Затмение

Время сейчас тянулось так, как будто надвигалось еще одно затмение. Как тянется та сладкая масса, из которой Синчэнь потом делает конфеты для их мерзавца: тянет, тянет, а она все тоньше и тоньше... пока не порвется, он снова ее складывает, тянет, тянет... Сун Лань всерьез опасался, что он может вот так же не выдержать этого натяжения страха и неизвестности. Он не знал, чем себя занять, не знал даже, отпустили А-И и Сычжуя или нет, никто не собирался ему рассказывать, и беситься от этого у Сун Ланя, в общем, не было повода. На улице слышались тихие далекие голоса, шум водопада где-то, музыка. И никаких шагов. Сун Лань вышел, постоял, прислонившись к стене спиной и затылком, ровно дышал, пытался не думать. Лань Цижэнь поставил неподалеку адептов охранять его, но при этом никто не просил его оставить где-то Фусюэ — расценивай как хочешь. Даочжан не стал гадать, снова ушел внутрь и просто сидел, неизвестно чего дожидаясь, смотрел в пол. И все равно пока в сердце Сун Ланя жила уверенность, что он поступает правильно. Может быть потом пожалеет, уже жалеет... но это было нужно и важно — прийти с Цзинъи в Гусу. *** Кого угодно, пожалуй, остановили бы приставленные охранять Сун Ланя адепты… За малым исключением. Лань Сичэнь и был таким исключением. Однако патриарх Байсюэ держал себя в руках — он терпеливо ждал. Что при этом он думал и чувствовал — можно было лишь догадываться. Лань Сичэнь тихо постучал, и вошёл, дождавшись отклика. Одного взгляда хватило, чтобы понять всю меру этого ожидания. Это прискорбно… — Даочжан Сун Лань, — он приветливо улыбнулся, но извинений не стал приносить. Потому что на самом деле извиняться было не за что. А вот прекратить тягостное ожидание в неизвестности — да, вот это нужно было сделать, потому что лишняя жестокость здесь может лишь многое испортить. Дядя сказал, что патриарх Байсюэ отмечен тьмой, и Лань Сичэнь сейчас чувствовал это. Не сказать, чтобы это был прямо какой-то внушительный мрак — тьма присутствовала, её было достаточное количество, но при этом была какая-то другая сила, уравновешивающая это. Возможно, именно поэтому тьма не так явно ощущалась? — Спасибо за ваше терпеливое ожидание. Прошу вас проявить понимание… Лань Цзинъи до утра останется в своей комнате под надзором, Лань Сычжуй сейчас беседует с Ханьгуан-цзюнем. Я пришёл для разговора, нельзя же оставлять вас в неведении относительно происходящего. *** — Лань Сичэнь, — Сун Лань встал и поклонился, сердце дернулось, как будто затаилось и теперь сообщало, что оно вообще-то здесь. До утра под надзором... А-И как пленник в родном доме. Можно понять старших — они хотят избежать опрометчивых поступков и необдуманных порывов Цзинъи, но все же... под надзором. — Благодарю, Цзэу-цзюнь. Я не смел надеяться, что до утра кто-нибудь придет. Как Лань Цзинъи? И Лань Сычжуй? Он не особенно ожидал, что Лань Цижэнь в самом деле позовет его, чтобы сообщить решение, и вряд ли раньше утра ему вообще его сообщат. Но все-таки, может быть, Лань Сичэнь что-нибудь скажет? Сун Лань почувствовал, как холодеют пальцы. *** — Мне доверили проводить вас утром… Не было более деликатной формулировки, чтобы сообщить о том, что Сун Ланю придётся покинуть Облачные Глубины. — Лань Цзинъи и Лань Сычжуй будут завтра наказаны, по двадцать ударов палками. После этого Лань Цзинъи остаётся под непрерывным надзором на всё время экзаменов, а после них год находится в уединении. Не было верной интонации, чтобы сообщать до такой степени неприятные новости. Лань Сичэнь действительно полагал это не лучшим решением проблемы, но должен был передать Сун Ланю всё. — Удивительно, что Цзинъи всё воспринял с подозрительным пониманием, а Сычжуй… признаться, я думал, что он не сдержится и накричит на наставника. Но он сдержался каким-то невероятным чудом. Даочжан Сун Лань, я буду вынужден задать вам сложный вопрос, — Лань Сичэнь пристально смотрел на него, готовый отслеживать малейшие попытки скрыть истину. — Наставник Цижэнь утверждает, что вы отмечены тьмой. И сейчас я тоже это вижу. Что произошло? *** Сун Лань выслушал, медленно кивнул. Год. А-Ян сейчас бы рассмеялся, потом, наверное, предупредил бы, а потом бы по Гусу понесся Цзян Цзай. Сун Лань подумал, что это было бы справедливо, и еще — что он хочет поступить именно так. Лань Сичэнь сразу задал вопрос, и это означало, что он даже не допускает мысли, что Сун Лань станет сопротивляться решению, чего-то требовать, может быть — просить. Даочжан пристально посмотрел в ясные внимательные глаза Цзэу-цзюня. — Это остаточное явление, — наконец ответил он и показал Лань Сичэню запястье, где под лентой жила плененная тьма. Несколько мгновений Сун Лань молчал, а потом скрыл руку. — Ее было много, весь я. Ваш дядя думает, что это из-за тьмы так случилось, верно? Влияние. Воздействие. Сун Лань отошел к окну и медленно вдохнул. Тихий ветер погладил и