Затмение

Сяо Синчэнь и не думал даже выпускать его из рук: хватит, пожалуй. Наигрался, наделал добрых дел, наприносил пользы. Даочжан прижимал к себе Сюэ Яна, время от времени поглядывая на изменения и прислушиваясь, что там за дверью на всякий случай. — Я обнимаю свою ночь, — спокойно ответил он, — Хитрую, безрассудную, храбрую, темную, болтливую и умную. Ночь. Он усмехнулся и погладил меняющееся на глазах лицо. — Я бы узнал тебя, даже если б вас поставили рядом двоих и мне бы ничего не сказали, даже если бы я встретил тебя в этом обличье, ничего не подозревая. — Синчэнь достал полотенце, вытер искусанную руку и дождался, наконец, нормального взгляда от Сюэ Яна. — Нельзя. Это ты покусал, я настаиваю. Вы когда-нибудь успокоитесь, интересно? Вот скажи мне, что вам делить? Мне иногда кажется... вы сами уже без этого не можете... — Синчэнь говорил тихо, глядя теперь куда-то мимо, образ лежащего на друге Сюэ Яна никак не исчезал, он как наяву видел скользнувшие по ладони Сун Ланя пальцы. — Не было другого способа, да? — Он улыбнулся, но взгляд оставался строгим. Синчэнь вздохнул. — Правда, пора завести тетрадь для долгов, ты очень деятельный. Он аккуратно отодвинул ткань, погладил его грудь, убеждаясь, что фальшивой метки нет, — Завтра всем будет тяжело, но надо это просто сделать. «И тогда я заберу тебя домой». На остаток ночи Сяо Синчэнь еще укрепил барьеры, надеясь, что это в последний раз. Сун Лань проснулся на удивление бодрым. Спать без боли и почти без волнения — роскошь, которой у него давно не было, за эти дни он уже почти привык просыпаться уставшим, и еще — что сначала зовет мальчишку. — Цзинъи? Даочжан потянулся как мог, прогнулся в спине и пошевелил ногами, спихивая одеяло вниз. Может он слишком рано проснулся? Цзинъи уже развязал бы его с рассветом... Но страх все проспать победил. Нельзя просто валяться, надо же быть готовым! Вдруг затмение совсем скоро? Вспомнился Сюэ Ян, и даочжан нахмурился. А что если он все еще носит его лицо? Ходит и вообще... От этой мысли аж передернуло и мурашки побежали по спине. — Цзинъи... я проснулся. — Как-то это наивно прозвучало, Сун Лань поднял голову и попробовал сесть. *** Он постепенно успокаивался, и если Сяо Синчэнь и не думал выпускать его из рук, то Сюэ Ян и не думал выбираться из его объятий. Да, ему было неприятно, что его даочжан обнимает человека с лицом Сун Ланя. Мозгов в этом неприятии было мало, несмотря на все дифирамбы его уму. — Если бы нашёлся идиот, который попытался бы провернуть такой финт, я бы из шкуры вылез, чтобы дать тебе подсказку. В конце концов, гэгэ, есть так много вещей, про которые знаем только ты и я. Например — кто был приглашён к ужину когда я первый раз готовил для тебя. Видишь, на этот вопрос можем ответить только мы двое. Сюэ Ян с нескрываемым удовольствием протянул ему руку. Всё как он любит, даочжан его лечит. Только вот что с даочжаном такое? — Да. Я покусал. Потому что кроме меня самого только у одного человека есть право меня кусать, и это ты. Остальным я выбью зубы. Сяо Синчэнь, на самом деле мы с Сун Ланем уже почти друзья. Если так подумать, то многим ли я простил то, что прощаю ему? Да, он на меня зол, да, я его терпеть не могу. Что с того? Другой способ был, просто тогда удержать чужое лицо сложнее, я решил перестраховаться. И правильно сделал — уж очень дед… До него очень медленно доходило. С большим опозданием, с огромным торможением. Особенно вот сейчас, когда Сяо Синчэнь едва касаясь сдвигал край ханьфу, чтобы прикоснуться к его груди почти жестом собственника. А ханьфу-то принадлежит Сун Ланю… Сюэ Ян быстро скинул чужую тряпку на пол и передёрнул плечами. — Я не шутил, заведи и записывай долги. Завтра, гэгэ, скорее всего будет невыносимо. Но если затмение не с самого утра, то… а в какое время дня нас постигнет эта сомнительная радость? Ну здорово, мы ещё и не знаем точное время! Он перехватил руки Сяо Синчэня, с силой прижал к груди, как будто пытался вложить своё сердце ему в ладони. — Вот. Чувствуешь? У меня, гэгэ, очень маленькое и злое сердце. Дикое, горячее, и место в нём есть только для одного даочжана, самого драгоценного для меня, самого храброго и совсем чокнутого, который не побоялся впустить в своё сердце чудовище. Ты должен мне верить. Ты единственный, кто вообще верит мне, верит в меня, разве я могу тебя предать? Разве я похож на такого непроходимого идиота? Гэгэ, ты просто надышался воздухом Байсюэ. Выдохни его, выдохни, — таким тоном просят выплюнуть отраву. — Вдохни лучше меня. Уже завтра после затмения я поведу тебя к озеру. Расстелю на берегу одеяло — наше одеяло, не местное — уложу тебя, и будем вместе просто дышать и смотреть, как облака падают в воду. Хочешь? — Я и без вопросов узнаю, — упрямо настаивал Сяо Синчэнь. Да уж, записывать долги? Может идея и не плоха. Вот например за это «мы с Сун Ланем почти друзья». Это и правда воздух Байсюэ, потому что Синчэнь даже не улыбнулся, как сделал бы уже через два слова, и барьеры добавлял с каким-то несвойственным себе упрямым раздражением. Легче стало только позже, устоять перед этой улыбкой, перед поцелуями и перед силой было невозможно нигде, даже в Байсюэ. Тем более — в Байсюэ. Нужно было спать. Нужно было готовиться к завтрашней битве. Нужно было чёрт знает что ещё. Пока Сяо Синчэнь укреплял на всякий случай барьер, Сюэ Ян набросал грубую схему того места, где во время затмения развернётся главная баталия, отметил все галереи, дверные и оконные проёмы, границу участка, покривил губы над этой схемой и оставил её на завтра. И прежде чем позволил себе и Сяо Синчэню уснуть, добился от своего даочжана убедительных стонов наслаждения. И можно было уже не прятаться от призрачного патриарха. Сяо Синчэнь засыпал, чувствуя, как по коже и до самого сердца разливается их общая сила, как они дышат ею, и она защищает, словно кокон, и позволяет ни о чем не думать. *** Цзинъи спал как убитый, и слышал, что его кто-то зовёт по имени. И даже не кто-то, а совершенно точно Сун Лань. Просто Сун Ланей было два, и они звали с разных сторон, а он стоял посередине и точно знал, что если выберет не того, то вообще навсегда останется без него. Насовсем. — А я ещё нет, — с мучительным стоном отозвался Цзинъи, с закрытыми глазами заползая на край кровати и практически наощупь пытаясь развязать даочжану руки. — Ещё рано. Он развязал одну руку, завозился со второй, отчаянно зевнул в рукав, практически ткнувшись лицом в плечо Сун Ланя, спохватился и открыл глаза, быстро глянул на кровать Сычжуя и медленно выдохнул, когда увидел, что друг ещё спит. — Рассвет уже близко, — он зашептал вообще еле слышно. — Как ты спал? И улыбнулся счастливо и довольно, потому что выглядел Сун Лань отдохнувшим, как будто действительно отоспался и отдохнул. Всё ещё заспанный и растрёпанный, Лань Цзинъи не просто развязал ему руки, но и проверил, хорошо ли завязана лента на его запястье, не давит ли, не торчат ли концы, расправил только ему заметную складку, размял оба запястья и наконец угомонился, пытаясь заставить себя отпустить его руки. — Сегодня, да? — ну и вопрос. Он ведь сам прекрасно знал, что сегодня. — А у меня хорошие новости… Ночной план удался, наставник Чэнь Бо поверил… а я, кажется, поладил с гуцинем. Хорошие новости были необходимы как воздух. Цзинъи уверенно улыбался. Ни черта не было готово, неизвестно, что будет в следующий момент. Но разве у них есть какие-то варианты. кроме как победить? *** — Хорошо спал. Сун Лань ответил шепотом и сам глянул на Сычжуя, наблюдал за этой заботой, но улыбка вышла какой-то тусклой, даочжан хотел бы, но не получалось сейчас улыбаться, как Цзинъи. Он даже поправил растрепанные волосы мальчишки, как будто взамен улыбке. — Отличные новости, ты молодец. Я бы предпочел оставить вас в комнате, но вы же не согласитесь. Особенно ты. Но я солгал бы, если б не признался, что мне очень важна твоя помощь. Цзинъи... Даочжан сел на кровати, нервно поправил рубашку, потом потрогал ленту на запястье и немножко успокоился. — Обещай мне, пожалуйста, что не станешь меня вытаскивать, ладно? Помнишь, я говорил тебе, что от Сюэ Яна нужно держаться подальше? Что ему нельзя доверять? Просто... — он вдохнул, набираясь решимости. Вот если б сейчас этот мерзавец его слышал! Уж наверняка скалился бы довольный! — У меня много причин его не любить, ненавидеть. Но сейчас ему надо довериться, и я уверяю тебя, он будет драться и не оставит ни Сяо Синчэня, ни меня, ни вас без помощи. Ваша с Лань Сычжуем задача будет вовремя вступить со своей магией, она совершенно не знакома адептам Байсюэ и значит — призракам храма, в этом ваше преимущество. Не отвлекайся на Чэнь Бо и меня, там несколько десятков призраков... Он задержал взгляд на юном лице, подумав о том, как это было неправильно и безответственно — оставить здесь адептов Гусу, провел ладонью по плечу Цзинъи. — Наденьте сегодня свои белые одежды. Время тянулось страшно медленно, Сун Лань не мог думать ни о чем, только о том, чтобы не пропустить момент. Он просил Цзинъи поглядывать на карпов, к кроликам не пустил — далеко, через полхрама, а карпы вот, прямо во дворе, может быть рыбы как-то подскажут, когда будет совсем близко. Он оставил ворота приоткрытыми на случай, если кому-то придется уходить, чтобы не возиться с тяжелым затвором. Хорошо еще на небе ни облачка, солнце сияло как будто ничто не предвещало и вообще оно не собиралось никуда ни на миг скрываться. Сун Лань забрал из алтаря тот самый меч, который принадлежал когда-то предшественнику Чэнь Бо — мало ли, пригодится, пришлось же однажды им воспользоваться. А вот никаких жертвенных даров к алтарю не понес. Просить о чем-то... лучше потом сказать спасибо, если будет за что, пока Сун Лань не очень видел, чтобы небожители помогали Байсюэ. В конце концов, он сел в тени у входа в алтарный зал и просто ждал, заставив себя обратиться к простым и действенным упражнениям, которые всегда помогали сохранять равновесие. *** Нельзя вообще ничего упускать из внимания, даже если это кажется мелочью. Сюэ Ян предпочитал перестраховаться, поэтому открыл глаза ещё до рассвета. В любой битве нельзя быть одному. Они с Сяо Синчэнем уже пробовали по одному — спасибо, хватило. Конечно, видеть перед смертью как светлый даочжан ради тебя выкашивает людей, чертовски приятно, этого просто таки не отнять, но Сюэ Ян уже решил ничего не оставлять на волю случая. Поэтому и проснуться даочжан должен в любви и его безусловной поддержке, окутанный теплом и лаской. Это ничего, что у самого Сюэ Яна глаза сияли одержимым светом буйнопомешанного. Он по-другому не умел решать сложные многоуровневые задачи, поэтому сразу предупредил Сяо Синчэня: — Гэгэ, я с таким лицом шёл за тобой от города И до самого конца. Хуашань, Аршань. Это редкий случай, когда ты можешь посмотреть, каким я был. Не беспокойся, я не вытворю ничего, что навредило бы… живым. Вот так деликатно удалось очертить круг ответственности, не упоминая имён, титулов и кланов. Сун Ланю он и вовсе рукой махнул, пробегая мимо, и на бегу крикнул: — Всё нормально, я работаю, всё как ты сказал, не парься, сосредоточься на своём. Ты всё запомнил, ты всё усвоил. Главное, что Фусюэ у этого свеженького патриарха под рукой и лента на руке. В задумку это вписывалось. Но всё-таки — всё ещё ничего нельзя пускать на самотёк. — Ничего не ешьте и не пейте, — строго распорядился Сюэ Ян и оккупировал кухню, сразу отказавшись от любых продуктов, которые здесь были, и даже от воды. Параноидально подозрительный и недоверчивый, он снял печати с мешочков, в которых хранился прихваченный с собой запас провизии и воды. И вот ведь, когда накладывал, сам над собой посмеивался, а сейчас получалось, что это не зря. Зато он был уверен, что еда и чай, которые он лично вручил каждому в руки и проследил, чтобы было съедено и выпито, не просто приготовлены из чистых продуктов, не отравленных тёмной силой Байсюэ, но даже посуда была не местная. Порции были маленькие, но еда простая и сытная. Нельзя быть голодным и нельзя, чтобы полный желудок мешал. И нельзя испытывать жажду. И уж конечно нельзя, чтобы в еде или питье была хоть крохотная частица тьмы. Адепты клана Лань в белых одеждах казались совсем детьми, и Сюэ Ян едва не выгнал их нахрен за ворота, вот только они не ушли бы, судя по серьёзным лицам. По крайней мере, может хоть сдержат остальных призраков, когда начнётся. Ну это если кто-то вырвется. — Гэгэ, ты можешь вот тут и вот здесь наложить какие-то печати, чтобы в случае чего мальчишки могли не опасаться, что призрак высунется из стены за спиной и схватит за жопу? И нам всем будет спокойнее, — Сюэ Ян повернулся к возмущённым юношам и примирительно поднял руки, тут же вкрадчиво уточнив. — Лучше подскажите мне, если человек попадёт под атаку гуциня, то что? Предположим, даочжану Сун Ланю ничего не будет… И все мы знаем почему. Мне тоже ничего не будет — у меня уникальная защита. Сяо Синчэнь, ты остаёшься без защиты от своих, и меня это беспокоит. Конечно, я могу отнять налобную ленту у Лань Сычжуя и повязать на тебя в качестве временной меры, но не хочу вносить раздор в наши скромные ряды. На всякий случай предупреждаю — следите не только за призраками, но и за своими. Поверьте, вы не хотите знать, что я сделаю с тем, кто… Он вовремя понял, что сейчас начнёт угрожать, только многозначительно выгладил внимательным взглядом Сяо Синчэня. Предоставил ему небольшую передышку, чтобы перестать возмущаться и наложить нужные печати, если таковые вообще существуют. Дальше все желающие могли сколько им влезет изумляться новому зрелищу — Сюэ Ян с чертовски невинным и смиренным видом… подметает двор разорённого им же монастыря. Метлой. Очень аккуратно, не поднимая пыль, с очень сосредоточенным лицом. А к древку метлы пальцами прижат обнажённый Цзян Цзай, очень чутко реагирующий на всё тёмное. И следом за этой метлой оставалась идеально чистая поверхность — в энергетическом плане, разумеется. Жаль, что это ненадолго, по расчётам Сю Яна — пара-тройка часов, не больше, потому что тьма после минутного шока пыталась снова расползтись туда, где лежала до этого. Сюэ Ян с очень деловым видом наматывал на щетину метлы невидимую паутину, как будто собирался устроить традиционную весеннюю уборку, едва ли не насвистывал, особенно когда Цзян Цзай всё-таки умудрился глотнуть полученный тонкий жгут тьмы. — Конечно, чтобы так очистить весь монастырь, его придётся подметать круглосуточно несколько лет… может даже десятков лет, — Сюэ Ян лицемерно покачал головой, продефилировав с метлой мимо Сун Ланя. Метлу оставил небрежно валяться посреди двора недалеко от треножника и предупредил, что трогать её нельзя. После этого всего оставалось только ждать, и ждать недолго — над лесом беспокойно метались птицы. Сюэ Ян шёл к Сяо Синчэню, уложив Цзян Цзай на плечи. — Гэгэ… Ты готов? — ему была нужна любовь. Срочно. Алый всплеск безусловного счастья посреди подкрадывающегося мрака. *** — Если мы останемся в комнате, ты не будешь знать, точно ли мы тут, и начнёшь волноваться, потеряешь концентрацию и станешь уязвимее. Цзинъи говорил так рассудительно, что мог бы убедить примерно половину Поднебесной. Наверное. По крайней мере, он очень старался. И потом, не так уж он и неправ. А что если что-то случится? А что если, допустим, затмение нарушает работу печатей? Это же очевидные допущения! Он придвинулся чуть ближе. Сидеть рядом на кровати — это почти неприлично. На расстеленной кровати — тем более. Цзинъи слушал внимательно, упрямо хмурился. Как он может обещать что-то, если это может случиться без участия рассудка? Оно ведь просто само, ну как даочжан не понимает? — Я обещаю, — Цзинъи смотрел в глаза. — Да, я понял. Мы не будем лезть в ваш поединок, но постараемся обеспечить, чтобы остальные призраки тоже не лезли. На мой взгляд, это справедливое разделение ответственности. Он не осмелился на большее, чем прикоснуться к руке Сун Ланя, едва скользнувшей по плечу. Упрямо смотрел ему вслед, когда всё-таки рассвело, и даочжан ушёл готовиться к битве. — Я рассчитываю на то, что ты сдержишь слово, — Сычжуй не спал с первого же слова, прозвучавшего в комнате. — Лань Цзинъи. Ты совершенно утратил благоразумие. Не могу поверить, что ты отдал свою лобную ленту. Хотя нет, в это я ещё верю, но что он взял — это уму непостижимо. — А-Юань, я знаю, что ты сердишься и переживаешь, — Цзинъи только вздохнул. — И что ты будешь делать? — Сражаться, — Сычжуй встал и хлопнул в ладоши. — Марш мыться, переодеваться, тебе нужно взять себя в руки. Нет лучшего средства, чем медитация. Нет, в чём-то он был прав, конечно. Медитировать, при этом находиться наготове и уже на месте. Цзинъи примерно сидел рядом с карпами, кормил их с рук и даже играл им на гуцине — «Очищение сердца» прекрасно подходило, и всем шло на пользу, позволяло успокоиться и сосредоточиться. Когда карпы резко ушли на глубину и там затаились, у Цзинъи страшно стукнуло сердце. Птицы метнулись над лесом. Над храмом повисла гробовая тишина. Он поднялся и пошёл к крытой галерее, занимать место с хорошим обзором. Что на это место ему указал Сюэ Ян, его не смущало совершенно. Остановился посреди двора, с прищуром посмотрел на идеально сияющее солнце, в котором подкрадывалась тень. Тряхнул руками, как будто капли воды скидывал с пальцев, улыбнулся Сун Ланю и занял своё место. Тень наползала ещё даже не на солнце, а на сияющий вокруг него свет, а здесь уже сгустились тени. Едва только тьма тронула край солнечного диска, как призраки бросились на людей, соткавшись буквально из ничего. Цзинъи аккуратно положил пальцы на струны, вступив тихо и в тон Сычжую. Сюэ Ян коротко рассмеялся, одним жестом распластав Цзян Цзай на две половины и отступил от Сяо Синчэня, чтобы получить пространство для размаха. Затмение набирало силу стремительно и явно собиралось задержаться надолго. *** — У тебя правил больше, чем в Гусу, — Сяо Синчэнь улыбнулся Ланям и все сделал ровно так, как велел Сюэ Ян. Он не вмешивался в танцы с метлой, не трогал Сун Ланя, у него даже не было плана, что делать с трещиной в душе друга, хотя кажется только он вообще и помнил об этой проблеме. У Сяо Синчэня была даже по этому поводу своя теория, но он тоже решил «действовать по обстоятельствам», а сейчас старался держаться поближе к адептам. — Если человек попадет под атаку гуциня, то ничего хорошего не будет, — спокойно заметил он, накладывая барьеры на боковые входы, чтобы призраки и правда не возникли за спиной, — Но ты не волнуйся, если я об этом знаю, я об этом помню. «Ленту у Сычжуя! Вообще уже!» — Господин Ян изволит шутить, — на всякий случай пояснил Синчэнь, сделал строгий вид и подмигнул Сычжую. Танец с метлой, кажется, уже никого не удивил. Ну то есть Лань Сычжуй тихонечко спросил Синчэня, что это делает Сюэ Ян, но, кажется, вполне удовлетворился ответом «настраивается» и сам ушел «настраиваться». Сун Лань сидел совершенно неподвижно, спектакль с метлой немного раздражал, но он почувствовал, как Сюэ Ян что-то как будто зацепил, и только кивнул по поводу метлы. Главное, чтоб под ноги никому не попалась. Сун Лань отвернулся, когда Сяо Синчэнь, пусть и в тени стен, но все равно у всех на виду обнял своего мерзавца, поцеловал, и вокруг них заискрилась алая сила. Он нашел взглядом Цзинъи, увидел это движение рук, глянул на солнце вслед за юношей, поймал его взгляд и ободряюще улыбнулся. А потом встал и медленно пошел вперед, с опущенными руками, не вынимая мечей. Чэнь Бо появился последним. Сун Лань никогда не замечал никакой очерёдности, потому что никогда не ждал появления призраков специально, он просто видел их, молчаливых, во дворе вместе с учителем, но сегодня Чэнь Бо как будто ждал, когда тьма накроет храм, и явился сразу в полной силе, с сияющими ледяным светом глазами и обнимающими руки темными всполохами. «Сун Цзычэнь...» — прокралось в голову холодным шипением. — Да. Это я, — даочжан остановился и взлетел на огромный треножник. Не для эффекта и уж конечно он не собирался приносить себя в жертву, просто хотел отделить себя и Чэнь Бо от остальных, чтобы не мешать, чтобы всем было проще ориентироваться с ударами, особенно Ланям. — Вы снова не ответите, учитель, но я все равно спрошу... Сун Лань понятия не имел, о чем спрашивать, и не хотел ничего знать, но в прошлые разы он всегда пытался задавать вопросы, и сейчас ему просто нужно было казаться обычным. Чэнь Бо, конечно, не ответил. Он оказался близко в одно короткое мгновение. «Хорошо. Время ценно», — успел подумать Сун Лань, и мощная волна тьмы ударила рядом с сердцем. Даочжан захлебнулся воздухом и прогнулся, раскинув руки, настолько мощным оказалось это вторжение тьмы. Сколько бы они с Сюэ Яном не тренировались, каким бы мастером иллюзий тот ни был, но даже самая искусная имитация не шла ни в какое сравнение с реальностью. Чэнь Бо явно собирался покончить сейчас с формированием артефакта, Сун Ланю потребовалось несколько мгновений полного бездействия и потерянности в пространстве и времени, чтобы восстановить способность мыслить через боль. Хорошо, что он устоял на ногах, не закричал и не развалился вообще на кусочки, но его слабость и полная неспособность к сопротивлению играла на руку — призрак наставника вливал тьму в свою мишень, открытую и хрупкую, и сам остался без защиты. Глядя в его горящие холодным серым цветом глаза, Сун Лань поймал, наконец, это ощущение тяжести в груди, словно та форма, что в нем жила, наполнялась и росла, он чувствовал ее холод и ее темную энергию, и потянулся, впитывая новые порции. Как хотел Чэнь Бо. Как планировал сам даочжан. Он не видел, что там с солнцем, не смотрел, что происходит вокруг, просто через адскую боль холодно осознавал утекающие мгновения и ждал своего момента, единственного и последнего. Почувствовать, когда Чэнь Бо решит, что готов отнять силу, и не дать ему это сделать — это единственное, что важно, и Сун Лань ждал. Со стороны это выглядело страшно, и если бы Сяо Синчэнь не знал, что Сун Лань готов, не понимал, что Сюэ Яну виднее, что происходит, он уже бросился бы к треножнику. Удар Чэнь Бо сломал