Затмение

Инь Цзянь впитывал неповторимую красоту и гармонию Цинхэ Не, проверяя каждый глоток своим привычным недоверием. Но всякий раз оказывалось, что нет никакого двойного дна. Он полностью отдавал себе отчёт, что этот хрупкий мир, установившийся с госпожой Ши, воспринимается как благо исключительно потому, что ему есть с чем сравнивать. Он был одинок и обманут, он о многом молчал, за ним охотились убийцы... по крайней мере, один точно охотился, но где один, там могло быть и больше! И теперь он действительно считал, что всё идёт хорошо. По сравнению с тем, как могло бы пойти плохо. А оно могло. Он ведь знал, что где-то там, в Облачных Глубинах, всё ещё жив Цзинь Гуанъяо. И Не Минцзюэ это знал. Эта тайна никогда не вставала между ними, и они даже никогда об этом не разговаривали — просто на этой теме стоял какой-то невидимый предупреждающий знак, что нельзя это трогать. Лу Цин тоже молчал по этому поводу, и Цзянь не раз говорил себе, что это настоящее благословение небес — у него появился близкий друг, с которым его связывали исключительно дружеские отношения, не посредством принадлежности к кому-то. Вот взять, например, Сюэ Яна. Они никогда не нашли бы общий язык, но это мерзавец его родного брата, и посредством этой принадлежности он действительно начинал лучше относиться к такому неоднозначному человеку, как Сюэ Ян. Так было со многими — Сун Лань сначала был другом его брата, и лишь потом, много позже, он сумел разглядеть его достоинства. Не Хуайсан был просто младшим братом Минцзюэ, и его достоинства Инь Цзянь оценил позже. Он подмечал за собой этот изъян, стараясь просто не позволять первому суждению определять его поведение с другими людьми. С госпожой Ши было иначе. Он разглядел её достоинства сразу, ещё до того, как уловил её возможную принадлежность. И теперь его печалил тот факт, что они вряд ли смогут стать друзьями. Но это не мешало ему заботиться о ней в меру своих сил и талантов. По крайней мере, Инь Цзянь не позволял измываться над Ши Юньлань в попытке соблюсти все возможные и невозможные приметы и обычаи. Он ожесточённо отстаивал право будущей матери бывать на воздухе, ездить к родне, общаться с родственниками мужского пола, не вдыхать часами едкий дым особенных благовоний, которые якобы должны дать будущему ребёнку особый оттенок ума. Что за чушь?! Если ей нехорошо от дыма благовоний, то этим благовониям место на помойке! Инь Цзянь всегда считал, что сузить мир до одного избранника — это удел слишком ограниченных натур, и теперь с некоторым изумлением познавал обратную сторону этого явления: да, его мир существовал вокруг Не Минцзюэ, для Не Минцзюэ. Но его воинственный возлюбленный не ограничивал его ни в чём. И даже когда они были в разлуке, он не сидел на месте, глядя в окно, а занимался созидательным трудом, который облагораживает и очищает душу, оправдывает существование в мире. На этом месте размышлений Инь Цзянь обычно улыбался. Он был занудой, и остался занудой. Но именно этого зануду Не Минцзюэ любит. В его любви он не сомневался. Не Минцзюэ было нелегко, но он справлялся, и Цзянь был ему безмерно за это благодарен. Сильный. Страстный. Живой. Цзянь Был счастлив и жил полной жизнью, навёрстывая упущенное. Никто и никогда так не волновал его кровь, как Не Минцзюэ. А теперь его возлюбленный стал отцом, и у него родился сын. И вопреки всем волнениям, Ши Юньлань достойно справилась со своей миссией, как он и говорил... пусть даже и не он принимал роды. Конечно, в таком тонком процессе ей важны все нюансы, и спокойствие — самый главный из них. У неё не было оснований доверять любовнику своего мужа. И как бы он мог винить её в этом? Инь Цзянь волновался, как и все, переживал, но он был во всеоружии на случай любых непредвиденных обстоятельств... И его таланты не пригодились. И это к счастью. У Не Минцзюэ родился сын. Инь Цзянь погрузился в какое-то особенное состояние — появилась новая жизнь. Если вдуматься, то это нечто потрясающее. Не Минцзюэ стал отцом. Он был мёртв, но вернулся и стал отцом! Это ли не чудо?! Свою причастность к чуду Инь Цзянь не приуменьшал, но и не преувеличивал. Он просто пропитывался очарованием момента и радовался. За Не Минцзюэ. За Не Хуайсана — он стал дядей, это так трогательно! За Лу Цина — у него появился молодой господин, который обязательно доставит ему множество хлопот. За Ши Юньлань — она незаурядная женщина. И за себя, пожалуй. Теперь ему казалось, что он проживает лучшую жизнь из всех, что ему уготовано. В ней есть свои сложности, но это поправимо. *** Первым человеком, которого Юньлань захотела увидеть, был брат. Ши Бэйхэ, его улыбка и его прикосновение — ничего не хотелось сильнее. Это было нужно, чтобы чувствовать уверенность, что это счастье настоящее. Бэйхэ был рядом и нежно сжимал ее руку, когда она отдала малыша вошедшему Не Минцзюэ. Глава клана вошел, бледный и взволнованный, а когда ему отдали сына, не видел и не знал, какая бездна нежности и любви сейчас в его взгляде. Эти моменты единения и гармонии, полноты нового счастья потом, когда Ши Юньлань отдохнула и выспалась, больше не повторились. Наутро пришли новые мысли, ясные, светлые, с горечью ожидания. Они больше не отпускали Юньлань, даже когда она оставалась с