждения. Человек, который считает, что тьме просто нечего ему предложить и потому все так, уверен, что он такой один? Или что таких нет вовсе? — У Чэнь Бо не было предложения, он просто делал то, что делали другие. Лгал. Ты говоришь «сделать или не сделать». Есть конкретные соображения? Что, по-твоему, я могу сделать? *** — Ну видишь, ты б убил, а кровожадное чудовище почему-то я! Сюэ Ян с любопытством наблюдал, как даочжаны пьют, умудряясь держать чашки таким образом, чтобы не было видно их губы. Даже сравнивал — почти одинаково. Вот что значит воспитание. Сам он пил открыто, не стесняясь облизывать губы или подцепить кончиком языка каплю, оставшуюся на краю чашки. Цзян Цзай на прикосновение Сун Ланя отозвался благожелательно, будто пробовал новую еду и пытался понять, как её поделить по справедливости. То есть — всё забрать себе. — Ну вот видишь… Зря ты не взял Фусюэ, его бы ещё спросить, что он думает по этому поводу. Но вот Шуанхуа — гэгэ, поправь меня, если я не прав, но даже я чувствую, как он возмущён. Он убрал наконец Цзян Цзай со стола, при этом макнув палец в чашку с вином и мазнув им по лезвию. Тихо рассмеялся, уловив, что его поступок не остался незамеченным. — Я всегда считал свой меч отдельной личностью, и может немножко перегибаю, но мне почему-то так спокойнее. И ему спокойнее. А когда мы оба спокойны — всем благо, верно? Сюэ Ян больше спрашивал Сяо Синчэня, чем Сун Ланя, и вообще старался всё время его касаться — хоть бедром, хоть плечом, хоть дотронуться до руки. Потому что это основа спокойствия и стабильности. Он ведь уже озвучил, что это важно? — Моя плата? Сун Лань, я в сделку не вступал. Тут я прямо за собой чувствую лукавство, потому что Печатью я пользовался, верно. Но я спокойно обходился без неё, даже таская внутри своего тела. Лучшее доказательство — когда Сяо Синчэнь попросил посмотреть, я вообще отдал ему. Подарил. Не очень умный поступок. Потому что эта сучка тут же принялась строить ему глазки и пытаться предложить ему… в общем, нашептала всякого. Я даже половины не знаю, ты же мне так толком и не рассказал, м? — в качестве возмущения и штрафных санкций Сюэ Ян нагло отпил из его чашки и отдал ему свою. — Когда ты меня тащил в Облачные Глубины, печати при мне не было. И заметь, я по этому поводу вообще не переживал. И когда она рассыпалась — это вообще последнее, что меня волновало в жизни. Сун Лань, посмотри мне в глаза сейчас. Что ты чувствуешь, когда я говорю, что тебе нужно отказаться от тьмы? Вырезать эту тварь из твоей груди, вытащить и отказаться? Тебе хочется меня ударить? Убить? Вытянуть из Цзян Цзая ту тьму, которую он впитал тут? Это ж даже не моя, это просто то, что я нацеплял здесь. Сюэ Ян смотрел на него поверх края чашки, время от времени отпивая крохотный глоток, размазывая вино языком по рту. Вкусно ведь, просто невероятно вкусно! Шалили монахи в Байсюэ, ой шалили! Вином баловались и мёдом заедали. — Вот смотри, — он раскрыл ладонь, где красовался длинный порез, оставленный Цзян Цзаем. — Вот рана. Она заполнена сукровицей, подсохшей кровью, чем угодно, только не здоровой кожей. Но у меня-то нарастёт… Трещинка в твоей душе сейчас заполнена тьмой. Это как замазка, которая не даёт чему-то распасться на части. Но это злобная и хитрая замазка. Заполни эту трещину чем-то другим, Сун Лань. Вытащи мрак, зачисти края, почини... Чем-нибудь, что подходит тебе больше, чем тьма. Ох, Сун-лаоши, много ли ты знаешь о Чэнь Бо? Если он лгал, как ты можешь быть уверен, что тьма не сделала ему предложения, от которого он не смог отказаться? Я-то