растворился в комнате за его спиной. — Байсюэ весь был пропитан тьмой, Чэнь Бо, наш патриарх, не нашел упокоения, и вместе с ним все ученики. Я говорил с ним каждую ночь, все думал, что найду ответ, а на самом деле оказался вместилищем этой силы, которая должна была возродить моего наставника, — Сун Лань рассказывал обо всем, удивляясь, как ему вообще удается произносить это вслух. Постороннему. — ... а меня убить. Он снова повернулся к Лань Сичэню: — Мне следует извиниться перед вами, я не хотел, чтобы Лань Цзинъи и Лань Сычжуй оказались в опасности, но все произошло слишком быстро. Без них я бы не справился, и честно говоря, думаю, что любой экзамен не идет с тем испытанием ни в какое сравнение, — даочжан улыбнулся, понимая, что испытывает не благодарность к Лань Сичэню, а гордость за маленьких Ланей. — Патриарх Чэнь Бо оставил этот мир. Но Цзинъи отдал мне ленту, когда тьма еще только набирала силу. Ваш дядя ошибается, это было желание сердца. *** Терпеливое спокойствие, под которым скрывается буря. Сегодня Лань Сичэнь такое уже видел — в глазах Лань Цзинъи. Он едва заметно кивнул, чтобы не спугнуть это объяснение. Словно приоткрылась завеса, за которой кроется нечто большее. Гораздо большее… — Я предполагал, что это именно остатки. Просто не знаю пока способа доказать это наставнику Цижэню. Дело не в ленте, как таковой. Он просто боится не уберечь Лань Цзинъи, как не уберёг моего брата. Прошу вас попытаться понять. Он с волнением слушал об испытаниях, которые выпали на долю молодых адептов в Байсюэ… даже несмотря на то, что подробностей Сун Лань и не рассказал. Это ничего, сейчас он и не должен был пылать желанием удовлетворять любопытство. — Опасность — это, безусловно, ужасно, — согласился Лань Сичэнь. — Но они справились и преодолели эту опасность. Полагаю, не без труда. Я предлагаю не спешить с категоричными выводами. Возможно, завтра всё переменится. Надеюсь, что Лань Цзинъи не совершит какой-нибудь необдуманный поступок в виде бегства или попыток прорваться к вам силой? Напряжённый как струна Сун Лань сейчас был полон жизни. Лань Сичэнь не мог не сравнивать. В их последнюю встречу в Байсюэ это был совершенно сломленный разбитый человек. — Наставник Цижэнь сейчас подобен путнику, вслепую идущему вдоль обрыва высоко в горах. Когда не знаешь, как повлияет следующий шаг. Прошу извинить его опасения за родных людей. Но при этом я убеждён, что завтра, когда прибудет глава клана Юньмэн Цзян, вам будет лучше ещё оставаться здесь. По той простой причине, что глава Цзян примется задавать вопросы о том, почему же патриарх монастыря, в котором проходил обучение его племянник, спешно отослан из Гусу Лань. Разумеется, глава клана Ланьлин Цзинь будет задаваться теми же вопросами, но он вряд ли станет выражать своё недоумение вслух и с тем огненным темпераментом, на который вполне способен глава Цзян. Вы не откажете в любезности встретиться с ним? Да, это была лазейка. Не очень приличная, откровенная и… совершенно правильная, потому что Цзян Чэн действительно мог бы заподозрить неладное. А портить отношения с монастырём Байсюэ после того, как сам обещал ему поддержку, глядя Сун Ланю в глаза — это недальновидно. Лань Сичэню хотелось спросить про Сяо Синчэня. Удался ли тот его дерзкий план? Чем всё закончилось, и закончилось ли? Он честно ждал возвращения Сяо Синчэня, Облачные Глубины были его домом, куда он мог всегда вернуться — так было сказано, и это было сказано от сердца. Но Сяо Синчэнь не вернулся. О Сюэ Яне тоже ничего не было слышно, и с попытками мести он не появлялся. Но вот спрашивать сейчас об этом Сун Ланя было, наверное, несколько преждевременно. *** — Надеюсь, что не совершит. Сун Лань и сам этого боялся, и совсем не был уверен, что А-И не сделает в порыве что-то такое. — Прошу вас, не нужно, — сказал он спокойно. — Ничего не изменится от того, сможете ли вы доказать. Я не хотел бы, чтобы вы спорили с учителем из-за нас. Глава Цзян? Сун Лань совсем о нем не думал, и хотел уже сказать, что здесь нет наставника Цзинь Лина, человека достойного и мудрого, и что юный адепт добился под его руководством больших успехов, пусть и за короткий срок, ведь Цзинь Лин талантлив и во всех отношениях добродетелен, но даочжан промолчал. Что если Чжи Вэньчжуна пригласят сюда? Еще и он попадет под неуместные подозрения, ведь тоже отмечен тьмой. Нельзя рисковать им и их общими усилиями. — Да, конечно, — согласился Сун Лань. — Встречусь. Хоть встречаться с кем бы то ни было он совершенно не хотел. *** *** *** Хуайсан не стал проверять, как надолго хватит вежливых улыбок и безукоризненного воспитания Цзинь Лина, и оставил его, сообщив, что обязательно скажет, если что-нибудь узнает или увидит кого-то из его друзей. Он погулял по округе, послушал разговоры, понял, что пока никаких особых потрясений не случилось, и даже узнал, что Лань Сычжуя видели уходящим