сыном наедине. Дни шли, она не написала Цзян Чэну ни одного письма, хотя не забывала о нем. Скоро все приедут, он тоже, чтобы поздравить чету Не с наследником, но все-таки чем дальше, тем чаще Ши Юньлань прислушивалась к себе, спрашивала себя, как будто боялась, что ее решимость уступит место новой любви — к ребёнку. Брат вернулся домой, теперь он должен был приехать к торжествам, и теперь Юньлань совсем не отпускала от себя Лотоса, без него она чувствовала себя уязвимой. Она корила себя за это. Минцзюэ окружил ее заботой, Инь Цзяня невозможно было упрекнуть ни в излишнем внимании, ни в отстраненности — Юньлань пыталась сначала объяснить это преданностью к Не Минцзюэ, но в итоге призналась себе, что Инь Цзянь искренне счастлив появлению ребёнка. Иногда она замечала, как ее супруг смотрит на своего советника, и перестала отводить взгляд. Минцзюэ редко позволял себе подобное даже при ней, а уж при других — вообще никогда, даже в обществе Хуайсана он никогда не допускал и тени чувства во взгляде на Инь Цзяня. Юньлань думала об этом и приходила к выводу, что каждый такой момент — это свидетельство искренности Не Минцзюэ, а еще — доверия к ней. Как будто ему нужно было иногда почувствовать полную свободу и он знал, что рядом с ней — можно. Ши Юньлань не могла больше отрицать, что приняла их любовь и перестала находить в своем сердце даже отголоски былого недоверия. Вот это ее и напугало. Неужели она готова оставить все как есть? Что если ее муж уже не ждет никаких перемен? Что если он решил, что все теперь будет вот так? Но самое страшное … вдруг он считает, что и она на это готова? — Лотос… — Юньлань крепко обняла своего пушистого друга. Ребёнок спал, она сидела в саду под звездами вместе с Лотосом, когда ее настиг этот страх. — Я изменилась. Я знаю. Пес-оборотень внимательно посмотрел на нее. — Мне даже страшно, когда я понимаю, насколько все стало по-другому. Он мне нужен. Он мне нужен поскорее, потому что я слабею одна… Ожидание стало совершенно невыносимым, когда приехали первые гости — Ши Бэйхэ и отец. Почему-то Юньлань думала, что Цзян Чэн приедет с ними, но, конечно, это было совершенно глупое ожидание. На такие торжества все приезжают по правилам. Нужно было написать в Юньмэн хотя бы раз! А теперь уже поздно, наверняка Цзян Чэн в пути. Юньлань представила, что он мог подумать, так долго не имея вестей. Как она могла быть настолько погруженной в свою новую жизнь?! — Ты выглядишь взволнованной, сестра, — Бэйхэ пришел к ней, как только появилась возможность побыть без слуг, близких и даже без отца. Младенец плакал на руках Юньлань, никак не хотел успокоиться, и на лице сестры Бэйхэ видел чуть ли не отчаяние. Ничего удивительного. Она не может успокоиться — и ребёнок не может. Юньлань уже научилась понимать, насколько действует ее состояние на сына. В последние дни он плакал, и все удивлялись, потому что маленький господин с первых дней проявил себя как спокойный и удивительно уравновешенный мальчик. При таких родителях все ожидали совершенно другого! — Мне страшно, — немедленно призналась Юньлань, и малыш немедленно закричал. — Страшно? — Ши Бэйхэ опешил. Вот так прямолинейно сестра говорила о своих чувствах только в единственно возможной ситуации — когда она собиралась все выложить без утайки, а это значило, что у Юньлань переполнено сердце. — Очень. Лотос уселся у ног Юньлань, а в дверь постучала ее верная служанка. — Дорогой племянник, тебе придется проявить почтительность к матери и дать ей немного времени, — Бэйхэ забрал у сестры вопящего младенца. Брату Юньлань всегда отдавала его с той же спокойной уверенностью, с какой вверяла в руки Минцзюэ. Маленький господин отправился к служанке, а Лотос, как всегда в таких случаях, ушел с ним. — Расскажи, а то я боюсь, случится или буря, или слезы, — попросил Бэйхэ. — Прости, я должна была сказать очень давно… Очень давно. Тебе — первому, потому что только ты можешь понять меня по-настоящему. Если не ты — то у меня просто нет шансов. — Юньлань села на кровать и положила руки на колени — этот жест всегда доводил Бэйхэ до состояния, когда душа начинала медленно рваться на кусочки. Вот так его сестра собирается с силами, чтобы произнести вслух то, что приняла, что зрело в ее сердце и превращалось в каменное, абсолютно непоколебимое решение. Бэйхэ сел рядом. — Пожалуйста, Юньлань… Ты ведь знаешь. — Да. Поэтому я должна была сказать тебе раньше. Но сначала я много думала, потом говорила с Минцзюэ, готовилась, потом я не хотела слишком волноваться до родов, потом — после, — она торопилась, как будто боялась, что слова закончатся на новом вдохе, — … а теперь, когда завтра все приедут, я не могу откладывать и говорю тебе. Я покидаю Цинхэ. Минцзюэ обещал отпустить меня. Ши Бэйхэ несколько мгновений потрясенно молчал. Он побледнел и застыл, не в силах по-другому справиться с этой новостью. Юньлань прекрасно знала, что сейчас происходит с ее братом, какая буря взорвалась у него внутри и сколько душевных сил ему нужно, чтобы не просто слушать дальше, а приготовиться, потому что он знает — это только начало. — Юньлань, — тихо сказал он, взял ее за руку и поцеловал ледяную ладонь сестры. Она почувствовала его горячий вздох. — Я готов. Что бы ты