An Evening Brimming With Revolution / Вечер, переполняемый революцией

      Уинстон быстро допил свое вино и, поставив бокал, спросил: — Голдстейн — это реальный человек? — Да, он существует и он жив. Где он сейчас, я не знаю. — А заговор? Тайная группа заговорщиков? Это все существует? Это не какая-то ловушка Полиции Мыслей?       Ответ Уинстона снова пробудил в О`Брайене нечто, натолкнувшее его на мысль. Этот человек знает, что все это вполне может оказаться подстроенным Полицией Мыслей, но, несмотря на это, все еще верит, что все по-настоящему. Хотя Уинстон тонко чувствует действительность, эта преданность и доверие О`Брайену в конце концов его погубит. Слепая вера была знакома О`Брайену и теперь он снова чувствовал себя в своей стихии.       Он продолжил, сочиняя новые детали этой так называемой «группы». — Нет, это все реально. Братство, как мы его называем. Ты никогда не узнаешь о Братстве ничего больше того, что оно существует и что ты являешься его членом. Сейчас мы к этому вернемся.       О`Брайен взглянул на часы, проверяя, сколько у них осталось времени. Оно было ограничено, но он уже привык заканчивать свои дела не выходя за рамки.  — Даже членам Внутренней Партии не рекомендуется отключать телеэкраны более, чем на полчаса. Вам не следует приходить сюда вместе, и отсюда вы уйдете по отдельности.       Хотя появление Джулии было победой О`Брайена, сейчас возникла проблема, которую ему надо было решить. Он отвесил Джулии легкий поклон и подумал, что его вежливость поможет создать алиби, которому поверит и эта женщина. — Вы, товарищ, пойдете первой. В нашем распоряжении примерно двадцать минут. Вы должны понимать, что я обязан задать вам ряд вопросов. К чему именно вы готовы?       Именно этой минуты О`Брайен и ждал. Взять слова, которые он скажет, и запечатлеть в памяти, чтобы впоследствии использовать их против Уинстона в Министерстве Любви. Он не собирался сосредотачиваться на Джулии, потому что, как ему казалось, она последует за Уинстоном, своим любовником, куда угодно. Монотонным голосом О`Брайен начал задавать заранее подготовленные вопросы. — Вы готовы отдать свои жизни? — Да. — Вы готовы убивать? — Да. — Вы готовы совершать диверсии, которые могут повлечь за собой смерти сотен невинных людей? — Да. — Вы готовы предать свою страну иностранным силам? — Да.       Уинстон раз за разом давал один и тот же безэмоциональный ответ. На мгновение это «да» показалось О`Брайену занимательным. Следовал ли он слепо за кем-то или действовал по своей воле? Впрочем, это не имело особого значения, потому что Уинстон согласился на все. О`Брайен решил перейти к более сложным вопросам. Он хотел посмотреть, вдруг кто-то из двоих сломается.       Это напоминало нечто, что он ранее уже встречал у своих союзников. Ситуация, с которой он сталкивался, слепая преданность. О`Брайен почувствовал дежавю. — Вы готовы обманывать, подставлять, шантажировать, совращать детские умы, распространять наркотики, влияющие на поведение, заниматься проституцией, заражать венерическими болезнями — делать все, что способно деморализовать население и ослабить могущество Партии? — Да. — Если, например, это будет в наших интересах, облить лицо ребенка кислотой — к этому вы готовы? — Да. — Вы готовы отказаться от своей личности и прожить остаток дней в качестве официанта или портового рабочего? — Да. — Вы готовы совершить суицид, если получите такой приказ? — Да. — Вы, двое, готовы отказаться друг от друга и никогда больше не видеть друг друга? — Нет! — воскликнула Джулия.       