высокую фигуру Сун Ланя, заставил ее выгнуться так, что казалось, его просто переломит пополам. Треножник окутала темная густая энергия, которая поднималась прямо из-под земли, две фигуры тонули в ней, а призрак наставника будто собирал эту тьму, щедро разлитую по храму, и вливал в Сун Ланя нескончаемым потоком. Шуанхуа дрожал в руке, Сяо Синчэнь нарочно отдалился от центра двора. Он наносил удары и очень быстро понял то, с чем до этого столкнулись только Сун Лань и Цзинъи — призраки принимали удары, но поднимались снова и снова, набирались сил. Байсюэ питал их... и очевидно, пока жив Чэнь Бо, с его армией не справиться. Сяо Синчэнь поднялся в воздух, оттягивая на себя часть злобных духов. Он разил мечом и тут же швырял в призраков заклятия, чтобы отбросить к стене, пусть восстают там, но каждое выигранное мгновение важно. Шуанхуа твердил о том, что самая страшная опасность — в центре, звал туда, но Сяо Синчэнь упорно не приближался, и на этот спор с собственным мечом уходили силы. Будто почувствовав, Лань Сычжуй оставил боевую магию, и над Байсюэ полилась спокойная мелодия струн. Синчэнь вдохнул ее полной грудью и с новыми силами бросился в бой, а Лань Сычжуй ударил по очередному отряду тьмы, который из-за этой паузы слишком приблизился. Удар вышел такой силы, что призраков отбросило к противоположной стене. Штукатурка полетела клочьями и мелкой пылью, а Лань Сычжуй только добавил, все равно уборку делать... Он взволнованно поглядывал на друга, насколько тот в порядке, потому что центр двора, объятый тьмой треножник внушали ужас. Даочжан Сун Лань стоял перед патриархом, ни крика, ни звука, но даже отсюда, даже в краткие мгновения, когда он вообще успевал смотреть, Лань Сычжуй видел, как бугрятся вены на лбу даочжана, как искажено гримасой боли бледное лицо, а лента... О, небеса, только бы Цзинъи не решил, что его пора спасать! По запястью из-под ленты ползла тонкая струйка крови. *** Такое понятие, как «разведка боем» всегда выручала, когда понятия не имеешь как именно победить. В самом деле, что Сюэ Ян мог понять, пока не потрогал призраков за все места голыми руками? Уж очень хорошие барьеры устанавливали даочжаны. Зато сейчас он получил больше возможностей, чем мог потянуть. Атаки сыпались с завидной плотностью, но в конечном итоге Сюэ Ян вывел простую закономерность — именно на него с большим азартом лезли те, кого он убил собственными руками. Хоть что-то логичное в этом хаосе! Едва убедившись, что Сун Лань держится, хотя и смотрится это всё страхолюдно, Сюэ Ян кинулся мимо треножника в дальний угол двора. Чиркнул ладонью по лезвию Цзян Цзая и принялся деятельно размахивать над головой, как будто собирался приторговывать кровью по сниженной цене. Убитые обязательно должны идти на кровь своего убийцы, это их природа, это неумолимые законы призрачной жизни. Так можно оттащить на себя примерно половину этого воинства. Понятно, что в одиночку Сюэ Ян не собирался с ними махаться. Он зажал в окровавленной ладони несколько ритуальных монет, швырнул под ноги подоспевшим призракам и кинулся в другой угол. Там посмеивался, наблюдая, как с полдюжины призраков попались в ловушку и теперь могли злобиться сколько угодно — свежей кровь может считаться до конца затмения, и это так же верно, как и тот факт, что ни одно затмение не длится вечно. А пока он чем мог, тем и помогал — Цзян Цзай радостно кромсал неубиваемых врагов, расшвыривал в разные стороны, отсекал слишком близко подобравшихся к мальчишкам клана Лань, успевал оценить атаки их техник. Очень сурово, таким получить вплотную — мало не покажется. Сун Лань… Ну, Сун Ланю приходилось тяжело. Сюэ Ян не мог не следить за ним, постоянно прикидывая – пора уже слать всё к чёрту и вытаскивать его из ситуации, или не пора. И каждый раз понимал, что ещё не пора, спасибо ему не скажут, а по голове настучат запросто. Затмение набирало силу, тьма сгущалась, в небе мрачным великолепием угасало солнце. Призраки внезапно набрали столько силы, что Сюэ Ян уже скалился. Он потратил все ритуальные монетки, какие у него были, чтобы хоть частично придержать самых ретивых. Несколько вычерченных метлой ловушек тоже сработали, поймав по призраку. Не было цели уничтожить, была цель удержать, чтобы они не лезли к живым, которым и так приходилось туго. Когда с руки Сун Ланя начала капать кровь, тьма радостно колыхнулась, а Сюэ Ян принялся шипеть проклятья. Но сложнее пришлось влюблённому в даочжана мальчишке, и в конце концов Сюэ Ян от него не отходил. Лань Цзинъи сидел на месте и только ускорял какие-то замысловатые пассажи пальцами, из-за которых со струн срывались острые злые аккорды, и паузы между ними становились всё короче и короче, пока не исчезли совсем. В это сложно было поверить, но в этом гуцине как будто открылся поток непрерывной силы. Бледное лицо Цзинъи соперничало белизной с белыми одеждами, он с такой силой кусал губы, чтобы не сорваться с места, что по подбородку поползла вниз красная капля, оставляя яркую черту. В чём конкретно опасность — Сюэ Ян не сразу понял, но когда после очередного аккорда призраки начали распадаться и вплетаться в тот чёрный поток, бьющий Сун Ланя в грудь, он быстро заступил линию атаки, принял аккорд на запястье и не упал лишь потому что был готов к удару. — Легче! — прошипел он, пытаясь намотать распавшийся призрак на лезвие меча. — Чуть легче. — Это не я, — Цзинъи снова ожесточённо рванул струны, Сюэ Ян увернулся, как кошка, принял на меч ещё несколько тёмных потоков. Цзян Цзай уже вибрировал от поглощённого мрака, как дорвавшийся до вина пьяница. По лицу ударило мелкими красными каплями, Сюэ Ян рефлекторно облизнулся. — Сычжуй, успокой его… всех успокой. Это была одна из самых тихих битв в его жизни — не было предсмертных воплей и криков ужаса, призраки молчали, им самим орать тоже не было ни смысла, ни цели, ни желания. Разве что вот два гуциня звучали, да время от времени слишком громко и страшно дышал Сун Лань. Сюэ Ян попытался дать Сяо Синчэню передышку, приняв на себя очередную атаку, но разорваться не мог. Да и в мастерство своего даочжана он верил больше, чем в самообладание молодых адептов. Он бросил взгляд на небо — там сияло золотое кольцо, внутри которого клубился мрак. Самая середина затмения. Значит, нужно продержаться ещё примерно столько же, чуть больше, пока минует пик. Сюэ Ян хрипло выдохнул, снова отшвыривая призраков подальше. Цзинъи с горем пополам отыскал равновесие в своих атаках, но он чувствовал, что сдаётся. Он просто не тянул, он больше не мог. Не так сильно пострадали пальцы, и у него был запасной план — если снова всё пойдёт к чёрту, у него в рукавах были ещё струны от его погибшего гуциня. На струны время от времени капало то прозрачным, то красным, разлеталось веером, как будто гуцинь не принимал ни кровь, ни слёзы. В какой-то момент Цзинъи не выдержал и встал, атаки тут же стали плотнее, в висках с грохотом стучала кровь. Он вкладывал в эту битву столько сил, что в груди постоянно звучал тонкий неслышный стон, как перетянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. С широко распахнутыми глазами, неподвижный и бледный как покойник, Цзинъи с трудом удерживался, чтобы не добавлять уничтоженных призраков к потоку мрака. *** Сяо Синчэнь со своей высоты видел все умные ходы Сюэ Яна, и это придавало сил, призраки летали в стены один за другим, но восставали из пыли и камней и наступали снова. Треножник все так же тонул в густых языках черноты, но Сун Лань держался и стоял, а вот что происходило на лестницах, заставило Сяо Синчэня вслед за Сюэ Яном переместиться ближе к адептам. Боевые аккорды срывались со струн, и Сяо Синчэнь поразился бы их силе, если б успел. Он видел, что происходит с Цзинъи, чувствовал, как сила этой битвы захватывает его и скоро станет невозможно остановиться. Магия света требует не менее серьезного контроля, чем темная, особенно когда в твоих руках по-настоящему могущественное оружие. Даочжан знал это по себе, будучи владельцем Шуанхуа, который при всей связи с ним, иногда требовал максимальной сосредоточенности на контроле. Но Синчэнь много лет сражался этим мечом, а у Цзинъи не было столько времени, чтобы узнать свой гуцинь. Сяо Синчэнь оказался на коньке крыши прямо над юношей, несколько призраков метнулись за ним, он послал свои заклятия, но нужно было мгновение, чтобы сосредоточиться. В руке засиял талисман, окутанный красными всполохами силы, губы беззвучно произнесли заклинание, совсем новое — Синчэнь тоже не терял времени, пока остальные готовились. Талисман устремился к Цзинъи, тонкие нити алого света заискрились в волосах юноши, разливая тепло, и разрастаясь в искристый прозрачный поток энергии. Это должно было сработать, дать возможность сохранить баланс, но и сил отняло порядочно — одно дело делиться с Сюэ Яном, и совсем другое — с кем-то чужим. Сяо Синчэнь взмахнул мечом навстречу удару призрака, но оставшись без должного жесткого контроля, Шуанхуа едва заметно дрогнул, и Синчэнь понял, что пропустил, еще до того, как черная стрела тьмы запустила в плечо свои острые иглы. Даочжан покачнулся и полетел с крыши вниз. Даже самый сильный заклинатель не умеет делать все сразу — и не выпустить оружие, и отбиться, и не рухнуть с высоты... Перехватив меч раненой рукой, Сяо Синчэнь успел зацепиться за карниз. Через боль Шуанхуа ударил по очередному летящему в хозяина хищному всполоху, и Синчэнь успел сосредоточиться, он не упал, приземлился на землю, но встреча с каменной поверхностью сильно отдала по ногам, даочжан в последний момент поднял голову и понял, что нельзя вставать — сверху летели черные разряды призрачной энергии. Он предпочел остаться внизу, перекатился и поднялся почти перед Лань Цзинъи, посылая назад ответное заклятие и одновременно уворачиваясь от летящей в грудь волны ударного аккорда. Получилось, нужно только убраться с пути этой силы. Плечо ныло холодом, Сяо Синчэнь не позволил себе отвлекаться, просто на краю сознания зацепилась мысль, что удары этих призраков опаснее любых привычных. Он глянул на Сун Ланя и снова несколько раз ударил наотмашь по летящим со всех сторон темным змеистым волнам. Сун Лань ждал, все еще ждал. Отголоски боевых аккордов теперь резали слух, будто это по нему било. Переполненный холодной болью и эмоциями, даочжан все еще сохранял в сознании, что это не в него летят удары, просто темная сила в нем слишком созвучна той, с которой сражаются его друзья. Он принимал поток идущей от Чэнь Бо энергии, прекрасно понимая, что скоро наступит его предел, и слишком велик риск, что он не выдержит раньше призрака патриарха. Но с очередным звуком гуциня что-то изменилось. Полыхнул ледяным пламенем мертвенный взгляд Чэнь Бо, даочжан заметил, что призраки, которые оказались у самого треножника, распадаются, вливаясь в охвативший жертвенник поток. Нет, не заметил, не увидел, — почувствовал. Это рвалось новыми всплесками в наполнявшую его тьму, подобно тому, как в кувшин, который набирается ровно тонкой струйкой, вдруг начинают швырять воду горстями. Хватка