Отведи меня к Богу

2 года назад, 20 июля — Верочка, передай, пожалуйста, красные нитки, они прямо перед тобой. Солнце находилось почти в зените, и даже покатая крыша на веранде не помогала от него спрятаться. Тётушки, сидевшие на небольших зелёных софах рядом с журнальными столиками, постоянно закрывались широкополыми шляпами, охали и ахали, откладывая свои вышивки, и поминутно звали Катю, домработницу, принести им воды со льдом. Вера над ними из своей тени только посмеивалась, даже не стараясь делать вид, что занята делом. Вышивка в её руках безнадёжно портилась, и даже лента инстаграма с одинаковыми постами казалась интереснее. — Ох, милые, Вася-то мой потерял кучу акций, да, — начинала тётя Марина, кивая на дядю Васю, который с другими мужчинами играл в теннис во дворе. Белые бейсболки казались солнечными бликами. Всюду носились повара и официанты, накрывая на длинные столы. Знакомая и очень любимая суета, от которой было нечем дышать и от которой ужасно хотелось сбежать. На Аляску. — А всё из-за какого-то… механичишки, который вычислил неисправность в его машинах и доложил об этом прессе. И как он только умудрился? Пять лет всё было нормально. Да что там пять — пятнадцать. А эти жёлтые газетёнки… вы же их знаете, дорогие, их хлебом не корми. — Какая жалость, теперь придётся вместо бриллиантовой икры на завтрак есть чёрную, — лениво тянула Вера. Можно подумать, говорила она всерьёз, если бы не смешинки в серо-зелёных глазах. И на веранде вставала тишина, прерываемая лишь криками мужчин со двора. Тётушки неловко переглядывались, а Вера с довольным видом взирала на это. Так она развлекалась, когда в редкие моменты оказывалась дома. — Кхм, — кашляла матушка, стреляя в неё предупреждающим взглядом. — Верочка плохо себя чувствует, бедняжка, перегрелась на солнце, не правда ли? — Ну конечно, дамы, — с готовностью кивала Вера с самым честным на свете лицом. И разговоры продолжались. Кто что купил, кто где вышел замуж, кто кого родил, кто кого похоронил. Всё одно. А солнце продолжало нещадно палить, даже не думая спускаться. Вдруг на веранду упал теннисный мячик прямо перед Верой. И тотчас её глазам предстал русоволосый симпатичный мальчишка лет пятнадцати — кажется, один из её каких-то-юродных братьев. Он наклонился, чтобы забрать мяч, и, не разгибаясь, медленно поднял на Веру волчий взгляд исподлобья. Она с интересом за ним наблюдала, развалившись на софе, на вишнёвых её губах блуждала лёгкая полуулыбка-полуусмешка — это было естественным состоянием её красиво очерченного рта. На секунду он застыл, а потом, покрывшись едва заметным румянцем на щеках, нахмурился, опустил глаза, поспешно схватил мяч и отвернулся. «Забавный», — издала смешок внутри Вера, — «только я совсем не помню, кто ты такой». Тётя Ира воскликнула, всплеснув руками (ясно, это её троюродный брат): — Артёмка, опять бил ракеткой со всей дури? Весь в отца — тот тоже как долбанёт по столу! — и дамы залились смехом. Артём хотел спуститься во двор, но его мать цепко схватила его за руку и начала поправлять непослушные волосы. Тот угрюмо вырвался из её рук. Тётя Ира сначала застыла со странным полуиспуганным выражением вытянутого лица, а потом неестественно засмеялась, махнув рукой: — Ох уж эти подростки, уж и матери не даются приласкать. Иди играй, котёнок, — Тот что-то буркнул ей, злобно покосившись на неё. Когда Артём ушёл, тётя Ира начала говорить доверительно и тихо, но с таким напыщенным видом, что становилось смешно: — Он у меня отличник почти и пловец. У нас все по Андрюшкиной линии плаванием занимались, и дед его. Вера закатила глаза. — Ой, Ир, а я слышала, он у тебя дерётся постоянно. У меня с ним Людочка учится, она говорит, Тёмку твоего психолог вызывал… — сказала тётя Лена, хищно взирая на тётю Иру. — Ну так это по молодости все дурят! В нём кровь кипит отцовская, — снова фальшиво и чересчур поспешно засмеялась тётя Ира. Вера с ленивым интересом взглянула на Артёма. Тот, почувствовав её взгляд, пропустил мяч. Вера почти умилилась. — Зато соревнования