***
Её веки казались тяжёлыми. Открыть их, казалось, было невозможно, и поэтому она продолжала дрейфовать в странном, размытом, похожем на сон состоянии, хотя иногда улавливала разговоры вокруг. Гермиона мало что осознавала, кроме того, что боль отступила. И пусть её тело оставалось неподвижным, по крайней мере, она ничего не чувствовала. Гермиона не могла вспомнить, где находилась раньше, и не могла понять, где была сейчас. Временами голоса звучали очень ясно, и она хваталась за обрывки фраз о «крови», «зельях», «слабости» и «тщательном наблюдении». А иногда темнота наполнялась блаженной тишиной, и она не слышала ничего, кроме ровного сердцебиения и дыхания. Гермиона понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как она впервые открыла глаза. Она увидела размытое лицо пожилого волшебника с добрыми тёмными глазами и длинной седой бородой. Почувствовала нежное прикосновение его шершавой ладони к своему лбу и то, как он нежно провёл прохладной тканью по коже. Она открыла рот, чтобы поблагодарить его, но издала сдавленный звук, почти похожий на стон. Она не могла говорить? Неужели они не поймут её? Где Драко? — Вот, дитя, — произнёс целитель, предлагая ей зелье, которое Гермиона попыталась проглотить, хотя большая его часть вытекала изо рта на одежду. Вкус был ей знаком. Возможно, она выпила бодроперцовое зелье или что-то похожее на него. Жидкость наполнила тело теплом. На мгновение сознание Гермионы стало ясным, и она вновь попыталась выразить свою благодарность безымянному мужчине, который проявлял к ней доброту. Она задавалась вопросом, работал ли он в Министерстве, или знал ли он её статус крови, или же здесь, в этом помещении, было безопасно. Возможно, Драко переместил её в укрытие. В место, где не было Маркуса Флинта и не существовало боли. Слёзы навернулись на глаза при мысли о том, через что ей пришлось пройти. Она думала о Джастине, о Джинни… о Лили… о… — Вот, вот… Он что-то шептал ей, и зрение затуманили горячие слёзы, катившиеся по щекам. Эмоциональная боль сокрушила её, из-за чего стало труднее дышать, и вскоре Гермиона почувствовала, что задыхается. Она провалилась в блаженную темноту, где, надеялась, смогла бы найти спасение. В следующий раз, когда она открыла глаза, бушующее сердце пропустило удар. Драко. Она не могла произнести его имя, как ни старалась, и он только наклонился, коснувшись губами лба. — Тише… не говори ни слова, — прошептал он, и Гермиона почувствовала тепло прикосновения его руки к своей. Когда Гермиона осмотрела Драко, слёзы накатили с новой силой. Слёзы облегчения, растерянности, боли и тоски. Что произошло? Как они сюда попали? Что их ждало? Драко понимал её волнение, видел попытки обрести голос, осознавал внутреннюю слабость. Она была ещё слишком обессилена, чтобы нести возложенное на неё бремя. Всё, что он знал, это то, что защитит её. И если для этого ему придётся умереть, то так тому и быть. — Тише, — произнёс он ещё раз. Драко улыбнулся, надеясь потупить тот страх, который она, должно быть, испытывала. Страх перед неизвестностью был худшим кошмаром из всех. — Я схожу за целителем, — прошептал он, наклоняясь, чтобы погладить её щёку большим пальцем. Гермиона нашла в себе силы сжать его руку, пытаясь удержать Драко рядом с собой. Теперь, когда она знала, что он жив, знала, что ей будет безопасно с ним, у неё не было права отпустить его. Когда Драко отнял свою руку, голос Гермионы пробился сквозь тиски: — Н-не оставляй меня, — еле произнесла она; её голос звучал сдавленно и хрипло. Драко остановился и проглотил чувство боли и вины. — Я не оставлю тебя, — прошептал он. — Я никогда не оставлю тебя. Её красивые, обезумевшие глаза оставались прикованными к его лицу, когда она отчаянно вцепилась в ладонь, чтобы удержать рядом. — Нет, останься… — Я люблю тебя, Гермиона. Держись за эти слова. Я помогу тебе. Пожалуйста… просто держись. Он ненавидел себя за то, что оставлял её в таком состоянии. Я должен защитить её.***