О`Брайен выяснил слабость Джулии. Она не боялась за свою жизнь, зато беспокоилась за то, что было между ней и Уинстоном. О`Брайен сделал отметку в памяти, чтобы ценное в будущем знание не потерялось. — Нет, — ответил Уинстон несколько секунд спустя. Несмотря на то, что это человек слепо выполнял вещи под знаменем этой «революции», это несколько успокоило О`Брайена. Уинстон все же ставил любовь выше невозможной мечты, путь к которой должен закончиться его смертью. Для тех, кто идет против Партии, другого конца не предусмотрено. — Хорошо, что рассказали мне. Нам следует знать все.       Он решил проверить Джулию сейчас же, посмотреть, как далеко простирается ее преданность. Добавив в голос чуть больше выражения, О`Брайен продолжил: — Вы понимаете, что даже если он выживет, то может стать другим человеком? Быть может, нам придется дать ему другую личность. Его лицо, его движения, форма его рук, цвет его волос, даже голос — все будет изменено. И вы сами, может быть, станете другим человеком. Наши хирурги могут изменить человека до неузнаваемости. Иногда это необходимо. Порой нам приходится отрубать конечности.       О`Брайен подумал, что перегнул палку, но реакция, которой он ждал, была занимательной. Джулия побледнела, но продолжала смотреть на него, хотя и не так уверенно. О`Брайен отметил, что и она обладает смелостью.       Все это становилось действительно интересным. — Хорошо. Тогда решено, — громко сказал он, подводя итог еще одной главе этой беседы.       О`Брайен рассеянно берет сигарету и поднимается с места, прокручивая так и этак мысли в своей голове. Его — Уинстона, — преданность, хотя и фанатичная, хотя и не тому делу, все еще интриговала. Что же вызывает в людях такое отвращение к Партии, заставляет их соглашаться совершать такие ужасные вещи? Вопросы, родившиеся только что в голове О`Брайена, резонировали с сущностью, и он не мог понять, что именно не так.       Взглянув на часы, О`Брайен увидел, как быстро пролетело отведенное им время. — Лучше вернитесь в свой чулан, Мартин. Я включу телеэкран через четверть часа. Рассмотри хорошенько лица этих товарищей перед уходом. Ты еще увидишь их, а я — нет. Последнее предложение было ложью, и О`Брайен знал это. Он еще встретится с обоими в Министерстве Любви. Это был лишь вопрос времени.       Мартин изучил лица Уинстона и Джулии без видимого любопытства. О`Брайен напомнил себе поблагодарить Мартина за согласие помочь и похвалить его актерские таланты. В моменты вроде сегодняшнего даже сам О`Брайен не мог быть уверен, были ли эмоции Мартина настоящими или нет, однако инстинкт подсказывал, что Мартин всегда останется верным Партии или хотя бы ему, О`Брайену.       Слуга вышел, тихо закрыв за собой дверь. О`Брайен снова начал ходить по комнате взад-вперед, развивая тему своего сфабрикованного Братства. — Поймите, что вам придется сражаться в полной темноте. Ваша жизнь всегда будет окутана мраком. Вы будете получать приказы и вы будете подчиняться им, не зная, почему. Позже я пришлю вам книгу, из которой вы узнаете истинную сущность общества, в котором мы живем, и стратегию, которая поможет его уничтожить.       О`Брайен продолжал и продолжал, рассказывая, как они смогут связаться с ним и, как, в конце, их схватят и будут допрашивать как еретиков. Он продолжал расхаживать туда-сюда по ковру, лежащему в центре комнаты.       Каким-то образом, несмотря на то, что Уинстон ни сказал ни слова, О`Брайен почувствовал исходящую от него волну обожания. Этот человек, похоже, был готов сделать О`Брайена своим кумиром. О`Брайен был Голдстейном Уинстона, его Большим Братом. В дальнейшем эти мысли несколько шокировали О`Брайена. Эти мысли помогли ему понять Уинстона. Он искал кого-то, кому мог доверять и тот, на кого он наткнулся, оказался О`Брайеном. О`Брайен подумал, что эти доверие и преданность были чем-то новым, но все равно продолжал. Он рассказывал о вещах, касающихся Братства, его секретности и как «ничто не скрепляет его кроме идеи о его неразрушимости». О`Брайен также рассказывал, что они никогда не увидят результатов своей работы, как будто он облегчал для них путь к предначертанному концу.       