выигрывает, золото берёт, прям как его дед… — Ой, ну не знаю, — с сомнением покачала головой тётя Марина, и тётушки с опаской передёрнули плечами. — Был у нас дядь Ваня, так он и маму порой колотил. — Мой сын не такой, — возразила тётя Ира, побледнев и с остервенением взявшись за вышивку. Дверь в дом открылась, и на веранду вошла Аня. Вера окинула её насмешливым взглядом — та в оранжевом платье, в туфельках на небольших каблуках и с идеальным макияжем. Сестра в ответ недобро на неё уставилась и надменно приподняла бровь. Уголки её тонких губ были постоянно опущены вниз, запечатлев на себе вечное недовольство. — Всё валяешься без дела? Ты хоть стакан к губам поднести можешь? Вера потянулась головой к стакану, лежащему на подлокотнике, и захватила губами трубочку, усмехнувшись сестре. Та только закатила глаза и затараторила: — Мама, я официантов организовала, они уже разносят салаты. Через час привезут торт. А через полчаса приедет визажист и стилист, будь готова. Скоро гости начнут собираться. — Ой, милая моя, — сердечно воскликнула матушка. — Вот Анечка молодец, всё мне организовала. Я уже на старость лет и юбилей не могу сама устроить, хорошо хоть девочки выросли. А Анечка мне такой подарок подарила, я вам потом покажу… — Да, с работой в этом году хорошо вышло, клиентов было много, — говорила довольно зардевшаяся «Анечка». Она работала адвокатом с девятнадцати лет, закончила МГУ в этом году, купила машину и квартиру и, естественно, начала собирать аплодисменты. Вера тихонечко в сторонке сардонически ухмылялась, беся сестру одним своим видом. — Ты даже подарок маме не можешь купить, — наконец прошипела она ей напоследок. «Да ты что». — Какая чёрная неблагодарность. — У тебя благодарности на двоих хватит. И денег, кстати, тоже. Не найдясь с ответом и окинув её ненавистным взглядом, Анечка ушла работать, как пчёлка, не покладая рук, чтобы заработать всеобщее одобрение и любовь. Веру и так все ненавидели, ей уже ничего не поможет, поэтому она просто наслаждалась весёлым деньком, попивая апельсиновый сок. Жаль, без водки, но мама весь алкоголь спрятала перед её приездом. Оскорбительно, на минуточку. — А у тебя, Верочка, как дела? Вера широко улыбнулась в ответ на их сахарные, очень дружелюбные улыбки. — О, замечательно. Бросила таможенную академию (ну, точнее, меня отчислили за плохую учёбу, а вот это совсем не в деда), начала работать в Макдональдсе, жить в съёмной квартире на деньги своих мужчин и вести беспорядочные половые связи. И совсем — совсем! — не навещаю родителей, — в конце прибавила она зловеще, выпучив глаза для пущего эффекта. Настало молчание. Потом Вера буднично прибавила: — Вы же это от меня хотели услышать, правда? — Верочка, иди пообщайся с братиком, с Артёмом. Спроси, как у него дела, — с нажимом сказала мама. В глазах — знакомая злость. Выражение: «Мы ещё поговорим о твоём поведении», так неизменно звучавшее в детстве и переставшее пугать уже лет десять. И знакомый стыд за младшую и нерадивую дочь. Вера весело пожала плечами и грациозно встала с места. Вдогонку она услышала чьё-то боязливое шёпотом: — Она что, правда работает в Макдональдсе? — Отец был так расстроен… Когда она бесцеремонно влезла в игру и подошла к вспотевшему мальчишке, мужчины начали что-то ей говорить, но она не обращала внимания. Она пристально и чуть насмешливо изучала лицо Артёма, который настороженно смотрел на неё. А потом она очаровательно улыбнулась и начала трепать его по волосам и щекам: — Какой ты вырос, а помню я тебя совсем маленьким, — весело приговаривала она, едва сдерживаясь от смеха. Что странное — парень не вырывался, как с матерью, а лишь внимательно прожигал её каким-то чересчур взрослым взглядом. Наверное, таким он запугивал своих сверстников. Вере даже стало слегка неуютно, но она не задерживалась долго мыслями на одних людях, одних и тех же лицах, потому что ей становилось скучно. Они, её мысли, порхали как бабочки. Но при этом она могла видеть людей насквозь. «Волчонок», — окрестила она его почти с восторгом, а потом