Вересковый мёд

      Эллиот стоял на балконе, вцепившись в перила. Снаружи уже ощутимо похолодало, солёный ветер бил в лицо, а легкое шелковое платье от него никак не защищало — красно-розовое с золотой вышивкой и редкими прозрачными бесцветными камнями, точно не алмазами, но в остальных видах драгоценностей он честно не разбирался. Эллиоту оно очень нравилось, наконец-то Темен решил прислушаться ко вкусам любимого эльфа, и хоть продолжал дарить красное, это были уже не настолько кричащие тона. Эллиот давно смирился со своим положением, бросил бестолковую борьбу и сосредоточился на том, чтобы найти общий язык с вампиром. Его все еще пугала перспектива постели, но он решил понемногу приучать себе к прикосновениям и поцелуям, чтобы в решающий момент было не так страшно.       Он заставлял себя молиться хотя бы раз в день; ему было стыдно обращаться к Богине. Он понимал, что нет смысла просить прощения за все грехи, он знал, что отпущения не будет даже за то, что он помогает Латифу. Совращение — слишком страшный грех, чтобы его можно было смыть одним обещанием, на которое он даже не получил согласия. Богиня ему не отвечала — вообще, на протяжение уже года, а значит, он так и не заслужил прощения. Возможно, его спасение в доме у Хёрен было чудовищной ошибкой, и ему было суждено умереть тогда, а сейчас он доживает абсолютно бесполезный, пустой огрызок жизни. Такие мысли были еще более кощунственными, но отделаться от них Эллиот был не в силах. Он не справлялся с этой жизнью без наставничества Тэи, в нем не было необходимой стойкости, ее выбили с прибытием в Вéрос.       Эллиота снова затошнило, и он отпил воды из пузатой фляги, чтобы успокоить забившийся в судороге желудок. Ему нужно было пить как можно больше в этот день, потому что сегодня тело очищалось, промывалось полностью и копило влагу — готовилось к завтрашней течке. Сегодня утром, когда он понял, что даже смотреть на еду не может, то испугался, сдуру стал вымаливать у Богини смерти, лишь бы не закончить жизнь во грехе. Год ничто не предвещало беды, Темен злился, хоть и пытался себя сдерживать, несколько раз возил Эллиота к врачу, где его в очередной раз усыпляли черным кристаллом; даже согласился переехать на юг, к морю, чтобы злосчастный дом в Вéросе окончательно стерся из памяти Эллиота. Здесь эльфу и вправду стало спокойнее: больше свободы, мягкий прибрежный климат, почти все слуги были людьми — это и стало для Эллиота ловушкой.       Организм омеги наконец почувствовал себя в безопасности и решил, что пора, упираться больше не во что. Темен не пугал и даже начал нравиться, не давили глухие стены и маленький сад, небольшой дом не кишел вампирами, широкий пляж и огромная, принадлежащая также Темену, территория прибрежного леса давали свободу для прогулок и размышлений, позволяли отвлечься. Тут Эллиоту было хорошо, почти как дома, и тело решило потечь — неизбежный процесс. Язык пекло от жажды, и Эллиот пил, зная, что следующие три дня не встанет с постели, будет только забытье, сильное желание и полная неспособность сопротивляться мужчине — конец. Он только с дрожью наблюдал за ночным небом и отблесками луны в волнах. Было холодно, но он не уходил с балкона, решив, что эту ночь позволит себе прятаться от Темена, а дальше пусть хозяин делает с ним все, что захочет — так Эллиот ему и сказал, получив в ответ сдержанный кивок и лукавую улыбку.       Эллиот в который раз вздрогнул от холода. Его намерение всю ночь провести на балконе оказалось опрометчивым, шелковое платье не даст ему продержаться больше часа, либо он к течке приобретет еще и простуду, в чем мало приятного. Он хотел помолиться, пока длился тот редкий момент одиночества, и уже тогда пойти в дом, чтобы посидеть в библиотеке, закутавшись в одеяло. Он отпил еще немного из фляги, затем отставил ее на широкие перила, смирившись с тем, что ее, возможно, снесет очередным порывом ветра, но в руках она бы только помешала. И как только Эллиот собрался опуститься на колени, сзади не него налетело чье-то не очень тяжелое, но из-за инерции более чем ощутимо толкнувшее его тело. Латиф. Обнял, сжал изо всех сил, а затем ослабил хватку, но не отпустил, наверное, почувствовав как сильно замерз и дрожит Эллиот. Сам же Латиф был одет гораздо теплее, в плотное многослойное платье — наконец-то он научился смотреть на термометр за окном.       — Ты опять ничем не пахнешь, — лениво протянул он, привычно зарываясь в волосы за ухом. Ранее Эллиот воспринимал это в штыки, ругался и даже обижался на Латифа за попытки уловить запах, но когда поймал себя на мысли, что разрешает это Темену, то понял, что сопротивляться Латифу уже как-то лицемерно. В конце концов, он же человек и даже не понимает, насколько интимно обнюхивать друг друга.       — Так и должно быть, тело готовится. Зато завтра будет тащить за километр, — фыркнул Эллиот, не горя желанием обсуждать свою физиологию даже с Латифом — не его это ума дело. Эллиота раздражало, что Латиф к нему откровенно лип, постоянно норовил то перехватить за руку, то приобнять или даже поцеловать. Темен бы запросто решил эту проблему, стоило бы только эльфу пожаловаться на приставания (хозяин ревновал по-черному, особенно к Латифу, который постоянно крутился рядом), но подставлять друга не хотелось. Эллиот пообещал себе, что поднимет эту тему наедине с хозяином, только если Латиф совсем уж потеряет всякие границы.       — Как же классно. А хочешь… ну… я первый у тебя буду? Если вдруг ты боишься. Хозяин разрешит, если очень попросить, — нежно шептал на ухо Латиф, не расцепляя объятий, как бы грея, но Эллиоту сразу стало противно. Ну вот, и этот туда же. Эллиот уже привык к тому, что Латиф абсолютно не понимает его мук, но, кажется, он уже много-много раз говорил, что заниматься сексом для него неприемлемо. Конечно же Латиф не со зла, он вроде как даже хочет сделать как лучше, но просто отказывается понимать все религиозные нюансы. Для него это все так, игрушки, ничего не стоит лечь с хозяином; да и вообще с кем-либо лечь, он свои тело и душу не щадит.       — Не смей ко мне подходить в таком состоянии, — несдержанно рыкнул на него Эллиот. Из-за приближающейся течки он был на редкость раздражительным, так еще и Латиф подливал масла в огонь своими развратными предложениями. Одно дело стоять вот так в обнимку или пусть даже поцеловаться, но совсем другое заняться сексом. Жаль только, что Латиф разницы не видел. — Три дня к комнате, где я буду лежать, ни ногой. Займись делом, почитай пару глав из книги по биологии и напиши пересказ — проверю, — добавил он для пущей убедительности. Латиф только закатил глаза и жалобно застонал, но не стал ныть о своей тяжелой доле.       Он вообще после того дня, как согласился работать над собой и стремиться к свободе, стал более ответственно относиться к учебе. У него все еще не получалось, ментальные нарушения регулярно брали верх, но Латиф в ответ на это стал заниматься более усердно, больше не ленился и не пропускал уроки, а когда Эллиот уставал биться с его невнимательностью, сам брал книги и записи, чтобы повторить то, что никак не могло улечься в его голове. В итоге, всего за год Латиф добился значительных успехов, освоил печатные буквы и даже курсив, читал, правда, по слогам, но уже справлялся с длинными словами и предложениями, почти не путаясь. Теперь можно было работать над пониманием текста и формированием грамотной письменной речи, для чего Эллиот и задавал ему бесконечные пересказы — заодно это помогало ему подтянуть общие знания по остальным предметам, которые он упустил по неграмотности.       — Я за тебя переживаю. Темен хороший, он точно в первый раз не сделает больно, но если ты будешь сопротивляться, перенервничаешь… — простонал Латиф, после того как немного отстранился, но все равно Эллиота из объятий не выпустил, помня о холоде. Эллиот в ответ только нахмурился и ничего не сказал, всем своим существом демонстрируя, что не желает обсуждать эту тему. Он справится как-нибудь сам, с молитвой все возможно — он же выжил в доме у Хёрен, а с Теменом и подавно справится, на худой конец договорится. Вымолить пощады не получится, в любом случае его совратят, но вампир определенно сжалится над ним и хотя бы не станет причинять боли и творить с ним что-нибудь особенно мерзкое, если хорошо попросить. Просить за прошедший год Эллиот научился отменно.       