видел его лицо, когда он умирал. У него были глаза обманутого продавцом покупателя, которому вместо хорошего вкусного вина подсунули что попало. А что ты можешь сделать — тут я бы тебе позавидовал, если бы не был совершенно счастлив. У тебя есть потрясающая возможность не лгать. Для начала — самому себе. Не делай то, что делали до тебя другие патриархи — не ври, не служи мраку, настырно повторяя себе, что действуешь во имя света. Проповедник из меня, даочжаны, как из собаки музыкант… аж язык устал. *** Сун Лань даже голову наклонил, с интересом слушая рассуждения Сюэ Яна. Будто он рассказывал о сделке на рынке, а не о силах, душе и балансе. Поэтому потом фраза про обманутого продавцом покупателя его даже не удивила. — Ну вот видишь, я не беру меч, когда иду обедать с людьми, которым доверяю, может, мы оба не кровожадные чудовища? — с улыбкой заметил Сун Лань. — Шуанхуа с самого начала неспокоен, когда чувствует... твою тьму. С того момента, как мы пришли, — Сяо Синчэнь никак не мог избавиться от ощущения, что они втроём играют в игру, что еще немного, и один из них не выдержит, и это точно будет не Сюэ Ян. — Ты контролируешь Шуанхуа, — Сун Лань пожал плечами и выпил снова. Вот Сюэ Ян и добрался наконец до самого главного. Подарить. Отдать. Он посмотрел в его глаза. Даже честно прислушался к себе, вино немного разбавило все ощущения, но все равно — то, что Сун Лань чувствовал, было не из-за вина. — Что чувствую? Удивление. И в то же время — не удивляюсь. Почему ты так уверен, что в сделку не вступал? — Сун Лань коснулся руки Сюэ Яна, притянул к себе раной вверх. — Говоришь, тьма коварна. Хитра. Почему ты так уверен, что она перехитрила всех, кроме тебя? Предложила что-то мне, Чэнь Бо, даже Синчэню, но тебе — нет? Он накрыл ладонью рану и придвинулся ближе к Сюэ Яну, через стол, со спокойной улыбкой глядя в глаза. — Ты не думал, а вдруг это — отсрочка платежа? — даочжан отстранился и убрал руку. — Мне не нужно то, что твой меч здесь нацеплял, Цзян Цзай стал сильнее — чем плохо? Почему ты думаешь, что я лгу или собираюсь лгать, жить как Чэнь Бо? Откуда такие выводы? Брось, Сюэ Ян, проповедник из тебя и правда так себе. Смотри, что я вижу. Сун Лань отстранился, посмотрел на сидящих напротив Синчэня и Сюэ Яна, улыбнулся. — Я вижу человека, который создал темный артефакт, пользовался тьмой, носил ее в себе, убивал без счета, вырезал целый храм просто потому, что ему так захотелось, и в итоге он получил что хотел, избежал всех наказаний. Я вижу того, кого полюбил самый светлый человек в Поднебесной, полюбил безусловно и чисто, принимая таким, какой он есть. Я вижу того, кто да, — совершенно счастлив. Сун Лань помолчал, покрутил пальцами чашку на столе. — Ты правда думаешь, что твои слова красноречивее, чем то, что я вижу? Правда? *** — Сун-лаоши, я могу доверить тебе самое дорогое. Хоть сейчас. Кстати, воспользуюсь случаем, за язык тебя никто не тянул. Сяо Синчэнь, если со мной что-то случится, я хочу чтобы ты в тот же миг оказался в Байсюэ. Сун Лань, с тебя талисманы мгновенного перемещения, обещаю не злоупотреблять. Твой упрёк понятен, но несправедлив. Я доверяю тебе. Но хоть ты у себя дома, что ты сделаешь, если сейчас в эту дверь со сладкой улыбкой войдёт Верховный Заклинатель и предъявит свои права на беглого преступника? Кинешься в драку? О, серьёзно? А зная, что при этом пострадает, допустим, Лань Цзинъи? Сюэ Ян со смешанным ощущением удивления и тревоги смотрел, как Сун Лань берёт его за руку, тянет эту руку к себе, как он наклоняется, смотрит в глаза, улыбается. Говорил