Mi Vida Loca | Моя С+ Жизнь

2

— …вот я и говорю, зачем? Не хочу усложнять свою жизнь семьей. Это так… вроде ложишься спать молодым и свободным, для девочек и мальчиков весь такой завлекательный, а тут бац, и все. Жена, у которой ты на коротком поводке, общий бюджет, дети, которым что ни день, то что-то нужно купить. А если не жена и дети, то, в общем, тоже одни ограничения. Был у меня знакомый, который нашел себе «любовь жизни», не помню, то ли Клевер его звали, то ли Келен, не важно. Ходили вместе на все собрания, тот за ним вечером после смены заходил, вроде отношения — образцовые, а что в итоге? Ничего путного из этой зефирной парочки не вышло, развелись через год, да еще и с таким скандалом. Запарные эти отношения, да и вряд ли я гожусь для семейной жизни… я сам себя иногда раздражаю, боюсь представить, какого будет кому-то изо дня в день меня терпеть. Жестокое обращение с человеком это будет. Стайлз, кровь у которого так и не перестала полностью течь, но замедлилась, благодаря повязке, все говорил, высматривая за автобусным стеклом нужную улицу. Его любимое кафе где-то рядом. Он практически чует этот терпко-сладкий аромат! Ему нужен кофе. С пенкой и большим количеством сахара и кофеина. И, может, с зефирками. Ему нравится калорийная еда и, если бы не его забывчивость и вечная беготня то там, то здесь, он бы, наверняка, разжирел, словно свинушка на убой, питаясь одним фаст-фудом и латте, в одном стаканчике которого от трехсот калорий. От. Чаще всего число на деле еще больше. Потому что Стайлз не переносит горькое на вкус, разве что сигареты еще готов терпеть, да алкоголь, но еда, нет, она должна быть или жутко сладкой, что аж сводит зубы мудрости, либо безумно соленной, что пальцы опухают на утро от отеков из-за нарушения водно-солевого обмена. Все на максимум. Дерек пытался понять по карте в телефоне, где живет его знакомый, промышляющий «заменой» паспортов, но карта то вылетала, то Дерек случайно нажимал не туда, то интернет не грузил, то просто все было не понятно. Дерек не ориентируется в Нью-Йорке, хотя и живет здесь не первый год. Просто он никогда не ездил в центр один, не ходил здесь один, его всегда сопровождала либо одна из сестер, либо Питер. Он ходил за ними, полагаясь на то, что его семья приведет их на место, а не он. Возможно, у него топографический кретинизм, потому что неспособность ориентироваться в пространстве иногда просто смешна тем, насколько обширна и неизлечима. И Дерек не знает, как научиться понимать все эти улицы и районы, да и не так уж он горит желанием заниматься этой морокой, если проблему можно решить проще. Ему нужен водитель или тот, кто будет его вводить, например. Такой вариант решения проблемы нравится ему куда больше. Не любит он, несмотря на свою интровертность и душу «волка-одиночки» изоляцию стабильную. Может, он не коренной Мексиканец, но прожил там достаточно, чтобы перенять привычку окружать себя всегда людьми и быть с людьми в тесных отношениях, с близкими людьми. Он самостоятельный взрослый, который не нуждается в поддержке из вне, но… просто не полностью. И не всегда такой уж взрослый. И не понятно, то ли дело в нем самом, то ли в мире. Все так быстро меняется, он просто не поспевает за всем этим. Иногда Дерек очень скучает по глухим малонаселенным городкам Мексики, где было так тихо и спокойно, в отличие от Йорка. Стайлз пихнул Дерека в плечо и тыкнул в стекло указательным пальцем, который был обернут в уже чуть отошедший от кожи пластырь: — Мы проехали Мост Манхэттен, скоро наша остановка. Давай, пошли, сейчас выходить. У тебя же есть, чем заплатить? Нет? Ла-адно, я заплачу в этот раз за нас двоих, но с тебя кофе. В «Sweet Moment» продают лучшие десерты и напитки. Ты должен это попробовать, обещаю, эти сладкие штуки растопят даже твое холодное сердце. Дерек спокойно встал в еще движущемся автобусе, пока тот проезжал по мосту, заезжая на Канал Стрит, что пересекается с Уолкер Стрит, и пошел за Стайлзом, который за время, пока они сюда добирались, успел если не все, то практически все, рассказать о себе. Для кого-то из мафии немного неожиданно, как кто-то так легко может все выложить о себе, когда его об этом даже не пытали физически или угрозами. Дерек буквально ошарашен всей этой информацией и не знает, что с ней делать, но