Отчуждение пустовало, превратившись в призрачное напоминание того, что представляло собой раньше. Руины зданий, пепел, усеявший территорию, и полуразрушенные ограждения стали мрачным доказательством сопротивления, против которого боролось Министерство. Потери множились, и опустошение, которое осталось после попытки мятежа, ощущалось острее. Погибли десятки чиновников министерства. Половина грязнокровок сбежала. Это была сокрушительная победа Единения, вспышка надежды, которая зажгла сердца тех, кто боролся против узурпаторов. Это были лишь сухие факты, которые даже не пугали её, на самом деле. Больше всего страшило то, что кто–то должен расплатиться за случившееся, и цена будет высока. И из-за этого, впервые с тех пор, как она приняла Метку, Пэнси Паркинсон содрогнулась от страха. За те годы, почти семь лет, что она служила Беллатрисе Лестрейндж, второму человеку после Лорда, Пэнси столкнулась со смертью лицом к лицу. Она гордилась, что раньше могла убивать, потому что в её мире существовало правило: убей, либо умри; уничтожь, либо потерпи поражение. Она никогда не была из тех, кто стоит в стороне и просто наблюдает за происходящим. Напротив, Пэнси всегда действовала. Впервые увидев смерть, она ужаснулась, но со временем это стало обыденностью. Гибель превратилась в её спутницу — знакомую константу, как и прикосновения любовников или слова, шёпотом произнесённые матерью, лица которой она уже не помнила. Поначалу боль и страдания, которым она была виной, разъедали изнутри, пока Пэнси прилагала много усилий, чтобы заснуть. Вскоре она поняла, что просто легче заставить замолчать совесть, протестующую против того, что она делала, являясь помехой в достижении цели. Действительно ли эта жертва ценилась так дорого, когда на кону стояла безопасность? Это не казалось таковым в мире, где больше не было места для истинной уверенности в чём-либо. По крайней мере, знание того, что Пэнси выступала на стороне Министерства, обеспечило ей нормальную работу, тёплую квартиру, еду и то, ради чего стоило просыпаться. Даже если жизнь и казалась бесконечной чередой боли, страданий, слёз, криков, паники, ужаса и, в конечном счете, смерти. Научиться заглушать эти голоса было непросто, но Пэнси в этом преуспела. Она больше не жила в мире, где существовали только добро и зло, а вместо этого делала лишь то, что от неё требовалось, чтобы выжить. И как её забавляло! Забавляло наблюдать за теми, кому повезло меньше, за теми, кто решил выступить против Министерства, и за грязнокровками, у которых никогда не будет такого шанса. Она смеялась над ними, потому что их судьба была куда хуже, чем у неё, и она смеялась, потому что глубоко внутри Пэнси завидовала им. Она завидовала им, потому что они были волны громко кричать о своём страхе, купаться в своей боли, в то время как она не обладала такой роскошью. Ей приходилось сталкиваться с вещами столь же ужасными, и она должна была оставаться сильной, несгибаемой перед лицом кошмара, который ежедневно угрожал сломить её, свести с ума, стереть с лица земли. Я не могу дышать. И как же она ненавидела Министерство! Как она ненавидела саму организацию, которая сделала её такой и украла её душу. Она ненавидела то, кем являлась, и то, что стала женщиной, которую Пэнси больше не узнавала в отражении. Задыхаясь от ледяного воздуха, который только что вдохнула, Пэнси подняла слезящийся взгляд и заметила Беллатрису Лестрейндж, покидающую импровизированный кабинет, возведённый на месте сгоревших дотла зданий. Её муж следовал за ней, одетый в длинную развевающуюся мантию. Компанию им составлял Фенрир Грейбек. Пэнси вздрогнула, на мгновение вспомнив, как он использовал её в прошлом и как она унижалась по его приказу. Слёзы наполнили её глаза. Лёгкое жжение затронуло веки. Я не могу дышать. Она уже предстала перед дисциплинарной комиссией Министерства, и многочасовые допросы истощили Пэнси, оставив после себя скромную высохшую оболочку той женщины, которой она была на самом деле. И всё же её томили в неизвестности относительно будущего — никто не сказал ей ни о том, пощадят ли её, ни о том, лишат ли её должности. Всё, что я натворила, каждая душа, которую я извела, станет напрасной, если я лишусь работы. Это всё, что у меня есть. Трое Пожирателей смерти растворились в утренней дымке, и Пэнси осталась