он, что уж тут, действительно лучше. Ну так кто на что учился… и вроде вот разумные вещи, но Сюэ Ян смешался, пытаясь выстроить в голове простое объяснение. — Самое омерзительное в том, что ты говоришь, Сун-лаоши, что я с тобой даже согласен. Если ты прав, а я сам себе вру, то у нас проблема и Поднебесной лучше запасать гробы. Но с другой стороны — я-то не светлый даочжан. Я сам по себе хитрый, подлый, наглый и что там ещё за хвалебные оды мне обычно поют. Я был таким до того, как прикоснулся к этому мраку. Склонен считать, что я хитрее тьмы. Ах да, я ещё самоуверенный очень. Не уподобляйся мне в этом, даочжан. Ну видишь ты… а до этого ты видел, что я тварь подлая и обманываю твоего друга, ну… Храм вырезал, признаю. И не один. И кто может поручиться, что не вырежу ещё? Я — Сюэ Ян! Он развёл руками, махнул вино залпом, поставил чашку и на мгновение прижался лбом к плечу Сяо Синчэня. Подумал, вздохнул, поднял голову. — Сун Лань. А раз ты всё так замечательно про меня сейчас видишь, то должен бы видеть, что ты меня сейчас пугаешь своей улыбкой едва ли не больше, чем вот этой тёмной дымкой в твоих глазах. И что я хочу помочь — тоже должен бы видеть. *** — Если сюда войдет Верховный и что-нибудь потребует, то он услышит, что в Байсюэ есть правила, и для гостей в том числе. И если... — Вот Цзинъи тут при чем? Сун Лань представил себе на мгновение, что будет, если пострадает Цзинъи, и внутри совершенно отчетливо шевельнулась тьма, а вместе с ней — сердце, ци и вообще все. — И мне кажется, не нужно объяснять, что будет, если пострадает Цзинъи, но это никак не связано. С тьмой или без, я не буду просто смотреть, как кто-то чужой решит тут что-нибудь сделать. Странно, что Сюэ Ян об этом спрашивает. Он ведь отлично все понимает. Что будет, если кто-то явится к ним в дом и что-то потребует? Попытается навредить Синчэню или наоборот? И представлять не нужно, что каждый из них сделает. Оно не отпускало, много слов, а легче не становится, и даже вино не помогает — ничего не двигается ни в какую сторону, и Сяо Синчэнь совсем не знал, что с этим делать. Он встал, вышел совсем ненадолго и вернулся без Шуанхуа, который оставил за дверью. — Прости меня. — Не проси прощения. — Сун Лань покачал головой и снова посмотрел на Сюэ Яна: — Не вырежешь. Теперь — нет, пока Синчэнь рядом. Ты себе не врешь, нет, но все могут заблуждаться. Или чего-то не знать. Сун Лань допил вино и разлил снова. Бутылка как-то быстро кончилась, а мыслям легче не стало. — Ты, я, А-Чэнь — мы можем думать одно, а все на самом деле по-другому, но как ты можешь быть уверен? Но вы ведь мне даже шанса не оставляете, так ведь? Ни дня, ни часа — все будет так, потому что тьма коварна, а человек слаб, она предложит и возьмет плату, она залила пустоту, но это неправильная заплатка и нужна другая, а какая — другая? И нужна ли другая? Он поднялся, Синчэнь встал тоже. — Пугаю? Не ври, Сюэ Ян, серьезно, что за чушь? Я тебя в жизни не пугал, — Сун Лань махнул рукой и пошел обратно в погреб, откуда очень быстро вернулся еще с двумя бутылками, одну сразу откупорил, разлил по чашкам. — А-Чэнь, что? Садись, я не собираюсь прямо сейчас здесь тьмой кидаться. — Что в запретной комнате? — вместо ответа в лоб спросил Синчэнь. Он все никак не мог сообразить, что делать, но слова Сун Ланя заставили спросить. Тот завис, потом пристально посмотрел в глаза Синчэню и отошел от стола. — Что, Сун-лаоши? — Он понимал, что это жестоко, как в прошлый раз или даже хуже, и наверное если б не вино, он не смог бы сейчас это снова сделать, но Синчэнь