снова отошла к тётушкам и дурашливо спросила взглядом: «(Так) я должна была поговорить?». Мама лишь устало потёрла виски. * * * Лёгкая музыка ненавязчиво лилась из-под инструментов музыкантов в тёмных костюмах. Прохлада вечера в свежем саду приятно окутывала плечи, а аромат лилий, роз и георгин смешивался в один сладкий, дурманящий запах. Официанты с подносами ходили от одних группок гостей, тихо беседующих, к другим, как и мама, порхающая над ними с чинным, в меру счастливым лицом. Вера один за другим пила бокалы игристого шампанского, который почти не давал в голову. — Вера, прекрати себя так вести, на тебя уже пялятся, — процедила сквозь зубы мама, отбирая у неё бокал. Вера надула губы. — Ты ведёшь себя как дешёвка. — Ну что ты, мамочка, я просто бесценок, — заметив вдруг надменные взгляды группы девушек возле яблони, Вера изящной походкой от бедра подошла к ним, застучав каблуками золочёных туфель по гравию. Они тут же растерялись и прекратили свои змеиные разговорчики. — Вы, наверное, хотели со мной поговорить, дамы? — с очаровательной улыбкой осведомилась она, хотя больше всего на свете она хотела вцепиться им в волосы, как это делают настоящие дешёвки, чтобы мать это увидела. Но она в дорогом обществе, надо соответствовать. А что за вечер без маленького скандальчика между дамами? Она не могла отказать себе в удовольствии «нечаянно» толкнуть мимопроходящего с подносом официанта. Шампанское пролилось на их платья, и они завизжали. Вера так усердно извинялась; казалось, нет в мире человека, который раскаивался бы больше за испорченный кусок ткани. — Ну что за грубиянка, — мама схватила её за плечо, уводя за собой. Вера сжала челюсти. — И зачем только я тебя пригласила? — Ну, знаешь, мама, я немного отвыкла от твоего общества. Три года с тобой не виделись, — выцедила Вера, и лишь в этих ядовитых словах была слышна вся её потаённая злость. Она резанула мать взглядом. — Хорошо хоть на юбилей вспомнила, что у тебя, оказывается, две дочери. Знаешь, не всегда же мне тебе напоминать. Я и сама об этом забыла. — Если бы ты ничего не портила, как сейчас, тогда бы я тебя звала, — парировала она. А затем наградив её взглядом «Ну за что мне такая дочь, чем я провинилась?», удалилась, ублажать очередного гостя. На секунду Вера застыла с приподнятыми бровями, ещё не успев убрать то выражение лица. По всему телу ходили волны жара, и хотелось кинуть хрустальный бокал в мраморную статую на фонтане, чтобы полетели в разные стороны осколки, как брызги воды. Она сжала руки до ноющей боли в ладонях. А затем подняла голову так высоко, что подбородок и шею судорожно свело, и нацепила свою любимую, полусаркастичную-полуулыбку. И снова принялась пить, вливая в себя дорогой алкоголь. Что толку в его высокой цене и брендовой этикетке — от его неизменно горчащего, будоражащего вкуса в желудке становилось горячо, и люди превращались в животных. Сумерки сгущались, беседы для разговора постепенно заканчивались, когда на глаза Веры легли две тёплые ладони. — Боже правый, я уже заждалась, — выдохнула Вера с облегчением и обернулась, чтобы встретиться с кривой усмешкой черноволосого кузена Кирилла. Смокинг на нём сидел идеально. Немного пьяные глаза озорно блестели, а галстук по-мальчишески перекосился. Окинув его взглядом с головы до пят, Вера насмешливо сказала: — Бьюсь об заклад, большинство наших родственниц разных возрастов, глядя на тебя, думают только об инцесте. — А вот и моя дорогая Верочка, — удовлетворённо рассмеялся Кирилл и приобнял её, делясь теплом. В коктейльном платье чёрного цвета, обнажающем худые фарфоровые плечи, становилось прохладно, и лёгкий алкоголь не помогал согреться. — Вот и встретились две паршивые овцы. Скучала без меня? У меня для тебя кое-что есть, — и братец достал из кармана ключи от машины. Со значком «БМВ». Вера удивлённо приподняла брови, а потом на её губах заиграла коварная ухмылка. Машина её сестры. Она посмотрела на Аню, с почтительной улыбкой слушающую распинающихся старушек и кивающую на каждое их слово. Она сегодня