у него теперь такое чувство, словно он давно знает Стайлза, а тот его. Словно они хорошие друзья. Хотя и узнали о существовании друг друга лишь сегодня, буквально, утром. Рядом с этим чудиком-неформалом Дереку комфортно и спокойно. Стайлз, хоть и его противоположность во всем, вполне неплохо дополняет его и уравновешивает. Стайлз вторгается в его личное пространство и заставляет говорить и делать вещи, что не по плану, но это все как-то естественно, идет само, по течению, как надо. Стайлз словно чувствует, когда действительно стоит притормозить, а когда можно нажать на педаль газа, и это отличает его от прохожих, которые смотрят лишь на внешний вид Дерека и уже делают о нем определенные выводы, придерживаясь техники «держать дистанцию». Стайлз, если и смотрит на него широко раскрытыми глазами, то не из-за страха или осторожности. Парень словно ловит телепатическое послание Дерека и принимает ответ таким, каким он был изначально. В этой связи нет помех или потери слов. Это волна, на которую они быстро настроились, и по которой слышат друг друга одинаково хорошо. Стайлз платит за проезд, и они выходят на узкую пеструю улочку возле входа в метро, тут шумно, повсюду вывески на китайском, а облицовка зданий — словно открытая на развороте рекламных объявлений газета. «Продам то», «куплю се»… Стайлз видит белую табличку «Канал Стрит» и, тыкнув Дерека, чтоб тот смотрел на него, а не по сторонам, где происходит слишком много всего, идет к табличке и, встав на носки, поднимает здоровую руку и закрывает первую черную букву «К». Получается «Анал Стрит». Стайлз смеется за них двоих. Пара невысоких азиатов, проходящих мимо, оборачиваются на них, состраивая кислые рожи, возникшие от недовольства несправедливости того, что кто-то может вот так пинать хуи среди белого дня, а кто-то (они) вынуждены бежать с доставкой за спиной, дабы заработать вечером свои несчастные 50 долларов, которых хватит разве что, чтобы также заказать что-то из еды на заказ, да купить сто второй кошке по счету корм. Вообще, Стайлз не такая уж бесчувственная скотина. Он тоже работал обслугой и представляет, что это такое. Но, тогда, когда ты перерастаешь такой вонючий этап жизни и получаешь работу получше, журналистом, например, как он, со свободным графиком, но с нормальной зарплатой, то ты автоматом начинаешь смотреть на обслугу так, как смотрели на тебя, когда ты был ею. Такая вот жизнь говнючка. Такие вот говнючие люди. И Стайлз не исключение. Дерек хмурится им в ответ, и те ускоряют шаг, говоря что-то на китайском. Минус быть американцем в Нью-Йорке — не поймешь, если тебя пошлет китаец, проходящий мимо. А этих ребят здесь немало, не только на Чайнатаун, но и в принципе в Нью-Йорке и за его пределами. Кроме китайцев здесь и итальянцы, русские, и человеки из Индии, у которых жуткий акцент, серьезно, невозможно понять, что они говорят на английском, как бы ты не старался уловить суть повествования. У них слишком дерганный язык. Словно электричка, которая едет по буграм. Но, конечно, это только про тех индийцев, что в стране недавно, и для кого английский новый язык, а не тех, что тут родились или живут десяток лет, те вполне понимаемые обычные пласты населения… не то, чтобы Дерек часто общался хоть с каким-то пластом этого населения. Дождавшись, когда поток людей пройдет, а пространство перед ним освободится, Стайлз вернулся к Дереку и указал на Сентер Стрит. Они были на перекрестке нескольких улиц, и горел красный, отчитывающий пешеходам секунды до смены цвета. Им нужно перейти через дорогу и потом пройти немного обратно в сторону моста, свернув, не доходя прямо до него, налево. Там и будет кафешка, которую любит Стайлз за обширное сладкое меню и приемлемый ценник. Возможно, когда-нибудь у него будет диабет, а может, высокий холестерин, ну или все вместе, если такое бывает, но это же когда-нибудь потом, не сейчас. Он как-то не привык думать о столь далеком будущем. Да и проблемы он чаще всего, почти всегда, решает по мере их появления, а, когда они уже появились, просто ждет, пока они сами еще и рассосутся. Такая система не больно уж работает, но он к ней приспособился, да и другого не ищет. В конце концов, у любой системы будут недостатки, смысл перебираться на что-то другое, когда уже есть что-то подстроенное под