чувствовал, что темный артефакт — это не все, и разговоры о нем — только часть проблемы. Сун Лань усмехнулся. Сяо Синчэнь его поймал, даже не подозревая об этом, не нарочно, конечно. На этом совершенно искреннем недоумении, что они с Сюэ Яном решили, будто он непременно станет как Чэнь Бо, лжецом, который скрывает тьму в Байсюэ за внешней добродетелью. — Там хранилась эта штука, — Сун Лань ткнул себя в грудь. — В ящике, знаешь, как нормальная ценность. Вместе с ней лежали записи, хроники, от первого затмения, когда тьма здесь появилась. В общем, если коротко, то в день затмения на храм напали, враг как раз и притащил сюда эту штуку, Байсюэ потерял всех, но патриарх Бо Цзю-и отобрал у врага артефакт и, умирая, передал Гэ Сюаню. — Сун Лань забрал свою чашку, выпил залпом и улыбнулся, — Гэ Сюань известен как первый патриарх Байсюэ, это его меч первый в алтаре и его прозвание первым написали у двери в комнату. Так мы все знали, и я, и все остальные адепты, никто из нас не слышал никогда про Бо Цзю-и, затмение считали праздником и древним ритуалом. Ну ходил патриарх в затмение в комнату, возвращался, мы же не подглядывали, что он оттуда брал. А еще мы знали, что каждый из патриархов уходил высоко в горы, до конца пройдя свой путь самосовершенствования, присоединялся там к небожителям. Сун Лань рассказывал и сейчас улыбался так, будто удивлялся, как это какие-то странные люди верили так долго в красивую сказку, которую придумали какие-то изобретательные даосы. Только то была не сказка и даочжану не было весело. — Ну вот. А на самом деле патриарх выбирал себе преемника и в какой-то момент, уж не знаю, как он определял, что пора, хотя с другой стороны... мудрые же люди, в уме им точно не откажешь, в общем он спускался с ним в запретную комнату, показывал, видимо, артефакт и все рассказывал. Про долг, тайну, знание, учение, защиту... ну вот это все важное. И про то, что в назначенный день преемник убивает наставника и занимает его место. Сяо Синчэнь тихо ахнул. Не отрывая взгляда от Сун Ланя, он положил руку Сюэ Яну на плечо. Вряд ли хоть один из них готов сейчас прервать этот рассказ неосторожным словом, но Синчэню просто необходимо было это прикосновение, чтобы не сорваться. Сун Лань взял неоткрытую бутылку, откупорил и сделал маленький глоток прямо из горлышка, облизал губы. — Никто никуда не возносился. Думаю, Сюэ Ян, ты оценишь эту прекрасную придумку, — Сун Лань сказал достаточно, но остановиться уже не мог. — Я помню одного адепта, мы учились вместе, только он уже был взрослым, а я младшим. Чжи Чуань. Он был очень храбрым, благородным, лучшим из всех, и должен был стать преемником Чэнь Бо — все так думали, никто даже не сомневался. Я нашел в покоях патриарха записи, сделанные всеми наставниками, семь глав. Конечно, решил, что там и найду ответы, читал, и Чэнь Бо... он там писал обо мне. И... не важно в общем... Голос подвел, Сун Лань посмотрел в потолок, понимая, что еще немного, и просто расклеится, сделал еще глоток и все-таки продолжил. — Про Чжи Чуаня запись совсем короткая, я тогда подумал, как это печально, горько на самом деле, ведь Чэнь Бо гордился им, любил, а Чжи-гэ пропал, погиб где-то на западе как герой, сражаясь с тьмой. В запретной комнате Чэнь Бо тоже оставил про него запись. Знаешь, А-Чэнь, я наверное, даже умирая буду это помнить: «Предсказано было, но неверно истолковано. В Чжи Чуане ошибся. Долг не приемлет ошибок. Жду возвращения сына, доверяя выбору сердца — это не предсказано, но известно». Ошибка. Ну да, предсказали, да не верно, бывает. Чэнь Бо