Багровый луч надежды

      Гермиона следовала за Джинни по крошащимся цементным ступенькам к их двухкомнатной квартире, которую они делили с Артуром, Перси и Джорджем. Здесь было тесно: плотно стоящие друг к другу коробки и вещи, разбросанные по углам помещения, и два грязных окна, по одному в каждой из комнат.       Здесь они жили несколько месяцев, с тех пор, как Нора сгорела дотла и Молли погибла.       Первая комната служила им в качестве кухни с угольной печкой и столиком на четверых, а ночью здесь спали Артур и его сыновья. Во второй маленькой комнате стояли только стул и пара кроватей. Здесь спали Джинни, Гермиона и Лили с двумя своими братьями — детьми Гарри и Джинни.       Здесь было мало места, и постоянно пахло потом и мочой.       Пожар, который уничтожил дом Уизли и всё их имущество, произошёл три месяца назад. Министерство Магии постановило, что все чистокровные семьи, укрывающие магглорождённых «выродков», обязаны привести тех на допрос.       Когда Артур Уизли отказался сдать свою невестку, к ним пришли два чиновника. Со взмахом палочки и точным попаданием инсендио, Нора была уничтожена. Молли погибла в этом пожаре.       Две молодые девушки тут же были встречены у самой двери Джеймсом и Альбусом, которые от нетерпения и голода полезли в сумку с едой. Гермиона стояла неподвижно, когда дети, полные энергии, бегали вокруг неё в этом маленьком пространстве, пока Джинни не напомнила им, прервав их смех и беготню, что нужно уметь делиться и каждому достанется определённое количество, иначе ничего не останется на следующий день.       Вот к чему всё сводилось.       Гермиона боролась с подступившими слезами, которые преследовали её целый день, особенно после той встречи с чиновниками.       — Плохой день, Миона?       Джордж сидел за шатким столиком, и его бледное лицо резко контрастировало на фоне огненно-рыжих волос.       — Не хуже, чем обычно.       Гермиона двинулась вперёд, словно голос Джорджа вернул её к жизни. Перси расположился на противоположной стороне стола, наблюдая за ней через очки.       — Чиновники? — спросил Артур, встав, чтобы помочь дочери и внукам распаковать сэндвичи.       — Всего лишь двое, — вздохнула Гермиона.       — Мы с Джорджем можем в следующий раз пойти за пайками, — добавил Перси.       Гермиона выдохнула, чувствуя себя виноватой.       Она знала, что была причиной тому, что они лишились Норы и Молли, поскольку Уизли любили Гермиону настолько, что продолжали бороться за её права, хотя у магглорождённых их уже не было. И поскольку её палочка была изъята, Гермиона не могла найти достойную работу, поэтому жила с Уизли, ела их еду и спала под их крышей, но ничего не могла дать им взамен.       Она решила, что вина — самое разрушительное чувство в мире.       — Нет, я не могу так, — её голос прозвучал твёрдо. — Это наименьшее, что я могу сделать для вас после смерти Рона.       Произнеся это, Гермиона посмотрела на свои тонкие пальцы, сфокусировавшись на золотом кольце на левой руке. В такие моменты она скучала по Рону сильнее всего — моменты, когда чувствовала себя ещё более одиноко, чем когда-либо. И в моменты, когда осознавала, что она находится здесь только из-за того, что Рон любил её настолько сильно, что женился на ней и принял в свою семью.       Его чистокровную семью.       Гермиона поняла, что сейчас это имеет значение.       Для всего мира и Министерства, которое всеми силами пыталось уничтожить тех, в чьих жилах не текла чистая кровь. Имело ли это значение, когда она была лучшей ученицей в классе? Или когда стала самой выдающейся женщиной своего поколения? Неужели состраданию больше не было места в этом мире? Или любви? Миру? Пониманию? Гермиона услышала, как стул с неприятным звуком скользнул по деревянному полу, и Артур оказался рядом с ней, аккуратно взяв за руку.       — Ты знаешь, мы любим тебя, как члена семьи. Ты одна из нас. И всегда будешь.       В течение нескольких лет Гермионе удавалось сохранять уверенность, но она всё же чувствовала себя опустошённой. Слёзы хлынули из глаз, стоило ей почувствовать себя свободно здесь. Но рыдания никогда ничего не меняли.       — Это того стоит? Потеря дома, необходимость переехать сюда, когда вы так дорожили Норой? Гибель М-Молли? А что насчёт всех тех, кто умер? Вы не понимаете… что если я… что это всё из-за меня! Я здесь, и вы находитесь в опасности. Они не остановятся, ведь так?       