себя. Он, как и системы, по которым живет, не такой уж рабочий и целостный, если подумать. Так что нормально. Жить можно. Ему, по крайне мере. Как кто-нибудь другой бы справлялся, окажись в его теле, Стайлз не знает. Наверное, никак? Наверное, это только его суперсила и привилегия — выживать, будучи им. Когда они доходят до «Сладкого Момента», Стайлзу приходится взять Дерека за ладошку и вести за собой, потому что, как может почувствовать Стайлз благодаря своей неплохой эмпатии, Дерек не очень уютно чувствует себя: а — в общественных местах, где много народу, и б — в закрытых помещениях. В лифте и в автобусе этот мачо выглядел довольно-таки не так грозно, как на открытом пространстве, его руки и шея напрягаются, а взгляд начинает метаться. Стайлзу знакомо это чувство, потому что до лет восьми он страдал от клаустрофобии и просто не переносил закрытых дверей. Потом, правда, дружки заперли его на весь день в подсобке в школе, и страх прошел. Клин клином… наверное. Несмотря на то, что Дерек выше него и крупнее, а еще и не только выглядит, но и является мафией, Стайлз чувствует себя более уверенно, находясь в своей обстановке, на своей территории и в своем привычном будничном амплуа. Возможно, что это лишь потому, что для Стайлза эти места уже привычны, да и шататься в толпе ему обыденно, а может, стоит не забывать, что у парня сгорел дом сегодня утром и он может себе позволить быть немного не в себе, верно? Стайлз не успел сложить целостной картины, да и Дерек малое говорит, чтобы все стало очевидным, но потому, что у него есть, Стайлз понял, что сегодняшний день был тяжелым не только для него. Хотя, Стайлзу кажется, что это не он тот, кто сегодня потерял многое. Он словно бы приобрел, правда, пока не очень понял, что именно и как это ему поможет в будущем. А вот Дерек. Стайлз еще собирается вытащить из глыбы подробности. Что-то неприятное уже сейчас ползает внутри, но Стайлз не хочет раньше времени подкармливать этого змея, вдруг, он просто снова включил параноика и на самом деле всего того, чем это пахнет, нет, и у него просто галлюцинации от стресса и недосыпа? Не стоит торопить события. Хотя бы раз в жизни. Они заходят через стеклянные двери и, когда Дерек останавливается, сделав пару шагов внутрь небольшого заведения, где вкусно пахнет чем-то сладко-кислым, словно единорожка пробежался мимо тебя, нарыгав в твою сторону, Стайлз подталкивает потрепанного мужчину и тихо бросает: — Места займешь? Оборотень уходит дальше вглубь заведения и садится на диван за столиком, который отгорожен от других искусственным бамбуком высотой метра полтора. Тематика заведения вся такая. Бамбук, панды, цветочки, всякие зверушки и бабочки, жучки, змейки, сурикаты. Играет негромко милая мелодия, разбавляемая разными голосами тех, кто пришел за сладким поздним завтраком. Среди этого, сидя в сомнительном одиночестве, сознание начинает прояснятся. Как-то лучше переваривается информация тогда, когда за тобой никто не гонится с кинжалами, и это не так уж положительно, потому что Дерек начинает осознавать то, что изменилось в его жизни, и это пугает его до судорог в пальцах рук. А страх — не свойственное для него чувство. Он не знает, как с ним работать. Поэтому просто закрывается от него. Отвергает то, что случилось. Вряд ли получится делать так долго, потому что невозможно не замечать то, что маячит у тебя перед глазами даже сильнее Стайлза. Оно просто будет лезть снова и снова, пока он, наконец, не сломается. Стайлз склоняется к невысокой девушке за кассой. Блондинка пробивает что-то на компьютере и улыбается ему чуть теплее, чем клиенту, только что отошедшему от кассы с двумя чашками холодного чая. От блондинки пахнет так же, как от самого кафе, смесью чего-то сладкого и вкусного, а блондинистые волосы из-за желтого освещения кажутся теплее, чем есть на самом деле, жемчужные прямые локоны, завязанные в конский хвост, словно солома, выцветшая на солнце. На щеках у девушки с бейджиком «Обри» разбрызганы веснушки, что напоминают засохшие брызги краски. А, может, это и есть краска. Стайлз помнит, что Обри увлекается рисованием, но не помнит, чтобы у нее были веснушки. В принципе, Обри милая и красивая девушка, и гипотетически у них могло бы что-то сложиться, но все же Стайлз больше расценивает Обри как