хотел, чтоб это был я, а предсказан был Чжи, — Сун Лань развел руками. — Учитель слишком хорошо воспитывал нас, наверное, потому что очевидно Чжи Чуань не захотел или усомнился... не важно, Чжи «пропал». И как-то это совсем не возвышенно, правда? Сун Лань стоял, опустив руки и смотрел на них, а Синчэнь только стиснул плечо Сюэ Яна, понимая, что даже одним прикосновением сейчас можно не помочь, а добить, и не двигался с места. — По замыслу Чэнь Бо, ах, нет, «по выбору сердца», я должен был его убить ради этой штуки и ... — Сун Лань неопределенно махнул рукой, не зная, как описать всю эту лживую историю одним словом, — этой тайны. Я убил. Надеюсь, ему там спокойно от этого. Только я не вижу никакого смысла в этой тайне. Вот и все, — он сел обратно и безотчетно положил руку на запястье, обвитое лентой. — Сун-лаоши? — М? — Цзинъи все это знает, да? Сун Лань удивленно посмотрел на Синчэня. — Конечно, знает. *** Сюэ Ян слушал внимательно, и неожиданно для себя растерялся и часто заморгал. Потому что получается, что Сун Лань не будет просто смотреть, как кто-то чужой решит тут, в Байсюэ, что-нибудь сделать… но при этом ни разу на него не гаркнул, а ведь Сюэ Ян тут не просто чужой, а враг страшный и всячески вражеский. Впору самому начать в изумлении открывать рот, как это делает Цзинъи. Он с немым вопросом в глазах смотрел на Сяо Синчэня, когда тот вынес меч. Немного не укладывалось в голове, что такого, если у него с собой меч? — Ну не вырежу, — с неохотой признал Сюэ Ян. — Не хочу. Сяо Синчэнь, и ведь дело не в том, что… ну… ты знаешь, что я люблю тебя, гэгэ. Я не буду говорить, что не могу жить без тебя. Потому что я могу. Я могу жить без тебя. Просто не хочу и не стану. И как я после этого пойду снова купать Поднебесную в крови? Сун Лань, и ты снова прав — все могут заблуждаться. И ты тоже. Я оставляю тебе все шансы — с самого начала я тебе их оставлял, осознанно или нет. Какая такая другая заплатка. Сун-лаоши, ну ты же умный, ну ты подумай! И не вру я вовсе, только немножко привираю, чтобы не утратить мастерство. Вино оказалось вкрадчивым и коварным, хотя Сюэ Ян не чувствовал себя пьяным. Он чувствовал себя как наконец-то разжатый кулак, который так долго удерживал что-то, аж пальцы свело. Не вмешивался, старался не лезть, но тоже опешил от прямого вопроса Сяо Синчэня и прикусил язык. Сун Лань рассказывал, а Сюэ Ян просто чувствовал, как у него вытягивается лицо в гримасу то ли потрясения, то ли гадливости. Он даже поискал в себе злорадство, но не нашёл. И смех Сун Ланя — смех человека, которому ничерта не весело. Сюэ Ян ошалело забрал из рук Сун Ланя бутылку и тоже приложился к горлышку. Накрыл пальцы Сяо Синчэня на своём плече ладонью, сильно сжал. И молчал. Молчал, чувствуя, как сжимаются пальцы Сяо Синчэня. Так же молча усадил своего даочжана рядом, успокаивающе прижал к себе. Налил ему вина, вручил в руку — пей. Сам трудно сглотнул, глядя в стол. Время от времени вскидывал взгляд на Сун Ланя, налил ему, только потом налил себе. Удивился ли он? Нет, пожалуй. Как человек с изнанки, он прекрасно знал, что творится за внешне благопристойными фасадами кланов. Не только знал, сам принимал участие. Но почему-то хотелось верить, что хоть где-нибудь, ну хоть кто-нибудь не такая мразь. А оказалось — что же, что оказалось, то и оказалось. Многоступенчатая многолетняя ложь, окутывающий всё обман. Чего ради? Почему, с какого перепуга хранить это в Байсюэ? Сюэ Ян не мог найти ни единого объяснения, кроме опьянения силой. — Не думал, что меня можно до такой степени изумить, — наконец