особенно раздражающая. — Ты меня не разочаровал, Кир. — Зря надеется, бабки уже составили завещание, и в нём нет её. Я всё выведал. — Ах, Кирюшка, я тебя, конечно, люблю, но иногда ты такой глупенький, — легкомысленно засмеялась Вера. С Кириллом было весело, но он совершенно не проницателен. Ане не нужно было наследство. Аня хотела, чтобы все вокруг её любили и говорили, какая она замечательная. — Ну что, поехали уже, я кое-кого позвал, — нетерпеливо говорил братец. — Подождём ещё минутку. Всегда было весело смотреть, как аристократы снимают свою сияющую золотом шкурку и становятся обыкновенными напившимися дядями Васями с корпоративов. Так и случилось — ровно через полчаса начался переполох, когда один из многочисленных дядей накинулся на другого, потому что тот его толкнул. Их жёны начали визжать и звать на помощь, однако мужчины, которые должны были их разнять, сами вступили в этот круговорот молотящих кулаков, разорванных рукавов дорогущих костюмов и красных пьяных рож. Аня тоже визжала в толпе испуганных женщин. Всегда одно и то же. За три года родственнички не поменяли своих привычек. В этот эпичный момент Вера и Кирилл поспешили к гаражам, хихикая друг с другом. Выходя из сада, Вера заметила одиноко стоящего угрюмого мальчишку. Троюродного братца Артёма. Он сразу же вцепился в неё каким-то полуиспуганным взглядом, а она снова почувствовала волну умиления и остановилась. — Волчонок, пошли с нами. Давай-давай, не бойся, — захохотав, она схватила его под руку и потащила за собой. Он не сопротивлялся, а Вера с Кириллом попеременно и немного пьяно смеялись. Машина оказалась шикарным внедорожником. Кирилл присвистнул. Идеально чистая — конечно же, она ведь Анина. Кожаные сидения, которые она с братом лапала, улюлюкая и хохоча от удовольствия, пахли каким-то сладким дурманящим ароматом, который Вера блаженно вдыхала, высоко подняв голову. Она не замечала, что Артём, сидящий с ней рядом на задних сидениях, скользил туманным взглядом по её белой шее. Она вообще о нём забыла, особенно когда Кирилл вручил ей бутылку виски. Вот это она понимала. Не то что какое-то шампанское. Вскоре машина заполнилась каким-то шумными друзьями Кирилла, от которых уже пахло алкоголем, и Веру прижало к мальчишке. Пьяно засмеявшись, она пощупала его бицепсы пловца. Весьма внушительные. А такой маленький… И молчаливый. Он её забавлял, хотя она мало о нём думала. В сознании всё спасительно перемешалось, в ушах свистел ветер из открытых окон, трепавший её тёмные волосы, когда она удивительно трезвым насмешливым взглядом впилась в его карие глаза и спросила: — Ну как тебе взрослая компания, мальчик? Только маме своей не рассказывай, хорошо? — засмеялась она и глотнула виски. Он пристально пожирал её голодным, каким-то очумевшим взглядом, но она этого не видела и пила, переговариваясь с другими людьми. Из колонок бухала какая-то дерьмовая новомодная музыка. Они ехали по полупустой трассе элитного дачного посёлка, обгоняя попутно машины. Пьяный Кирилл за рулём никого не смущал. Вера визжала, вцепившись за переднее сиденье, а потом, откинув голову, хрипло смеялась и давала подзатыльники Киру («Да как ты смеешь, наглец, ты всех нас убьёшь! А, чёрт с тобой!..»). Сигарета ещё больше опьянила её. Выдыхая дым в уже накуренную машину и расфокусированно пялясь на его веснушки на носу, которые она сочла очень трогательными, она дала ему покурить со своих рук. Пухловатые губы мальчишки слегка коснулись её пальцев, обхватывая напомаженный бордовым фильтр. Он закашлялся, а Вера снова рассмеялась. — Ух, ягнёночек ты мой, ты же спортсмен, точно-точно, тебе больше нельзя. Наконец машина остановилась. Выходила из переполненного салона Вера, уже шатаясь, вцепившись в мальчишку, который оказался удивительно сильным. На улице была практически ночь. В тёмном небе были протянуты нитками созвездия, белыми точками швов протыкая его бархатную ткань. Вера знала только созвездие Медведицы, в отличие от Ани, прошедшей курс астрономии. Вот только толку от её точных академических