приятную знакомую, нежели как объект, с которым можно скрасить вечерок за распитием спиртного. Хотя он мог бы позвать ее как-нибудь в кино после ее смены, Обри выглядит всегда так, словно этого и ждет. Если только это выражение лица не обычное для нее, и она не смотрит таким широким влюбленным взглядом на всех. Стайлз не уверен. Обри не была для него завлекательным объектом для тайных наблюдений. И вряд ли будет. Она слишком милая для него. Он ее испортит, если только прикоснется. — Рановато ты сегодня, — Обри улыбается. — Скорее поздновато, — исправляет Стайлз. — Я еще не спал. Обри вскидывает тонкие светлые брови, вроде удивилась, а вроде и взгляд такой, словно в голове у нее бегущая строка: «И кто эта шмара? только скажи мне ее имя! ну почему я такая скромная… когда уже можно домой… опять эти дни… как же устала». Весело, в общем, наблюдать, как девушки ведут внутри себя одну игру, а снаружи, с тобой, другую, при этом в обеих играх не являясь ведущим участником. То там ею гормоны руководят, то тут другие люди. Этим Обри и отталкивает парней от себя, она слишком зажатая. Слишком боится того, что о ней подумают как-то не так. Иногда такой страх перерастает уже в неизлечимый маразм. И мало кто отважится браться за его лечение. Кому нужен костыль в наше время? Все гонятся за улучшателями-2000, а не за еще одной проблемой… — Веселая выдалась ночка? — несколько неоднозначно спрашивает она. Стайлз не может не усмехнуться. «Ага». — Ладно, и что будешь сегодня брать, скелетоник? — шутит она, потому что они оба уже решили, что отсутствие явной мышечной массы Стайлза — достойная тема для шуток, он сам шутит над собой, поэтому, это нормально. Хотя иногда все же заставляет задуматься: «А не начать ли мне следить за собой? Может, в зал записаться? Или по утрам начать бегать?». А потом наступает это самое утро и он, после бессонной ночи, которую провел в разъездах по городу в тревогах, что не успеет первым на место происшествия и останется сегодня без зарплаты, уже думает «да пох, потом» и падает на скрипучий матрац, засыпая сразу же, как висок коснется подушки. Такова его реальность. Здесь нет места для планов, как сделать свою жизнь счастливее, ровно как и нет самой счастливой жизни. — Вообще-то, — начинает Стайлз, понижая голос, — я немного набрал мышечной массы сегодня, пока бегал вон с тем красавчиком по лестнице от одной бешеной дамочки. Я думал, ты заметишь! Я же уже даже планирую открыть свою качалку и быть в ней главным тренером. Тот чувак мой первый клиент. Буду заставлять его отжиматься, пока не сломается. Наверное, долго придется смотреть на него. Но в этом и план. Стайлз смеется, а ухо Дерека чуть дергается от этих колебаний, но для всех это остается незамеченным. Обри снова мило улыбается, не слишком широко, чтобы не было видно некрасивых передних зубов, денег на лечение которых у нее еще нет. Но она копит. Накопит, а потом уж точно решится пригласить Стайлза куда-нибудь! Тот же парень, на которого он указал, это просто друг, да? Стайлз часто шутит неоднозначно, и не всегда понятно, какая доля правды зарыта в этих шутках. Но Обри видит мужчину впервые. Если честно, она вообще видит Стайлза с кем-то впервые. Она думала, что у него есть только она. Как-то… обидно? У нее есть только он. Хотя, это еще вопрос, есть ли они друг у друга, если они видятся только в этом кафе и только тогда, когда она за кассой, а он делает заказ. Возможно, она слишком ушла от реальности в мир грез. Но в мечтах так хорошо. Тяжело жить где-то за их пределами. — Так как тебе идея? — спрашивает Стайлз, потому что за ним пока что не собралось очереди, и он, типа, всегда за то, чтобы поболтать там, где это позволяет ситуация. Его язык самая сильная, пожалуй, мышца в его теле, потому что он задействует ее чаще остальных. — Безумная. — Отвечает она кротко. — Как и весь ты. Потом она шустро переходит к теме, которая не рушила бы ее мир грез, и улыбка пропадает с ее сердцевидного личика: — Так что ты будешь заказывать? — Фраппе? Я не знаю. Хочу что-то объемное и калорийное. Очень объемное и очень калорийное. — Добавить в Фраппе мороженное, сливки, сахар, или ликер? — Да. — Что именно да? — Все. — Я тебя поняла, — она вбивает заказ в компьютер. — А твой… знакомый будет что-то? Стайлз оборачивается на Дерека, который