Они долго стояли и молчали. Ледяной ветер с моря ничуть не стих и даже стал сильнее, вокруг сгущались тучи — приближался шторм. Латиф все еще обнимал Эллиота, согревая, гладил по спине и сам дрожал, но явно не от холода, поскольку был одет по погоде — скорее всего переживал, причем, по устоявшейся традиции, гораздо больше Эллиота, которому непосредственно угрожала опасность. Эллиота состояние Латифа уже не трогало так сильно, как раньше: он все еще его жалел, как бедного, брошенного всеми ребенка, но сейчас он уже отдавал себе отчет в том, что Латиф повзрослел, и хоть от нянечки до сих пор не отказался, стал понимать гораздо больше благодаря беседам с Эллиотом, научился самостоятельно переживать боль, думать над последствиями и принимать решения, по крайней мере в той небольшой области, где ему было позволено командовать. Эллиот не хотел мешать ему чрезмерной опекой.       — Холодно, — шепнул Эллиот, когда понял, что окончательно продрог и не чувствует пальцев ног. На балкон он вышел еще засветло вечером, когда было более-менее тепло, посидел с книгой, пока еще можно было читать без рези в глазах, затем любовался на закат и мучительно думал о своей нелегкой судьбе, пока от пронизывающего ветра его не спас Латиф.       — Пойдем купаться, море теплое — за день нагрелось, еще не успело остыть, — воодушевился Латиф, а Эллиот только покачал головой, размышляя о том, как объяснить ему, не знающему ни физики, ни географии, что не стоит лезть в воду перед штормом.       — Посмотри на воду. Видишь, поверхность как шахматная доска? Это отбойное течение, которое идет от берега в глубь, режет волну. Такое утащит в открытые воды, и конец. И это еще не считая того, что собираются тучи и молния может ударить в воду — убьет током. Даже не думай лезть в море сейчас, — строго предостерег Эллиот, впившись взглядом прямо в глаза Латифу. Лишь бы понял и не стал геройствовать, ведь не маленький уже, не может Эллиот постоянно водить его за ручку и следить, чтобы он не наживал себе бед.       — Откуда ты вот это все знаешь? — только удивился Латиф, но спорить не стал. Зря Эллиот боялся, Латиф хоть и многого еще не понимал, но был не совсем глуп и привык доверять авторитету. Эллиот подумал, что ему стоит найти хорошую энциклопедию, с небольшим количеством текста и картинками, чтобы было интересно и не слишком сложно для только-только научившегося читать подростка.       — Меня учили всему этому, так, для общего развития, не только ж языки и экономику зубрить. Но все равно у вас в Вампирляндии гораздо больше знаний по некоторым предметам — физика, например, — ответил Эллиот, пожав плечами. На самом деле он не очень любил естественнонаучные дисциплины, поскольку считал их несколько бесполезными для дальнейшей службы — он же не собирался становиться биологом или метеорологом, в самом деле. Но все равно запоминал что-то из интереса, а что-то потому что заставляли, и уже когда стал старше, понял, что будущему министру или даже правителю как-то некультурно не иметь элементарных знаний об окружающем мире.       — Ты мне расскажешь? Я ведь раньше думал, что все про мир знаю, а теперь, когда ты мне такое рассказываешь, чувствую себя круглым дураком, — удрученно признался Латиф, и Эллиот в ответ только кивнул. Раньше Латиф даже не понимал своей глупости, проживая пустую жизнь в золотой клетке дворца Темена, а теперь, когда начал общаться с Эллиотом и читать, стал потихоньку осознавать свою, как бы это грубо ни звучало, ущербность. Но самое главное — что он наконец признал проблему, и теперь дело за малым — все исправить: наверстать упущенные годы жизни.       — Книжки гораздо больше расскажут. Я попрошу у Темена хорошие для тебя, с картинками, — пообещал Эллиот, потянувшись, чтобы поцеловать Латифа в щеку. Им обоим это было нужно, хоть Эллиот и не хотел признаваться самому себе, что горячо влюблен в Латифа. Он и без того Латифа боготворил, а теперь, когда этот ребенок потихоньку стал обретать сознательность, почувствовал к нему еще большую привязанность, неустанно твердя себе, что это не эрос. К нему тянуло, в том числе и физически, особенно сейчас, когда вокруг так холодно, а он такой теплый, родной…       Это все начавшаяся течка, нужно как можно быстрее уйти в комнату и не