ни сказала, продолжай, — попросил он. — Я скажу отцу. Приеду домой после праздника и скажу, он будет в ярости, но я готова. Потом я уеду из Цинхэ. Это нужно, чтобы папа не думал, что Минцзюэ обидел меня, что нужно вернуть меня назад. — Что на самом деле? — Я люблю другого человека, и он любит меня. Минцзюэ знает. Мне нужно лишь дождаться, когда он приедет и мне страшно, потому что я в последнее время не написала ему и не сказала ни слова, что все как раньше. Я боюсь его взгляда, боюсь, каким найду его завтра, боюсь, что обидела его. — У тебя есть повод бояться этого? — сдавленно произнес Бэйхэ, поразив Юньлань этим вопросом. Он не спрашивал, кто, когда, как это вообще случилось. — Разве ты не веришь ему? — Верю. — Ты думаешь, он увидит твое счастье и решит отойти? Ши Юньлань кивнула и заплакала, а Бэйхэ сжал ее пальцы и посмотрел куда-то наверх. Отец будет в ярости — это еще мягко сказано. Если его догадка верна, то гнев отца придется выдержать не только дочери, но и сыну. — Я знаю только одного человека, который может решиться на такое чудовищное для вас обоих благородство. Юньлань. Это Цзян Чэн? — Цзян Чэн, — всхлипнула она. Бэйхэ крепко прижал сестру к себе. Пожалуй, ей и правда было чего бояться. Он представил себе в красках, насколько такому человеку нелегко найти в себе силы для всего сразу, насколько его душа перекипела в этом ожидании, насколько обуревает его чувство вины и боль, смешанная с любовью. Бэйхэ нисколько не сомневался в том, что эта любовь должна быть непобедимой даже всеми бурными качествами его друга — иначе Цзян Чэн просто не дал бы Юньлань даже ничтожного повода подозревать его в чувствах. — Хорошо, что ты сказала мне. Если будет нужно — он поможет этим безумцам. Хотя вопросов у Бэйхэ было столько, что страшно даже дать себе подумать! Минцзюэ, отец, судьба племянника… Если Юньлань боится того, чего боится, значит ли это, что все остальное для нее — вопросы если не решенные, то хотя бы более ясные? Бэйхэ сейчас готов был броситься Цзян Чэну навстречу по дороге в Цинхэ. *** В Пристани Лотоса стало не продохнуть от прекрасных девушек в самом соку. Это, несомненно, козни советников и друзей разной степени близости. А всё лишь потому, что Цзян Чэн не находил себе места. Дни сплетались в месяцы ожидания, и это ожидание просто убивало. Глава клана не имеет права ходить в расстроенных чувствах и смотреть куда-то за горизонт, даже когда на земле царит долгожданный мир. Но Цзян Чэн стал внимательнее к своим людям, интересовался делами тех друзей, у которых появились дети. Можно было и сильнее окружать их вниманием, но после войны с кланом Вэнь Юньмэн и так окружал заботами каждое рождённое дитя, было бы странно ударяться в двойную заботу сейчас. И почему? Потому что Ши Юньлань вот-вот должна была родить! Она не писала. Но пришло официальное письмо с приглашением на торжества, связанные с рождением наследника Не Минцзюэ. Цзян Чэн потратил уйму времени на вдумчивый официальныё ответ, чтобы ни в коем случае не выдать себя. А нужно было срочно мчаться туда... и что он скажет? Она сказала — ждать. Рождение ребёнка всегда окружено такой тучей правил и предписаний, что свод правил Гусу тихо бледнеет от зависти и чувствует свою ничтожность. Молодую мать нельзя волновать, её нельзя расстраивать — это грозит не только благополучию младенца, но и порицанием небес тому безумцу, который рискнул её обидеть. Он сам ей писал. Не слишком часто, чтобы не мучить... не слишком редко, чтобы не мучить... Трудно. Сложно. Тяжело. Не-воз-мож-но... Цзян Чэн не позволял тоске омрачать свой взгляд. Никакой меланхолии. Никакой грусти. Глава клана — это не пиры и праздность, это работа. Хвала небесам, эта работа не заканчивалась никогда, и в ней можно утопиться так же надёжно, как под широкими листьями лотоса. Не Хуайсан стал дядей. Цзян Чэн ухмылялся, когда писал ему личное письмо. С высоты собственного опыта. Как более опытный дядя — дяде молодому. Но ухмылка моментально исчезала, когда он писал Ши Юньлань. Он не сомневался в ней. Даже в голову не приходило, что она может передумать. Конечно, эта мысль лазила где-то вокруг, мельтешила неподалёку, опасливо подбиралась поближе в надежде запустить хищные щупальца в его рассудок. Особая нечисть, хитрая, изворотливая, бессмертная — он не прекращал битву с этим порождением бессонных ночей. Цзинь Лин был в гостях — посоветоваться, что преподнести в дар молодой матери. У юного правителя Ланьлин Цзинь было столько опытных советчиков, он мог спросить у Чжи Чуаня, у Лань Сичэня, у него были опытные советники, у него были друзья. А спрашивать он всё-таки пришёл к нему. Это переворачивало душу какой-то непривычной мягкой стороной... а мягкое легче ранить. Цзян Чэн это знал, и защищался ещё яростнее. К тому моменту, как можно было, наконец, встать и выйти к воротам, чтобы отправляться в Цинхэ, он уже навоевался до изнеможения. И теперь, чем ближе Цинхэ, тем тяжелее была эта битва. Нельзя приезжать на праздник с мрачным лицом. Негоже являться в полный радости дом с намерением украсть часть этой радости. Он был готов к битве. Во всеоружии. А в Нечистой Юдоли всё дышало праздником. Цзян Чэн подгадал момент визита таким образом, чтобы прибыть не самым первым. Пусть