даже не шевелится и, в принципе, слился с декором, и кивает: — Ага. Карахильо. Ему, думаю, придется по вкусу. На самом деле, я не знаю, какие у него вкусы. Но моя интуиция редко меня подводит, так что, да. — Как скажешь, — чуть улыбается она. Потом минуту с грустным взглядом она делает заказ, успевая вновь погрузиться в другой мир, что существует лишь в ее голове. Когда кофе наливается в стаканы, она отдает их Стайлзу, и тот начинает искать деньги по карманам, он уверен, что у него как раз была где-то из них десятка… только вот где? Но Обри улыбается, говоря: — Не нужно. Считай, это комплимент от заведения, как частому посетителю. Мой шеф давал мне право угощать троих в месяц, на мое усмотрение, так что… минус один. Стайлзу становится неловко, но он благодарит девушку и, взяв стаканчики, возвращается к Дереку и нарушает его личное пространство, садясь напротив и задевая под столом ногой, а над столом рукой. Конечно, прикосновения получаются случайными, и Стайлз даже не замечает, что они случились, но Дерек замечает и, к счастью, реагирует рационально, податливо, а не агрессивно, как мог бы. Он не приверженец рукопожатий, объятий, случайных соприкосновений и прочего, но сейчас его устраивает этот контакт чуть выше его линии дозволенности. Это напоминает его волку его семью. Дерека коробит и замораживает при мыслях о семье. Хотя, не сказать, что это прямо мысли, скорее их зачатки, что еще не успели стать самостоятельной мыслью в голове, потому что Дерек вовремя притормозил поток. Кажется, что если дать мыслям волю плыть дальше, они притащат за собой огромный пылающий шар, который испепелит весь мозг и нервную систему заодно. А мозг и нервная система ему еще нужны для вендетты. Кофейно-сладкие ароматы отвлекают Дерека. А еще Стайлз снова начинает говорить. И это, в принципе, хорошо. Не так уж плохо. Дереку начинает нравиться это все сильнее. Стайлз всегда начинает говорить в нужный момент. Или почти всегда. Все мы не такие точные. Но, несмотря на это, иногда случаются успехи и подвижки. — Ты всегда такой? — крутя свой стакан в руках и делая глоток, спрашивает Стайлз и облизывает губы, на которых взгляд Дерека случайно задерживает на секунду или две, прежде чем вернуться к блужданию по залу. — Какой? — голос Дерека чуть хрипит, но не так, словно старик со стажем курильщика в тридцать лет сказал тебе «чего надо?» (этот хрип скорее бывает у самого Стайлза), а так, словно утром, лежа в кровати вместе, ты открываешь глаза, жмурясь от солнца, которое стало более едким, нежели было в детстве, и ощущаешь прикосновение к шее, где-то у начала роста волос, а потом сонный голос с легкой хрипотцой говорит тебе: «Проснулся?». Черт, зачем он это все представил… Теперь мурашки по спине пошли. Еще один глоток. Сладко. — Молчаливый? Тихий? Непонятный? Я тебе уже всю свою биографию практически рассказал, ты уже знаешь какой мой любимый цвет, кого я люблю из нашего ТВ, а кого терпеть не могу, сколько я в Нью-Йорке, черт, мы даже сидим сейчас в моем любимом кафе. И ты знаешь мои вкусы. Я знаю только твое имя. Губы Дерека слегка дергаются, незаметно, но острый взор Стайлза это замечает. Стайлз щурится и откидывается на мягкую спинку дивана, смотря на оборотня, а потом тянет: — Черт… И имя — вранье?! И как же тебя звать на самом деле, Дерек? Погоди! Дай я попробую угадать. — Попробуй. Стайлз трет подбородок, ощущая, как на линии челюсти начинает колоться щетина. Надо будет побриться где-нибудь в свободном окне. Перебирая возможные варианты имен, у Стайлза загораются глаза от становящейся все шире улыбки Дерека. Стоит сказать, всем хмурым людям идет улыбаться. Дерек сразу такой обычный приятный парень, когда улыбается, а не кто-то, кто кажется чсв-шной сукой. Хотя, наверное, в чсвшности Дерек все же сильно уступает Кейт. — На «М» было близко, — говорит Дерек, беря свой стакан, когда череда «тебя зовут…» подходит к концу. Даже у Стайлза могут закончиться идеи. — На М? — Стайлз хочет рассмеется так громко. Почему судьба, которая иногда так жестока, иногда делает такие прекрасные вещи? Это невообразимо. Наверное, ради такого все же стоит жить и терпеть ее выходки. — Блять, это слишком большое совпадение, чувак… Стайлз видит недопонимание на лице Дерека, поэтому, делая еще глоток и прокашливаясь, когда немного