соблазняться каждым встречным, особенно Латифом, этим единственным лучиком божественного света и доброты в плену Вампирляндии. Эллиот прекрасно знал, самого себя будет ненавидеть, если повиснет на своем друге, непременно только лишь друге, поэтому попытался из последних сил оттолкнуть его, пока окончательно не накрыло гормонами, но не смог. Губы Латифа оказались непростительно близко, и он сам, против воли, потянулся. Поцелуй получился мягким, нежным и таким чувственным, что эмоциональный Латиф даже застонал, а Эллиот совсем потерял голову и мог только лишь тихонько пищать. Его трясло, возбуждение проснулось и в первый раз не казалось противным. Белье мгновенно промокло, и по бедрам потекла смазка. Впервые с ним было такое, настолько невыносимо-яркое.       Умом Эллиот понимал, что ему нельзя, но инстинкты были сильнее, поэтому когда Латиф прижался ближе, стал мелко целовать уголок губ, щеку и опять повел носом за ухом, активировав следующую ступеньку безумия, мысли голову Эллиота окончательно покинули. Даже молитва вовремя не вспомнилась, чтобы снять наваждение, и он поддался, окончательно расслабившись в его объятиях. Ледяной ветер с моря все еще бил в лицо, где-то очень далеко, судя по звуку, грянул гром, и давно было пора спрятаться в доме, пока не вдарил ливень, но их обоих трясло вовсе не от холода, а уйти с балкона означало тут же попасть в лапы Анзора, а затем и Темена. Эллиот ненавидел себя за это животное желание, но что подставляться, что отталкивать Латифа — все было без толку. Во время течки он абсолютно беспомощен, и сейчас вопрос вовсе не в том, даваться или сопротивляться, пока есть силы, а лишь в тех жалких часах, что остались до грехопадения.       Но если сдаться Темену он морально уже мало-помалу приготовился, то Латиф должен навсегда остаться для него недосягаемой звездой, хоть чем-то святым и невинным, что он пронесет через отведенный ему остаток жалкой жизни. Как бы ни хотелось, чтобы в первый раз, если уж это неизбежно, его взял кто-то настолько нежный и родной, ни в коем случае нельзя было столь опрометчиво вешаться на шею Латифу. Эллиот самой Богине пообещал, что спасет душу Латифа, если не получится сохранить свою, и поэтому он, собрав остатки воли, уперся ладонью в грудь и попытался оттолкнуть, до боли стиснув зубы.       — Не трогай меня, ради всего святого, — простонал Эллиот, чувствуя, что долго не продержится, и если Латиф продолжит прижимать его так близко и успокаивающе гладить по спине, то он окончательно растает и затем, когда придет в себя, не сможет простить ни ему, ни тем более себе такую беспечность.       — Ты так сладко пахнешь… и еще елкой какой-то… у меня голова кружится, — жалобно проскулил Латиф в ответ, в последний раз втянув воздух рядом с ухом, где у эльфов особенно ярко чувствуются феромоны, сам того не зная, всеми своими действиями только разжигая в Эллиоте желание. — Держись за меня, но я тебя не донесу. Пойдем в дом, — попросил он, подхватив Эллиота за талию, что мгновенно подарило облегчение и даже немного успокоило.       Да, его ведут прямо в объятия хищника-извращенца, но по крайней мере грех не затронет Латифа. Эллиот был благодарен за поддержку друга, но ни за что бы не согласился лечь с ним в постель, даже по большой нужде, и хорошо, что Латиф это тоже понял. Он вообще за этот год стал более осознанным, мог сопротивляться соблазнам и стал принимать во внимание последствия своих поступков. Эллиот не был уверен, как на человека подействовали эльфийские феромоны. Возможно, вообще никак, а Латифа привлек исключительно вид сошедшего с ума от желания Эллиота и сладкий запах, но все равно то, как он с готовностью отступил, как только его попросили, заслуживало уважения.       Эллиот почувствовал, что может доверять ему целиком и полностью, как мог доверять наставникам в Академии и охране из девушек-альф. Лежа в специальной комнате во время течек, ему не приходилось бороться ни с кем, кроме самого себя, и даже наоборот — если было совсем плохо, можно было попросить успокаивающий отвар и веревки на руки, чтобы не сорваться. Сейчас же он гнал от себя мысли о покоях Темена, приближавшихся с каждым шагом, он просто наслаждался мнимой безопасностью рядом с Латифом, который не отпустил его, даже когда Анзор попытался настоять на том, чтобы самостоятельно помочь Эллиоту дойти до постели.       — Уйди, — пересохшими губами только и смог прошептать напоследок Эллиот, когда его наконец уложили на прохладные простыни. Латиф конечно же обиделся, надул губы, но вроде бы послушался, даже сделал пару шагов к двери, но вернулся, чтобы в последний раз мимолетно чмокнуть Эллиота в щеку.       — Все будет хорошо, — пообещал он, но следующий вздох получился тяжелым, и Эллиот по одному выражению лица понял, что даже сам Латиф в это не верит. Но Эллиот не успел об этом подумать, живот в очередной раз скрутило судорогой, и выделилась новая порция смазки, мыслить связно становилось все невыносимее, и как только Латиф вышел за дверь, позволил себе глухо застонать в подушку и начать читать молитву об избавлении от греха. ***       В тот день у Темена было на редкость хорошее настроение, даже несмотря на тяжелую ночь за бесконечными бумагам, и неожиданно ухудшившуюся погоду. Все проблемы в связи с переездом на юг, затраты на перенос офиса и акклиматизация — это все окупилось вдвойне, как только ему сообщили долгожданное известие о том, что его драгоценный эльф наконец потек. Год он ждал, едва на стену не лез при виде подчеркнуто скромного Эла, без конца слал письма врачу-шарлатану, который своими амулетами так и не вправил эльфу мозги, топил свое горе в спирте и уже начал спрашивать, сколько дадут за нетронутого молодого омегу на черном рынке. Конечно же Темен бы его не продал, умный эльфенок был приятным собеседником и потенциально очень полезным в делах, но ему хотелось верить, что в случае чего он сможет хладнокровно избавиться от строптивого раба.       Эл был его фетишем, и влекло к нему столь сильно, что порой хотелось бросить все попытки договориться миром и наброситься на высокомерного эльфа, чтобы взять силой. Жаль было лишь приложенных усилий и слабую надежду, что когда-нибудь течка все-таки начнется, а далее уже дело техники: духи с феромонами альфы, тщательно изученные повадки эльфов в постели — Эл сам с радостью отдастся. Темен упорно ждал, иногда срывался и терял надежду, но вот наконец этот момент настал; все-таки терпение — великая сила. А вампир, который скоро разменяет восьмой десяток, умел ждать и в этом искусстве, как оказалось, превосходил упрямого эльфенка.       Темен едва не дрожал от предвкушения, но старался сохранять лицо, чтобы не показывать слабость перед слугами, особенно людьми. Их вампир недолюбливал, но ради спокойствия своего любимого эльфа терпел их нерасторопность и впечатлительность, а что самое неприятное — постоянное присутствие соблазнительно пахнущих кровью существ рядом. Так и недалеко растолстеть (хоть Темен ни разу не видел своими глазами толстых вампиров и сомневался, что возможно), а что более реально — неконтролируемой кровопотерей сгубить самых исполнительных рабов, которые особенно нравились Темену и потому вечно крутились где-то поблизости. В том числе и из-за этого расходы с переездом на юг возросли в разы, но что ни сделаешь ради драгоценного эльфа. Дорогая игрушка требует дорогого ухода.       Вампир решил не бежать прямиком в покои, где без ласки изнывал течный омега. Он решил растянуть такое приятное ожидание: нарочито медленно прошелся до бани, где тщательно смыл пот и грязь и нанес несколько капель чрезвычайно редкого и дорогого экстракта феромонов: между ног, в подмышки, на шею и конечно же за ухом. Маслянистая субстанция резко пахла, горько и землисто, и не то чтобы нравилась Темену, однако он надеялся, что Эл такой экзотический аромат оценит. Однако сомнения не давали Темену покоя. Эл во многом был исключением: омеги обычно любвеобильны — Эл же боится близости и она ему даже противна, омеги обычно хорошие специалисты в крайне узкой области — Эл же поражал широтой и глубиной знаний по самым разным вопросам, омеги обычно пахнут сладко — запах же Эла щекотал нос пронзительной хвоей, жгучей и немного горькой, что обычно характерно для альф.       