с Ханьгуан-цзюнем. Так что Хуайсан вернулся поближе к покоям учеников, устроился у маленького пруда и читал — с виду прилежный адепт готовится к экзаменам, и кто бы чужой посмел его отвлечь? Зато отсюда отлично было видно двор и поворот дорожки, и если кто-то важный пройдет мимо, то не останется незамеченным. *** Сычжуй был готов к тому, что Не Хуайсана придётся искать, поэтому когда не пришлось, это порадовало. Он в нерешительности остановился, почти запнулся, попытался взвесить это своё стремление разделить спутанное состояние с таким спокойным человеком как Не Хуайсан, и как-то само собой получилось, что он просто присел рядом. Как раз нашлось удобное место, чтобы сесть. — А вы случайно не знаете, — тихо начал он, стараясь быть практичным человеком. — Двадцать ударов палками — сколько времени потом проходит, чтобы можно было нормально… функционировать? Так вышло, что в этой области у меня ещё нет опыта. Это как раз тот сюрприз, в котором я предпочёл бы заранее знать результат. Сычжуй сложил руки на коленях, чувствуя медленно снисходящее на него умиротворение. Оно начало обнимать ещё в покоях отца, и сейчас становилось ещё легче. *** Хуайсан оторвался от чтения и приветливо улыбнулся, не скрывая беспокойства во взгляде. Так друг ждет того, за кого искренне волнуется, пытаясь хотя бы за книгой усмирить свое беспокойство. Он не спрашивал, только ждал, с участием глядя на Сычжуя, а когда услышал вопрос, никак не выдал удивления. Оно мелькнуло, но тут же угасло, потому что сначала Хуайсан спросил себя «неужели кому-то пришло в голову наказывать Лань Сычжуя?», и ответ оказался очевидным: «Пришло же в голову наказать Лань Чжаня». — Случайно не знаю, — ответил Хуайсан с ласковой улыбкой и тихонько коснулся кончиками пальцев руки Сычжуя, убрал, как будто тут даже последние цветки хризантемы могли увидеть и смутить его юного друга. — Знаю, как бывает после тридцати ударов. Он добавил это совсем тихо. Хуайсан представил, как жесткие удары падают на это нежное тело, у Сычжуя очень нежное тело — это не может быть иначе, и сильное. Зачем? За что? Какое такое правило Гусу он не выучил и со второй попытки учиться, где сказано, что можно делать больно прекрасному, когда оно не хочет?! — Тогда я не понимал, что это очень хорошее умение — терпеть боль, как будто она лишь что-то внешнее, как шум дождя или грохот камнепада. Лань Сычжуй. Только первые удары кажутся разными, потом нет. И боль, как всякая другая, сильнее после. Он все-таки протянул руку и ласково коснулся щеки Лань Сычжуя. — Потом я заберу тебя к себе, хорошо? Будет легче. «Легче» — не только потому, что все тело будет болеть. Хуайсан хотел сделать легче совсем. *** Значит, и Не Хуайсан не избежал в своё время наказания… Возможно, молодые адепты даже говорили об этом при Сычжуе когда-то, но этого он не запомнил. Скорее всего, потому что не считал нужным прислушиваться к тому, как обсуждают кого-то за его спиной. Это нарушение правил Облачных Глубин. Наконец, это просто недостойно. — Я не боюсь боли, — Сычжуй благодарно вздохнул. — Разве что её результата. Боюсь утратить сосредоточенность на экзамене из-за этого. Пусть это ласковое прикосновение к щеке и подкрасило его кожу лёгким румянцем, и вообще слишком похоже было на тот рисунок, что смутил его в библиотеке… но ведь приятно же, и потом — эта искренняя забота… — Хорошо, — он даже зажмурился от этого неожиданно тёплого прямого «тебя». — Важно, чтобы быстрее стало легче. Думаю, что за эту ночь ничего не случится, но после палок может стрястись что угодно — Цзинъи… Он будет наказан куда суровее. Год уединения, и он уже начался. Он очень порывистый, и… чем дольше он терпит, тем сильнее будет срыв. Мне не удержать его, и при этом я не хочу его сдерживать. Я едва не накричал на наставника. Сычжуй едва не всплеснул руками, но только ровнее уложил ладони на коленях. Как хорошо, что от Не Хуайсана не нужно скрывать правду. Как же сложно скрывать её от остальных. *** — Ничего. Ведь не накричал. — Хуайсан хотел подбодрить и в то же время нисколько не пренебречь этим доверием. — Лань Сычжуй, нет ничего плохого в том, что вы сердитесь, не можете сдержаться или напротив — можете, но с большим трудом. И в том, что страшно, какая бы причина у страха ни была, тоже нет ничего ужасного. Главное, что вы с Лань Цзинъи не одни. Он снова тронул руку Сычжуя, снова не стал задерживать прикосновение дольше, чем это могло бы не слишком смущать. — Постарайтесь отдохнуть, хорошо? Это правда важно, это позволит завтра быть сильнее. А я помогу. То, что все в Гусу так заняты этой необычной парой, и завтра будут еще долго обсуждать справедливое решение учителя и перечислять все нарушенные правила — все это удачно играло на руку Не Хуайсану. Во всех отношениях. *** *** *** Для Цзинъи время тянулось с раздражающей медлительностью. Не происходило ровным счётом ничего, и