жидкости попадает не в то горло, он поясняет, взмахивая рукой и случайно ударяясь мизинцем, но то, что происходит сейчас куда интереснее боли в пальце, поэтому он не придает удару значения. — «Стайлз» это мое не официальное имя. И то, что прописано у меня в документах, тоже начинается на «М». Если это не какая-то шутка, то я не понимаю. А слушай, может, у нас и имена одинаковые? Давай на раз-два-три? — Детский сад, — Дерек качает головой, но Стайлз начинает: — Раз… Стайлз считает, а, когда заканчивает и говорит «три», а следом сразу «Мечислав», то смеется так, что на них оборачиваются люди и Обри за кассой, которая выглядит уже не так солнечно, как несколько минут раньше. — Так не честно! — кричит Стайлз, а потом пинает Дерека по голени под столом. — Говори. — Требует он, поскольку Дерек промолчал на счет своего настоящего имени. Оборотень чувствует, что не уйдет от ответа, поэтому, опуская взгляд в стакан, быстро произносит: — Мигель. От Стайлза слышится смешок. Дерек решает продолжить: — Что за имя такое «Мечислав»? Это еще тупее, чем «Стайлз». Кто это придумал? — Сказал Мигель, главный герой «Дороги на Эльдорадо». Слушай, если ты Мигель, то тебе нужен свой Тулио. Как думаешь, я могу сгодиться для этой роли? — Стайлз склоняет голову и улыбается, на что получает кроткий агрессивный ответ: — Нет. — Твое рубленое многословие прекрасно, — шутит Стайлз. — Как и твои бесконечные разговоры ни о чем. Стайлз, который Мечислав, ставит локоть на стол и подпирает подбородок рукой, наклоняясь поближе к Дереку, который Мигель. — Как сказал мой любимый Оскар Уайльд: «Мне нравится говорить ни о чём — это единственное, в чём я разбираюсь». ****** Когда они все же заканчивают с просиживанием боков в кафешке и выходят из нее, пропитавшись оба запахом карамели и ванили, обратно на узкую шумную улочку, где пахнет уже не так сладостно, но все же не менее сочно, просто это уже запах не конфет и шоколада, а каких-нибудь запеченных куриных лап и жженного перца-Чили, то Дерек что-то проверяет в своем телефоне, а потом резко говорит о том, что ему нужно идти. Это заставляет Стайлза впасть в ступор. Все же было прекрасно! Это не может закончиться вот так вот… на не понятно чем. У него останутся незакрытые гештальты, если он позволит Дереку, живому, блять, оборотню и богатому мафиози, которого пытались убить, а заодно и с ним самого Стайлза, просто уйти. Поэтому, Стайлз преграждает путь Дереку и начинает говорить о том, как нелогично — бросать его. — Да ладно тебе, а как же Тулио? Мигель его не бросил. Он золото Эльдорадо бросил ради него, а ты? — Мы не в мультфильме, — говорит Дерек, огибая его, как кочку на дороге. Стайлз берет его за руку, хотя, наверное, это опасно пытаться удержать кого-то, кто выше и сильнее тебя и, в случае чего, может лишить жизни парой движений. Или одним движением. Стайлз не уверен, насколько оборотни физически превосходят людей. Он в принципе еще не до конца переварил то, что оборотни вообще существуют. Но то, как сучка Кейт сменила цвет кожи, словно хамелеон, доказывает это. Вряд ли какие-либо фокусные штучки-дрючки способны на такой обман. Да и Стайлз знает кое-что о фокусах, пытался подрабатывать этим на жизнь, и те трюки на фокусы похожи не были, это было взаправду. Как все, что и происходит теперь. Нет, он не может позволить Дереку уйти. Гремит гром. Погода снова ухудшается. И Стайлз чувствует, как капля падает ему на лоб, когда он поднимает голову к серому небу, что виднеется пазлом среди высоток. Дерек, который успел отойти от него достаточно далеко, слышит крик Стайлза позади себя: — Дождь! Начинается дождь! Тебя смоет в сточные воды, если ты… Стайлз видит, как Дерек останавливается и разворачивается к нему, но не идет обратно. Тогда Стайлз, чье сердце отчего-то стало быстрее биться, сам подбегает к нему. Дождь уже начинает капать. Пока медленно. Но с каждой секундой асфальт становится все мокрее вокруг них. Стайлз смотрит на Дерека и сглатывает. Тот спрашивает: — Ты ввязываешься в то, во что не должен. Тебе жить надоело? — А если и так, то что? Слушай, Кейт гонится не только за тобой. И если ты меня бросишь, то, скорее всего, она меня убьет. Дерек вздыхает. Его бесит то, как беззаботно к этому относится этот чудаковатый парень. — Что ты ей сделал? — спрашивает