совсем одна. Тем не менее, она не сломалась, пусть желание взвыть и переполняло её. Вместо этого она стояла, тяжело дыша, ощущая головокружение из-за огромного количества мыслей. Сердце ускоренно билось внутри. Намереваясь уйти, Пэнси обнаружила, что ноги онемели. Она не могла заставить себя идти туда, куда ей нужно, продолжать свой день, как ни в чём не бывало. Она должна была встретиться с Драко; ей следовало отказаться от этой идеи, но власть, которую он имел над ней, была сильнее. Он - единственная слабость, которую Пэнси когда-либо по-настоящему себе позволила. Если я просто продолжу вести себя как обычно, они меня не поймают. Они не уничтожат меня. Уклоняясь от пронизывающего ветра, Пэнси направилась в лазарет, как делала это каждое утро. Она задавалась вопросом, почему продолжает заботиться о мужчине, которому на неё наплевать, но её пронзило осознание, что Драко был единственным, за что она держалась, единственной причиной, по которой она цеплялась за эту жизнь. Какой бы печальной и жалкой Пэнси ни казалась, она знала, что это правда. Стоило ей вспомнить тот день в комнате для допросов, когда Маркус решил убить и Драко, и грязнокровку, её сердце замерло от пронзившего ужаса. С тех пор она больше не могла даже смотреть в сторону Флинта; для Пэнси он был мёртв — так же, как и все те, кого она убила. Я должна была догадаться, что у меня никогда не будет другого мужчины; я растрачивала себя на других, чтобы заглушить голос правды — я всегда принадлежала Драко. Но он никогда не будет принадлежать ей. Пэнси заметила его возле здания, в котором находился лазарет, — тот располагался близко к ряду строений, где взаперти содержались дементоры. За ним виднелось ограждение, которое было разрушено Единением в ночь мятежа. Это служило ещё одним болезненным напоминанием о том, что она могла потерять. Драко курил, его взгляд цеплялся за какую-то деталь во мгле горизонта. Когда он услышал шорох, тут же повернулся к Пэнси, уронив сигарету и раздавив ту ботинком. Драко был так бледен и растерян. Если бы я не лишилась души, могла бы растрогаться. Пэнси уставилась на него, но обнаружила, что не может сказать ни слова. — Министерство отстранило меня этим утром. Уведомление пришло по каминной сети, — голос Драко был лишен каких-либо эмоций. Пэнси кивнула, подавляя все чувства, бушевавшие в ней. — Меня вызвали для беседы с комиссией. Решение ещё не озвучено. Они стояли в тишине, пока Драко не произнёс отстранённым голосом: — Я больше не вернусь сюда. — Ч-что? — Пэнси дёрнула головой и распахнула глаза. — Я не вернусь. Как только смогу понять, куда следует отправиться, сразу же покину это место. Сбегу из Лондона. Из Англии. — Драко, ты не можешь… Он остановил её, выражение мертвенно-бледного лица стало суровым, и сердце Пэнси покрылось коркой льда, как поверхность озера в лютую зиму. — Разве ты не видишь разрушения вокруг себя, Пэнси? Неужели тебе плевать? — выплюнул он, его голос наполнился ненавистью. — Разве ты не видишь, что они никогда не остановятся, пока не уничтожат всё, что смогут? Разве ты не видишь, что они с нами сделали? Кем заставили нас стать? — он покачал головой, скривившись. — Я так больше не могу. Столкнувшись с последствиями своих прошлых поступков, о которых говорил Драко, за которые Пэнси и любила его, она не смогла сдержать поток слёз, и они размыли грань самообладания. Ты ошибаешься, Драко! Если бы только ты знал, как ты ошибаешься! — И куда ты отправишься? — прошептала она с горечью в голосе. Жизнь без него казалась невыносимой. Мысль о том, что Пэнси проснётся с осознанием, что больше не увидит его, была невозможной. Она знала, что он заблуждался. Пэнси разучилась испытывать эмоции, но любовь к нему по-прежнему горела в ней. Ради него она была готова поддерживать этот огонь. Он всегда будет служить причиной её слёз. Драко покачал головой, подавляя гнев. Он сердито махнул рукой. — Я не знаю. Подальше отсюда. — Драко, пожалуйста… Впервые с тех пор, как они встретились, Драко хорошо разглядел девушку, которую, казалось, всем сердцем ненавидел. Кем она стала? В кого её превратило Министерство? Тёмные глаза блестели от