Чэнь Бо дернулась странно и нервно, если можно так сказать о бездушном мертвеце, и Сун Лань понял — сейчас. Он подцепил, представив себе, как делал это с Сюэ Яном, словно крючковатые пальцы потащили его силу наружу. Напряжение оказалось неожиданно болезненным и рвущим, такое ощущение, что даже мышцы заломило, а жилы натянулись, как струны, удерживая в границах тела силу, форму, субстанцию. Впервые за все эти минуты Сун Лань низко застонал, настолько трудно было справиться. — Поздно, — прохрипел он в лицо Чэнь Бо, а тот ответил очередным рывком, обманутый. Сун Лань зловеще усмехнулся, ему нужен был этот рывок, чтобы еще ярче почувствовать связь. Он зачерпнул набранной силы и вместо того, чтобы разорвать установленную призраком связь, переплел собственную энергию тьмы с его потоком, стягивая в прочный вязкий жгут. Тьма окружала даочжана, он теперь управлял ею — не той, что шла от наставника, а той, что хранил и накапливал в себе и осознавал теперь, как свое. Чэнь Бо оскалился, холодно ударил мёртвым взглядом. «Сун Цзычэнь... Сун Цзычэнь...» — он звал, требовал ответа, его сила пыталась проникнуть в само сознание Сун Ланя, тянулась к воспоминаниям, к прошлому. Даочжан видел себя учеником, покидающим храм, видел юношей, склоненным в почтительном поклоне перед мудрым наставником, видел книгу в руках, «Записи Байсюэ», главу о себе, возвратился к тому чувству, когда не смог сдержать слез. Эти же соленые слезы сейчас в реальности текли по щекам. Чэнь Бо почувствовал, что бесполезно бороться с учеником, который, как оказалось, принял темную силу, и потому он просто пошел в обход, лез в душу. Если бы Сун Лань потом и попытался описать это словами, у него вряд ли получилось бы. Сплошная река боли топила все тело, но не она была самым страшным. Даочжан чувствовал силу и контролировал ее сейчас, он атаковал, сплел поток Чэнь Бо и свой и сам сейчас забирал. Это его тьма охватила призрачную фигуру и не давала вырваться, это его тьма питалась от храма и поглощала попавших в черный ураган призраков, проходила по его венам такой мощью, что грозилась вытеснить кровь. Алое пропитало ленту на запястье, на побледневшей коже яркими линиями проступили вены, сплетаясь в странный рисунок, который слился даже с меткой на груди, губы окрасились кровью, алый оскал исказил бледное лицо и даже ногти сочились красным. Но и это не разрушило границу сознания и контроля. Чэнь Бо запустил свои алчные когти в самую душу, чувствуя ее слабое место, он рвался к свету, к тем наполненным светлой печалью воспоминаниям, которые Сун Лань так ценил. Их было слишком мало, чтобы отдавать. Там, надежно запечатанные темной силой жили мгновения радости в Байсюэ. Там же теплом хранились путешествия с Сяо Синчэнем. Там теперь искрилась улыбка Цзинъи и тепло его руки, когда Сун Лань касался его, лежа под стеной храма. И там же жила боль от предательства, которым он отплатил другу, разочарование и ревность, и упорное стремление не поддаться жажде мести, и «прости», на которое он решился, когда пришел вчера к Цзинъи... — Не. Трогай, — отрывисто выплюнул Сун Лань в мёртвое лицо. Не отдаст ни за что, даже если придется выдрать всю тьму этого места, даже если он не справится с ней. Это было уже вне контроля. Энергия текла отовсюду, каждый попавший под удар аккорда призрак, который оказывался в поле концентрации тьмы, вплетался в него, а Чэнь Бо в попытках вырваться, забирал их, чтобы тут же Сун Лань все отнял. Даже пыль с камней поднялась в черном вихре, а даочжан уже не мог остановиться. Но хуже всего, что он понимал — хватит, времени мало, его уже нет, Чэнь Бо уже ничего не сможет забрать, но холод угрозы, которая пробралась к тому единственному, что у него было, не давал отступить. Фусюэ дрогнул за спиной. Сун Лань не осознал сразу этот зов, но меч вибрировал и рвался из ножен. Нет. Стоит взять его в руку, как он просто разрубит связь... Но Фусюэ звал, настойчиво, яростно. Поток тьмы вокруг треножника и двух фигур мощным круговоротом удерживал Сун Ланя, и он все-таки нашел в себе силы, чтобы выхватить из-за спины оба меча, и в этот момент поднял взгляд к небу. Черный диск смещался, открывая солнце. В отчаянном хриплом вдохе даочжана сосредоточилось все усилие, на которое он только был способен — усилие его собственной воли, потому что он понимал, что темная энергия сейчас раздавит его, если ничего не сделать. Сун Лань взмахнул мечами, но и Чэнь Бо чувствовал, что время уходит, свет настигнет, и нельзя упускать, нужно выдрать тьму из рук ученика, который возомнил себя способным противостоять. Меч Чэнь Бо с глухим скрежетом принял удар, Сун Лань чуть не вывернул руку, лента на запястье, уже совсем алая, обожгла, но наверное благодаря ей даочжан потерял лишь один меч, который от силы противостояния улетел куда-то далеко в сторону, а Фусюэ по-прежнему надежно лежал в ладони Сун Ланя. Надежно, крепко, как рука, которой можно доверить жизнь. Даочжан напрягся, поворачивая клинок, и блестящее лезвие поймало первый луч, еще робкий, еще даже не способный разбавить тьму, но этого было достаточно, чтобы Сун Лань увидел и направил его в лицо мертвеца. Миг, даже доля мгновения, пока ослепленный Чэнь Бо потеряет свой момент — нужно только подхватить и ударить, пока солнце и тьма дают шанс. *** Действовать по ситуации — это хорошо и правильно. Действовать по ситуации, когда она не выходит из-под контроля, потому что под этот контроль даже не входила?! Нет, Сяо Синчэнь всё делал правильно, особенно если принимать во внимание саму суть светлого даоса, долбанутого на всю свою красивую башку. Сюэ Ян успевал гордиться им, даже когда в очередной раз с хрипом отшвыривал плотную толпу призраков, которые становились подозрительно сильными. Не знал бы, что они дохлые — принял бы за живых. Но эта алая сила — его. Нельзя быть таким жадным, не в этот момент, нельзя быть таким жадным… Какого хера?! Сюэ Ян едва не убился, когда понял, что Сяо Синчэнь ранен и падает, а он не успевает поймать. Да, даочжан подстраховал мальчишку своего друга. Это ведь правильно? Вот ЭТО правильно?! Сюэ Ян понятия не имел, что вторая половина затмения окажется тяжелее первой. Тьма не убывала, она просто вся сконцентрировалась тут, словно провозгласила Байсюэ своей столицей. Но тьма была не права, и где-то в груди Сюэ Яна сам по себе разгорался всепожирающий пожар злобного и хищного протеста. Этот монастырь принадлежал ему. С потрохами. Каждая сраная черепица на каждой долбанной крыше. И эти карпы. И даже сам патриарх — принадлежал ему просто по праву победителя, трофей принадлежит убийце, и этот простейший закон жестокого мира никто не имеет права оспаривать! И только он решает, кому отдавать Байсюэ! Если он решил, что Сун Ланю можно, то не какому-то дохлому даосу с толпой своих прихехешников оспаривать это решение, и пусть затмение сожрёт с концами солнце, луну, звёзды и всё небо впридачу, этого не изменить! Цзян Цзай солидарно взвыл на низкой рычащей ноте, Сюэ Ян ловил на лезвие и частично на запястье потоки мрака, которые пытались добраться до Сяо Синчэня, пробиться к этим двум прилежным кроликам из Гусу. Если что-то пропускал, то лишь надеялся, что уж с этим они справятся, но затмение устроило такую неистовую свистопляску света и тьмы, что в Байсюэ началось то, что обычно называют светопреставлением… Сюэ Ян понятия не имел, что это такое, и вот, пожалуйста — сподобился посмотреть. Перелом наступил так внезапно, что Сюэ Ян захлебнулся мраком, машинально схваченным едва ли не зубами. Во всяком случае он голодно клацнул клыками, и на языке остался узнаваемый вкус смерти. В тот же миг Сюэ Ян оказался за спиной Цзинъи, по плечам, обтянутым белой тканью, скользнули пальцы, сухо царапнула перчатка, губы почти прикоснулись к уху, и Сюэ Ян зашептал: — Убей их… Убей их, мальчик. Ты убиваешь, я убираю, — он скалился за спиной Цзинъи, в глазах одержимо плясали мёртвые огни. — Убей, Лань Цзинъи. Смотри, — перед глазами Цзинъи появилась окровавленная рука. — Он сейчас упадёт. Ну же. Не время думать о себе. Любовь… убивает. Цзинъи сделал шаг вперёд в отчаянной попытке избавиться от этого искушения. Но ведь Сюэ Ян был прав. Любовь кричит… Любовь молчит. Любовь убивает, если не хочет умирать. Любовь — это страшно, и нет ничего прекраснее. Он повернул голову, увидел, как Сычжуй кричит что-то, но не услышал ни слова. Увидел, что даочжан Сяо Синчэнь ранен. Увидел, что Сун Лань на грани. — На меня это не действует. Но я убью их. — Давай, — Сюэ Ян подтолкнул его в спину и оскалился до боли за левым плечом слишком светлого и чистого мальчишки. Гуцинь под пальцами Цзинъи торжествующе вскричал что-то воинственное. Призраки начали распадаться один за другим, истаивали туманными мглистыми сгустками, но присоединиться к потоку вокруг треножника Сюэ Ян не давал. Он метался одержимым зверем, отлавливая каждого павшего на лезвие меча, наматывая и накручивая на звенящий от сдержанного торжества металл. Ни один тёмный поток больше не коснулся Сяо Синчэня — Сюэ Ян несколько раз перехватывал злобный всполох прямо перед его лицом, отчаянно выдыхал, что любит его, и снова уносился в пьяном угаре уничтожения всего вокруг, что могло навредить центру и смыслу его жизни. Нельзя было отказать призракам в определённой логике — они атаковали тех, кто опаснее. Лань Сычжуй, едва только переключился с Покоя на Очищение Сердца, был атакован от силы раз пять-шесть, и этих призраков почти поровну поделили между собой Цзян Цзай, Шуанхуа, и гуцинь под пальцами Цзинъи. Конечно, Сюэ Ян использовал мальчишку, подло и цинично наплевав на всё — если дело касалось Сяо Синчэня, он был готов положить кого угодно. Но едва стало понятно, что у них есть шанс выжить, а Цзинъи начал ронять кровавые слёзы, Сюэ Ян отчаянно и злобно закричал, выкашивая последних призраков, и он тут же принялся аккуратно выпаивать мальчишке аккуратные капли той алой силы, которую так ревниво считал своей, только своей. Луч света, попавший на лезвие Фусюэ, известил о переломе в битве. Сюэ Ян вцепился в струны гуциня, упрямо держал, не давая Цзинъи больше играть. Короткое противостояние закончилось его шипением: — Оборву струны. Больше некого было убивать в этом дворе, остался только долбанный дохлый дед, да горстка живых. Цзинъи медленно опустил руки, его била нервная дрожь. Сюэ Ян небрежно стёр рукавом красные струйки, расчертившие его бледное лицо от глаз вниз, к маленькому подбородку. Не вытер, лишь размазал, зато проверил — больше красным не сочилось. Цзян Цзай в тёмном неистовстве просил крови и рвался убивать живых, его приходилось удерживать, и он тут же затеял свару с Шуанхуа, едва только Сюэ Ян прижал к себе Сяо Синчэня. — Сейчас я помогу, гэгэ, — голос звучал почти угрожающе, перекошенное уродливой гримасой лицо постепенно смягчалось. Сюэ Ян всё ещё нервно оглядывался, готовый снова кидаться против кого угодно. — Потерпи… Сочащаяся темнотой рана на его плече возвращала Сюэ Яна туда, в Аршань. Общий мрак Байсюэ коварно смешивал прошлое и настоящее, затмение добавляло. Он