сначала появится хотя бы Гусу. В этом тонкость приличий, это военная тактика и стратегия. Пусть гости станут тем сдерживающим фактором, который не позволит ему сделать глупость и подвести любимую женщину. Он вёз приличествующие случаю подарки. Не только официальные, но и личные. Он смертельно боялся смотреть в глаза её брату. Её отцу. Но смотрел. Прямо и открыто. И даже улыбался. *** Когда Цзян Чэн появился, у Ши Бэйхэ не было ни единой возможности встретить его, остаться хотя бы на два слова наедине — он должен был быть с семьей, с отцом, зятем и его братом, и встречать гостей вместе со всеми. Бэйхэ видел, что Юньлань не смотрит на главу Юньмэна прямо. Принимая поздравления, она смотрела только на ребенка с нежной гордостью, но если с другими ее взгляд хотя бы на мгновение все же встречался, то с Цзян Чэном, когда они оказались близко, остановился где-то не выше его груди. Она избегала его с такой естественностью, что никто не мог бы заподозрить ее в умысле, но когда выпадал даже короткий миг, Бэйхэ видел, как сестра крадет у суетного празднества короткие взгляды на спину или профиль главы Юньмэн Цзян, чтобы сразу же отвернуться. Чувствует ли Цзян Чэн это? Бэйхэ же, наоборот, смотрел на друга открыто. Он не смог улыбнуться в ответ — только кивнуть, ответить долгим взглядом. Он пытался дать понять, что ему известно то, что они скрывают, но он не сердит и не стремится выяснить отношения. Бэйхэ казалось, что это важно. К середине дня он готов был предложить Юньлань встречу с Цзян Чэном в собственных покоях! Как он дошел до этой мысли?! Но думать о том, что Юньлань не может себе позволить даже взгляд, резала душу Бэйхэ на тонкие кровоточащие полоски. Что было бы с ним, если бы он сам познал такую любовь? Ши Бэйхэ сейчас благодарил небеса за то, что с ним этого еще не случилось. — Мой внук! — с гордостью провозгласил Ши Фэн. Он взял младенца ненадолго у матери и подошел к главе Цзян, который был в его доме всегда желанным гостем. Бэйхэ стоял за спиной отца всего на шаг. — Небеса подарили мне невиданное счастье, еще совсем недавно я и мечтать не мог, думал только о безопасности земли и дома. Глава Ши погладил щечку малыша и улыбнулся. Ребенок явно не желал лежать в тесных шелковых пеленках, сражался с ними и недовольно кряхтел. Но не плакал. Бэйхэ невольно улыбнулся, глядя на племянника, а тот, освободив все-таки обе руки, взмахнул кулачками и посмотрел на главу Цзян. — У него нрав матери, — тихо сказал Бэйхэ. — Любая несвобода явно не для этого воина. — Ничего-ничего, — Ши Фэн довольно рассмеялся. — Дисциплина Цинхэ ему уж точно не повредит. *** Этот праздник... Этот праздник! Цзян Чэн знал, что будет тяжело, знал, что будет плохо, но понятия не имел, что он окажется до такой степени уязвим. Слышал ли кто-нибудь, что можно оказаться раненым, когда в тебя никто не целится? Ши Юньлань на него не смотрела. Цзян Чэн говорил себе: это мудрое решение, она специально не смотрит, чтобы не выдать себя, чтобы не выдать его. Чтобы не выдать их. Он сам должен был взять на себя сложную миссию — не смотреть. Но как? Нельзя не смотреть на причину праздника, и невозможно всякий раз видеть, что она смотрит в сторону. Она смотрит на ребёнка — это хорошо, это правильно, слишком низко думать об этом плохо... но она смотрит и на других гостей... Несколько раз он ловил себя на том, что сейчас просто задохнётся, но всякий раз умудрялся удержаться от взрыва. Ши Бэйхэ смотрел на него странно — видимо, не так хорошо получалось удерживаться, и это заметно. Плохо. Это очень плохо. И уйти нельзя, и оставаться — мучительно. Он уже думал хотя бы на время под любым благовидным предлогом отойти в сторону, продышаться, но Ши Фэн нанёс последний решительный удар. Он подошёл к нему с ребёнком. — Мои поздравления, — сдавленно проговорил Цзян Чэн, лишь чудом не отступив. Он осторожно смотрел на ребёнка. Его внук, да. Её сын. Маленький и сердитый, машет в его сторону кулачками, как будто понимает, что он хочет отнять его мать... Хотя что это он, глупость какая. Разумеется, он их обоих заберёт. А дисциплина Юньмэна ничуть не хуже, чем дисциплина Цинхэ. Он не осмелился протянуть руку. Просто смотрел, как малыш возится и сердится, пытается поймать ртом палец Ши Фэна, когда тот трогает его щёчку. Цзинь Лин так делал, когда был младенцем. Кажется, они все так делают. Когда Юньлань родит ему сына или дочь... нет, сына и дочь. Они тоже так будут делать. И у них тоже будет дед — Ши Фэн. Цзян Чэн смягчился, всё-таки сумел улыбнуться. — Дедушка Ши Фэн, дядюшка Ши Бэйхэ... как вам ваши новые титулы? Он всё-таки не мог не искать взгляд Юньлань. Кажется, это же вполне естественно — он стоит тут с её отцом, её братом... её сыном. Он ведь может смотреть на неё? *** — Лучшие титулы на свете, — сказал Ши Бэйхэ. — Я теперь дядя, как и ты. Правда, я не такой опытный дядя. — Ничего страшного, главное, что уже, — Ши Фэн счастливо щурился. — Не каждому отцу выпадает такое везение тренироваться сначала быть дядей. Вам обоим повезло. Когда у вас будут собственные сыновья и дочери, вы уже хотя бы не будете бояться взять их на руки. — Можно подумать, мы боимся младенцев, отец! — Правильно, бойтесь, — Не Минцзюэ возник за их спинами, суровый, как