Джордж встал.       — Послушай, Миона. Если у нас не будет друг друга, то что вообще останется?       Слова разрезали воздух в комнате, и Гермиона не смогла найти ответ, поэтому все присутствующие умолкли. Дети смеялись и разговаривали в другой комнате, и она не слышала, о чём они болтали, но их голоса звучали достаточно громко, что её сердце сжималось от радости и боли. Джордж был прав — она любила Уизли так же сильно, как и Рона, и если бы не они, то её существование было бы невыносимым. Особенно в том мире, в котором они жили сейчас. Она не видела своих родителей уже около семи лет и даже не знала, живы ли они. Гермиона бы в любом случае позаботилась, чтобы им не было известно о тех ужасах, через которые она прошла, и ни за что бы не допустила, чтобы они вспомнили своего ребёнка.       Семья Уизли теперь была её семьей.       Она наблюдала, как Джинни гладит Джеймса по волосам. «Точно такие же, какие были у Гарри», — подумала Гермиона с комом в горле. А Альбус — маленький Альбус, который унаследовал от матери только глаза, а всё остальное от отца. Три прекрасных ребёнка, которые были светом в жизни Джинни после скорой и трагической смерти Гарри. Дети, заставлявшие дедушку и дядюшек смеяться. И Лили, которую Гермиона любила как собственную дочь.       По крайней мере, у Джинни есть дети. А что есть у меня? У меня даже нет воспоминаний о Роне, кроме нашей свадебной церемонии. А после… после…       Гермиона вспомнила, как они прятались той ночью. После падения Хогвартса, они сбежали, надеясь вновь набраться сил, чтобы отыграться и встретиться лицом к лицу со злом. Рон был ранен, и Гермиона приложила все усилия, чтобы наложить повязку и облегчить побег — и они справились. Казалось, минули недели. Они никогда не задерживались надолго в одном месте.       Гермиона уже забыла, что значит найти своё место.       Они были в бегах в течение нескольких месяцев. Нога Рона, даже несмотря на тщательный уход Гермионы, никогда бы не стала прежней. Но тогда это не имело никакого значения — ничего не имело, кроме стремления остаться в живых. Надежды на будущее были ничем для них — никто не знал, что принесёт завтрашний день, останутся ли они ещё вместе, будут ли ещё живы.       Сначала поженились Гарри и Джинни, организовав тихую и скромную церемонию. Она была уже беременна Джеймсом. Спустя год поженились Рон и Гермиона. Это было последним хорошим воспоминанием Гермионы, и она знала, что, если бы не рождение детей, это действительно было бы так.       По крайней мере, это было воспоминание длиной в два часа — именно столько продолжалась свадьба.       А затем раздался взрыв, который оглушил всех, и Гермиона закричала.       Позади неё послышались болезненные стоны Рона, и сквозь полыхающий огонь она видела, как его охватило пламя, которое начало поглощать следом стены, медленно спускаться к стульям и простираться по полу, разгораясь всё сильнее и сильнее — этот пожар не был делом рук маггла. Что бы или кто бы то ни был, их обнаружили. И Рон… у Рона не было шанса выбраться.       Гермиона всё ещё слышала крики Гарри о необходимости бежать, но она не могла уйти; она бросилась искать Рона. Джинни, рыдая и прижимая к груди Джеймса, свободной рукой потянулась к Гермионе, умоляя её бежать. Им нужно было спасаться.       Он мёртв, Миона, мёртв. Нам нужно выбираться отсюда.       Рон не смог. Пожиратели Смерти каким-то образом обнаружили их, и Гермиона до сих пор не знала, как. Слова Джинни и её настойчивость, что им необходимо бежать, казались бессмысленными — ведь как можно было бежать, если было некуда?       Той ночью Гермиона потеряла всякую надежду — она начала думать, что, в конечном итоге, всё будет напрасно. Смерть Рона уничтожила что-то внутри неё. Гермиона всё ещё дышала, и разбитое сердце продолжало биться в груди, но она ощущала себя мёртвой. И, хотя Гермиона никогда не говорила об этом вслух, она боялась, что все вокруг чувствовали себя такими же — мёртвыми и беспомощными.       Но надежда всё ещё была. На один день, на неделю, на месяц. Благодаря рождению второго ребёнка Гарри и Джинни, маленькому Альбусу. А затем…       Пока Гарри жив, жива и надежда.       За исключением того, что через три года после смерти Рона, Гарри постигла та же участь. С его смертью не только Джинни, ставшая матерью-одиночкой с тремя детьми, была той, кто потерял стремление двигаться вперёд — все, кто верил в мальчика, который выжил, утратили смысл для дальнейшей борьбы.       