снова держал в руках того даочжана, который его ненавидит и мечтает только отделаться от него, хоть умереть, лишь бы избавиться от чудовища. — Потерпи, Сяо Синчэнь, я всё исправлю, — Сюэ Ян лихорадочно пытался найти Печать, чтобы вытащить из его плеча тьму, и не мог вспомнить, что Печати больше нет. Память поймала его в ловушку, и даже попытка вытащить Печать сквозь кожу бедра закончилась только застарелой болью, кровью и испорченной штаниной. Глаза. Сяо Синчэнь его видел. Всё не так. Аршань позади. Сюэ Ян смотрел в его глаза, чтобы не проваливаться глубже в ту безысходность. — Сейчас, гэгэ, — он огляделся, увидел, что Сун Лань всё-таки перехватил главенство в схватке со своим наставником, и тяжело оперся на меч, всё ещё прижимая к себе Сяо Синчэня. *** Сяо Синчэнь чувствовал, как из него уходят силы, впитываясь в камень, словно в песок. Плохо. Потому что Сюэ Ян это увидит, а это нельзя... Он еще сумел отмахнуться от одного призрака, другого... швыряя их в сторону Цзян Цзая, именно меча, потому что должно было стать светлее, Синчэнь видел, как на лезвии Фусюэ сверкнуло солнце, но у него темнело в глазах. Что это? Почему? Страх схватил за горло. Все просто. Все очень просто — он слепнет, так ведь? Неужели он слепнет?! Цзян Цзай пел, и Сяо Синчэнь отбросил на этот зов еще сколько-то темных форм, а потом уже не мог. Тьма сгущалась. Сквозь нее он еще видел силуэт Сун Ланя, черный вихрь, видел, как бросился навстречу Сюэ Ян. Синчэнь упал в его руки, услышал, как Шуанхуа сцепился с Цзян Цзаем. — Все хорошо... Все нормально, правда... — прошептал он, пытаясь успокоить то ли себя, то ли Сюэ Яна. Ему не нужно было видеть свое плечо, он чувствовал, как злая тьма дерет по мышцам, прогрызая себе путь к сердцу. Пальцы онемели, холодило позвоночник и шею. Но это не может быть так уж фатально — сейчас солнце откроется, полегчает, уже ведь бывало, и сейчас справятся ... — Я терплю, терплю... Чэнь Бо отшатнулся от света, но Сун Лань держал его в своем потоке и скалился в кровавой улыбке. Что ж, учитель... сам хотел? Сам выбрал? Так уверен был в своем выборе? Сам звал! Фусюэ ударил снова, с чистым звуком столкнулся с давящим глухим скрежетом меча Чэнь Бо, и еще раз. Даочжан понял, что больше его противнику негде взять еще энергии — в этом поединке он мельком увидел Сюэ Яна совсем недалеко от треножника, его темный меч не давал больше призракам влиться в ураган тьмы. Жадный мерзавец! Он не пускал силу Байсюэ к Сун Ланю! Гнев на Сюэ Яна поднялся к сердцу, столь же яркий, как осознание благодарности к нему, потому что еще хоть одна лишняя капля — и все, он просто не сможет вместить больше. Солнце снова упало на скрещенные мечи, уже самый настоящий свет, мрак размывался. Чэнь Бо забился, как пойманная в сеть рыба, со всей своей силой пытаясь разорвать черные путы. В этой агонии он оказался настолько силен, что Сун Лань едва не закричал, чтобы не выпустить свою добычу. Добычу... он здесь хищник и должен ее убить, верно? Тьма холодом собралась у груди между учителем и его учеником, она свободно лилась из глубины, почти от сердца, почти от души, и чем светлее становилось вокруг, тем гуще и темнее становилась эта страшная форма энергии. Она пульсировала и ждала, Сун Лань поднял меч и ударил одновременно Фусюэ и тьмой. Вышло мощно, но даже под этим ударом Чэнь Бо пытался удержаться, и соблазн растворить его в этой тьме и присвоить его силу оказался настолько велик, что Сун Лань потянулся навстречу. Он знал, что нельзя, он понимал, что это — конец, а последняя ловушка патриарха затягивала искушением прямо сейчас. Ледяная усмешка Чэнь Бо, холодное шипение «Сун Цзычэнь...» — призрак начал распадаться, и его темные обрывки тянулись к силе, собранной в Сун Лане. Нельзя больше принимать ни единой капли! Ни обрывка, ни тени нельзя. Взгляд упал на почерневшую от крови ленту на запястье, под облачным узором пульсировала и горела кровь, и даочжан заслонился. Стоило черноте призрака коснуться ленты, как Сун Лань словно очнулся. Фусюэ рассек воздух, вонзаясь туда, где у Чэнь Бо когда-то было сердце, а в завершающем ударе тьмы даочжан поднялся над жертвенником, разрывая связь. Он выдернул меч из руки наставника и вколотил Чэнь Бо в треножник с такой яростью, что многовековая бронза треснула, распадаясь на куски. Падая, Сун Лань увидел, как черный диск ночи выпустил солнце из плена. Он рухнул на спину, отголоски тьмы впитались в кожу, ушли в кровь, оставив только прежний след на груди, затихли тяжестью внутри, рядом с сердцем, и теперь только оно гулко пульсировало. От яркого солнца слезились глаза, даочжан зажмурился и захлебнулся сиплым дыханием. Пальцы царапнули рукоять меча и сознание оставило Сун Ланя. — Я терплю... — Сяо Синчэнь даже попробовал улыбнуться. Но все равно темнело. А должно было — наоборот. И Синчэнь цеплялся взглядом за Сюэ Яна, отчаянно не веря, что с каждым мигом видит все хуже. — Что ты ищешь? Что ты ищешь... — Синчэнь схватился руками за его ханьфу, подтянулся, чтобы смотреть в лицо, оно таяло, — Сюэ Ян. Посмотри на меня, посмотри... Сяо Синчэнь шептал уже почти неслышно, тьма терзала болью, но он не замечал этой боли, к горлу подкатили слезы, как же так? Даже если это все, то ему надо видеть! до последнего момента надо видеть. Даочжан попробовал дотянуться до силы, но только алые искры сорвались с пальцев, слезами скатились по щекам — слишком близко к сердцу уже была темнота. Нельзя, никогда нельзя забывать тьму, в которой жил, иначе она сама о себе напомнит. Но эта попытка заставила память зацепиться, и Сяо Синчэнь вдруг понял. — Печать? Ее нет, ночь моя... Он всхлипывал, стараясь выговорить, из последних сил оформить в слова мысль, а любимое лицо тонуло во мраке. — Я не вижу... Я не вижу! — он вскрикнул, цепляясь за ткань, и тут же затих, глотая слезы. Цзян Цзай и Шуанхуа тоже замерли, он их не слышал, — Цзян Цзай... Цзян Цзай... — уже только губы шептали, — Печати нет, но есть Цзян Цзай, пожалуйста, попробуй, ночь... моя... Тьма наконец упала, скрывая все. *** Для Цзинъи не осталось ничего, кроме скрещенных мечей между Сун Ланем и Чэнь Бо. Он не мог оторвать взгляд от этого, и едва Сюэ Ян его отпустил, просто медленно шёл туда, с трудом переставляя ноги. Он бы не удивился, если бы, оглянувшись, увидел стелящийся за собой кровавый след. Разумеется, его не было, не настолько много крови он потерял, но ощущение выпотрошенности и абсолютного бессилия наваливалось на него так же неумолимо, как откатывалась тень с солнца. Сун Лань должен победить. Нет другого исхода этой битвы, они всё сделали, они подготовились, они просто не могут проиграть, не должны… они погибали. Это Цзинъи ощущал особенно чётко, сердце сжималось так сильно, будто кто-то рвал его когтями. Он бежал, бежал через весь двор, пытаясь продраться через сгустившийся воздух, с трудом отвоёвывая каждый шаг, пока Сун Лань падал. Это прошло лишь когда Сун Лань уже упал, солнце покатилось по небу золотым жетоном, едва не подпрыгивая в своей синеве. Цзинъи упал рядом с ним, приподнял за плечи, подполз так, чтобы уложить голову Сун Ланя себе на колени и согнулся, закрывая от солнца. Его нужно было срочно привести в чувства… его нельзя было приводить в сознание. Противоречивые желания, взаимоисключающие. Сычжуй продолжал играть Очищение Сердца, медленно растягивая ритм, и Цзинъи наконец нашёл в себе силы, чтобы обстоятельно ощупать Сун Ланя, послушать стук сердца не совсем ровный, но достаточно уверенный. Ему нужно было немного покоя, хотя бы немного отдыха. Им обоим. Сейчас они немного отдохнут, отдышатся, пропитаются светом солнца, и тогда уж совершенно точно можно будет попросить А-Юаня помочь отнести даочжана в комнату, спокойно за ним ухаживать. Наверное, нужно принести воды. Цзинъи только ниже наклонился, совершенно сгибаясь, спрятал Сун Ланя от всего мира — длинные волосы упали завесой. Ему было нужно услышать, как он дышит, и он услышал, почувствовал дыхание. Как раз когда прикоснулся к его губам, зажмурившись от боли в собственных изгрызенных губах, и попытался медленно разогнуться, когда совсем рядом завыл в голос волк. Откуда в Байсюэ волк? Было не то, что бы страшно, просто удивительно, как они умудрились проморгать ещё и диких зверей. Но это был не волк. — Только не опять!!! Сяо Синчэнь! Только не снова! Сюэ Ян видел, что даочжан не просто слепнет. У него в руках прямо сейчас пытался умереть Сяо Синчэнь, всего лишь от какой-то несерьёзной раны в плечо, но которая пыталась выжрать из него все силы. — Нет, нет, нет, нет, — он не понимал, что чередует это слово с какими-то тяжёлыми хрипами, не может отпустить даочжана, и это ему мешает действовать быстрее, а нужно быстрее, нужно снова быстрее, прямо сейчас, иначе будет поздно. Он так торопился обнажить раненое плечо, что поранил кожу, а ткань разорвал слишком далеко, но приличия интересовали Сюэ Яна сейчас в последнюю очередь. Порезал случайно, зато Цзян Цзай глотнул крови и стал спокойнее, услышал своего хозяина. Сюэ Ян не очень понимал, что делает. Он наклонился над распростёртым телом с обнажённым мечом в руке, иногда быстро поворачивал лезвие, как будто пытался наматывать на него что-то, вжимался лицом в плечо, не опасаясь остаться вообще без лица — острая кромка клинка только чудом не срезала с него кожу. Если нужно было придержать чёрную нить зубами, Сюэ Ян так и делал, если нужно было для этого откусить вместе с плотью — это не проблема, хоть и не потребовалось. Но где не получалось лезвием, выдирал зубами, рычал зверем, стонал и пытался не плакать, содрогаясь всем телом. Цзян Цзай справлялся. Когда лицо Сяо Синчэня стало не таким бледным, Сюэ Ян уже зализывал рану, плотно прижимаясь губами, пытался вылизать её изнутри. На подошедшего Сычжуя он вызверился без слов, и мальчишка едва успел отдёрнуть руку — только зубы клацнули. — Я унесу тебя отсюда, только дыши, слышишь, гэгэ? Просто дыши! Сяо Синчэнь, если ты посмеешь, если ты только попробуешь… — он пытался не выпустить из рук Цзян Цзай, одновременно взять Шуанхуа, и при этом поднять на руках даочжана, и ему просто не хватало сил. — Только попытайся умереть, и я лично выпотрошу твоего приятеля и этих мальчишек! Они будут сдыхать долго и мучительно, до следующего затмения, даже если оно будет через десять лет — все десять лет будут жить с размотанными по этому двору кишками! Пожалуйста, не бросай меня. Ты не слепнешь, я не дам тебе снова ослепнуть, у тебя всегда есть ещё мои глаза, и потом — я ведь всё сохранил, у нас целое дерево с долбанными персиками, я всё могу повторить, Сяо Синчэнь! Он перестал выть и орать, только тихо стонал от ужаса, прижавшись пылающим лбом к груди Сяо Синчэня, обнимал его, не оставляя в покое, сжимал руки сильнее, снова едва не порезал, на этот раз его же собственным мечом. — Мы уходим отсюда к чёртовой матери, я сожгу Байсюэ, если ты немедленно не откроешь глаза и не посмотришь на меня, слышишь?! *** Сяо Синчэнь многому научился у своей ночи, он даже не представлял, насколько, до того, как они пришли в Байсюэ. Но одним из