он раз за разом обнаруживал себя у двери, готовый пинком её распахнуть. И горе тому, кто попытается его удержать. В Облачных Глубинах утро начинается рано. И пока оно не наступило, ещё до рассвета, Лань Цзинъи всё-таки покинул отведённую ему комнату. Насторожившимся адептам, которых приставили контролировать его уединение, он мягко объяснил, что не собирается ничего нарушать. Что специально вышел до того, как все проснутся, чтобы немного размяться и пройтись. И что они могут следовать за ним на расстоянии, чтобы самим не оказаться нарушителями. Он с трудом удержался от попытки дотянуться до Сун Ланя хотя бы серебром. Не стоит, здесь слишком много чувствительных к энергиям людей, будут вопросы, неизвестно чем это обернётся. Пришлось вернуться к себе, записав в копилку скромное достижение: наставнику доложат, что он не пытался сбежать и вёл себя идеально. Ничего, бегство не заставит себя ждать. Будут сданы экзамены, а год тут сидеть он не намеревался. Утром он хотя бы смог повидаться с Сычжуем. Как раз перед наказанием. Как раз в тот момент, когда неожиданно расшалившаяся Фея наскочила на них обоих, а Цзинь Лин принялся её усердно оттаскивать и отчитывать: — Фея, как тебе не стыдно? — он обернулся к адептам, которые должны были обеспечивать уединение наказанного Цзинъи и тут же извинился. — Радуется. Сейчас я её заберу. Фея спряталась за Цзинъи и задорно лаяла, не позволяя себя поймать и призвать к порядку. — Ты ведь ничего не натворил? — тихо спросил Цзинь Лин, изображая усердие, и дружески сжал руку Цзинъи под прикрытием рукава. — С даочжаном Сун Ланем всё хорошо, он тоже ночевал под охраной. Ничего, сегодня должен прибыть дядя, он поможет. Цзинъи едва не передёрнулся всем телом. Только дяди им не хватало! — Дядя Цзян, — уточнил Цзинь Лин и фыркнул. — Не делай такое лицо. Лань Сичэнь наблюдал за этой комедией с лёгкой улыбкой. Все очаровательные хитрости юных адептов были буквально как на ладони. Устраивать им выволочку за это скромное мошенничество он не собирался. В конце концов, он и сам собирался немного схитрить, потому что отсылать даочжана Сун Ланя не стоило. С другой стороны, оставить его здесь, чтобы он мучился невозможностью помочь Лань Цзинъи хотя бы после наказания — это не менее жестоко. Знать бы точно, какой поступок не окажется ошибкой, намного проще было бы жить на свете. Молодые адепты явно хотели быстрее перевернуть неприятную страницу с наказанием, и Лань Сичэнь полностью разделял их стремление. *** Лань Цижэнь, может быть, больше всех хотел быстрее закончить с наказанием. Наказывать — всегда неприятно и всегда больно, и как раз боль глухо упала в сердце, когда Лань Цижэнь увидел, как в конце длинной террасы возникла фигура Лань Чжаня. Он шел, как всегда, строгий и молчаливый, одна рука за спиной, смотрел только перед собой, но как будто вовсе ничего не видел. — Дядя, — Лань Чжань сложил руки и медленно поклонился. — Садись, — Лань Цижэнь указал на место рядом с собой. — Надеюсь, что кроме этой печальной, но необходимой процедуры больше ничто не омрачит ни это утро, ни все остальные дни. Лань Чжань отстранённо кивнул, собранный и сосредоточенный на каких-то своих мыслях. «Как будто вечно болит, так, что нельзя тревожить» — с грустью подумал Лань Цижэнь, но взгляд его посветлел, когда он увидел, как племянник смотрит на брата. Словно один только образ Лань Сичэня облегчал его страдания. Глава кивнул, про себя отметив, что это очень правильно, что Цзэу-цзюнь уже проводил Сун Ланя и присоединился к ним. Когда все немногочисленные участники собрались, Лань Цижэнь попросил привести адептов и объявил о своем вчерашнем решении всем присутствующим. Он ничего не объяснял, выбрал самую нейтральную формулировку для того, чтобы озвучить причину наказания. И не произнес имени Сун Ланя. Без этого совершенно точно можно обойтись, это не нужно слышать всем и каждому. — Я надеюсь, и думаю, моя надежда не напрасна, что это наказание послужит вам во благо, потому что в этом и есть его смысл — закончил учитель. Он кивнул Лань Цзинъи и Лань Сычжую, чтобы они встали на колени, и взглядом велел старшим адептам, которые должны были исполнить наказание, начинать. Он не смотрел на племянников, и без того зная, что Лань Чжань сейчас сидит с совершенно прямой спиной и даже ресницы у него не дрожат, а в глазах Лань Сичэня все тепло, которое он только может отдать, чтобы поддержать Цзинъи и Сычжуя. *** Сун Лань спал очень плохо, почти не спал, лишь ненадолго мог забыться, снова просыпался и падал в непонятный сон, который только изматывал его. Он так никого и не дождался утром, а волнение все росло, и деться от него было совершенно некуда. Даочжан заложил за спину меч и вышел из комнаты. Никто ему не препятствовал у дверей. Он спросил, не прибыл ли еще глава Юньмэн Цзян, не потому, что ему это было интересно, а скорее чтобы услышать, не подводит ли