непролитых слёз и боли, которую она сдерживала в себе и которая отражалась в чертах её лица, заставляя губы дрожать, а кожу бледнеть. Хотя он не мог видеть никаких признаков физических страданий, он знал, что её тело и душа были исполосованы шрамами — призрачными и невидимыми следами испытанных мучений. Он больше не мог смотреть на неё и опустил голову, сжав кулаки от нахлынувших на него болезненных раздумий от осознания тех испытаний, которые приходилось преодолевать на протяжении многих лет. Когда он, наконец, поднял взгляд, ощутил прилив сил и раздражения. — Они хотят уничтожить всё хорошее, что в нас осталось. Они пытались вселить в нас ложное чувство безопасности, независимости, но Забини был прав! Мы принадлежим им, и они уничтожат нас сразу же, когда мы перестанем приносить пользу в достижении их целей. Я не позволю сделать это со мной! Большинство людей им удалось подавить; они поддались этой… заразе, которую распространяет Министерство. Но я знаю тебя, и ты сильнее этого, Пэнси. Одинокая слезинка скатилась по её щеке. — Это неправда, — хрипло прошептала она. — Ты спасла мне жизнь в тот день. Ты спасла меня от Флинта. Ты могла позволить ему убить меня и… — почему-то он не смог произнести имя Гермионы. Легкий румянец залил щёки Пэнси — она расцвела, как роза зимой. — Прекрати! — прошипела она сквозь стиснутые зубы, её глаза яростно блеснули. — Пэнси… — Я поступила так только ради тебя, разве ты не понимаешь, идиот? — закричала она. — Потому что люблю тебя и ничего не могу с этим поделать. Драко заглянул в её полные слёз глаза, желая, чтобы многое сложилось иначе, но не почувствовал ни единой крупицы сожаления о времени, проведённом с Гермионой. Однако странным образом он разглядел себя же в глазах Пэнси, смог понять боль, которую она испытывала. — Мне жаль. Аккуратно, тщательно обдумывая, Драко протянул руку. Пэнси в ужасе отступила назад. — Не надо. Не смей ко мне прикасаться. Пэнси вздрогнула — ощутить его прикосновение было для неё заветным желанием, но ненависть и отвращение обладали сокрушительной силой. Губы задрожали, и, наконец, слёзы обрели свободу, покатившись по щекам ручьём. — Как ты можешь просто так оставить меня? Я не могу… — её руки дрожали от волнения, когда она пыталась подобрать слова. — Я не могу потерять тебя. Не тогда, когда я могу лишиться и всего остального. Она наблюдала за ним, надеясь увидеть признаки смягчения, но он оставался скованным, не в силах смотреть на неё в ответ. — О чём ты вообще говоришь? Ты не можешь потерять то, чем даже не обладала, — его слова разбили ей сердце. Пэнси знала, насколько жестокой может быть жизнь; она слишком часто видела несправедливость, чтобы поверить в обратное. Но ещё больнее было слышать это от того, кого она так сильно любила. Казалось странным, что именно Драко пытался погрузить её мир во тьму, растоптать все надежды и мечты — и всё же, он являлся мужчиной, которого она любила. Его голос смягчился, когда он заговорил: — Я могу лишь сказать тебе спасибо за то, что ты сделала, — Драко перевёл дыхание. — Я многим тебе обязан и полагаю… и я знаю, что не могу дать тебе то, чего ты хочешь. И за это я прошу прощения. — Меня тошнит от твоих извинений, и мне надоело слышать твой глупый, идиотский голос, Драко! Просто заткнись! Не говори больше ни слова! — взвизгнула она, утопая в растущем разочаровании. Тяжело дыша, Пэнси прикрыла рот рукой, возвращая контроль, который медленно ускользал. Слёзы казались горькими на вкус, когда она подавилась ими, отворачиваясь от Драко, чтобы он не увидел её падение. Как же она ненавидела его! Как же ненавидела мир, в котором жила, и грезила о смерти! Она была одинока, напугана и больше не понимала, кем являлась. Без него я полностью потеряна. Потеряна сильнее, чем когда находилась в объятиях Маркуса и в те ночи с Фенриром. Потеряна сильнее, чем в тот первый раз, когда лишила жизни волшебника. Без него… Ради чего теперь вообще стоило жить? Она застыла в вихре этой мысли, не в силах пошевелиться, заговорить, переступить с ноги на ногу и продолжать жить дальше. Дверь позади них открылась, и Пэнси, обернувшись, увидела Целителя, стоящего