таких уроков была очень простая мудрость: не мешай себя спасать. Боль его раздирала дикая, Синчэнь чувствовал, как Сюэ Ян поймал ее за когти буквально у самого сердца и потащил. Он настолько ощущал весь процесс, что будто видел, как черные нити из него выдирают по живому, как они наматываются на Цзян Цзай, как Сюэ Ян отгрызает их, как тащит торопливо и яростно. Терпеть такой кошмар можно только в одном случае — если это делает Сюэ Ян. Сяо Синчэнь закричал бы, если б у него были силы, застонал бы или укусил себя за руку, как Сюэ Ян накануне, если б это не помешало. Слишком сильна была тьма, чтобы так рисковать, слишком цепко страх держал за горло — и собственный, и Сюэ Яна, Синчэнь захлебывался общим на двоих ужасом и не мог даже дышать. Душа и сердце замерли до того момента, пока Сюэ Ян не выдрал последние черные ядовитые остатки. Горячий язык и губы на ране стали первым ощутимым теплом, знакомым и близким, своим. Сяо Синчэнь услышал слова, разобрал угрозы, и понял, что не умрет. — Прости, — шепнул он на первом же вдохе, болезненном и колючем. — Я напугал тебя... не надо... жечь... Слезы текли по щекам, кусали глаза, которые он не мог открыть. Просто не мог. Что если он сейчас увидит тьму? Что тогда? И пусть сквозь веки ощущался свет, совсем не так, как тогда, когда он был слеп — в то время он всегда был во тьме, одинаково непроглядной, а так, как если просыпаешься, но он только крепче зажмурился и просто дышал, слушая любимое сердце. Лань Сычжуй не знал, куда себя деть. К Сюэ Яну лезть точно не стоило, взгляд и безумное лицо оказались более чем красноречивы. Юноша отошел и застыл, глядя на даочжана Сун Ланя и склонённого над ним Цзинъи, так низко, так близко... слишком близко. Ему казалось сейчас, что он ничего не сделал, совсем ничего, вот что он сделал по сравнению с ними со всеми? Играл? Ну да. А устал так, будто не спал неделю... Хотелось лечь и не вставать. Но нельзя, надо быть сильным. И только когда Лань Сычжуй услышал шепот Сяо Синчэня и заметил, как на рукояти меча шевельнулись пальцы Сун Ланя, он отвел взгляд и поплелся куда-то, едва переставляя ноги. Куда он идет? Да... согреть воды, точно. Она понадобится, наверняка понадобится ... Только бы найти сил натаскать этой самой воды, если ее нет. Лань Сычжуй не помнил, когда и кто до битвы этим занимался, может и он сам, или даочжан Сяо Синчэнь... На полпути Сычжуй остановился, тяжело оперся на косяк, ухватился за него и обнаружил, что руки все в крови и дрожат так, что трудно с этим справиться. Сун Лань ничего не чувствовал, не помнил и не знал. Первое, что понял — снова темно, или это просто глаза закрыты? Но тепло... и дыхание рядом, и этот запах. Травы и лекарства и что-то неуловимо сладкое. Так пахнут волосы Цзинъи, он вспомнил. И сразу стало понятно, что он лежит, сердце бьется, и кончики волос щекочут щеки, а дыхание на губах — настоящее и медное от крови. Он дернулся, хватая, чтобы не отпустить. Цзинъи вот он, рядом, значит — живой, нельзя отдавать, нельзя, схвати, а то отберут или еще страшнее — уйдет. Но это только усилие, Сун Ланю только показалось, что он ухватил, на самом деле пальцы лишь едва шевельнулись, задев орнамент Фусюэ, и даочжан не заметил, как от этого движения между ним и Цзинъи на миг замерцало что-то чисто-серебристое, и погасло, растворилось в воздухе. — Цзинъи... — неслышно позвал даочжан, и от этого губы коснулись шершавых искусанных губ. Настоящий. Так близко и — настоящий. Сун Лань открыл глаза. *** — Я убью тебя, если ты будешь извиняться! В этом был весь Сюэ Ян. Ты не смей умирать, я сам тебя убью. Но стоило услышать голос Сяо Синчэня, как он понял, что стоит дальше жить, а главное — догадался как именно и в какую сторону жить. — Просто держи вот это, — он вложил в ножны Шуанхуа, потом Цзян Цзай, и оба меча уложил даочжану на грудь, взял его руки, показал, как обхватить оба меча сразу пальцами. Целовал его пальцы, неуместно припоминая, как он точно так же сжимал оба члена вместе. Неистребимое бесстыдство можно было выдрать из Сюэ Яна только вместе с жизнью. — Мой самый драгоценный… напугал, и напугал просто до костей, — он затащил Сяо Синчэня к себе на колени, обнял, спрятал его лицо у себя на шее, запустил пальцы в волосы на затылке, и замер, покачиваясь на месте. По шее расстилалось дыхание, лицо мокрое от слёз, и каждая слезинка — его, Сюэ Яна, принадлежит ему, каждая капля крови, каждый вздох, каждый стон. Он поднялся и понёс Сяо Синчэня в комнату, ни на миг не ослабляя хватку. Держал крепко, надёжно. Замедлил шаг только возле Сун Ланя, увидел, как тот шевелит пальцами, криво улыбнулся и прошёл мимо. Притормозил ещё раз уже на входе — Сычжуй прилип к дверному косяку и выглядел опустошённым и потерянным. — Лань Сычжуй, — строго рявкнул Сюэ Ян, и когда мальчишка испуганно дёрнулся, выпрямляясь, мягким и заговорщицким тоном позвал. — Эй… пойдём-ка со мной. Идём-идём. Поможешь мне. Лукавил, помощь ему не была нужна. Но ничто так не придаёт сил, как чувство долга. Особенно таким, как адепты Гусу Лань. Но он откровенно помыкал мальчишкой, командуя, чтобы открыл дверь, откинул одеяло, придержал мечи за ножны. Он уложил Сяо Синчэня, стянул с него сапоги, накинул край одеяла и наклонился к его лицу. — Полежи немного, гэгэ. Я сейчас. Сейчас всё будет хорошо, верь мне. Сделай мне приятно, Сяо Синчэнь, будь здесь, и я вернусь раньше, чем ты успеешь припомнить все названия городов и местечек, через которые мы прошли вместе. Лань Сычжуй оказался так же непреклонно водворён в постель, правда в свою собственную, и Сюэ Ян откровенно заявил, что у него хватит окаянства связать его, если попытается дёргаться. Он заглянул к Сяо Синчэню для того, чтобы обнулить счёт времени, прикрыл окно — солнце слишком разбушевалось после затмения, пытаясь утопить своими лучами всех вокруг. Здесь было достаточно светло, но царила успокаивающая прозрачная тень, ничего не имеющая с мраком и темнотой. — Подожди ещё немного, гэгэ, и я займусь твоей раной. Пообещай мне, что ты не встанешь. Сюэ Ян уверенно целовал его веки, сцеловывал остатки слёз с мокрых ресниц, шептал в губы, что теперь всё точно будет хорошо, а если Сун Лань снова попадёт в беду, то он лично надаёт ему таких пинков, чтобы больше не смел так делать. — Я сейчас вернусь. Цзинъи едва оглянулся на крик, покачал головой, наклоняясь над Сун Ланем снова. Он едва слышал, что там делают остальные, но кто-то проходил мимо, и никого не осталось. — Пожалуйста, очнись, — просил он шёпотом, как будто сил осталось только на то, чтобы дышать, согревая дыханием губы. — Сун Лань, пожалуйста, вернись. Я не смогу тебя поднять. Ему было больно так сидеть, но он ни за что не согласился бы сейчас пошевелиться, когда Сун Лань открыл глаза и по губам снова скользнули губы. Цзинъи просто понимал, что снова позорно плачет, слёзы капают куда-то на лицо Сун Ланя, и это наверняка не то, что он хотел бы увидеть, едва открыв глаза после такой ужасной битвы, но ничего не мог поделать. Бесцеремонные пальцы отодвинули длинные пряди волос — Сюэ Ян, опустившись на одно колено, решил оценить степень умирания или оживления. — Даочжан Сун Лань, если ты живой, то вставай. Если не совсем живой — всё равно придётся отпустить Лань Цзинъи, я его забираю, — Сюэ Ян строго смотрел на обоих. — Если единственный способ тебя поднять, это заставить бить мне морду, то уже давай, бей. Я не унесу вас обоих одновременно. Вот мы и поменялись местами, даочжан, но нести не так далеко, как тебе тогда было нести Сяо Синчэня. Сун-лаоши, послушайся босяка… вам обоим нужно в постель и лечиться. И Цзинъи это нужно больше чем тебе. Отдаёшь — я его унесу. Нет — вставай, и я помогу дойти. Я не хочу снова тебя бить котелком по голове. *** Сяо Синчэнь послушно лег, сжимал пальцы на мечах, не спорил, совсем не спорил, даже когда Сюэ Ян захотел уйти. Все правильно, там много дел, надо ведь проверить, как все. Сычжуя он слышал, а остальные? Но если бы Сун Лань и Цзинъи не встали, то Лань Сычжуй уж точно не был бы таким спокойным... значит, им нужно помочь и просто нужно подождать. Но с другой стороны Сун Лань сильный, сам справится. Зачем уходить? «Куда ты ушел? Зачем? Вернись. Вернись. Я хочу домой... Дома все родное, никого нет, только ты. Дома я узнаю каждую выщерблину на каменных стенах, даже с закрытыми глазами. Не уходи.» Сяо Синчэнь так и не открыл глаза. Вот Сюэ Ян вернется, тогда откроет, посмотрит и обязательно увидит, обязательно. И Сюэ Ян заберет его домой, как обещал. Он всхлипнул и накрыл лицо рукой, закрыл рукавом. Сяо Синчэнь понимал, что совсем расклеился, как ребенок, все уже хорошо и нечего страдать, и эгоизм этот капризный — все от усталости и испуга. Но хотелось просто обнять свою ночь и реветь, чтобы целовал и говорил всякие слова, много, как он любит. А он ушел. — Сюэ Ян... — Синчэнь не знал, сколько прошло времени, и кричать устыдился, но все-таки стал слабо звать, почти шепотом, — Сюэ Ян. Где ты? *** Сун Лань уже почти потянулся, чтобы стереть слезы с перемазанных щек Цзинъи, но тут внедрился Сюэ Ян. Неделикатно и грубо, все как всегда. И не затыкается ни на миг — ничего нового. Сун Лань вздохнул, мягко вылез из-под Цзинъи и приподнялся, опираясь на локти. Значит, с Сяо Синчэнем все нормально, раз Сюэ Ян в своем репертуаре, Цзинъи — вот. — Лань Сычжуй? — даочжан посмотрел вокруг, не увидел тел, на мальчишку, на Сюэ Яна. Наверное, живой, раз никто не говорит. — Не лезь к нему. Сун Лань сел. Забирает он, как же. Еще чего. Разбежался. — Тебе заняться некем? Как Синчэнь? Вот и иди. Иди, иди. Сам отдыхай. Я в порядке. Спасибо... — даочжан посмотрел вокруг, нашел оба меча и сунул за спину, — ... за заботу. Иди. Сун Лань поднялся, опираясь на руку, не поморщился даже — не на глазах у этого босяка. В голове звенело, но сил в себе даочжан чувствовал на удивление много, правда тело не очень это поддерживало, но Сун Лань глубоко вдохнул и распрямил плечи. Дышать стало легче даже, он глянул на небо — солнце шпарило словно и не осень. — Цзинъи, вставай. «Отдай его». Он серьезно? Совсем сдурел. Сун Лань бережно поднял юношу, постоял немного, вглядываясь в его лицо, и понес в жилые покои. Медленно, может не так уверенно, но он нес его сам и совершенно не собирался падать и отдавать, пусть даже Сюэ Ян будет следовать по пятам и пытаться страховать. Он принес мальчишку в комнату, уложил на кровать. Руки потряхивало, но это ничего, пройдёт. — Вот так. Лежи. Я сейчас вернусь, принесу воды. Он вернулся с водой и бинтами, с холодным травяным отваром, делал все медленнее, чем всегда, но делал, шаг за шагом, одно за другим. Опустил руки Цзинъи в миску с теплой водой, дал попить трав, отошел к Сычжую, теперь спокойно выдерживая его строгий сердитый взгляд. — Мы поговорим, потом. А сейчас надо отдыхать, — израненные струнами руки оказались в теплой воде, Сун Лань приподнял мальчика и дождался, пока тот сделает несколько глотков отвара. — Твоя мелодия... Она лечит. Я слышал ее каждое мгновение там, — это не было правдой, но даочжан и не лгал. Он не