Красная Шапочка AU

      Жил-был в деревеньке одной юноша красоты неписанной: стройный, с мягкой волной угольно-чёрных волос, как венец лежащих на его голове, и большими ясными очами цвета спелого миндаля. Когда он ступал в блеске своей непорочной юности, в благоухающих молочно-белых одеяниях, тогда ярче светило солнце, пышнее цвели кустарники. Дикие звери сбегались к юноше из чащи лесной и кротко к нему ласкались, птицы слетались стаями и голосами своими звонкими воспевали его благолепие.       Мать души не чаяла в сыне своём единственном, а бабушка любила его и того больше.       Слыла бабушка искусной рукодельницей, потому ей никакого труда не составило смастерить внучку ненаглядному шапочку алую. Юноше, Се Лянем звавшимся, так сильно приглянулась вещица новая, что он снимать её не хотел и всюду с головой покрытой расхаживал. Так и получил он в народе прозвище Красная Шапочка.       Раз Се Лянь испёк пирожки и говорит своей матушке:       — Схожу-ка я навестить бабушку, слышал, ей нездоровится. Да отнесу ей пирожки и горшочек масла.       — Смотри, только в лесу не останавливайся и ни с кем не заговаривай, — дала напутствия мать сыну любимому.       Се Лянь, благоразумием отличавшийся, собрался по-быстрому да отправился к бабушке, что жила-поживала в деревне соседствующей.       Дорога лежала неблизкая, через чащу леса дремучего. Но Се Лянь был ещё и смелым юношей, потому без капли страха брёл он по тропинке петляющей да по пути собирал букеты пёстрые, напевал песни задорные. Как вдруг перед ним возник незнакомец, не совсем человеком являлся он, однако и волком его обозвать нельзя. Заострённые уши, на макушке расположенные, распушённый хвостище оттенка пепельного да пара вострых клыков — все эти признаки незатейливые, совсем обладателем не скрываемые, выдавали в нём оборотня. Одежды незнакомца были клёна красней, правый глаз заслоняла повязка из чёрного бархата. Сам красоты он был невиданной: высокий, статный, с бледной кожей, прозрачностью своей напоминающей жемчужину драгоценную, да с волосами цвета крыла ворона, потоками водопада струящимися по широким плечам и крепкой спине его.       — Куда путь держишь, милый юноша? — низкий глубокий голос оборотня журчал, словно речка бурлящая.       Се Лянь столь смущён был внезапным появлением красавца писаного, что позабыл все наставления матушки и ответил ему, стыдливый взгляд отведя:       — Иду я к бабушке, несу ей пирожки да горшочек масла.       — А далеко ли живёт твоя бабушка?       — Далёко! — молвил Се Лянь, свободной рукой путь указывая, — вон за той мельницей, что виднеется на опушке леса, в самом первом доме от входа в деревню.       — Позволь мне составить компанию, — предложил ему оборотень. — Нынче в лесу много таится опасностей, я же могу сослужить тебе верным проводником и бесстрашным защитником.       Се Лянь ответил согласием, мол, с попутчиком идти гораздо сохранней да веселей, и спросил незнакомца, как звать его можно.       — Имя мне Хуа Чэн, однако ты, милый юноша, можешь меня Сань Ланом чествовать.       — Се Лянь я, — пролепетал пуще прежнего смутившийся юноша, щёки и уши его заалели, аки спелые вишни, купающиеся в обжигающих лучах летнего солнышка.       Долго ли, коротко ли, но всё же дошли путники до дома бабушки. Се Лянь ловко поправил поля своей красной шапочки и постучался:       — Тук-тук.       — Кто там?       Услышав грубый осипший голос, юноша сперва опешил и, предположив, что виною всему простуда, ответил:       — Это я, внук Ваш, Се Лянь, принёс Вам пирожки да горшочек масла.       Бабушка лежала в постели, потому что ей нездоровилось, и крикнула оттуда:       — Дёрни за верёвочку, дверь сама и откроется!       