голос, и увидеть реакцию на вопрос приставленных к нему адептов. Сун Лань медленно пошел по дорожке, сердце стучало в такт шагам, как будто застыло в киселе волнения и непонимания, что же сейчас делать, как поступить, хотя чувствовало, что вот прямо сейчас уже что-то нужно сделать, ведь что-то происходит. Два стража следовали за патриархом Байсюэ, и когда он дошел до одного из больших дворов, один из адептов незаметно оказался перед ним. Так дальше Сун Ланю пройти не разрешили, но страж смотрел через его плечо на своего соученика, как будто они ждали, когда и до какой степени патриарху можно будет позволить большую свободу. Их лица ничего не выражали, но Сун Ланю уже казалось, что здесь каждый не испытывает к нему ничего, кроме неприязни, хотя он предпочел бы равнодушие. Даочжан увидел небольшой каменный пруд, сел на кромку и замер в молчании. *** Наверное, наставник Цижэнь прав. Наказание, возможно, может послужить во благо. Цзинъи твердил себе это, потому что как раз в том, что наставник хочет ему только добра, он не сомневался. Он ведь не виноват, что не знает всего, а руководствуется лишь тем, что знает. Если бы он знал всё, то наверняка не стал бы наказывать ни его, ни уж конечно Сычжуя. Это должно сработать. Если постоянно себе это повторять, это непременно поможет. Сычжуй с грустью признавал, что за ночь он успел растерять всё то спокойствие, которое так самоотверженно прививал ему Не Хуайсан, и отец своим присутствием не помогал. Скорее, наоборот — осознавать, что он здесь, вынужден на это смотреть, и думать, что не удалось оградить сына от этой процедуры… это ужасно. Наверное, стоило утешаться тем, что отец ни в коем случае не стыдится его, не порицает за то, что он умудрился заслужить наказание, что… на этом месте мысль начинала беспомощно кружиться по кругу, вскипая законным возмущением. Они не сделали ничего предосудительного! Ничего! Нельзя было давать возмущению выплеснуться наружу. Лань Сычжуй нашёл утешение в том, что смотрел на отца и лишь время от времени украдкой поглядывал на Лань Сичэня, напоминая себе, ради чего всё это. Ради того, чтобы через боль, но всё-таки принести ему счастье. Правду! Это важно. Они оба опустились на колени практически одинаковыми плавными движениями. Цзинъи не прятал глаза, но и не смотрел ни на кого конкретно. Он выбрал удобную точку где-то в воздухе, мысленно сосредоточился на ней и когда первый жёсткий удар обрушился на спину, только удручённо покачал головой. Да, больно. Неожиданно больно и непривычно больно. Он не будет стонать и вскрикивать, просто потому что все стоны и крики, вылетающие из его горла, были припасены совсем для другого. Но всё же первый удар ознаменовался выразительным восклицанием, в котором сплелись в горячем единении возмущение, разочарование, досада и какое-то детское удивление. Сычжуй сам не ожидал, что издаст хоть звук, закусил нижнюю губу и второй удар встретил уже молча, как и Цзинъи. Ему было непонятно. Обидно. И дело совсем не в наказании, да какая разница, пусть бы ему дали и не двадцать ударов, а больше. Он так горевал, что не может теперь любить Облачные Глубины той безмятежной любовью юного и ничего не знающего адепта… теперь это горе казалось ему детским и глупым, будто он собирался хныкать над игрушкой, которую ему не собираются покупать. Бабочка, плетёная из лыка бабочка, которую можно так весело крутить на палочке…. вот что такое это его дурацкое горе. Сычжуй ожесточённо сжал зубы сильнее, во рту появился привкус крови. Боль в спине — это мелочи. Болит где-то внутри, и этому нет названия. Цзинъи так сосредоточился, что даже слышал, как расступается воздух, когда орудие наказание поднимают для замаха. Что же, это не такая большая плата за временное спокойствие наставника. Цзинъи мог пощадить наставника Цижэня. Он ведь на самом деле полностью счастлив и оглушительно богат — у него есть Сун Лань и Байсюэ. И как счастливый человек может побыть великодушным, верно? Лань Цзинъи великодушно не стал смотреть в глаза наставника, потому что не удержался бы от сочувственной улыбки. *** Когда первая боль ударила под ребра, Сун Лань понял, насколько ошибался. Насколько без толку прошли все эти ночные самоуговоры, что он все сделал правильно, а для Цзинъи двадцать ударов — ничто по сравнению с годом, и он примет наказание дома, потому что это долг, правильно и сообразно почтительности. Да. Беседа с Лань Сичэнем тоже стала бестолковой, потому что боль Цзинъи гулким эхом отозвалась в сердце. Наверное, Сун Лань изменился в один миг, потому что его стражи обнажили мечи и явно приготовились к чему-то нехорошему, но даочжан и не нападал. Он сейчас весь превратился в гнев, боль, ощущение, где находится его А-И и где он сам должен быть — всё. Холодный вихрь полыхнул от руки, на которой сияло серебряное облако ленты. Сун Лань не взял Фусюэ — сейчас ему хватило одного взмаха