слышал почти ничего, но когда слышал — это были гуцини адептов Гусу, и он нисколько не сомневался, что Сычжуй как и тогда не останавливался, и его музыка помогала всем, и ему тоже. Сун Лань не стал снимать с адептов белые одежды, расшитые облаками-талисманами, но пояс на ханьфу Цзинъи ослабил и снял обувь. Он отмывал им руки, с его пальцев тоже сходила кровь, запекшаяся под ногтями, осторожно промокнул полотенцем, смазал и обернул бинтами, не стягивая слишком туго. Оставив Сычжуя в покое и стараясь не обращать внимания на то, что он здесь, Сун Лань обтер Цзинъи шею и ключицы теплым влажным полотенцем. Ресницы слиплись острыми уголками, даочжан прикладывал ткань к векам, и на ней оставались бурые тонкие рисунки, вытирал щеки и подбородок, не удержался и робко коснулся пальцами родинки. Кожу как-то странно закололо, Сун Лань озадаченно потер пальцы — показалось, наверное, просто руки немеют. — Ты все губы себе съел, — даочжан осторожно смазал их целебным бальзамом, особенно посиневшую ранку, которая припухла и наверняка болит. Он устал, жутко устал, и на самом деле все можно было сделать по-другому как-то. Без этих взглядов, без лишних ласковых прикосновений, и уж точно без непонятно откуда взявшегося смущения, когда Сун Лань мазал Цзинъи губы и избегал смотреть в глаза. Все можно, но хотелось быть заботливым, как будто он сомневался, что сможет. Правильно было бы так не делать, и завтра все будет по-другому. — Все. Отдыхай. И не прыгай, никуда не ходи, кролики и карпы я уверен, тебя поймут. Он унес все лишнее, забрал свой матрас и оставил мальчишек. Даочжан вернулся в свою комнату, где не ночевал всего неделю, а казалось — дольше. Стало отпускать. Руки и плечи трясло так, что Сун Лань несколько раз сжимал кулаки, он снимал ханьфу, как старик — так долго провозился с поясом, не мог сразу наложить талисман на меч Чэнь Бо, оставил пока, не справлялся с обувью. В конце концов сел и сунул руки в теплую воду, долго и тяжело дышал, успокаивая тело и сердце, размотал почерневшую ленту и принялся долго и тщательно ее отмывать. За этим занятием и успокоился, добиваясь чистоты. Лента все равно безнадежно утратила белизну, но Сун Лань не перестал мыть, пока не убедился, что больше ничего нельзя сделать, и что хотя бы облачко блестит как раньше. На запястье растекся огромный темный синяк — он не помнил, но очевидно, что кровь сочилась прямо через кожу. Даочжан аккуратными витками наложил мокрую ленту на запястье, надежно закрепил, в груди что-то кольнуло холодом, когда пальцы коснулись облачка. *** Отлично. Если у Сун Ланя хватает сил на то, чтобы возмущаться и огрызаться, то он совершенно точно не собирается умирать прямо сейчас. Когда-нибудь потом, от старости — возможно. Упрямее осла… Сюэ Ян поднялся, наблюдая за ним придирчиво, как за свежеизготовленным лютым мертвецом. Больше беспокоил мальчишка — как сидел согнутый, так и остался сидеть, даже когда Сун Лань выполз из его объятий. Хотя дышал, и ладно, этого достаточно. Сюэ Ян только убедился, что эта титулованная заноза в заднице не уронит Цзинъи, и действительно махнул рукой на остальных выживших. Дурак или не дурак, а в главном Сун Лань был прав — Сяо Синчэнь. — На здоровье, — машинально отозвался он на эту благодарность. Отметить в календаре эту дату и каждый год умильно выпивать пару чарок, вспоминая тот потрясающий день, когда даочжан Сун Лань сказал ему «спасибо». Отозвался уже уходя, только рукой махнул, да на пороге оглянулся, убедился лишний раз, что даочжан мальчишку не роняет и сам идёт сносно. Он и посмотреть-то пошёл исключительно потому что рано или поздно Сяо Синчэнь спросит… да он тут вообще только потому, что Сяо Синчэню это было нужно! Зов он услышал уже перед дверью, услышал всхлип, тут же изругал себя последними словами, кинулся на кровать, даже не снимая сапоги. — Я здесь, — подлез под руки, собрал губами слёзы, обнял крепко, прижал к себе и жарко задышал в губы. — Всё хорошо, всё хорошо, гэгэ, все живы, я всех проверил, чтобы твоё сердце было спокойно. Ты испугался? Ты просто устал. Сяо Синчэнь, ты самый упрямый и самоотверженный даочжан из всех, кого я видел за всю свою жизнь, самый храбрый, самый красивый, самый любимый и драгоценный для меня. Нам осталось совсем немножко, совсем чуть-чуть. Он гладил лицо Сяо Синчэня кончиками пальцев, наскоро облизав с них кровь, трогал трепещущие веки, проводил по нежной коже на висках, обхватил его лицо ладонями, прикрывая с боков, как будто заглядывал в него, прикрывая от всего остального мира. — Сяо Синчэнь, пожалуйста, сделай мне приятное. Открой глаза, боль моя, жизнь моя. Ты боишься, я понимаю, я даже не прошу тебя не бояться — бойся столько, сколько хочешь, можешь плакать, можешь больше не быть сильным, только посмотри на меня. Сюэ Ян говорил очень тихо, время от времени переходил на шёпот, покрывал его лицо поцелуями, не отрывался ни на миг, не затыкался ни на миг. — Я там тебя погрыз. Посмотри на меня, гэгэ, у меня вся морда в твоей крови, такое чудовище и дурак совсем. Сделай мне счастье, посмотри на меня. Тебе точно понравится то, что ты увидишь. Я тебе обещаю — ты меня увидишь, ты мне веришь? У меня сейчас такая улыбка, помнишь какая? Губами узнаешь? — он ласково улыбался в губы своему испуганному счастью. — Я специально прикрыл окно, чтобы не был слишком яркий свет. Я тебя спрятал от всего, от всех. Никто не слышит, никто не видит, тут только я. У тебя самые прекрасные глаза, особенно когда ты смотришь на меня. Я такой счастливый, когда ты на меня смотришь. Открой глаза, любимый мой, открой. *** Цзинъи с отчаянным бессилием смотрел, как Сун Лань исчезает. Выбирается из этого маленького мира, поднимается, куда-то пропадает. Сюэ Ян вмешался… так не вовремя. Но наверное это хорошо, он ведь хотел, чтобы Сун Лань очнулся и встал, и он встал. Так чем же ты недоволен, Лань Цзинъи? — Я встаю, — он с горем пополам поднял голову, солнце резануло по глазам. Почему же, почему он такой слабый? А точно ли всё закончилось? Если бы всё было плохо, даочжан его сейчас не поднял бы. Но он поднял и даже понёс, а Цзинъи не нашёл в себе сил для спора. Кровать была очень нужна, и отдых был нужен, но не ему, а Сун Ланю. Так почему всё наоборот, и он сейчас валяется бесполезной ветошью, не в силах шевельнуть и пальцем? Он послушно лежал, послушно опустил руки в воду, послушно пил отвар. Очень переживал, что между Сун Ланем и Сычжуем, кажется, не всё ладно…но даочжан его хвалил. Цзинъи радовался за друга, потому что действительно, он молодец. И все теперь ранены, даже Сычжуй… Принимать заботу сейчас казалось неправильным, как будто за это время он привык сам заботиться о Сун Лане, и только это казалось правильным положением вещей. А когда даочжан делает так, в груди начинает болеть сильнее, а там до сих пор звенит перенатянутая струна, вот-вот порвётся. Эти прикосновения влажного полотенца к лицу и шее заставляли дышать через раз. И особенно — просто пальцами у губ. Цзинъи со стоном выдохнул. — Я нечаянно. Просто не помню. Не помню… Нет, я не пойду… Он наблюдал, как Сун Лань всё собирает и уходит, и комната почему-то сразу кажется непривычно пустой без матраса на полу. И это хорошо и правильно, ведь даочжан тут ночевал из-за плохих событий. А подушка пахнет его кожей, он тут спал, а сменить бельё ему в голову не пришло, и хорошо. — Как ты? Зря Сычжуй это спросил. Зря. Потому что Цзинъи отчаянно навзрыд заплакал в подушку, закопался под одеяло, вскрикивая от боли в руках, в груди, в голове — везде. Он не мог успокоиться, и плакал так, как будто ему пытались выдрать сердце. Сычжуй устал, конечно, но в такой момент нельзя лежать и делать вид, что всё пройдёт и всё нормально. Он поднялся, дотащился до кровати Цзинъи, сел на край, а потом просто лёг рядом и прижал к себе совсем расклеившегося друга. Лежал, просто гладил по спине, и отчаянно ненавидел и Байсюэ, и Сун Ланя… почему всё так? Они думали, что им предстоит всего лишь помогать восстанавливать Байсюэ. Это было правильно, это было почётное задание. Первый господин Лань будет в гневе, когда узнает, что они очертя голову кинулись в эту опасную авантюру, не сообщив в Облачные Глубины о том, что на самом деле здесь происходит. И будет совершенно прав! Цзинъи заснул на всхлипе, совершенно потеряв силы. Сычжуй счёл, что лежать рядом с ним неприлично, а что действительно стоит сделать, это сходить и высказать даочжану Сун Ланю. Он встал, но вместо этого с трудом дотащился до своей кровати и лёг. Он плохой друг. Он позволил всему этому случиться. Сам бы заплакал, но вот только его слёз не хватает для полного абсурда. Сычжуй плотнее затянул ленту на голове, аккуратно выровнял. Ничего. Для любой битвы нужны силы. Битва с Сун Ланем может стать слишком тяжёлой, ему тоже нужно прийти в себя. Самодисциплина клана Лань из Гусу — это то, чем могут гордиться поколения предков. Лань Сычжуй стоял перед дверями в комнату Сун Ланя спустя несколько часов. Он постучал, и ушёл бы, когда не услышал отклика, но вместо этого вошёл. — Как вы себя чувствуете, даочжан Сун Лань? — официально спросил он, стараясь хотя бы частично соблюсти приличия, раз уж вошёл без приглашения. *** «Цзинъи теперь уйдет?» Сун Лань стащил рубашку и долго трогал метку, прислушивался к себе, к ощущениям. Оно сидело в нем, темное и сильное, но не мешало, а еще он совершенно точно понимал, что может потянуться к этой силе и разбудить. «Цзинъи наверняка уйдет в Гусу. Ну собственно он же сам хотел? Так надо.» Сун Лань наложил все-таки талисман на меч Чэнь Бо, просто на всякий случай — нужно понаблюдать, и осмотрел Фусюэ. В углублениях орнамента залегли глубокие тени, потемнели знаки имени, чуть потускнел клинок, но остроты не утратил. Даочжан бережно с почтением и благодарностью уложил Фусюэ на подставку и наконец улегся сам. Все закончилось. Он убил своего учителя, наставника, человека, который называл его сыном. Убил. Даже меч забрал — как надо. И силу забрал, много силы... Сун Лань обнял подушку, сунул в нее лицо и глухо зарычал. Теперь все уйдут и он останется один, Цзинъи только уйти не захочет, но значит придется попросить. Неужели он его просто попросит и отпустит? *** Как только Сюэ Ян вернулся, Сяо Синчэнь даже руки протянул, требуя его к себе. Он трогал повсюду, мял ткань одежды, спину, плечи, впитывал каждый поцелуй, как вампир, тяжело дышал и совсем не обращал внимания на боль. — Верю. Я верю... Открыть глаза оказалось не так просто — от слез веки слиплись и болели, но когда Сяо Синчэнь все-таки это сделал, то ресницы дрогнули, таким ярким показался даже этот свет. Сквозь пелену и невозможность сразу сфокусироваться, он посмотрел на Сюэ Яна и тихо рассмеялся. — Все хорошо, я смотрю. — Синчэнь прилип к нему, обхватил руками и ногами, смеялся над своим страхом, целовал в щеки, действительно перемазанные кровью, жарко целовал в губы. — Я так испугался... Не могу теперь быть храбрым без тебя, видишь? Я думал опять будет темнота. И снова вжался всем телом, забыв про рану. Болит — и пусть, главное, что болит