Се Лянь дёрнул за верёвочку, дверь сама и открылась. Переступил юноша порог терема расписного и лицезрел перво-наперво не бабушку родимую, а ворох шерстяных одеял, в беспорядке друг на друга наваленных; из-под них до его слуха донёсся всё тот же голос устрашающий:       — Положи лукошко с гостинцами на стол обеденный, а сам иди приляг рядом со мной, отдохни с дороги.       — Кхе-кхе, — напомнил о своём присутствии Хуа Чэн, всё это время стоявший в безмолвии.       — Ах, бабушка, пришёл я к тебе не один, а с… другом новообретённым, что столь любезно предложил составить компанию, — начал Се Лянь пояснение. — Звать его Хуа Чэном, однако мне он позволил себя Сань Ланом чествовать.       Бабушка, заслышав фразу последнюю, встрепенулась и под нос себе забранилась забористо, однако ругань её, одеялами заглушаемая, не была услышана юношей.       — А почему же Вы, бабушка, лицо своё прячете от внука любимого? Неужто приходу его не рады? Али чего скрываете? — вопросил Хуа Чэн с подозрением.       — О-ох, это всё потому, что выгляжу я нынче не шибко пригоже… Не хочу смущать вас, молодцев краснощёких, видом своим болезненным.       — Не печальтесь, милая бабушка, — нежно сказал Се Лянь, — присядьте и отведайте моих пирожков — сразу лучше себя почувствуете. В них я добавил кореньев питательных да трав лечебных.       — Внучок мой ненаглядненький, отчего-то аппетита нет у меня совсем. Пойди-ка погуляй с д-другом своим новообретённым, до дома его сопроводи да засим ко мне возвращайся, вот тогда вместе и потрапезничаем…       Хуа Чэн ещё с порога самого заподозрил неладное, а после того, как бабушка задумала выпроводить его посредством Се Ляня, и вовсе разозлился. Подошёл оборотень к болеющей и сорвал с её лица одеяло цветастое.       — Ой! — удивлённо воскликнул Се Лянь, облик «бабушки» разглядев. — Кто ты такой?! И где моя бабушка?!       — Т-так вот она я, прямо пред тобой, внучок родненький! Для чего ж мне хитрить и тебя, столь благоразумного юношу, да твоего спутника у-уважаемого обманывать? Всему виной болезнь проклятая, так на меня повлиявшая…       Переглянулся оборотень с Красной Шапочкой и, ни словом не обмолвившись, решили юноши подыграть самозванцу коварному да со временем вывести его на чистую воду, выведать планы недобрые.       — Коли Вы и правда моя бабушка, то способны будете откушать все пирожки до единого, без участия постороннего. Вот, угощайтесь, — проговорил Се Лянь, протягивая лукошко, до самого верха заполненное. — Придадут Вам мои «пирожки правосудия» сил да румяности.       — Б-благоларю, голубчик мой, вот отчего только твои «пирожки правосудия» черны, словно пригоршни землицы вспаханной?       — Из-за кореньев питательных да трав лечебных, — предположил Хуа Чэн. — Угощайтесь на здоровье, не стоит стесняться моего присутствия скромного.       Деваться «бабушке» было некуда, откусила «она» кусочек маленький от кушанья предложенного, да как завопит, забранится:       — Дьяволы треклятые!!! Кха-кха!!! Погубить меня удумали!!! Отраву, бесы, подсунули!!! Кха-кха-кха!!!       — Вот ты и раскрыл личину свою скверную, Ци Жун, — проговорил оборотень, грудь лжеца изворотливого сапогом придавливая. — Давно ты бесчинствуешь в лесу моём, жителей мирных да тварей прочих запугиваешь. Вот и настал час расплаты.       — А где же тогда моя бабушка? — обеспокоено спросил Се Лянь у Ци Жуна.       — Съел я её, костей не оставил!!! Ву-ха-ха!!! Кха-кха!!! В-воды... Пощадите, дайте хоть глоток водицы родниковой испить... Кха!!!       — Слова его не заслуживают доверия. От местных жителей слышал я, что зарится он только на плоть молодую да здоровую, — заверил Хуа Чэн Красную Шапочку, засим обернулся к Ци Жуну, в лице меняясь в мгновение, и ещё сильнее пригвоздил его к полу сапогом своим кожаным, не давая путей к отступлению, да потребовал угрожающе. — Говори, куда упрятал несчастную бабушку, иначе...       