Мальчик, который умер.       Гермиона вздрогнула, стоя в дверном проёме между маленькой кухней и крошечной спальней, где Джинни сидела в окружении детей. Её живот скрутило в тугой узел от осознания, что, несмотря на смерть мужа, у Джинни остались дети. У неё были воспоминания и любовь, и Гермиона терпеть не могла чувство зависти, но… это было то, что она испытывала. Вместе с чувством вины вокруг её сердца сжались холодные, липкие пальцы греха.       У меня никогда не будет детей от Рона.       Холодок прошёлся вдоль её тела, когда она стояла и наблюдала за двумя мальчиками и милой малышкой. Гермиона так сильно их любила! И как же ей было обидно.       Альбус рассматривал кусочки сэндвича, упавшие на его белую рубашку.       — Тергео, — шепнула Джинни, и её голос громко разлетелся по комнате.       По приказу Министерства те, чьи палочки были изъяты, не могли использовать магию — и это было неким вызовом Джинни этому закону. Поскольку Уизли были сторонниками предоставления прав магглорождённым, они тоже подверглись притеснениям со стороны нового Министерства, и палочки были конфискованы, словно их семья была из низшего слоя.       Гермионе было известно, что Сектор борьбы с неправомерным использованием магии отслеживал всех, кто не был чистокровным — поэтому она даже не осмеливалась использовать заклинания. Джинни, казалось, осталась довольна этим скромным актом неповиновения.       Рубашка Альбуса мгновенно стала чистой, и Джинни подняла уставший взгляд на Гермиону. Она выдержала паузу, прежде чем прозвучал её голос.       — Драко Малфой. Чиновник. Не думала, что когда-то увижу его снова.       Её слова выдернули Гермиону из раздумий и вернули обратно к воспоминаниям о случившемся на улице и вспыхнувшим серебряным глазам Малфоя.       Да, Джинни была права.       Гермиона тоже никогда не думала, что увидит его снова. Её последнее яркое воспоминание о нём было прямиком из Большого зала в Хогвартсе, когда он, раненый и сломленный, сидел рядом со своими родителями, пока вокруг царили смерть и хаос. Трус, она всегда считала его таковым; грязный трус, столкнувшийся с неопределенностью, вырванный из роскошной жизни и брошенный на произвол судьбы, и, в какой-то степени, Гермиона хотела, чтобы он страдал. Страдал точно так же, как они сейчас. Как она на это надеялась! Но он всё ещё…       Был жив. Его семья осталась нетронутой. Он не потерял ни близких, ни жену. А теперь и вовсе работал в Министерстве и был награждён Тёмной меткой Волдеморта.       Гермиону охватила ненависть, настоящая ненависть, которая, казалось, стёрла все остальные эмоции и заставила все вещи в комнате испариться. Она едва ли могла справиться с дрожью. Как несправедлива была жизнь! Как же было нечестно, что те, кто ничего не делал, получили всё, а кто хотел стать кем-то, были отныне никем и даже меньше…       — С тобой всё в порядке?       Вопрос Джинни зазвенел в душной комнате, и Гермиона подошла к окну. Ей нравилось сидеть здесь иногда, чтобы скоротать время. Так продолжалось до тех пор, пока соседка-полукровка не увидела, как её мужа убили, а затем, утопив собственного ребёнка, она повесилась. Нахождение около окна отныне было невыносимым.       Вздохнув, Гермиона отрешённо смотрела на маленький грязный дворик, который соединял квартиры, где жили такие же «нечистые» волшебники.       — Он получил то, чего хотел. Все получили. Это… преследование… мир… так не может продолжаться вечно, — голос Гермионы звучал напряжённо. Она повернулась как раз вовремя, чтобы взять Лили на руки и поцеловать в макушку. Малышка не уловила панику в голосе Гермионы, хотя оба мальчика с беспокойством наблюдали за ней. — Не так ли?       Вопрос остался без ответа, и почему-то это испугало её сильнее, чем если бы он последовал.       До того, как Джинни попыталась вновь заговорить, Джордж вошёл в переполненную комнату, сжимая в руках Пророк. Что-то промелькнувшее на веснушчатом лице указывало, что случилось нечто ужасное.       — Что?       — Здесь… кое-что появилось в газете о… переселении всех… магглорождённых в специальные оцепленные районы Лондона. Отдел магического сотрудничества объявил это сегодня во время конференции. Это прозвучало по радио, но у нас его нет, поэтому… — он уставился на Гермиону грустными глазами. — Они говорят, это очистит город и избавит его от ненужной магической активности, но вы знаете, что это всё чушь. Они хотят…       Гермиона почувствовала, как слёзы покатились по щекам, а её ноги слегка начали дрожать.       — Я пойду, Джордж. Я не могу оставаться здесь, вы все знаете об этом! — воскликнула она со слезами на глазах. — Им нужна я, а не вы. Я была обузой слишком долго.       Голос Перси нарушил наступившую тишину.       — Они называют это Отчуждением, — задумчиво начал он. — Ограждённые районы города для… как и говорится в газете… для грязнокровок и им подобных, но…       Гермиона решила больше не плакать. Ограждённые от остальной части города, словно у неё была какая-то болезнь, словно она была мерзостью, которую необходимо было закопать и забыть. Это было абсолютно не важно, как и то, что она так же усердно, как и чистокровные, трудилась ради отличных оценок, и потом помогала Гарри Поттеру, когда он так сильно в ней нуждался… и это ещё не всё!       А теперь она была ничем.       Её сердце забилось сильнее, когда Гермиона потянулась к Пророку.       Я ничтожество.       На первой странице была колдография. Двигающийся кадр демонстрировал, как десятки женщин и мужчин, измождённых и уставших, двигались вперёд — их толкали: некоторые плакали, кто-то злился, но все были напуганы….       Джордж прервал мысли Гермионы.       — Похоже, в течение следующих нескольких недель чиновники из Министерства будут обыскивать квартиры в центре Лондона и отсеивать…       Джордж умолк, когда Джинни резко поднялась на ноги и встала между Гермионой, её братьями и отцом, вырвала у неё из рук газету и отбросила в сторону.       — Не смей меня бросать, — прошептала она. — Пусть приходят, какое нам дело?       Гермиона не могла ответить, чувствуя, что ситуация становится слишком ужасной, и едва она могла сосредоточиться.       — Джинни, я не могу так поступить с твоей семьёй. Ты знаешь, что произойдёт, если вы будете продолжать укрывать меня? Мерлинова борода! Драко Малфой знает, что я с тобой. Не думаешь ли ты, что он запросто пошлёт одного из своих друзей, чтобы избавиться от меня? — слёзы увлажнили её шоколадные глаза. — Я уже практически труп.       Так и было, потому что она давно уже чувствовала себя мёртвой.       Джинни охватила паника.       — Я потеряла своего мужа. Мать. Брата на этой войне, из-за этого безумия. Я не могу потерять ещё и тебя! И мои дети… они же так любят тебя!       Её слова были тут же подтверждены, когда Альбус обнял Гермиону за ноги.       — Не уходи, Миона. Ты же останешься, да?       Разве Гермиона может разрушить чьи-то надежды, если у неё не осталось своих? Она присела, чтобы обнять Альбуса в ответ.       — Конечно, я останусь, — сказала она с неохотой, но её глаза источали беспокойство и отчаяние.       — Может быть, у нас ещё остались родственники где-то? — пробормотал Джордж. — Чёрт знает, мы, Уизли, плодимся как кролики.       Гермиона наблюдала, как он слегка улыбнулся, хотя это было очень трудно.       — И ты отошлёшь меня подальше? Какой в этом смысл, Джордж? Ты хочешь подвергнуть опасности других членов семьи? — слова прозвучали резче, чем она хотела, и вновь вина захлестнула её. Закрыв лицо руками, Гермиона простонала. — Извини, я знаю, ты пытаешься помочь, но я…       Она снова отвернулась к грязному окну, которое пускало тусклый свет в комнату. Гермиона почувствовала прикосновение Джинни к своему плечу.       — Миона, мы не позволим им причинить тебе боль. Не теряй веру. Всегда есть луч надежды, пока мы живы, верно? И мы есть друг у друга, — шёпот прозвучал так тихо, что только Гермиона могла расслышать её слова. Она кивнула, дрожа от страха и неуверенности.       Когда они придут? Что ей нужно будет сделать? Куда она пойдет? За окном был мир, который ненавидел её существование и считал девушку ничтожеством. Там были незнакомцы, которые хотели бы причинить ей боль, убить её и семью с друзьями просто из-за того, что они были тем, кем являлись. Это место было небезопасно, здесь было страшно, одиноко и жестоко.       На мгновение она вспомнила белые пальцы, сжимавшие сэндвич. Вспышку серых глаз. Секунду доброты, которая промелькнула в действии мужчины, но в итоге оказавшаяся ничем. Гермиона прижала к себе худое тельце Джинни, словно не хотела больше её отпускать.       Нет, в этом мире не было места для доброты и справедливости. Только страх. Только неуверенность в будущем.