проговорил Сюэ Ян, проследил за жестом, как пальцы накрыли ленту, и очень мягко спросил. — Сун Лань… Этот юноша из клана Лань… он сильно страдал от открывшегося ему знания? Сильно, не сильно. Сюэ Ян только щурился, как кот. Между этими двоими так искрило страшно, что это даже не было метафорой. Он видел искры новой силы своими глазами, как и мутные от взаимного влечения взгляды. Да если завтра Сун Лань выйдет за ворота жрать окрестных крестьян, этот мальчишка побежит накрывать на стол… или в ужасе бросится обратно в Облачные Глубины и там от тоски примется умирать. Неизвестно, какой исход страшнее в итоге. — Знаешь, Сун-лаоши. Я выпью, пожалуй, за то, чтобы я ошибся. И тьма тебя не настигнет, и свет от тебя не отвернётся. Если тебе будет спокойнее, хочешь — я дам тебе слово, что приду и убью тебя, если узнаю, что ты стал чудовищем? Я могу, серьёзно. От души. Как друга. В конце концов, я не дал тебе убивать заклинателей с Баошань… А, даочжан? *** — Цзинъи? Нет, — Сун Лань даже не задумался, он только покраснел немного, вспомнив, как мальчишка бросился его обнимать и просто вытащил тогда из этого ужаса, и запах его... такой чудесный... Сун Лань сообразил, что гладит ленточку и убрал руку, — Он тогда, знаешь, как будто его волновало только, страдаю ли я. Он вообще такой... смелый и собранный, когда нужно. Очень храбрый. — Даочжан поднес чашку к губам и замер, слушая Сюэ Яна. — Мы придумаем заплатку. У Сяо Синчэня искрились глаза, и губы стали яркими, и он сидел, привалившись к своему личному мерзавцу и наверняка под столом держал его за руку или гладил коленку. Свет и тьма влюбленные, ох небеса и небожители, это вино так действует что ли, что уже даже по морде Сюэ Яну врезать не хочется? Сун Лань рассмеялся: — Как друга? Никто, наверное, еще не хотел убить меня по-дружески. Знаешь, Сюэ Ян, тебе можно не тренироваться в мастерстве вранья, такое мастерство...— Сун Лань выпил одним глотком, вино как-то ласково и горячо погладило горло, — ... не пропьешь, честно. — Сун-лаоши... ты сильный. Подумай. Вместе подумаем! Может не прямо сейчас, потом, но ... — Сяо Синчэнь протянул руку, чтобы коснуться его руки, но не решился почему-то, — ... я так хочу, чтобы у тебя все было хорошо. — Не прямо сейчас, точно, — Сун Лань смотрел на этих хмельных влюбленных. — Сейчас ты просто прямо здесь на нем повиснешь, и он не будет против. А у меня с собой ни одного талисмана. А там между прочим мальчики спят. Он как-то рассеянно указал в сторону двери, взял бутылку, поболтал и долил остатки себе и Сюэ Яну. Синчэнь покраснел и улыбаясь уткнулся своему мерзавцу в плечо. Как кролики. Эх… *** — Заметь, я из самых светлых побуждений тебе это говорю! Чистая правда! — Сюэ Ян рассмеялся. Захмелевший Сяо Синчэнь лукаво смотрел, приоткрывал влажные яркие губы, лицо порозовело, как будто его тронуло краской смущения или возбуждения. Сюэ Ян только жадно облизывал его взглядом и гладил под столом по бедру. — Цзинъи волнуешь только ты, — Сюэ Ян категорично покачал головой. — Ты просто не видел его, ты боролся с Чэнь Бо. А мы видели. И инструмент у него, кстати… я про гуцинь. Мощный. Ну если Сяо Синчэнь заробел и не осмелился, то Сюэ Ян решил, что если его даочжану нужно дотронуться, то он должен дотронуться. Поэтому взял Сун Ланя за руку, потянул на себя, накрыл его пальцами руку Сяо Синчэня. — Не сейчас. Но вообще, Сун-лаоши, я тоже хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Считай это моим эгоистичным желанием. Чудовище я или как? Он отпустил, мягко обнял Сяо Синчэня за плечи. Несмотря на коварное