обычно, но с улыбкой во взгляде. — Конкретно этого младенца, пожалуй. Он всем нам еще покажет свою силу. Ши Фэн согласно смеялся, отдавая ребёнка отцу, а Бэйхэ в этот самый миг поймал взгляд сестры, которая сидела за одним столом с какой-то важной гостьей и вынуждена была с вежливой улыбкой слушать, видимо, советы опытной матери. Юньлань застыла, встревожено глядя на всю мужскую компанию. — Оглянуться не успеете, Минцзюэ, как будете искать достойную невесту, — Ши Фэн похлопал его по плечу и посмотрел на собственного сына и Цзян Чэна. — Вот, кстати, вам обоим пора бы подумать о том, чтобы жениться. Я тебе давно говорю, Бэйхэ, — он в шутку погрозил ему пальцем и отправился к гостям вслед за Не Минцзюэ. — Давно, да, — тихо сказал наследник клана Ши вслед отцу. Юньлань смотрела в их сторону, не на него. Впервые за весь день — на Цзян Чэна, и, опомнившись, снова отвернулась и рассеянно улыбнулась своей собеседнице. — Этот день когда-нибудь подойдет к концу, — сказал Ши Бэйхэ то ли сестре, которая его не слышит, то ли другу, а может быть, и самому себе. *** Ши Фэн говорил правильные вещи, Цзян Чэн это понимал. Именно так должен говорить счастливый дед, счастливый отец — у его дочери счастливый брак, а его сын стал дядей, и наверняка сейчас скажет, что Бэйхэ станет отцом. Так и вышло. Правда, Цзян Чэн не ожидал, что ему самому предложат срочно отыскивать жену, и сказать ничего не мог — рядом появился Не Минцзюэ. — Я уже трепещу, — честно признался Цзян Чэн. — Наследник Цинхэ Не, похоже, собирается на нас накричать прямо сейчас. Как тяжело далась ему эта фраза — наследник Цинхэ Не... И ещё тяжелее — взгляд Ши Юньлань. Он так хотел этого взгляда, ждал его, искал его...А теперь ему показалось, что она смотрит с тревогой, едва ли не со страхом. — Что? — бездумно переспросил он, перевёл совершенно потерянный взгляд на Ши Бэйхэ, едва только понял, что Юньлань на него больше не посмотрит. По крайней мере, сейчас. — А... да. Бэйхэ, что ты думаешь о женитьбе? Он снова смотрел на Юньлань. — Этот день когда-нибудь закончится, — повторил он. — Мне нужно выпить... *** — Честно говоря, последние сутки я только и думаю, что о женитьбах, но только не о своей, — ответил Ши Бэйхэ. — По крайней мере я-то точно не буду с этим торопиться, тем более, что моя помолвка расстроилась очень давно. Бэйхэ видел, куда смотрит Цзян Чэн, и совершенно точно, ему следует проследить, чтобы от избытка чувств его друг не перегнул с количеством вина. — Да. Пойдем. Кажется, церемонии закончились, но тебе явно не стоит пить в одиночестве. *** — Дай угадаю: в твоём доме регулярно появляются красивые девушки, которые словно невзначай прогуливаются по саду в сопровождении старших родственниц, и бросают на тебя взгляды, деликатно прикрываясь рукавами? Такие фразы обычно говорят в шутку и с улыбкой, но Цзян Чэн говорил мрачно, стараясь смотреть хотя бы в чарку, а не снова на Юньлань. — Я это знаю, потому что в моих садах буквально не продохнуть от невест. Все вокруг как сдурели, даже мой собственный племянник пытался познакомить меня с какой-то дамой из Ланьлин Цзинь. Ну что? Выпьем за помолвки? Твоя расстроилась, а моя ещё и не планируется... у меня особый случай. *** — Именно. У нас обнаружилось столько потенциальных союзников, просто удивительно. И все с дочерями, племянницами и внучками. Бэйхэ поднял чарку, посмотрел на Цзян Чэна и улыбнулся: — Ничего. Юньлань, полагаю, в один щелчок пальцев отвадит от Юньмэна всех невест. *** — Это точно, — ответил Цзян Чэн, имея в виду дочерей, племянниц, внучек, дальних родственниц до седьмого колена, моложавых тётушек и прочих кандидаток в жёны. — Это точно, — повторил он совсем другим тоном. Прямо от сердца, с мятущейся тоской, в которой плескалась бездна замученной ожиданием любви. И только потом Цзян Чэн сообразил, что именно сказал Ши Бэйхэ и как он это сказал. В следующий же миг чарка вскользнула из пальцев, опрокинулась, испуганно проскакала по луже разлитого вина к краю стола и упала на пол. Осколки брызнули в разные стороны, а Цзян Чэн ошарашено уставился на Бэйхэ. Застигнутый врасплох, он замер и не мог сообразить, что же теперь предпринять. Наверное, следовало мягко переубедить его, что на самом деле всё не так. Наверное, нужно было тут же приняться уверять его, что он никогда и ни за что не причинил бы его сестре ни малейшего беспокойства. Наверное, всё это было совершенно тупо... Цзян Чэн судорожно схватился за край стола. — Она... Бэйхэ... Он всё отдал бы, лишь бы слова Бэйхэ стали реальностью. Но почему он так сказал? А если это лишь его предположение? Проверка? Он не может обострять отношения с её семьёй. — Она безупречна. Скупые слова не могли передать всего. *** Ши Бэйхэ сделал попытку поймать чашку, но только проводил ее взглядом и посмотрел на Цзян Чэна. На его руки, от силы которых, пожалуй, раскрошится стол. Бэйхэ едва подавил желание поддержать Цзян Чэна, чтобы он не упал. Но он вынул платок и положил на лужу вина. — Да, и транжирить продукты тебе тоже придется отучиться. Тем более — такие, — сообщил Бэйхэ тем же спокойным тоном, вытирая вино. Когда стол остался сухим, он коротко стиснул руку Цзян Чэна, в надежде дать понять, что в его обществе нет нужды тратить