правильно, и его ночь рядом, и можно видеть. *** Сун Лань и рад был бы спать до утра, но не разрешил себе и проснулся еще до рассвета. Они не снимали барьеров, и даочжан собирался сделать это, только проверив все, нет ли опасности. «Все» означало, что и себя он тоже включал в потенциальную опасность для людей до тех пор, пока не убедится, что это не так. К тому моменту, когда в дверь постучали, Сун Лань только успел переменить рубашку да перевязать волосы, ханьфу он поплотнее запахнул, проверив, не видно ли метку. Вообще он ожидал увидеть Цзинъи — в то, что мальчишка будет просто послушно спать, верилось с трудом. Сун Лань даже приготовил на этот случай строгое лицо, чтобы высказаться, а потом быстро перестать сердиться и наобещать, что они вместе сходят к рыбам, к кроликам, и Цзинъи вернется в кровать. В то, что Сюэ Ян отлипнет от Синчэня, верилось еще труднее, а Сычжуй — человек ответственный и дисциплинированный. Но именно он и вошел в комнату. Даочжан машинально поправил рукав. — Что-то случилось? — Сун Лань озвучил первую же мысль, но тут же подумал, что будь это так, Сычжуй не был бы так подчеркнуто вежлив. Даочжан внимательно посмотрел на юношу и жестом пригласил не стоять у порога. — Я в порядке. Как ты? Поспал? Цзинъи... — он осекся, — Лань Цзинъи спит? *** — Темнота — будет, но только которая я. Вся твоя темнота у тебя в руках, видишь, гэгэ? Любит тебя, хоть днём, хоть ночью, причём любого любит. Сюэ Ян даже сейчас злился. Злился на ситуацию, на Байсюэ, на Сун Ланя. На себя злился, что не сообразил ещё тогда проверить, подчистить за собой, сжечь этот сраный монастырь, тогда точно не осталось бы никаких призраков, и сейчас его даочжан не дрожал бы от страха и от боли. Сяо Синчэнь сейчас даже смеялся нервно, явно сказывалось пережитое. Отпускать его сейчас — неоправданная жестокость, он и так обделил своего даочжана вниманием, пока занимался всем остальным, и больше не собирался даже с места двигаться. Если сейчас нужно будет что угодно, даже за водой сходить — возьмёт на руки и понесёт пить. Всё что захочет. Но самое лучшее — это отоспаться. Сюэ Ян с некоторым изумлением понимал, что сам он вообще не пострадал. Так, по мелочи — руку порезал, но так ведь он сам её порезал, по собственному решению. Ну устал. Ну сам нахлебался тьмы, опять же — вряд ли это как-то скажется, он умеет противостоять. Испугался. Страх за Сяо Синчэня его измочалил, истерзал. Этот страх постоянно жил в нём, но за недолгое время мирной жизни на юге он улёгся, свернулся клубком где-то в глубине души… чтобы сегодня наброситься и загрызть. — Я никуда от тебя не уйду. Ни за что, — Сюэ Ян уложил его на себя, устроил удобно, едва подложив край одежд на свежую рану, её можно было считать почти чистой. Валяться в постели в сапогах — то ещё свинство, но разве его не называли животным с завидным постоянством? Они лежали до тех пор, пока Сяо Синчэнь не успокоился, и даже успели слегка вздремнуть. Сюэ Ян не разжимал руки даже во сне, своё счастье он не отпустит ни за что. Для него наступило время нежности, даже если прямо сейчас очередные орды призраков решат напасть на всех остальных — да пусть они горят синим пламенем. Он унёс ещё дремлющего Сяо Синчэня в баню, отмывал его, ухаживал за раной на плече, за каждой царапиной, себя привёл в приемлемое состояние, чтобы чистому даочжану можно было к нему прикасаться без содрогания. Чистая одежда, чистое постельное бельё, чистое одеяло, от которого слабо пахло травами и конфетами, потому что это их одеяло — заслуженное, опытное, на этом одеяле они столько раз любили друг друга. Он окончательно успокоился только когда ночь накрыла монастырь и снова вернулись все защитные барьеры, Сяо Синчэнь спал в его объятиях, уставший, но уже почти спокойный. *** Сяо Синчэнь задремал, но вздрагивал то и дело, и каждый раз понимал, что Сюэ Ян рядом, что его сильные руки обнимают, и сердце стучит ровно и тихо. Он даже толком не проснулся, когда Сюэ Ян его мыл, только иногда морщился от боли, но быстро затихал от осторожных и нежных прикосновений. Как можно было так вымотаться? Из него как будто чуть жизнь не вынули, а казалось бы — всего одна рана. Это насколько им всем повезло, что призраков в итоге победили. От одной мысли, что эта сила могла бы вырваться за стены Байсюэ, становилось не по себе. — Ночь моя... — пробормотал Сяо Синчэнь, засыпая, — Я хочу домой. Только... Только еще было что-то важное, очень важное, настолько — что домой нельзя. Даочжан потерял мысль во сне, крепко прижимаясь к Сюэ Яну, и спал до самого утра, уже не беспокоясь ни о каких мыслях. Как дома. *** Лань Сычжуй даже не стал делать вид, что не заметил этого жеста — Сун Лань спрятал ленту на руке. Он кивнул на приглашение, сделал пару шагов и снова встал как вкопанный. — Благодарю, я поспал. Лань Цзинъи… спит. Зачем он пришёл? Что он может сказать? Начать отчитывать наставника Байсюэ? Сычжуй нахмурился. Это нарушало все правила Гусу. — Он спит. По крайней мере, когда я выходил из комнаты, он спал. Вы ушли, он рыдал, пока не обессилел окончательно, и уснул. Мне будут нужны лекарства — во время битвы с призраками у Цзинъи из глаз лилась кровь, я уверен, что это оставило какие-то повреждения. Нужно проверить всё, проверить меридианы, исследовать Золотое Ядро. У меня на это не хватит опыта. А у вас? Он не выдержал и всё-таки выжег в Сун Лане дыру взглядом, гневно дрогнули губы, сжались кулаки. Голос дрожал и вибрировал от едва сдерживаемой злости. — Ещё в Облачных Глубинах он прожужжал мне все уши, взахлёб восторгаясь даочжаном Сун Ланем. Он светился от счастья, когда его выбрали для миссии в Байсюэ. Он отдал вам свою ленту. И в результате я который день вижу, как он убивается, не в силах удержать сердце при себе. В Облачных Глубинах я только один раз видел, как Лань Цзинъи плачет. Один раз, когда он только пришёл в клан, мы были детьми, и он просто плакал как все дети — новое место, ничего не понятно, устал и испугался. Налобная лента. Прикасаться к ней могут только родители. Или супруги. Вы ему не отец. Если мой друг вам не нужен — отдайте ленту и отошлите его. Рано или поздно он исцелится. Но если я ещё раз увижу, как вы его обижаете… Я вас убью. Со всем уважением, но убью. *** Сун Лань внимательно наблюдал, как Лань Сычжуй останавливается, молчит, словно выбирает — вежливость или все-таки разговоры, потому что второе явно собиралось вступить в противоречие с первым, и даочжан просто взял стул и поставил перед юношей, предлагая сесть, а сам сел на кровать, показывая, что готов слушать и разговаривать и не нужно смущаться. Правда то, что Сун Лань в итоге услышал, шарахнуло не хуже молнии. Он как-то совсем не ожидал, что Сычжуй скажет именно это. Мальчишка так сердился, так злился, что даочжан ощутил, как в груди шевельнулось что-то тёмное, совсем некстати и вообще — ему что, вот от адепта защищаться? Он с видимым спокойствием выслушал все до последнего слова, хотя вот это «ещё в Облачных Глубинах» обожгло сердце, Сун Лань почувствовал себя каким-то дураком, словно несмышлёный адепт, не понимающий, что происходит. Как так? Лань Сычжуй говорил, словно не собирался больше подпускать к своему другу этого ненормального даочжана, который его обижал. Так, будто уже завтра они собираются уйти. Так, будто этого самого даочжана надо воспитывать, потому что ну какое к нему может быть доверие? Так, что становилось ясно — он не даст Цзинъи пропасть и действительно убьет... ну попытается — уж точно. И что со всем этим делать? Придется отвечать, Сун Лань просто не мог себе позволить ничего иного, кроме как нормальный разговор со взрослым и куда более ответственным, чем он сам, человеком. — У меня хватит, и опыта, и лекарств, — начал он, соображая, как выразить все, что чувствует, чтобы Сычжуй понял и поверил ему. Собственно, тут был только один способ — честность. — Лань Сычжуй... Когда я принял помощь Цзэу-цзюня, вашу помощь, я самонадеянно думал, что смогу вас уберечь. Это было неправильно, глупо и безответственно, но... я бы не справился без вас и не стану врать — жалеть о том, что я вас здесь оставил — глупо. Несмотря на то, что вам пришлось пережить. Если честно, мне сейчас даже сложно представить, что я буду делать тут один. Я знаю про ленту, — Сун Лань сдвинул рукав и коснулся облачка на запястье. — Цзинъи сказал, чтобы я оставил и решил после затмения. Вот только проблема в том, что я не могу решить. Один. Ты говоришь «если не нужен»… Рукав снова закрыл ленту и даочжану пришлось по-настоящему сделать над собой усилие, чтобы не отвести взгляд и смотреть в строгие глаза Сычжуя. — Нужен. Мне даже страшно это осознавать, насколько нужен. Я думал, попрошу вас уйти, потому что опасно. Потом думал, когда все закончится, потому что это просто нечестно, я не справляюсь и откровенно говоря не могу просить его остаться. Потом я сказал Цзинъи, что буду рад, если он вернется. А теперь... а теперь я даже не знаю, как смогу закрыть за ним ворота. Как-то так. Так и есть — не знает. И почему — тоже не знает, то есть... но ведь это совсем другое чувство, оно совсем не похоже на то, что было, тогда что это? Нет, Сычжую он об этом говорить точно не станет. Сун Лань устало потер переносицу, вздохнул и снова посмотрела на юношу. — Я не хочу делать ему больно и быть причиной его слез. Он заслуживает только света. Очень правильные слова, и не солгал, искренне — не хочет. И Лань Цзинъи не должен страдать из-за человека, который вот такой. Но только это никак не отменяло того, что Сун Лань не хотел отдавать ленту и не хотел поступать правильно. *** Сун Лань начал говорить, и по мере того, как он говорил, Лань Сычжуй постепенно разжимал кулаки. Очень сложно питать злость к человеку, который искренне признаётся в собственном несовершенстве. Только когда даочжан договорил, Лань Сычжуй сел. До этого он просто не мог себя заставить, как будто сесть напротив — это вступить в переговоры. Но считать даочжана врагом он тоже не мог. — Тот гуцинь, — он беспомощно посмотрел на свои пальцы, поднял голову, глядя на Сун Ланя уже не настолько строго. — Это что-то сильное. Возможно, частично проблема в этом. Цзинъи нужно лечить. Не разрешайте ему играть, пока не поправится. Простите мне мой категоричный порыв… Лань Сычжуй встал, уважительно сложил руки перед собой, склонил голову. — Просто он мой друг и я делаю то, что должен. Я знаю, что вы меня понимаете. Откровенность за откровенность. В конце концов, Лань Сычжуй был там, когда из облачных глубин удирал Сюэ Ян, прихватив с собой заложника. Он там был, и видел, как реагирует даочжан Сун Лань, когда его друг в беде. Что и как дальше получилось, почему эта беда вдруг стала любимой бедой этого заложника — так просто и не выспросишь, и не поймёшь. — Полагаюсь на ваш опыт, даочжан, позаботьтесь о Цзинъи. От меня сейчас будет больше пользы на кухне, — он пошёл было к дверям, но обернулся и добавил. — Я уверен, что спустя много лет, когда Байсюэ расцветёт, я буду гордиться тем, что был здесь вместе с вами всеми и помогал вам отстоять Байсюэ.