на пороге, а выражение лица Драко ещё раз полоснуло её ножом по сердцу. Как ни странно, она не была глупа и смогла признаться, что в тот день в её квартире, когда он говорил о любви к жене, которая явно его не испытывала того же, Пэнси в это не поверила. Слишком давно она убедила себя, что Драко никогда не чувствовал ничего к Астории, и даже такое искреннее признание, каким оно могло показаться, не смогло переубедить её. Но сейчас Пэнси увидела эмоции Драко и его взгляд. И иногда один взгляд говорит больше, чем могла выразить сотня слов. Это была уловка. Уловка, чтобы помочь грязнокровке. Он смотрел мне в глаза и сказал, что ему наплевать. Но он не мог потушить промелькнувшую искру в глазах, и никакие лживые слова не могли скрыть правду, написанную в серых глубинах. Он действительно любил, но не Асторию. Влага затуманивала зрение, так что Пэнси больше не могла видеть тоску на его лице, любовь, сияющую в глазах; любовь, которую он испытывал к другой женщине. Он никогда не будет моим. Кровь прилила к щекам, лишая возможности слышать что-либо, кроме бешеного стука собственного сердца. Пэнси не улавливала суть разговора, происходившего рядом; она видела только лицо Драко, его беспокойство о ком-то другом. О грязнокровке. Она должна была возненавидеть его; должна была проклясть его, причинить ему такую же боль, которую чувствовала сама. Ей вообще не следовало беспокоиться о чувствах Драко. Но почему-то Пэнси была не в состоянии пошевелиться, ошеломленно глядя на него. — Ты солгал мне, — прошептала она, сражённая предательством. - В тот день в моей квартире, когда ты пришёл за Лили… Ты солгал мне, — она уставилась на него. — Ты говорил не об Астории, не так ли? - истина была написана в его глазах. Пэнси вздрогнула. — Неужели грязнокровка не любит тебя, Драко? — презрительно усмехнулась она. — Ты опустился до её уровня, и она не ответила взаимностью? Драко уставился на неё и ждал, когда его поглотит гнев, но внутри зияла пустота, потому что его лишили всех эмоций. Он стал простой оболочкой и ничем больше. Драко знал, что Пэнси рано или поздно узнала бы правду, потому что не было никого, кто знал бы его так хорошо и долго, никого, кто мог бы прочесть его как открытую книгу. — Мне пришлось лгать, разве ты не понимаешь? — спросил он, игнорируя её насмешку и негодование. — Ты бы сделала то же самое, Пэнси. Ты бы солгала ради меня. Отрицание было готово сорваться с её губ, но, когда она попыталась ответить, из горла вырвался только сдавленный стон. Драко заметил перемену в её лице и воскликнул: — Ты знаешь, каково это! Я знаю, что ты чувствуешь! Ты защитила меня! Я не могу заглушить свои чувства, и я знаю, что это бессмысленно, но и не в силах стоять в стороне и наблюдать, как Министерство и то зло, что живёт в их сердцах, уничтожают её! Я не могу! Его глаза горели безумием, которого Пэнси никогда не видела за всё время их длительных отношений — что бы те из себя не представляли. Он ненавидел её, она его нервировала, они иногда напоминали друзей, деловых партнеров, а теперь каким-то образом оказались в ловушке, в которую в своё время отчаянно пытались не угодить. И никогда ещё Драко не смотрел на неё с таким раздражением. Возможно, они по-разному справлялись с тем, чем наградила их судьба, но Пэнси знала, что на самом деле они не так уж сильно отличались; она предпочла усыпить эмоции, совесть, а он решил погрязнуть в чувстве вины, никогда не забывая о том, что сделал. Но в фундаменте их личностей лежала боль, любовь, крошечные проблески надежды, за которые они цеплялись. И грязнокровка была источником его силы. Теперь Пэнси поняла, почему ему нужно сбежать, почему он был так категоричен в своём решении. Если бы только он знал, как любить меня! Я могла бы научить. Уверенна, что смогла бы! Я могла бы попытаться простить себя за то, что натворила, если бы только не погрязла в чувстве одиночества и страха. Я сбилась с пути; я… если бы только… Она жила все эти годы ради него, в надежде, что он узнает, в чём нуждается. Она сделала бы всё, что угодно; умерла бы за него. Почему-то это признание оказалось невозможным для Пэнси, и она смогла