знаний, если она не могла ими по-настоящему восхититься. Задержать дыхание и еле-еле выдохнуть. Увидеть в этом нечто большее, чем просто сгустки газа и пыли в небытии. Они оказались у берега озера, вокруг которого был небольшой лес. Кто-то пошёл купаться, кто-то включил музыку на машине и начал танцевать, кто-то постелил покрывало и начал на нём целоваться. «Я ведь могу умереть молодой, я ведь хочу умереть молодой», — подумала вдруг Вера, и в груди всё та отчаянно сжалось. «Но ведь я так молода, я не хочу умирать, чёрт возьми». — Послушай, волчонок, ты не пей, ладно? Я тут за тебя в ответе, — еле-еле выговаривая слова и цепляясь за его плечи, сказала она плаксивым голосом. — Я, чёрт возьми, пьяная всегда начинаю плакать и думать о смерти. Она совсем забыла о нём, когда начала танцевать в темноте под музыку, почти не слыша её, но чувствуя на щеках влагу от озера и манящий запах ночи. Ей просто хотелось танцевать, как это делали те самые дешёвки, — выгибаясь, призывно двигая бёдрами, проводя руками по телу. Она танцевала остервенело, почти дёргано и непривычно для её пластичного тела ломано, думая о реакции матери на такой её танец. «Как бы тебе это понравилось… стерва». В лёгких жгло. «Рак, наверное, рак… точно умру молодой». В голове всё перемешивалось. По её щекам катились слёзы. Когда она обессиленная и едва дышащая, почти всхлипывающая жадно, навзрыд, легла на покрывало рядом с волчонком, она дрожала. Она беспомощно посмотрела в его глаза, блестящие в темноте, и положила его руки к себе талию. Тёплые. Дрожащие. Она закрыла глаза. Так можно представить, будто она не здесь. Будто она не дешёвка и не лежит рядом с каким-то незнакомым ей мальчиком, с которым даже потрахаться нельзя. Да и не хотелось. Но лучше бы потрахаться, чем вот так. Она обязательно найдёт кого-то позже, для грязного, животного секса. Чтобы перестать чувствовать собственное тело, забыть имя и фамилию, ей принадлежащую, но совсем не её. Она обязательно найдёт кого-то, когда сможет снова соображать. — Ты меня береги, волчонок, ладно? А то ведь я пойду и утоплюсь, — полушутливо сказала она с закрытыми глазами, едва ощущая его прикосновения. Это было непривычно. К ней никогда вот так — едва-едва, на грани, дрожащими руками. Она снова улыбнулась, но улыбка разошлась по уголкам. Треснула. — Ты веришь в бога? — впервые, кажется, она услышала его голос. Уже не мальчика, но ещё не совсем мужчины. Она сначала нахмурилась, но потом почувствовала прикосновение пальцев к впадинке между грудями, где лежал обычно прижатый к сердцу железный крест. Где-то вдалеке послышался вой. — А это не по твои молочные зубы, — она открыла глаза и спрятала крест за платье. Он смотрел на неё по-волчьи голодно, и она рассмеялась. * * * Когда они вернулись, она была уже почти трезвой, хотя осознавала, что от неё несёт, как от портовой шлюхи. Аня ревела возле гаража. Кирилл куда-то сбежал, как всегда изворотливый уж на сковородке. А мать дала Вере пощёчину. Глаза Веры загорелись от унижения и гнева, но она не согнула железный позвоночник. Мальчишка всё ещё стоял рядом с ней, поддерживая её за талию, и она скинула с себя его руки. Ей не нужна защита. Тем более, от какого-то школьника. — Ты… как ты посмела! — звенящим от ярости и презрения голосом сказала мать. Вокруг были собраны уставшие гости, те, кто остался под утро. Мать Артёма, вся заплаканная, подбежала к ним и прижала своего сыночка к груди. — Ну, видимо, смелости много, — саркастично сказала Вера, глядя на эту картину. — Или алкоголя в крови. — Мы вызвали полицию! — А вот это совершенно зря. — Она ещё и перечит! Это невыносимо! — завизжала тётя Ира. — Ты… ты посмела брать моего сыночка на свои сборища… да ты… все мы знаем, какого ты поведения, но моего сына чтобы не трогала, тварь! Ещё раз ты к нему прикоснёшься… Чужие глаза ощущались на её тонком теле как ножи. Но ей было плевать, потому что она была обёрнута в толстый хитиновый покров. — Да ради бога, — равнодушно сказала Вера. — Можно здесь принять душ? Мать снова отвесила ей пощёчину.