вино Байсюэ, про рану на плече он помнил, и бережно не трогал там, где может причинить боль. — С ума сошёл? Я вообще никогда не против, я всегда только за. Всё, что захочет мой драгоценный. Если ему захочется сейчас в озере купаться — я принесу ему озеро. Хотя это, пожалуй, будет сложно. Придётся нести даочжана к озеру, это считается? — Сюэ Ян допил своё вино, медленно выдохнул, оглянулся на дверь. — Там да… нет, не волнуйся, я не настолько пьян. Там тебе ещё проверять губы Цзинъи, не съел ли он весь мёд. Хочешь — я проверю? Сяо Синчэнь… гэгэ, хочешь к озеру? Он смеялся тихо, осторожно тронул его горячую щёку. Пожалуй, озеро было не нужно, а вот постель — определённо. — Сун-лаоши, спасибо за вино. Было хорошо, — Сюэ Ян улыбнулся. — Мальчики обидятся, их не позвали пить вино. Сун Лань, — он выразительно посмотрел на ленту, охватывающую запястье. Трезвыми глазами смотрел, но не сказал ничего, только Сяо Синчэня поднял со скамьи. — Отнести тебя, гэгэ? *** — Что-то Цзинъи я смотрю, волнует прям тебя, — Сун Лань нахмурился, но тут Сюэ Ян зачем-то схватил его за руку и потащил. Что это такое? Даочжан удивленно посмотрел на свои пальцы на ладони Сяо Синчэня, на Сюэ Яна, снова на руки, потом убрал руку и кивнул, словно хотел сказать «твой Синчэнь, ты и трогай». — Желания, ну-ну. Хотеть не запрещено, хоти. Только не здесь. У вас там спальня запечатана, опечатана... в общем вы только до нее дойдите уж сделайте мне приятное или как ты там говоришь? А-Чэнь, если твой личный мерзавец собирается притащить сюда озеро, вам определенно много пить нельзя. В Байсюэ вообще не пьют, что значит «мальчики обидятся»? Ненормальный? Сычжуй меня убьет и примется перевоспитывать. В Байсюэ не пьют, ясно? Запомни. Он в красках представил себе, как Сычжуй находит их в таком виде, а потом сразу — губы Цзинъи и покраснел уже гораздо активнее. — Я тебе проверю, проверятель, — буркнул он грозно и встал. — Отнеси, ночь моя... — в этот момент прошептал Синчэнь, обнимая своего мерзавца, и Сун Лань решил, что он тут уже точно лишний. Вообще-то в Байсюэ так себя не ведут, но у Цзинъи ведь и правда... мед. — На здоровье, — Сун Лань вышел, посмотрел в ночное небо, ясное и усыпанное звездами, вдохнул прохладный чистый воздух и пошел в жилое крыло. У двери Ланей он остановился, даже тихонечко эту дверь приоткрыл, но все-таки не пошел. Разбудит. Испугает... А-И нужно спать. Сун Лань ушел к себе, скинул ханьфу и лег, увидел, что забыл погасить фонарь... а дверь закрыл? Нет. Закрыл и не запер. Сам потухнет. Сама не откроется. Если сейчас даже попробовать потушить или запечатать заклинанием, то чего доброго промахнешься и нашумишь. Даочжан закрыл глаза. Открыл. Комната немножко кружилась. Снова закрыл. Дурак. Обещал сходить к Цзинъи проверить... и не пошел... а он наверное весь мед слизал. Получается, он его обманул? Сун Лань вздохнул и натянул одеяло до самой шеи. К сожалению, одеяло никак не могло закрыть воображение, в котором были только губы Цзинъи, его запах и эта родинка, и слова Сюэ Яна зачем-то и то, как он на ленту посмотрел. Какого черта он вообще на нее пялится? Сун Лань мучительно застонал и перевернулся на живот, тут же ощутив... все неудобство. Лег на спину и сдался. Рука совершенно сама поползла вниз и накрыла член. У мальчишки сладкие губы... ох, небо... только не это... как завтра на него смотреть после такого? Завтра он просто забудет, да, точно... Возбуждение накрыло немыслимое, горячее и мучительное, и даочжан как-то слишком быстро забыл самого себя уже прямо сейчас, а Цзинъи забыть не получалось.