Именно этой необычностью, недосягаемой непонятностью Эл ему нравился, но одновременно и бесил. Темен знал, что идеального омеги, которого он представлял в своих мечтах все эти годы, не существует, но он даже предположить не мог, что ему придется искать общий язык с настолько непохожим на все ожидания ушастиком, он никак не мог найти к нему поход и достичь взаимности — приказывать ему и заставлять Темен не хотел. Он хотел полного подчинения, радости в его глазах от очередного подарка и желание угодить своему Господину, как у любимого Латифа. Но Эл был слишком гордым и не мог склониться самостоятельно, он практически умолял, чтобы его сломал кто-то извне, чтобы затем с удовольствием жалеть себя и стать величайшим из мучеников в своей бредовой религии.       Темен же коварно саботировал все манипуляции Эла. Иногда срывался, но если до сих пор не придушил строптивого эльфенка, то это уже можно считать успехом. Эл ему грубил — Темен же отвечал очередным подарком, создавал идеальные условия для этого вредного существа, и наконец старания дали свои плоды. Где-то там, в покоях, когда-то холодный и скромный эльф ждал именно своего Господина, он наконец хотел близости, и остался только один шаг до окончательной победы — устроить первую в жизни закрытого на все замки эльфенка ночь идеальной. Прежде всего конечно же для Эла, чтобы он прочно усвоил, что секс — это приятно, а удовольствие для Темена придет само собой. Да, будет непросто, Эл ну просто невероятно упрям и религиозно зашорен, без истерики им точно не обойтись…       Но Темен верил в лучшее, по крайней мере Эл не повис на Латифе и добровольно сдался заботе Анзора, не орал и не брыкался, как утром, когда стало понятно, что течка наступит в ближайшие сутки, как будто окончательно принял свою судьбу и даже перестал беспокоиться о страшном возмездии за якобы грех, которого обещала ему книга со старыми сказками. Эту книжку Эл мог цитировать дословно на разных языках и периодически пытался объяснить хозяину все тонкости своих суеверий, и с одной стороны Темену было приятно, что эльф с ним вообще разговаривает и с удовольствием проводит время, но с другой стороны только нагоняло уныния. Он все еще не мог понять, как на основе одного и того же сборника сказок эльфы создали столько вариаций религии, порою даже с разным количеством богов, и каким местом эти сказки читал тот первый сумасшедший аргосец, который решил, что заковать несчастных омег-мальчиков в оковы воздержания будет хорошей идеей.       В таких размышлениях Темен наконец добрался до своих покоев, из которых еще шагов за десять тянуло горько-сладким, с примесью ели, ароматом Эла. Раньше этот запах можно было учуять, только прижавшись носом к половым железам за ухом, что эльф позволял не часто, а теперь Эл был таким открытым перед своим хозяином, таким беззащитным и манящим, что у Темена едва не текли слюнки от предвкушения. Но он пообещал самому себе, что будет осторожным, не станет спешить и сделает все предельно нежно, насколько это вообще возможно со строптивым эльфом. С Латифом было в разы проще: тогда еще совсем юный мальчишка даже помыслить не мог о сопротивлении, лишь мило краснел, смущаясь, но отдавался со всей готовностью, как и сейчас. Его Темен приглашал в свои покои еще до завершения обучения, рыжее солнышко пленило его с первого взгляда, и пока Латиф не мог полноценно возлечь с хозяином, он все равно постоянно крутился рядом, наблюдал и слушал, узнавая, что его ждет, и воспринимал это как должное, как заслуженную награду после нудных уроков в гареме. Всех людей, которые прошли через его постель, он растил едва ни с пеленок, а редкие омеги были достаточно искушены в постели и были совсем не против. Он не знал, как вести себя с зашоренным Элом.       Ему потребовалось вдохнуть полной грудью и затем выдохнуть, окончательно собираясь с мыслями. Сегодня была важная ночь, ни в коем случае нельзя было ничего испортить. Когда Темен наконец надавил на холодную ручку двери и пропитавшиеся влагой здешнего климата петли скрипнули, Эл застонал. Несдержанно, сладко и так призывно, что Темен едва сдержался, чтобы не взять его прямо так, пока эльф, весь, от ушей до пят, красный, отчаянно кутался в белую простынь и прятал лицо в подушке. В первый раз Темен видел настолько ярко выраженное желание и такую закрытую позу течного омеги: Эл даже ноги не развел, напротив, скрутившись в позе эмбриона, закопался в постельное белье, словно стараясь исчезнуть. Обычно бледная кожа его налилась краской, и даже отчаянно стиснутые зубы и дрожь, как от лихорадки, не омрачали его общего, милого до невозможности, вида.       