выдавить из себя только несколько слов: — Всё это время… — шёпот был наполнен осознанием, а не сомнениями. Сглотнув, Пэнси вгляделась в напряжённые черты некогда красивого лица Драко. Теперь оно было измученным, уставшим, в синяках и ссадинах. — Защищая её, ты рискуешь собственной жизнью. — Моя жизнь ничего не стоит без неё. — Ты бы пожертвовал собой? Она подавила панику, её глаза округлились от ужаса, пока она ждала неизбежного - его кивка, согласия с тем, что она уже итак прекрасно знала. — Мы с тобой мало чем отличаемся друг от друга, Пэнси. У Пэнси вырвался громкий всхлип, когда она зажала рот рукой в попытке сдержать эмоции. — Я люблю тебя, — простонала она от слабости и страха. — Я знаю. — Они убьют тебя, если ты сделаешь это. Если попытаешься сбежать. — А ты боишься смерти? — Нет. — И я. Поэтому готов рискнуть. Если я умру, то только защищая её. Сердце Пэнси, тяжёлое от гори и потери, глухо билось в груди. — Если ты умрёшь… Она не могла произнести эти слова, не могла даже об этом думать. Страх казался слишком реальным, прочным и осязаемым. Она в ужасе наблюдала, как он шагнул вперёд, скользя вниз по лестнице, ведущей из лазарета к пепельно-серому двору, полному руин. — Драко… Я не позволю тебе этого сделать! Он повернулся к ней, и его глаза сверкнули яростью. — Ты не сможешь меня остановить! На мгновение Пэнси с грустью задумалась, подозревал ли он хотя бы, что она никогда бы не попыталась по-настоящему остановить. Он был сильнее во всех смыслах. В упрямстве точно. — А у меня когда-то вышло помешать тебе сделать то, что ты хотел? — воскликнула она с горечью. — Ты пыталась убить её, — прошипел он, его глаза налились злобой. — В тот день во дворе. Даже тогда ты провернула… это, пытаясь убрать её со своего пути? Пэнси скрестила руки на груди. — Я человек, ты, идиот! Моё терпение не вечно, или ты забыл, что у всех нас есть предел? Драко подумал о своём сыне, о ребёнке, которого потеряла Гермиона, и на его глаза навернулись слёзы. — Я достиг своего, — выдавил он, качая головой, жалея, что не может остановиться. Челюсти Пэнси оставались крепко стиснутыми. — Флинт попытается обвинить тебя в этом, — предупредила она, понизив громкость голоса до шёпота. — Сегодня днём он предстанет перед дисциплинарной комиссией, и вряд ли выставит тебя в хорошем свете. Ты его знаешь, мы оба знаем. У тебя не так много времени. Драко несколько секунд смотрел на Пэнси и следом кивнул. — Я знаю, — ответил он. — Пусть так. Мне уже всё равно. Я возьму вину на себя. Они могут лишить меня работы. Лишить меня всего. — Ты спятил? — прошипела Пэнси. — Они не просто лишат тебя работы. Они уничтожат тебя! Я знаю это, потому что надеялась, что Забини… Она знала, что они придумали в качестве наказания для Забини — Пэнси была слишком труслива, чтобы стать частью этого, и именно поэтому старалась не лезть. — Нет, если я уйду до того, как они придут за мной. — Драко… Пэнси безмолвно умоляла его не уходить, и её глаза говорили больше, чем могли бы сказать любые слова. На мгновение у Драко возникло желание стиснуть её в объятиях, найти в ней утешение и дать ей что-то, за что можно было бы держаться, как за луч надежды. Он хотел просить у неё помощи, умолять замести следы, чтобы он мог убежать с Гермионой достаточно далеко. Я не могу этого сделать; я не могу попросить её о помощи. Пусть и казалось, что многое осталось недосказанным, Драко колебался всего секунду, прежде чем развернуться на каблуках и с высоко поднятой головой двинуться обратно в лазарет. Пэнси смотрела ему вслед, чувствуя себя так, словно кто-то разорвал её сердце надвое, и эти половинки были готовы сожрать друг друга в кровавой битве. Тело буквально болело, но в то же время каждая жила горела ненавистью и гневом. Она хотела обнять его и в то же время уничтожить за его неспособность ответить ей взаимностью. Что привело к тому, что Пэнси так глубоко переживала из-за невозможности стать прежней? Вскоре она снова осталась одна и не знала, куда идти. В конце концов, Пэнси так и стояла неподвижно, уткнувшись лицом в ткань длинной мантии, словно защищаясь от холода. Но на самом деле пыталась спрятать слёзы.