руки, чтобы серебряной завесой отгородиться и оттолкнуть охранников, он сорвался с места и побежал туда, где второй удар обрушился на спину его Цзинъи. Он бежал десять ударов. Сун Лань взмывал в воздух, когда видел, что кто-то пытается преградить ему путь, отбрасывал помеху прочь, несся, как серебряная вьюга, и за ним на крышах и садах Гусу оседал морозный иней. Лань Цижэнь резко поднялся и посмотрел наверх. Над крышей ясными сполохами взвилась серебряная буря, она надвигалась прямо к ним, и уже Лань Чжань вскочил и сделал шаг вперед, ближе к сыну. Сун Лань появился вовсе не сверху, он возник на деревянном мостике, перекинутом через ручей, остановился в искрящемся урагане, безоружный. Лань Цижэнь успел метнуть гневный взгляд на старшего племянника, и между ладоней учителя стала собираться сила. Он никогда не видел ничего подобного, но это вовсе не значило, что нужно просто смотреть. Сун Ланю казалось, что он бежит неимоверно долго. Десять ударов — это же как до неба! Но на самом деле прошло совсем немного времени, и когда он появился перед Ланями, то едва ли пару мгновений стоял на этом тонком мостике. Ладони патриарха Байсюэ держали ураган, он стоял в нем, как в центре стихии, и Лань Чжань подумал, что Сун Лань слишком легко удерживает эту явно огромную силу. Молча. Со спокойным лицом. Без резких движений. Даже без меча. И от этого совершенно непонятно, чего от него ждать и какой силы будет удар. Но удара не последовало. Вместо этого перед Лань Цзинъи и Лань Сычжуем прямо из камня двора выросла стена серебряного света. Она встала щитом, а патриарх лишь коротко и почти незаметно развернул ладонь, и двое учеников, которые держали палки, покачнулись и полетели в ручей за спиной. Не Хуайсан спрятал улыбку за веером. Его чуть не снесло вьюгой, когда патриарх промчался мимо, никого не замечая на пути. Самое время проявить свойственное ученику Не Хуайсану любопытство, и очень правильно быть в курсе событий главе клана Цинхэ Не. Хуайсан вышел из тени галереи как раз когда Сун Лань заговорил. — Учитель. Боюсь я переоценил свое терпение. Лань Чжань опустил меч и посмотрел на сына. Патриарх Байсюэ успешно справлялся за обоих юношей, от которых буквально до этого момента все ожидали какой-нибудь порыв. — Мне сообщили о вашем решении, но все решения, которые касаются Лань Цзинъи, без меня не принимаются. Лента Облачных Глубин — это доверие, и оно бесценно, поэтому мы вместе решили прийти сюда, чтобы Лань Цзинъи сдал экзамены и проявил свою искреннюю почтительность к клану. Но никто не может наказать Лань Цзинъи без моей воли. И Лань Сычжуй никак не мог этому помешать, поэтому, учитель, ваше наказание несправедливо. Сун Лань говорил спокойно, надежная завеса силы, которая здесь была чужда и непонятна всем, кроме Цзинъи, скрывала обуревающий его гнев и помогала держаться. Серебряная буря над ним постепенно успокаивалась, зато крепче становился щит, а ручей, над которым стоял патриарх, на глазах покрывался льдом. Мелькнула мысль, что их серебро всегда конечно, а он расплескал тут по меньшей мере океан, и откуда только он ее черпает, если не из своего А-И? Но он почему-то не чувствовал, что серебро слабеет... Не Хуайсан с интересом наблюдал за происходящим, особенно за тем, что Лань Чжань спокойно приблизился к серебряной завесе, а Лань Цижэнь, напротив, как будто ждал, когда можно будет ответить силой. *** Момент, когда Цзинъи понял, что надвигается буря, наступил буквально после третьего удара. Третий был больнее второго. Пятый был куда чувствительнее четвёртого. В этом наказании не было ничего эмоционального, никакого порыва — исключительно рассудочные действия, и именно спокойным рассудком выбираются места, куда бить. Выбирается сила, как бить. Никакой личной злости… Закололо кончики пальцев, во рту поселился медный солёный привкус, но Цзинъи держался. Он выдержал половину, когда всё закончилось. По крайней мере, закончилось это испытание на прочность, и можно сколько угодно сдаваться своей слабости. Просто потому что в этом окутывающем мощном серебре было уютно, надёжно. Он так устал быть понимающим и ответственным молодым адептом, что не хватало сил на беспокойство. Просто вот Сун Лань, вот снова всё на своих местах. Цзинъи поднялся с колен и сделал всего один шаг. Один, чтобы оказаться рядом со своим Цзычэнем. Серебро обнимало их. Серебро защищало. Серебро лечило. Цзинъи свободно и глубоко вдохнул, с наслаждением выдохнул, а потом просто стоял плечом к плечу с тем, кого выбрал. Он только коротко прикоснулся щекой к плечу Сун Ланя, аккуратно подхватил серебряные потоки и заботливо убрал их с поверхности воды, потому что местные карпы не заслужили такого испуга. Сычжуй так и остался на коленях. Он честно попытался встать, но что так легко далось Цзинъи, ему не давалось. Целебная сила серебра на него не распространялась. Сычжуй ещё успел подумать, что