Закончить фразу не дали Фэн Синь и Му Цин, дровосеки местные, на вопли Ци Жуна сбежавшиеся да на перебой заголосившие:       — Наконец-то мы добрались до тебя, ворюга поганый! Честной народ при свете дня обкрадывать вздумал прям пред нашим носом — совсем страха лишился.       — Значит, не людоедством он тут промышляет? — спросил Се Лянь с надеждой в голосе.       — Бредни всё это, — фыркнул Му Цин, побледневшего Ци Жуна повязывая, не в силах пошевелиться даже тот был после угощения отведанного. — Людям лишь повод дай, они и не такие небылицы насочиняют.       — А бабушка твоя цела-здорова, — успокоил Фэн Синь Красную Шапочку. — Шли мы лесом и увидали её, связанную, в чаще. Она и рассказала нам о Ци Жуне да о случившимся. Сейчас она в безопасности, гостит в доме твоей матушки.       Тем временем Ци Жун, придя в сознание, брыкаться да голосить начал:       — Сейчас же отпустите меня, дровосеки проклятые! Ждёт меня дома дитё некормленое, места себе не находит, волнуется за папку своего наречённого.       — Ишь чего выдумал! Ты нам зубы не заговаривай, не уйти тебе от суда справедливого! — поднял голос на пленника Му Цин рассердившийся.       — Как звать дитё, о котором ты говорил ранее? — не смог от вопроса Се Лянь удержаться.       — Ни единому слову его не верь, язык у Ци Жуна ядовит да изворотлив, словно змея подколодная, — предостерёг Му Цин Красную Шапочку.       — Гу Цзы звать его! Подобрал я сиротинку кинутого да у себя приютил. Не станет меня — он тоже не выживет.       — Чего ещё насочинять соизволишь? Нет времени у нас возиться с тобой и слушать россказни всякие, ай да за порог, — подтолкнул Фэн Синь к двери пленника.       Се Лянь, всё это время в нерешительности стоявший да размышлявший о дилемме сложившейся, пришёл к умозаключению компромиссному и обратился к дровосекам, что силком выволокли из терема преступника сопротивляющегося:       — Погодите, не делайте выводов необдуманных! Стоит сначала разобраться, в чём истина зиждется. Коли правду Ци Жун говорит — пощадите его и не ведите на суд справедливый, позвольте ему самому исправиться.       — При всём уважении никак не можем позволить случиться этому, — ответил Фэн Синь. — Иначе люди взбунтуются да нам по шапкам понадают.       Хуа Чэн, не желающий видеть тень печальную на прекрасном лице Красной Шапочки, взял ситуацию в свои руки, силой да властью немаленькой наделённые:       — Ежели правдивы слова твои, и дашь ты мне обещание, что отныне поступками добрыми перекроешь славу дурную, то, так уж и быть, замолвлю я за тебя словечко перед народом бушующим, но ежели всех ты нас сейчас за нос водишь, из-под земли я тебя достану — а там поминай как звали.       — Да что б мне провалиться на этом месте, если обманываю! — воскликнул Ци Жун, взгляды-молнии метая во всех присутствующих.       — На этом и порешили, — подытожил Му Цин и взгляд перевёл на Ци Жуна, который снова в забытьё впал, последние силы на крики истратив.       — От всего сердца благодарен я вам! — молвил обрадовавшийся Се Лянь. — Вот вам пирожки в дорогу в знак моей признательности искренней, сам их состряпал.       Завидев пирожки предложенные, со всех ног дровосеки к Ци Жуну ринулись, подхватили его под руки и уволокли из дому, напоследок выкрикивая:       — Н-не стоит! Мы вовсе не голодны!       — Что ж, пора и нам в дорогу обратную собираться. Благодарю тебя, Сань Лан, за помощь неоценимую. Чем я могу оплатить тебе за содействие?       — От расчудесных «пирожков правосудия» не отказался бы я и от дружбы твоей драгоценной, — ответил оборотень и устами своими горячими приник к ладони Се Ляня опешившего.       С тех самых пор твари лесные все как один поговаривали, дескать, оборотень, в страхе их долгие годы державший, наконец остепенился и нашёл себе невесту прекрасную, которую полюбил до безумия, и отныне всё своё время бесценное с ней коротает, владения свои демонстрируя.