К их могилам.       Он остановился и еще раз бросил взгляд на свои часы. Судя по всему, их время подходило к концу. Прежде, чем Джулия ушла, О`Брайен решил произнести еще один тост. — За что нам поднять бокалы теперь? — сказал он и предположил: — За замешательство Полиции Мыслей? За смерть Большого Брата? За будущее? — За прошлое, — сказал Уинстон.       Это предложение поразило О`Брайена. Это был действительно интересный выбор. Потому, что все они уже были прошлым, ожидали своей очереди быть похороненными и погребенными под тем, что принесет будущее? Или потому, что тот, кто контролирует прошлое, контролирует будущее, а кто контролирует настоящее, контролирует прошлое? Или выбор мог быть таким, потому что Уинстон желает жить в том мире, который был в прошлом, проклятом мире, где меньшинство полностью контролировало большинство? О`Брайен не мог сказать наверняка, однако был еще раз поглощен волной любопытства, которую вызвал Уинстон.       Они допили свое вино, О`Брайен отдал Джулии таблетку, и она ушла. Теперь они остались вдвоем с Уинстоном.       О`Брайен спросил у Уинстона, есть ли у них убежище, и тот объяснил, где устраивал свидания с Джулией. Похоже, эту информацию придется в скором времени передать Полиции Мыслей.       О`Брайен еще немного поговорил с Уинстоном и предложил способ передачи книги Голдстейна. В конце беседы комната погрузилась в тишину. О`Брайен сказал Уинстону: — Мы встретимся еще, если встретимся.       В этот момент Уинстон поднял голову и посмотрел прямо на О`Брайена. — В месте, где нет темноты? — сказал он с сомнением.       О`Брайен надеялся, что скоро увидит этого человека, и знал, что так и будет. Он кивнул. — В месте, где нет темноты.       О`Брайен хотел знать больше об этом человеке. Поэтому он дал ему возможность передать сообщение или спросить о чем-нибудь перед уходом. Он ожидал, что Уинстон скажет что-то про Братства или Партию, но это было нечто совершенно иное. Напротив, Уинстон спросил про старый стишок. О`Брайен знал этот стишок, правда не был уверен, откуда. Он решает ответить на вопрос и воспроизводит простую рифму: — Апельсинчики как мед В колокол Сент-Клемент бьет. И звонит Сент-Мартин: Отдавай мне фартинг! А Олд-Бейли, ох, сердит, Возвращай должок! — гудит. Все верну с получки! — хнычет Колокольный звон Шордитча.       Уинстон кажется очарованным стихотворением. — Вы знали последнюю строчку! — сказал он. — Да, знал. А сейчас, боюсь, пришло время вам идти. Но подождите, мне следует дать вам таблетку.       Он отдал Уинстону таблетку и вернулся за свой стол, готовый вернуться к своей работе на благо Партии.       Когда Уинстон ушел, холодок пробежал по спине О`Брайена. Он наконец-то понял, что не давало ему покоя весь вечер. Все, что он рассказал о Братстве, о заговоре, слишком напоминало то, что делала сама Партия. Неужели они ближе, чем он думал? О`Брайен немедленно заставил замолчать эти мысли и включил телеэкран. Не ему надо было думать об этом, а как раз ему об этом думать было запрещено.       Стишок, который он прочел Уинстону, вертелся в голове остаток вечера, пока О`Брайен пробирался через стопки бумаг на столе. В то время, как он работал, память о прошлом неожиданно пробралась к нему в голову, будто неожиданно вспыхнувшая лампочка. — Ох, мальчик мой, это любопытство когда-нибудь тебя погубит, — пробормотал О`Брайен самым тихим голосом, на какой был способен. — Как ты была права, мама. Старуха с косой поманила меня этими вопросами, и я пошел за ней.       Он уже давно одной ногой стоит в могиле.