для его исцеления, наверное, нужно чтобы кто-то направил на него эту силу, а просто попасть в неё недостаточно. Потом удивился тому, что у него вообще появилась блажь размышлять об этом. Наконец, он с утомлённой непосредственностью поднёс к губам край рукава, промокнул выступившую кровь и со строгим недовольством отметил, что его одежды от этого стали выглядеть неприлично. Судя по мокрой горячей спине, ещё одно пятнышко крови ровным счётом ничего не портило, но это сзади, а тут видно. А ещё Сычжуй испытывал очень странное ощущение, что вот именно сейчас ему не страшно. Потому что Сун Лань ведёт себя привычно — он ненормальный влюблённый, и это правильно. Потому что Цзинъи перестал быть угрожающе понятливым и снисходительным, а тоже стал понятным и привычным — стоит рядом со своим патриархом. И не обнимаются они, кажется, исключительно из уважения к Облачным Глубинам. Сычжуй попытался снова встать, неловко покачнулся и оставил эти попытки. Не оставят же его тут протирать коленями земную твердь, сейчас всё это завершится каким-нибудь логичным образом. Лучше потратить оставшиеся силы на собственное спокойствие. Сычжуй уже и перестал пламенеть осуждением, он только неловко улыбнулся и поморщился от боли в прокушенной губе. Не Хуайсан всё видел, и это неловко. И отец не пытается атаковать, хотя с умеренным интересом изучает этот серебряный феномен… видели бы они, что творилось, когда эта метель впервые захлестнула Байсюэ. Нет, пожалуй, вот именно этого им не стоило видеть. Добавлять что бы то ни было к словам даочжана Сун Ланя было излишним. Разве что Сычжуй предупреждающе кашлянул, когда Сун Лань сказал, что с Цзинъи ничего нельзя сделать без его воли. При желании можно было расценить это как свидетельство о полном порабощении адепта клана Лань, его подневольном положении… Сычжуй поднял голову, глянул на Цзинъи и только фыркнул. Подневольном? Порабощении? Да свободнее и увереннее Цзинъи никогда не выглядел. Лань Сичэнь лишь отчаянно надеялся, что до прямого столкновения не дойдёт. Адепты, исполнявшие приговор, не пострадали. Если бы пострадали — можно было бы утверждать, что они должны заново пройти всю боевую подготовку. На них никто не нападал, их лишь нетерпеливо убрали отсюда, чтобы думать не смели продолжать. Великодушно избавили от мук выбора. Нет, как бы дядя ни гневался, а решение было принято верное. Лань Сичэнь лишь на миг представил, что патриарх Байсюэ был бы вынужден прорываться сюда снаружи… а он прорывался бы, в этом нет никаких сомнений. Стоило лишь взглянуть. Это сейчас он не обнажал меч, потому что его никто не останавливал… Но этот потрясающий щит, он не имел с тьмой ничего общего. Это бросалось в глаза. Лань Чжань без сомнений подошёл ближе, и Лань Сичэнь присоединился к брату. — Даочжан Сун Лань, вы позволите? — он осторожно прижал ладонь к этому серебру, настраиваясь на осознание его природы, и ощутил, что прикоснулся к какому-то упоительному равновесию и чуть ли не идеальному порядку энергий. — Это… очень гармоничное явление, — сообщил он дяде. Все понимали, что о продолжении наказания речи уже не идёт. Потому что гармония не приемлет косности и неповоротливости решений. А ещё Лань Цзинъи был совершенно невредим, в отличие от Лань Сычжуя. Сычжуй терпеливо ждал, пока пиковый момент пройдёт, и ему можно будет хотя бы умыться… а лучше ещё и прилечь после этого. Тем более что Не Хуайсан был тут, а он обещал помочь. — Полагаю, что Лань Сычжуй может уже получить помощь,— Лань Сичэнь обернулся к Лань Цижэню, приглашая его пойти на попятную. *** Когда Цзэу-цзюнь коснулся серебристой преграды, Лань Цижэнь медленно выдохнул и сфера ци растворилась у него между ладоней, словно ее и не было, погасла тихо, будто и не могла бы представлять угрозы. «Гармоничное явление» среди всего этого балагана по мнению Лань Цижэня сейчас представлял лишь молодой глава клана Не, прячущий за веером свою улыбку – хоть здесь ничего нового, очень органично. И главное, как «вовремя»! — Полагаю, Хангуань-цзюн это может решить, — со спокойным достоинством ответил глава Лань старшему племяннику. Серебряная завеса плавно угасла, как будто впиталась в землю, и Сун Лань опустил руки. Длинный рукав скрыл от посторонних глаз мерцание облачка на ленте. Лань Цижэнь смотрел на них с Цзинъи долгим внимательным взглядом. — Лань Цзинъи может оставаться в Облачных Глубинах столько, сколько посчитает нужным, — произнес глава Лань. Усталость, которая давила тяжелым грузом сердце, ни на миг не послышалась в его голосе. — У вас, патриарх, насколько я понял, уже есть договоренности с Цзэу-цзюнем о вашем здесь пребывании. Лань Цижэнь обратился к младшему племяннику, который опустился на колено рядом с Сычжуем, чтобы помочь ему подняться: — Соученик поможет ему, – строгость в голосе должна была скрыть все на свете: раздражение, разочарование, усталость и нежелание, чтобы Лань