Багровый луч надежды

      Гермиона Грейнджер-Уизли позволила себе прикрыть глаза на одно приятное мгновение, пока лёгкие порывы ветра развевали её кудри, обрамляющие худое лицо. Она глубоко вздохнула, изо всех сил стараясь стереть из памяти то, где находилась, и что происходило вокруг.       На мгновение ей показалось, что если сильно постараться, то будет возможным представить себя в другом месте, словно за последние шесть лет ничего не произошло. Иногда ей почти удавалось дать волю воображению, но в такие дни, как этот, это представлялось практически невозможным.       Гермиона снова открыла карие глаза и вздохнула. Улицы восточной части Лондона были завалены мусором, а некоторые переулки — коробками. Ей было известно, что находилось в них, и как приходилось сейчас волшебникам и волшебницам выживать в этой нищете, постоянно находясь на грани жизни и смерти. Она знала, что Уизли тоже подвергаются опасностям из-за неё, точнее из-за…       Гермиона опустила взгляд вниз, рассматривая свои тонкие, исхудавшие пальцы; на левой руке тускло поблёскивало потемневшее золотое кольцо — символ клятвы Рона любить и оберегать её до конца своих дней. Слёзы подступили к глазам, когда она попыталась подавить нахлынувший порыв заплакать. Это обещание и эти клятвы… Это были последние счастливые моменты, которые остались у Гермионы.       Улыбка Рона, когда он надел кольцо ей на палец, и вкус его поцелуя, когда она склонилась над больничной койкой.       Неужели минуло пять лет? Пять лет со дня их свадьбы и ночи его смерти? Неужели она уже так долго не видела его улыбку и не слышала радостный смех, в который когда-то влюбилась?       Гермиона остановилась в конце переулка, простиравшегося до забитой битком квартиры, в которой она жила с Уизли. С теми Уизли, которые, по крайней мере, уцелели в битве за Хогвартс и в последующие годы.       Позади себя она услышала тихий голос Джинни, которая что-то шёпотом говорила своей младшей дочери Лили. Гермиона терпеливо ждала их, и, разглядывая переулок, она неожиданно увидела двух мужчин, одетых в чёрно-зелёные мантии, явно указывающие на их высокое положение в Министерстве. На них были дорогие чёрные одеяния и начищенные ботинки. У одного мужчины в руках была палочка. Они громко разговаривали, но Гермиона не могла расслышать, о чём именно.       Минуло много времени, и она знала. Мужчины, словно падальщики, патрулировали улицы в поисках оппозиционеров режима Волан-де-Морта, отлавливая магглорождённых и полукровок, а также всех тех, кто проявлял к ним сочувствие. Гермиона знала, что для таких, как она, в мире больше никогда не найдётся оплота сочувствия и спокойствия.       — Я скучаю по Норе, мама.       Тонкий голосок Лили разрезал душный воздух. Джинни, присев на корточки, чтобы поговорить с дочерью, аккуратно убрала с лица малышки мягкие волосы. И она, и Гермиона были поражены яркостью зелёных глаз Лили; этот цвет был так похож на тот, что был у её отца.       Ох, Гарри! Всё должно было быть иначе!       Гермиона никогда не озвучивала свои мысли вслух, поскольку они бы не принесли ничего, кроме ещё больших страданий после смерти Гарри Поттера. В глазах Джинни, отдающих цветом карамели, отразилась тревога, стоило ей заметить, как два чиновника из Министерства остановились, подозрительно уставившись на них. Никто из них не двинулся с места, но это ничего не значило. Спустя пару мгновений их могут убить — хватило бы лишь одного взмаха палочки. Многие уже были мертвы. Министерство не испытывало ни сострадания, ни угрызений совести при убийстве.       — Я знаю, что ты скучаешь, малышка. Но теперь это наш дом.       Шёпот Джинни источал теплоту; страх, отражавшийся в её глазах, не прозвучал в голосе.       Сердце Гермионы сжималось от боли, когда она смотрела на Джинни. Девушка, которую она называла подругой в течение многих лет в Хогвартсе, давно исчезла. Исчезли ослепительная улыбка и темпераментная личность. Исчез даже огненный цвет волос; теперь они лениво лежали на её спине, обрамляя слишком бледное и болезненно худое лицо. Гермиона знала, что выглядела точно также, потому что все они находились в равных условиях. Еды, чтобы накормить всех, всегда не хватало; ужасный голод, словно разрывающий изнутри, уничтожал остатки сознания и теперь же казался нескончаемым.       — Но почему, мама?       Джинни старалась сдержать слёзы, прижимая к себе маленькую девочку.       — Я не знаю, Лили.       Два чиновника быстро переходили дорогу, и Джинни, поправив потрёпанную юбку Лили, поцеловала ту в лоб.       — Но нам не стоит думать об этом сейчас. Нам нужно вести себя тихо, Лили.       Теперь в её голосе прозвучал страх, и, когда она поднялась, Лили побежала по переулку, ведущему к их новому дому, и столкнулась с одним из чиновников, упав у его блестящих ботинок. Столкновение привело к тому, что малышка уронила сумку с ежедневными запасами еды, которые разлетелись по тротуару, заполнив его апельсинами, яблоками и сандвичами.       — Смотри, куда идёшь, мерзкое грязнокровное отродье.       Мужчина был невысокого роста, полноватого телосложения и с уродливым лицом, испещрённым морщинами. Он оттолкнул Лили, которая начала плакать и тянуться к матери. Джинни подняла малышку, пока Гермиона, опустив голову, чтобы избежать лишних проблем, шагнула на потрескавшийся тротуар в надежде собрать рассыпавшуюся еду. К этому она тоже привыкла. Гермиона забыла, что значит по-настоящему защищать себя, поскольку они отобрали её палочку много лет назад. И, благодаря довольно серьёзному ранению в голову, превратившемуся в опыт, она знала, что бывает, если перейти дорогу чиновнику.       Гермиона решила промолчать, не поправляя их из-за того, что они неверно указали статус крови Лили. Она вообще не осмелилась что-либо сказать, а лишь начала собирать фрукты обратно в сумку дрожащими пальцами, едва борясь с подступающими слезами. Она не будет плакать. Она не позволит себе доставить удовольствие этим мужчинам. Гермиона продолжала собирать еду, затаив дыхание.       Пожалуйста, ради Мерлина, уйдите. Оставьте нас в покое.       Но они всё ещё стояли там. Когда она потянулась за последним сандвичем, чиновник протянул его ей, и её взгляд упал на руку мужчины — бледную и худую с длинными тонкими пальцами. Эти руки даже можно было бы назвать красивыми. Гермиона несколько мгновений не брала сандвич, разглядывая его, словно тот был отравлен, но затем, наконец, взяла, выдавив сухое и приглушённое «спасибо».       Когда рукав его чёрной мантии слегка обнажил тонкое белое запястье, она заметила тёмную змеиную метку и вздрогнула. На долю секунды Гермиона подумала, что в мире ещё осталось место для доброты, но, очевидно, красивые руки не были признаком красивой души — метка была ярким тому доказательством.       Пожиратель Смерти.       Некоторые чиновники из Министерства были ими, некоторые нет, но, в конце концов, это не имело никого значения — все они считались жестокими и беспощадными.       — Акцио.       Громкий возглас чиновника заставил сумку Гермионы вылететь из её дрожащих рук, вновь рассыпав всё содержимое на землю. Она не издала ни звука. Иногда её всё ещё одолевало чувство ненависти, бушевавшее внутри, но эти мужчины, Министерство и новый мир медленно истощали Гермиону, оставляя после себя лишь оболочку той женщины, которой она была когда-то.       Чиновник рассмеялся так, словно опрокинутая сумка была самой забавной вещью в мире, и Гермиона, чувствуя себя униженной, вновь опустилась вниз, чтобы собрать еду, которую им удастся съесть позже, надеясь, что этого будет достаточно для полноценного ужина.       — У нас нет на это времени.       Голос заставил Гермиону замереть, и она заметила, что Джинни, прижимающая к себе Лили, тоже оцепенела. Осознание пронзило Гермиону, когда до неё дошло, что она знает, кому принадлежит этот голос, словно раздавшийся из прошлого. Знает…       Недолго думая, она подняла глаза. Он был высоким и худым, кожа казалась бледной, а нос слишком ярко выделялся на лице, которое стало впалым, будто мир наложил на него свой отпечаток. Единственной деталью, которая осталась неизменной, были его глаза — серебристые, словно замёрзшее озеро зимой или облака перед бурей.       Мерлинова борода…       Гермиона отчаянно пыталась отвести взгляд от этих глаз, и наконец он стал тем, кто нарушил тишину, пихнув сумку к ней.       — Бери свои вещи, грязнокровка, и проваливай с наших улиц.       