Когда Темен опустился на постель, даже не лег, а лишь присел на край, прощупывая почву, Эл протяжно и жалобно заскулил, еще сильнее затрясся, словно его ударило током. Темен же не стал медлить, он здраво рассудил, что, оттягивая момент, он лишь мучает эльфа, поэтому решительно толкнул Эла в плечо, поворачивая лицом к себе, и повел носом за его очаровательным ушком, подражая повадкам альф. Эл застонал, заскулил так жалобно, но не сдался окончательно, чем снова удивил Темена. Эти робкие попытки сопротивления, недовольно сморщенный носик и наивно стиснутые зубы демонстрировали недюжинную выдержку, но Темена лишь умиляли. Эльф силен, но природа — это то, что заложено в самом фундаменте его личности и не сломается никакой силой воли.       Стоило только проявить чуть больше настойчивости, разведя коленом ноги отчаянно сопротивляющегося эльфа и финальным аккордом прикусить нежное ушко, оставив алые отпечатки зубов, как эльф окончательно поплыл. Расслабился, так сладко застонал и всем телом выгнулся, подставляясь сильным рукам голодного вампира. Это все — просто физиология, и истинный настрой эльфенка можно было прочитать по застывшим в ужасе глазам, если бы Темена хоть немного интересовало его мнение. Он стал высвобождать Эла из простыней, словно долгожданный подарок из красивой упаковки, и омега против воли ему помогал. «Я умоляю», -проскулил он, из нежно-розового превращаясь почти в алого от дикого стыда и страсти, и было абсолютно непонятно, просит ли он остановиться или продолжить. Темен же естественно истолковал его слова как выгодно ему.       Он целовал пошедшую пятнами шею молодого омеги, пока тот ужом извивался, пытаясь избавиться от насквозь мокрого от пота платья. «Не надо», — сдавленно пискнул он, прежде чем Темен жадно прижался своими холодными и сухими губами к влажным от слюны и алым от прилившей крови губам Эла. Поцелуй вышел странным. Таким же приятным, как те редкие поцелуи, к которым Темену изредка удавалось склонить строптивого омегу, но неумелым и страстным до одури. Эл хотел быть отстраненно холодным, демонстративно противиться, превращая их первую ночь любви в изнасилование, но организм требовал извиваться и жарко отвечать на каждое прикосновение альфы, под которого маскировался сегодня Темен.       — Грех, — из последних сил выдохнул Эл, пока Темен прижимался как можно ближе и нежно гладил его напряженное бедро, стараясь подготовить любимого раба к самому главному и такому волнительному моменту. — Богиня тебя не простит, — злобно прошипел Эл, и уже в следующую секунду, повинуясь инстинкту, в голос застонал от холодной ладони вампира на своем члене.       — Я не верю в твоих богов, — раздраженно ответил Темен, но сам себя оборвал, понимая, что их перепалка не приведет ни к чему хорошему. Лучше уделить чуть больше внимания удовольствию упрямого раба, чтобы тот совсем потерял голову и больше не мучился.       Темен облизнул омегу за ухом, пробуя горький пот вперемешку с половым секретом и ритмично задвигал рукой, за секунду подводя непривыкшего к таким интенсивным ласкам Эла к разрядке. Тот взвизгнул и затрясся, изливаясь новой порцией смазки в руку Темена, и как только судорога удовольствия его отпустила, зарыдал горько, как еще ни разу не позволял себе на глазах у Темена. Гордый эльфенок мог кричать от боли и злиться, максимум упрямо поджимать дрожащие от подступающих слез губы, но так откровенно расстраиваться, сбрасывая маску спокойствия и в первый раз откровенно показывая, что ему страшно и больно, — никогда. Даже у Темена внутри что-то дрогнуло, но похоть оказалась сильнее всяких потуг совести.       