силы на подобные волнения. — Да. Безупречна. Бэйхэ заново наполнил чарку Цзян Чэна. — И она сейчас тоже переживает. За тебя. У нее план, — Ши Бэйхэ глянул на друга с тем самым значением «ну ты понимаешь меня». — У нее всегда есть план. И она намерена его осуществить, покромсав по дороге сердце, и не одно. Ей нужна твоя поддержка, но боюсь, у тебя сейчас задача не легче, чем у нее — тебе придется ждать. *** — Я бережлив, — Цзян Чэн собирал по крупицам всё отпущенное ему самообладание, пока Ши Бэйхэ убирал со стола лужу. Что он мог сказать? Тут бы не привлечь к себе внимание бестолковыми жестами или бессвязными воплями. Ждать. Опять ждать. Ожидание — проклятье его жизни. — Я сделаю всё, как она скажет, — размеренные слова казались сейчас такими медлительными. Да он был готов кричать, но не мог себе позволить такой роскоши. Что было бы проще — забрать, привезти домой, и потом уже как-то разбираться с последствиями. Что могло случиться? Ничего особенного, просто ещё одна война. Просто снова горы трупов. Просто невозможно. — Бэйхэ... как она? — Цзян Чэн опустил глаза. — У меня не было вестей от неё вот уже пару месяцев. Или больше. Я потерял счёт дням. *** — Она испугалась, что обидела тебя этим, но, думаю, понимает, что это не так. Она рассказала мне, может быть, следовало раньше, но… у нее всегда есть план, — Бэйхэ улыбнулся с нежностью, наполнил чарки снова и убрал бутылку. Не хватало еще напиться — тогда есть все шансы познать гнев Юньлань. — Будет хуже, чем сейчас, — с грустной уверенностью сказал Бэйхэ. — Но это неизбежно. Я буду с ней рядом до тех пор, пока ты не сможешь ее забрать. Их. Ши Бэйхэ посмотрел на друга. Он правда готов к тому, что Юньлань не одна? И что все равно, как бы там ни было, она навсегда связана с Цинхэ и Не Минцзюэ? Они вообще это обсуждали? Или Цзян Чэн просто готов принять вообще все, что бы она ни решила? *** Цзян Чэн только помотал головой. Обидела? Губы дрогнули — то ли скривиться в гневной гримасе, то ли улыбнуться. Он только плотно сжал губы, не доверяя себе, не доверяя своему лицу. Но всё-таки оглянулся на Юньлань. Короткий взгляд — и как свежего воздуха дали. — У неё всегда есть план, — повторил он и всё-таки улыбнулся. — Даже если предположить — ну так, в пьяном бреду — что я полюбил бы мягкую безвольную женщину, я бы, конечно, взял всё в свои руки. Забрать, увезти. Но она... Бэйхэ, ты наверное слышал о моей матери. Госпожу Юй Цзыюань нельзя было назвать мягкой или безвольной. Пурпурная Паучиха... О моей сестре, Цзян Янли, говорили по-другому — мол, мягкая такая, податливая. Плохо же они знали мою сестру. Это мягкость воды, подтачивающей горы. У женщин моей семьи всегда был план. Будь уверен — я появлюсь рядом, как только наступит этот момент её плана. И заберу их. А потом сделаю всё необходимое, чтобы залечить раненые сердца. *** *** *** спустя некоторое время после праздника *** *** *** — Одна?! — Минцзюэ возвышался над ней даже сейчас, когда между ними было шагов пять. — Одна. Юньлань стояла, прислонившись к стойке их огромной кровати, которая не знала жара супружеских тел уже многие месяцы. Сейчас Ши Юньлань обхватила ладонями за спиной эту резную стойку, пытаясь найти в себе силы на спор с мужем. — Нет! — отрезал Минцзюэ так, что она даже моргнула. — Ты обещал! — зачем он вынуждает ее напоминать?! О данном слове! Да, пусть прошло много месяцев, а они никогда больше об этом не говорили, но достаточно было взглядов — оба понимали, что ничего не изменилось. — И я не отступлю. Но я не обещал тебе, что ты пойдешь одна в этот позор, которого ты не заслуживаешь! Который выдуман! Юньлань! Это — клеймо. И ты сама его себе ставишь! — О! — вот теперь она тоже разозлилась. — Не Минцзюэ, не время для благородства! Или ты боишься тени этого «клейма»? Боишься следа?! Ты обещал и я заставлю тебя сдержать свое слово! Не смей прикрываться заботой обо мне! Да что же это такое?! Юньлань чувствовала себя так, будто у нее песок сквозь пальцы сыпется. День, которого она так боялась, наступил, она ведь все спланировала… невозможно, чтобы все рухнуло из-за неуместной несклонности главы Цинхэ Не к уловкам и хитростям! А Минцзюэ неожиданно замолчал и подошел совсем близко. Юньлань вдруг ощутила себя маленькой и беспомощной, и это хорошо — это всегда помогает разозлиться и найти силы. — Это несправедливо, — тихо сказал Минцзюэ, вглядываясь в ее лицо, будто так можно было заставить жену передумать. — Ши Фэн будет в ярости, я даже представить себе не могу… — А я могу. Хочешь знать, что будет, если ты решишь разделить со мной это так, как хочешь? Он вернет меня тебе. Он скажет нам, что мы не имеем права, что у нас с тобой один долг на двоих, одни обещания перед нашими предками, одна судьба и один ребенок, так что, дорогие дети, забудьте сейчас же о том, что вы «ошиблись», а я забуду о том, что вы тут нагородили, и живите долго и счастливо. Или несчастливо, но правильно. И ровно то же самое будет, если мы поступим по-моему, но ты уступишь и скажешь, что простишь мне все на свете. Ни то, ни другое меня не устраивает, только — свобода. Позволь мне все устроить, потому что я знаю своего отца. — Он не поверит, что я смог тебя отпустить, что я простил тебя и что готов пережить такой позор, — Минцзюэ только развел руками. — А ему и не нужно думать, что ты простил и пережил, он будет знать, что ты принял единственно верное политическое решение. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга. — Знаешь, по-моему пришло время, наконец, сказать мне, кто он. — Пожалуй, — Юньлань сейчас торжествовала, но вряд ли ее супруг увидел бы больше, чем едва заметная улыбка. — Я сяду, да? — Да, сядь. Пауза. — Цзян Чэн, — произнесла Юньлань. Минцзюэ вздохнул и закрыл лицо рукой. Сейчас он даже не мог понять, чего в нем от этого известия больше: злости, уверенности, понимания, идиотского желания найти главу Цзян и двинуть или, действительно, сделать уже, как говорит его жена и успокоиться… Юньлань дала ему достаточно дней, чтобы разобраться в своих чувствах. Некоторое время ушло на то, чтобы подготовиться «к отступлению», на письмо брату, на выбор нужного дня, на правильные слова для Цзян Чэна — в конце концов им с Минцзюэ тоже еще предстоит поговорить… Но все это время кончилось, и Юньлань оказалась в родительском доме под уничтожающим взглядом Ши Фэна. Она готовилась, как ей казалось, к самому худшему, но и не подозревала, что будет настолько тяжело. Ярость и разочарование отца даже не в словах — во взгляде. Потрясённый, он сначала не мог даже говорить, но чем дальше убеждался в том, что этот кошмар ему не привиделся, тем страшнее становилось Ши Юньлань. Он взывал к памяти и чистоте души ее безупречной, благородной матери, к долгу и клятве, но это не помогало Ши Фэну вразумить его безумную дочь. Он напомнил ей о своей любви, но и эти чувства не нашли в ней согласия повернуть все вспять. Зато, растоптанные, стали последней каплей. — Юньлань!!! — Ши Фэн оказался в шаге и замахнулся, она зажмурилась. — Отец! — его руку перехватили сильные пальцы. Откуда здесь Бэйхэ?! Она же нарочно выбирала время! Но ее брат успел в последний момент, заслонив сестру от отцовского гнева. Юньлань упала и не могла поднять головы от стыда. — Ты… — Ши Фэн встретился взглядом с сыном, Бэйхэ отпустил его руку. — Ты … знал? Лгать отцу Ши Бэйхэ не мог. — Папа… Прошу тебя. Это наша Юньлань. Мы любим ее, пожалуйста… — Больше нет нашей Юньлань, — услышала она слова Ши Фэна. Тихие, они падали на нее, как ледяные копья. — Отец… — потрясённо взмолился Бэйхэ. — У меня больше нет дочери. Убери ее из моего дома. Ши Фэн ушел, Юньлань ничего не видела от слез. Мир расплывался, и только руки брата и мысль о том, ради чего она прошла это испытание, не давали ей рухнуть в отчаяние. Вот сейчас Юньлань поняла цену. Она представляла себе отцовский гнев и самый ужасный исход этого разговора, но теперь знала, что обманула себя. Ее сердце на самом деле не допускало, что отец не простит ее. — Не плачь. Он остынет. Он… ох, сестренка, ты же его знаешь. Когда все правильно сложится, я уверен, отец сто раз передумает. — Бэйхэ… что я натворила… Ни через месяц, ни через два, ни даже через полгода глава Ши не разрешил дочери поговорить с ним. *** Инь Цзянь в меру сил следовал принципу невмешательства. Кроме всего прочего, он всё-таки чувствовал вину за всё происходящее, хотя это и не смертельная вина, за которую стоило бы убиваться и погрязать в самокопании. Не Минцзюэ было нелегко. Но госпоже Ши Юньлань было ещё сложнее. Это лишь кажется, что жизнь женщины проста, как прямая нить на тонком полотне — следуй воле мужчины, и будешь счастлива. А на самом деле всё не так. Инь Цзянь не мог не восхищаться ею. Женщина воин. Прямая. Сильная. И как за неё теперь не бояться? Помочь можно лишь тому, кто не отвергает помощь... Инь Цзянь следовал всё тому же принципу невмешательства, опасаясь навредить. Он мог только поддерживать Минцзюэ и бдительно наблюдать за всеми остальными, пока всё не разрешится так, как предначертано. *** Снова ждать, опять ждать. Жизнь превращалась в цепочку событий, до каждого из которых следует дожить, и ускорить этот процесс просто невозможно. Цзян Чэн постигал самую сложную для себя науку — ждать. Это в разы сложнее, чем бросаться в бой. Это изнуряет, истощает, Наматывает нервы на бесконечное колесо повторяющихся дней. и едва лишь стало возможно, он сорвался с места и отправился в Цинхэ Не. Спасибо Ши Бэйхэ, что он хотя бы отчасти держал его в курсе событий. Неоценимая услуга, продиктованная исключительно любящим сердцем брата. Цзян Чэн это не просто ценил — он понимал просто как никто. И сейчас следовало всё сделать правильно, чтобы не навредить Юньлань. Цзян Чэн прибыл в Нечистую Юдоль и встретился с Не Минцзюэ, в который раз понимая, что и эту битву его Юньлань вела одна. Непостижимая несгибаемая женщина. Не Минцзюэ знал. Она ему сказала? Цзян Чэн ещё на границе Цинхэ поклялся себе, что будет держать себя в руках ради Юньлань, что бы ни случилось. Возможно, Не Минцзюэ тоже давал себе какие-то обещания. Потому что, вопреки самым мрачным ожиданиям, они поговорили. Почти мирно. Цзян Чэн сразу согласился на все условия — что Юньлань будет возвращаться в Нечистую Юдоль вместе с сыном, и это очень правильно. Но всё остальное время она будет жить с ним в Пристани Лотоса. Мальчик остаётся наследником Цинхэ, на это Цзян Чэн тоже не посягал. Юньлань будет с ним. Ради этого можно соглашаться на любые условия, а