Дерек. Стайлз облизывает губы, не думая, что правда хочет говорить всего. Он находит, как выкрутиться, не соврав, и отвечает: — Перешел ей дорогу, наверное, своим непослушанием. Но вообще-то, речь не шла про то, что я должен становиться чей-то марионеткой. По факту, я просто ушел, потому что я могу распоряжаться сам своей жизнью. Но у нее, видимо, на это иные взгляды. — Они хотели завербовать тебя к себе? — Дерек напрягается. Он немного знает про бет Кейт, но ему нужно было бы знать о них больше, если он планирует разобраться с КИР. Стайлз озирается. Вокруг много людей, и, может, всем плевать, что они тут стоят и обсуждают оборотней и стаи, какую-то мафию и может быть рабство, ему неудобно, как журналисту, говорить у всех на глазах о чем-то, что еще не вышло в эфир. Даже у стен есть уши, не говоря об толпе людей. Кто-то может услышать и слить, пускай и фразу, но если это будет ценная фраза… — Ты правда хочешь обсуждать это здесь? У меня квартира в Бруклине, мы можем остаться там на ночь. Это не… я не то, чтобы зову тебя к себе на ночь, я просто… — Я понял, — прерывает его неловкие объяснения Дерек. Он убирает телефон, и Стайлз уже понимает, что выиграл. Но Дерек его несколько припускает ответом: — Ладно, мы останемся у тебя, но сперва мне нужно заскочить в одно место. Ты говорил, что хорошо знаешь город… — Как свои пять пальцев. А что, есть место, в котором тебя ждут сегодня? Стайлз смотрит на Дерека и понимает по его взгляду, что день будет не таким коротким, как остальные. Стайлз не спал ночью, у него выдалось трешовое утро, но он все равно улыбается и спрашивает адрес, а потом тащит Дерека в подземное метро, потому что… Потому что это все куда интереснее всего того, что происходило в его жизни до этого. И он точно не собирается отпускать это. Он наконец-то нашел ту сумасшедшую жизнь, которую всегда искал. Или, может, это она, наконец, нашла его. Не важно. Но все на своих местах. ****** Нью-Йоркское метро, с его запахами и с цветами — серый, черный, красный, давило на легкие и уши. Было душно и грязно. Тяжело дышать. И слышался звон разбитых эмоций. Возможно, лицо Дерека раньше и улыбалось, но сейчас оно было серьезно, не могло быть другим. Груз за грузом давил на его плечи. Обязанности, маски, он потерял себя еще тогда, когда Талия сказала, что у них есть проблемы и им нужно уезжать. Из Мексики. Из их солнечной теплой страны. Талия стояла, а ее волосы освещало солнце, солнце, которое осталось, как и Талия, в прошлом. Дереку кажется, что сейчас он выйдет из метро, а мать встретит его на улице и отругает, как тогда, когда ему было пятнадцать и он убегал из дома, дабы побегать по пустыни с лисицами. Это было теплое и приятное время. Он давно не чувствовал себя «хорошо». Как будто он дома. Эта страна давила на него, заставляла его все время куда-то бежать, словно кто-то кусал его за пятки, они кровоточили, и он не мог остановиться, иначе смерть. Смерть. Она и случилась. Но… можно ли все отмотать назад? Не просто на день. А на десятилетие назад. Он так хотел бы вернуться туда, где шумело море и обжигал песок. Где слепило солнце и дул ветерок, и этот ветер было единственным, что подгоняло его вперед. Сейчас его гонит или страх или злость. И он даже не знает, что больше. Его дома нет. Его нет. И ему больше не за что переживать. Но ему все равно страшно… и все стало таким тонким. Это как оголенные провода. Коснись — и ударит, может, и насмерть. Хочется закончить с этим. Болезненно хочется вернуться в прошлое и не допускать тех вещей, которые в итоге не оправдали себя. Переезд в Америку, встреча с Кейт, что привела к пожару. Наверное, это старость. Иначе, почему он стал таким мягкотелым и жаждет тихой спокойной жизни, Дерек объяснить не может. Питер всегда шутил над ним из-за того, что он был слишком острым и дерзким, юрким, находил себе проблем. В какой-то мере Дерек теперь понимает Питера, смотря на себя со стороны. То, зачем он гнался, когда слушал Талию, было таким несущественным. Деньги, власть. Это все такой мусор. Это ничто в сравнение с тем, что он ощущал, когда племянники окружали его вечером, прося поиграть с ними. Или когда Кора звонила в два часа ночи и называла адрес, откуда ее нужно забрать пьяную, так, чтобы мама не узнала, а та все равно узнавала, и тогда влетало им