Чжань занимался сыном, напоминая себе снова о прошлом. Тем более, у Не Хуайсана есть опыт в подобных наказаниях. В конце концов, раз уж он явился, пусть будет полезным. Лань Чжань молча отстранился от Сычжуя и встал, а его место также тихо занял Хуайсан, который парой аккуратных поклонов и взглядов умудрился и оказать почтение главе Лань, и пообещать Лань Чжаню, что все будет хорошо, и при этом не потратил ни одного лишнего мгновения. — Пойдемте, мой друг. Вы должны быть готовы ко всем событиям и церемониям, — тихо сказал он, помогая юноше подняться. Лань Цижэнь жестом распустил всех, кто собрался вокруг, и адепты немедленно повиновались. — Подготовь совет клана, — приказал он Лань Сичэню тихо, чтобы слышал только он и Лань Чжань. – Я намерен предложить тебя как нового главу, чтобы последнее испытание адептов ты принимал уже в новом статусе. Здесь будут главы Цинхэ Не и Юньмэн Цзян, и даже Верховный заклинатель — очень удобно, как раз воздадут все почести. Лань Цижэнь развернулся, не дожидаясь ответов и поклонов от племянников. Его мальчики выросли, они стали похожи на него… Следовало понять это раньше. *** Лань Сичэнь мог лишь тихо радоваться, что никто не пострадал непоправимо. Это уже немало. Конечно, дядя расстроен из-за его самоуправства, и это заявление о передаче главенства почему-то выглядело как «Ты хочешь сам всё решать — на, решай, и сам за это неси ответственность». Но распоряжение следовало выполнять в любом случае, и Лань Сичэнь поклонился с должным почтением. Он не мог не любить своего дядю, который практически заменил ему и отца, и мать. Прекрасно понимал, что он тревожится, может именно поэтому и проявляет несколько излишнюю строгость. Он ещё помолчал, глядя ему вслед, и повернулся к брату. — Не Хуайсан позаботится о Сычжуе. Он очень ответственный. *** Наверное, это было разрешение не торчать в уединении. По крайней мере, Лань Цзинъи именно так и понял — если ему разрешили быть тут сколько ему хочется, значит так же разрешили не быть тут, если не хочется. Он благодарно улыбнулся наставнику Цижэню, спохватился, что этого мало и поклонился. Уже потом, когда выпрямился, очень осторожно под прикрытием одежд тихонько взял Сун Ланя за рукав. Он вообще воспользовался случаем, и едва всем предложили убираться, счёл за благо именно убраться, утянув Сун Ланя с собой. Договорённости с Цзэу-цзюнем, всё это чудесно — если они есть, то они никуда не денутся, и обязательно ещё будут встречи, разговоры, обсуждения. Цзинъи молча утаскивал Сун Ланя за собой, раз уж Сычжуй не остался без помощи, и всем заинтересованным стоило бы испытывать благодарность, что пока что — пока что! — он придерживается внешних приличий и даже выражение лица поражает благостным целомудрием. И удаётся идти с нужной скоростью, то есть — не бежать, испытывая терпение наставников, а именно идти, распространяя благонравие. Цзинъи увёл Сун Ланя к себе. Запер дверь. Повернулся к нему, и тут же кинулся, схватил, прижал к себе и надрывно задышал, словно этот не очень длинный путь вытянул из него все остатки терпения. — Цзычэнь, — он шептал так тихо, будто их могли подслушать. — Цзычэнь мой… Я хочу вернуться в Байсюэ. *** Сычжуй тратил остатки сил на то, чтобы не выражать лицом всё, что он думает. Из-за этого он выглядел хуже, чем на самом деле себя чувствовал — приходилось смотреть вниз. Но когда наставник Цижэнь уточнил, кто должен ему помогать, а кто не должен, в груди заломило от гнева. Почему отец не может даже помочь ему встать? Почему? Почему он так покорно убрал руки и поднялся, отступая?! Оставалось только ждать, пока закончится эта тягостная сцена, когда всё будет в порядке, и он сможет прийти к отцу и сказать, что всё в порядке… Будто его ещё раз наказали, теперь уже совсем непонятно за что! Сычжуй не злился на весь мир, вовсе нет. Он с благодарностью принял помощь Не Хуайсана, кивнул, всё так же глядя в землю. Непонятно, непонятно же! Хорошо хоть Цзинъи и Сун Лань ушли практически сразу после разрешающего взмаха руки. Сычжуй не понимал, почему его так душит эта несправедливость, почему трудно дышать, почему хочется просто разрыдаться, выкрикивая что-то уж совсем непростительное. Мокрая ткань липла к спине, и идти оказалось не то чтобы невозможно, но больно. Хотя вставать было больнее. Наверное, сесть он сможет, но это не точно. А лежать теперь на животе? Он понял, что слишком сильно держится за Не Хуайсана, и даже одумался, разжал пальцы и выдохнул: — Спасибо… Я… мне просто умыться бы. И переодеться, — голос дрогнул, но хотя бы не принялся вибрировать обидой, и на том спасибо. — Мне теперь ждать, пока выдадут остальные десять ударов? Сычжуй понятия не имел, чего ожидать. Да, он не виноват. Да, Сун Лань это сказал. Да. И то да, и это да. Но ему никто не сказал, что это всё, и приходилось держать себя в руках, и с каждым мгновением это было всё сложнее и сложнее.