Стоило только коснуться припухшего от прилившей крови ануса, такого чувствительного и абсолютно точно невинного, как уже сам Темен задохнулся от предвкушения и застонал, вторя совсем потерявшемуся в своих чувствах омеге. Эльф и выл от стискивающих горло рыданий, и в следующую секунду стонал, стараясь глубже насадиться на пальцы, он ныл, требуя Темена прекратить, но все его тело до последней клеточки молило продолжения. Омеги-мальчики — всего-лишь странная ошибка природы, но какая же приятная для игр в постели. Искреннее удовольствие, для которого не надо прилагать усилий, просто трогай скользкое от пота и смазки тело повсюду, не обязательно даже нежно. Эл был весь как сплошная эрогенная зона, на любое прикосновение отзываясь сладкой дрожью.       Анус от течки расширился, стал мокрым и мягким, полностью готовым к проникновению без всяких процедур, которые нужны непредназначенным для таких извращений людям. Темена ничего не отвлекало, робкие попытки сопротивления, которые ещё остались у вконец потерявшегося в страсти омеги его только больше заводили, горько-сладкий хвойный запах пьянил, и стоны Эла, не менее сладкие, совсем сводили с ума. Наконец можно было расслабиться, сполна возместив все раздражение, месяцами копившееся к непокорному омеге. Темен брал Эла со вкусом, наслаждаясь каждым его рваным вздохом и оргазмом. Изголодавшийся по ласке эльф сдерживать себя совсем не умел, и этим чем-то напоминал совсем юных, девственных рабов.       Любви к совсем маленьким детям в постели Темен не понимал, но и во взрослых мужчинах ему не хватало этой искренней невинности и томных вздохов вперемешку с абсолютной несдержанностью. А в эльфе все это было, и впервые Темен не проклинал Аргос за ханжество, а благодарил за то, что строгие правила воздержания позволили сохраниться такой яркой звездочке, нежному лучику серебристой луны. Если Латиф для вампира был солнцем, чем-то экзотическим и обжигающим, то Эл — луной, родной и приятной. Всегда сдержанный Темен при виде такой искренней отдачи, сам расчувствовался и обращался с рабом исключительно нежно, стараясь доставить и ему удовольствие.       Вдоволь насытившись таким податливым, готовым на все, телом, Темен без сил откинулся на подушки. Даже вампиры устают, особенно в возрасте Темена, и только Эл никак расслабиться не мог, весь он был как одна натянутая струна. Он не мог ни отдаться как следует, ни сопротивляться в полную силу, а поэтому замер, как фарфоровая кукла с жесткими шарнирами, и мог только со свистом дышать сквозь стиснутые зубы. Можно было только догадываться, какая буря разгоралась в душе Эла, какой трагедией стала для него эта ночь, однако он тек, и отдавался, и содрогался в оргазмах, а значит, доверял и по-своему любил Темена — все сеансы гипноза оказались не напрасными.       И когда Темен после вновь накрыл его простыней, сжимая в объятиях, Эл не стал сопротивляться, он просто дрожал и плакал. Раньше Темену казалось, что от горя, но теперь все было похоже на то, что эльф просто запутался в чувствах и не знал, что дальше делать, что он должен чувствовать. В его религии не было наставлений по поводу того, как действовать в подобной ситуации, интерпретация священного писания аргосцами предполагала немедленную смерть и вечные муки в аду даже в случае изнасилования, коим мог попытаться назвать их близость Эл, никто не готовил его к тому, что он окажется в Вéросе, где за этот шаг его не распнут тут же, а приласкают и утешат, что он станет самым любимым и почитаемым рабом, который проживет долгую и плодотворную жизнь, прежде чем встретиться со своей драгоценной Богиней, если она все же есть.       Он дрожал, проклиная Темена последними словами, но все же жался к нему и явно боялся отпустить. Эти противоречия рвали его изнутри, рвали воспаленную душу и попросту сводили с ума. Темен старался сделать все, чтобы Эл прошел через этот ужас без серьезных потерь: гладил его дрожащее тело, признавался в любви и уверял, что все будет хорошо и что за сегодняшнюю ночь он его озолотит, а за одно и Латифа, ведь он эльфенку так дорог. Эл лишь тихо всхлипывал, хватаясь за руки вампира, и повторял, что это страшный грех, но это явно была не истерика, он возражал на каждый довод Темена осмысленно, он проводил колоссальную умственную работу, чтобы сложить новую картину мира, где было бы место и его религии, и внушенным врачом чувствам к Темену, и это было просто отлично. С самым любимым рабом Темена все будет хорошо, если дать ему время прийти в себя и успокоиться.