обоим. Ночи, когда он находил Питера с коньяком на кухне, тоже запечатался в его памяти, как и вкус того дорогого коньяка, что Питер любезно предлагал ему на пробу. И то, как дядя становился более расслабленным и говорил то, что не сказал бы на трезвую, тоже засело внутри. Дерек не знает, сможет ли он найти себе место без всего этого. Это не первая смерть в его стае. И он знал, что такое может случиться. Но он всегда считал, что этого не случится. Или он умрет первым. Или что-то в этом духе. А вышло, как всегда, хуже, чем он мог прогнозировать. — Ты дал правильный адрес? — Стайлз ввозится с картой, пытаясь найти тот закоулок, о котором ему сказали. Но этого просто нет на карте. И Стайлз вроде должен знать все, что есть в городе, и у него что-то зудит в памяти об этой улице, но он не может вспомнить. Это место… Что-то с ним не так. — Я не знаю. Это все, что у меня есть, — отвечает Дерек, смотря на читающую девушку напротив, которая похоже на Лору. Та чувствует взгляд Дерека на себе и поднимается голову, улыбаясь и потом возвращаясь к чтению. Лицо Дерека становится кислее. Хочется разбить голову об стекло или костяшки об стену. Или что еще. Но у него есть Стайлз, который не может найти адрес. И Кейт, которая хочет его убить. Дерек вяло цепляется за это, а в его мозгах продолжает проигрываться семейный альбом. Вот он с сестрами впервые видит дом, который стал их новым стайным убежищем, вот Питер показываете ему местные магазины, вот Талия берет его на первую его стычку, и вот его первая рана, после которого, впрочем, не осталось шрама из-за регенерации, а вот Питер рассказывает ему о трискелионе, а вот он делает себе татуировку трискелиона с помощью огня, так как иначе не получится из-за все той же регенерации. Питер как-то рассказывал, что экспериментировал с их семейной регенерацией, и отрубал себе палец руки. Кажется, лет в шестнадцать, когда отец Дерека был еще жив. И что? У Питера все пальцы на месте. Наверное, это дар — обладать такими генами. Но Дерек чувствует, что выиграл в лотерею не честно. И что он мог бы поделиться с миром этим даром. Многим людям не помешала бы такая регенерация. Но кодекс запрещает раздаривать укусы на право и налево… И, конечно, Кейт нарушила и это правило, набрав в стаю обычных больных детей. Интересно, что она им сказала. Говорила ли она про побочные действия. Или рассказывала только о плюсах, по всем правилам продаж. — Бля, — Стайлз хочет кинуть телефон по вагону, но сдерживается. — Не знаю я, где это. А как ты, напомни мне, собирался самостоятельно добираться? Если даже я не могу найти это сучье место. Стайлз скатился по сиденью, наплевав, как, должно быть, выглядит со стороны. Он жутко хотел спать. Даже его жуткая кровать в его жуткой квартире выглядела соблазнительно сейчас. Но он не мог бросить Дерека. Тот бы обратно не вернулся. Стайлз не хотел расставаться. И не знает, захочет ли когда-нибудь, если честно. Теперь, после того что он узнал, обычная жизнь кажется такой ужасно скучной. Интересно, что еще он не знает. Может, и русалки существуют? А ведьмы? Черт, ведьмы точно должны, если оборотни есть. Значит, фильмы о Гарри Поттере — не такая уж фантастика? Фантастика. — Что смешного? — Дерек услышал его смешок, проигнорировав вопросы, которые, как посчитал, не нуждались в ответе. — Все, — пожал плечами журналист. — Жизнь такая оказывается занятная. А я и не знал. Знаешь, если есть что-то еще, что ты можешь мне рассказать, я весь во внимании… Можешь не боятся рассказывать, так как у меня все равно нет доказательств и никто мне не поверит. Ну так что? Есть какая-нибудь тайна о ведьмах? — Ты перечитал книжек, — хмыкнул Дерек. На самом деле, он знал лично одну Фейри, с которой дружила его мать, но вряд ли стоит все рассказывать, когда об этом просят. Возможно, позже. А, может, нет. — Жаль, — вздохнул Стайлз. — А домовые? — Что домовые? — Ну, они есть? Или ты не знаешь? Дерек устало повернул голову и посмотрел на Стайлза. Тот кивнул и сказал: — Ладно. Я понял. Ну а… — Нет. — Ты даже не дослушал, про кого я хотел спросить! — Я понял твой ход мыслей. Стайлз вскинул бровями, улыбаясь уголком губ той стороной, где не было пирсинга: — Вау. Ты первый, кто это осилил, чувак. Круто. Но все же… — Нет. — Да блин. Ладно, а тогда… Это будет долгий день, понял Дерек.