Голос казался ледяным, и ухмылка, появившаяся на губах, сделал его более суровым, чем он казался. Гермиона была в ужасе от осознания, что мальчик, с которым она ходила в школу столько лет назад, стал мужчиной. Она снова начала собирать еду, чувствуя, как её щёки залил румянец, стоило ей вспомнить те унижения, которым она подвергалась с его стороны в Хогвартсе.       Мерзкая ничтожная грязнокровка.       Даже сейчас её охватывал стыд от того, что он назвал Гермиону этим… ужасным оскорблением. Но теперь это стало такой же обыденностью, как нищета и смерти вокруг неё. Если ты не один из них, то тогда ты… никто. Ничтожество.       Дрожащими пальцами Гермионе удалось собрать все сандвичи и слегка помятые фрукты, пытаясь изо всех сил разглядеть что-то сквозь пелену слез, застилающую глаза.       — А вот эта ничего, — сказал толстый чиновник, слегка пнув Гермиону, от чего та уронила один из апельсинов.       Она поморщилась. Гермиона часто чувствовала себя так, будто представляет собой кусок мяса, словно постоянно подвергается оценке. Гермиона знала нескольких человек, её соседей; одна молодая девушка, живущая с ней на одной улице, использовала своё тело, чтобы заработать деньги, но Гермиону ещё не постигла такая судьба.       Она подняла глаза, в которых пылала ненависть. Время и новый мир унизили её, превратив в то, что даже не считалось за человека, заставив попрошайничать и оставив голодать на улицах. Но эти люди и Министерство больше не будут так поступать с ней.       Гермиона бросила чиновнику вызов одним своим искромётным взглядом. Он шагнул ближе, поднеся ботинок к её лицу.       — Поцелуй, грязнокровная сука. Поцелуй и скажи, что я лучше тебя.       Гермиона не шелохнулась. Она уловила слева испуганный голосок Лили.       — Оставь Миону в покое!       — Заткнись, мелкая рыжая дрянь.       Джинни в ужасе прижимала к себе Лили, шепча ей на ухо, что хорошие дети должны слушаться и вести себя тихо, и Гермиона слышала в её голосе животный страх. Он был слишком реален и ощутим. Она повернула голову и заметила, как чиновник вознёс палочку, и Гермиона дёрнулась назад, не подчиняясь, но он схватил её за локоть, притянув к себе, чтобы их лица оказались близко друг к другу. Чиновник был уродлив: его мясистая щека была украшена шрамом, а маленькие глаза блестели, словно драгоценные камни.       — Поцелуй меня, маленькая шлюха.       Это была не просьба. Приказ. И, почувствовав, как её скудный завтрак стремится вырваться наружу, Гермиона сглотнула и закрыла глаза, дрожа от страха.       — Поцелуй меня, или не получишь свою еду обратно. Иначе твои мерзкие друзья и семья останутся голодными.       Слёзы потекли из закрытых глаз, пока Гермиона дрожала от отвращения и тошноты.       — Империо.       Магия, которой Гермиона была не силах сопротивляться, вынудила её сделать три шага вперёд, и в нос ударил запах сигарет и пота, исходивший от чиновника. Ей захотелось вырвать, опустошить желудок на его новые ботинки и сказать ему катиться в ад и оставить её в покое, но она не могла и…       — У нас нет на это времени! Она грязнокровка. Только Мерлину известно, какие заболевания они переносят.       Это был голос Драко Малфоя, который пронзил её мысли, и она прозрела. Гермиона не была уверена, что она ощущала в данный момент: облегчение или негодование — в любом случае, она была рада тому, что он вмешался в ситуацию, хотя Драко уже отвернулся от неё и принялся поправлять рукава мантии своего спутника.       — Давай, — сказал он, торопя своего коллегу, — мы опоздаем.       Второй мужчина рассмеялся и отпустил её, плюнув в сторону Гермионы. Она отступила назад, оцепенев в центре пустой улицы и пытаясь не заплакать. Когда Гермиона оторвала глаза от своего мучителя, то вновь поймала взгляд серебряных глаз Драко.       Эта встреча была мимолётной, но он определённо узнал её. Драко быстро кивнул в сторону лежавшей на земле сумки.       — Бери свои вещи и катись прочь с улиц.       Сердце Гермионы пронзила ненависть, страх и унижение. Оба чиновника ушли в полной тишине, оставив её, Джинни и Лили в покое.       Джинни вышла из оцепенения.       — Ты… в порядке? — шёпотом спросила она. Гермиона крепко обняла подругу, а затем и Лили, чтобы доказать им, что всё в норме. Так оно и было. Ей было гораздо хуже раньше; это было пустяком, это случалось каждый день.       Такова была жизнь с тех пор, как Волдеморт захватил Министерство. Это стало будущим, в котором Гермионе придётся существовать.