уж на разумные — сами Небеса не были бы против. Всё должно происходить правильно, и ни в коем случае не бросать тень на Ши Юньлань. Цзян Чэн снова писал ей, и уж конечно писал Бэйхэ, чтобы появиться перед ней, ничем не опорочив её имя. А значит — в присутствии брата. Привычно хмурый. Привычно спокойный. Привычно скрывающий всё своё смятение. Цзян Чэн наконец-то собирался забрать Ши Юньлань. Негоже ей жить вот так, между Не и Ши, между Цинхэ и Чунчжэнь. Её ждёт Юньмэн. Новая жизнь. Настоящая. Даже в мыслях царила страшная сумятица — Цзян Чэн ловил себя на том, что даже думает сейчас отдельными словами, короткими рублеными фразами, скупыми и даже сухими, больше похожими на приказы, чем на ровное течение мыслей. И вот теперь, когда он наконец увидел её, вот именно теперь ему стало невыносимее всего. Он извёлся. — Я приехал за тобой, Юньлань, — тихо проговорил он, с трудом сдерживая своё нетерпение. *** *** *** спустя ещё некоторое время где-то на юге *** *** *** Сяо Синчэнь как раз закончил записывать новый рецепт конфет, критически еще раз осмотрел идеальные бока этих самых конфет, как тут в их «кастрюльке», после ритуала ушедшей на заслуженный отдых, засветился еще один талисман. Синчэнь улыбнулся. — Я призываю свою темную ночь, чтобы читать письма и пробовать новые конфеты! — позвал он и вынул сразу все письма из сосуда. — Итак, — торжественно объявил Сяо Синчэнь. — Запоминай. Мы приглашены на свадьбу в Цинхэ, где генерал Лу Цин женится на барышне Цзинь. Затем — на свадьбу в Юньмэн, где снова выходит замуж госпожа Ши Юньлань. Далее нас зовут в Байсюэ, там испытания для молодых адептов, и Сун Лань пишет, что ему нужны твои таланты мастера иллюзий, а за это он обещает ящик «Зимы в Байсюэ». Ящик многовато, как думаешь? Ты столько не выпьешь, — Сяо Синчэнь хитро прищурился. — Кстати, Сун Лань сообщает, что близится затмение, и он разрешит тебе посмотреть на него с самой верхушки башни при условии, что ты залезешь туда сам и не брякнешься вниз. Далее приглашение от патриарха Чжи Чуаня, он, наконец, закончил библиотеку, и очень зовет посмотреть на зал по темным искусствам. *** Это был самый правильный ритуал призыва самой тёмной ночи. Сюэ Ян немедленно призвался. И важными тут были, конечно же, не письма. Важными тут были конфеты! Хотя нет, и не конфеты. Важной тут была одна святая до невыносимости сволочь. Сюэ Ян тут же сунул любопытный нос в пачку писем, но мешать своему собственному даосу не стал. Он что, дурак совсем, лишать себя удовольствия слушать, как Сяо Синчэнь зачитывает самую суть? — Кто женится? — Сюэ Ян тут же свистнул самую сияющую конфету и засунул её за щёку. Эта конфета была сама виновата, она была слишком совершенной. Он зажмурился от удовольствия и пробормотал: — С ума они все посходили, попереженились. Сычжуй там не женится, нет? — и он тоже полез разбирать письма, а потом поднял слегка обалдевшие глаза на Сяо Синчэня. — Кхм. Знаешь, Сычжуй не женится. Не видать Байсюэ маленьких строгих сычжуят, хреновый я предсказатель. Слушай, прямо богато — и на башню во время затмения, и зал тёмных искусств. Вэй Усянь зовёт, обещает показать Луанцзан. Гэгэ. Надо лететь, но лучше, я думаю, частично ехать — мы же всё равно по пути остановимся возле персика А-Цин. Завезём ей конфет. Он уже собирался, хотя и стоял на месте, едва надкусив эту первую конфету. — Ящик? Мало! Я как младший патриарх Байсюэ претендую ещё на мёд. Молодые адепты, ты что, это без меня никак нельзя. Кто ж их пугать станет? Лань Цзинъи с этим не справится, даже если сотрёт себе пальцы об струны гуциня! Сюэ Ян снова зашуршал письмами, задумчиво улыбнулся. — В Цинхэ обязательно нужно, твой брат зовёт. Хочу посмотреть на счастливого Инь Цзяня. А в Безночном, я так понимаю, всё равно будет Цзинь Лин. А впрочем, и он, и Чжи Чуань точно будут на свадьбе в Цинхэ. Барышня Цзинь замуж выходит, это ли не повод? Знаешь что? Я везде вот был, а в Юньмэне не был. Думаю, что это стоит исправить. Он снова представил себе весь объём праздников, застонал и ткнулся лбом в плечо Сяо Синчэня. — А давай никуда не полетим? Только в Байсюэ, и всё. А к остальным заглянем уже после праздников, поздравим и дёру. Ну и в Цинхэ ещё всё-таки, потому что там Инь Цзянь. Вот так всё оно и начинается. Начинаешь идти по цепочке привязанностей, и вдруг обнаруживаешь себя упаковывающим подарки буквально всем. Всем вообще! Хотя, казалось бы, кто им генерал Лу Цин и барышня Цзинь? А вот, пожалуйста — он уже думает, что будет уместно преподнести в дар. — Мы уравновесим этот беспредел лютым злодейством, исключительно ради гармонии мироустройства. Предлагаю никого к себе не приглашать, обойдутся без торжественных приёмов, на всех конфет не напасёшься. Тем более что все, кто может сюда появиться, и так в любой момент могут тут появиться, я каждому сунул талисман перемещения. Каждому! Только кроликам не раздал. Я злобный мерзавец, неисправимый, ночь тёмная и так далее. В этом мире всё наконец-то пришло в ту гармонию, о которой по мнению Сюэ Яна только в книгах пишут, и то в половине случаев врут. Но вот он, Сяо Синчэнь, и он по-прежнему его ночь, которой в жертву приносят самые лучшие в мире конфеты. Конфеты, приготовленные руками его святой сволочи.