Scream against the Storm

Пока три тысячи пеших наёмников месили сапогами раскисшую топкую землю, Станнис и другие капитаны ехали верхом рядом с Рукорубом. Крючконосый темноглазый командир глядел вдаль, словно ястреб, высматривающий добычу на равнине. Позади Рукоруба маршировало его разномастное войско: смуглые невысокие браавосцы, лисенийцы с серебристыми волосами, меднокожие дотракийцы, квартийцы, гискарцы и уроженцы сотен других земель, в том числе десяток-другой вестеросцев отнюдь не благородных кровей и таких же неотёсанных, жестоких и алчных, как все прочие наёмники. Но, будь Станнис азартным человеком, он поставил бы на этот разношёрстный сброд, а не на войско, собранное в его родных краях. Там полководцами становились рыцари и лорды, чья спесь могла сравниться лишь с их неискушённостью, поскольку в Семи Королевствах редко велись войны. Станнис был столь же неопытным, когда возглавил огромное войско, и в то время это казалось ему естественным, но теперь он содрогался при мысли о сражении под началом зелёного юнца. Здесь, в Эссосе, дело обстояло совершенно иначе — неопытный молокосос никогда не стал бы командиром Диких Котов. Наёмники не отличались порядочностью — родись они в Вестеросе, почти каждый из них оказался бы на Стене или на виселице, — но воевать умели. Появись под осаждённым Штормовым Пределом наёмничий отряд, которому довелось сражаться на Востоке, он наверняка расправился бы с оравой Мейса Тирелла за один-единственный день. Тонкие губы Станниса изгибались в улыбке всякий раз, когда он воображал разграбленный Хайгарден и объятые огнём угодья Тиреллов. «Однажды это случится», — мысленно повторял он заветные слова, вкладывая в них все свои желания, надежды и мечты. У восточного конца Браавосской лагуны Диких Котов поджидали лодочники. Рукоруб быстро переговорил с ними, железные монеты перешли из одних рук в другие, и наёмники поднялись на корабль. На дальней стороне лагуны возвышался Титан, обращённый лицом к морю. Рукотворный исполин казался не таким уж огромным по сравнению со Штормовым Пределом, но выдержал тысячу бурь и был сплошь испещрён бойницами, ибо внутри него таились бесчисленные лучники и катапульты. Однако Титан прикрывал город лишь со стороны моря и скорее символизировал его величие, чем защищал всерьёз. Настоящие стены Браавоса были деревянными и не поддавались подсчёту. Между браавосскими островами кишмя кишели пурпурные военные корабли — сотни кораблей. Флот Арбора, больше которого не сыскать во всех Семи Королевствах, вдвое уступал величиной флоту Браавоса, да и у Волантиса было меньше кораблей. После того, как ало-золотые парусники под драконьими знамёнами сгинули вместе с Валирией, у браавосцев не осталось соперников в море. Под пристальными взглядами моряков с пурпурных плавучих стен Дикие Коты держали путь к гавани. По разумению Станниса, в Эссосе всё было не по-людски. Вместо рыцарей, лордов и полководцев на поле боя задавали тон отряды вольных наёмников, превративших войну в своё ремесло. Септонов заменяли жрецы тысячи диковинных богов. О королях и королевских законах никто и слыхом не слыхивал — в каждом городе были свои порядки и правители. Одни из них платили дань другим, а главенствовали над ними Вольные города, не признающие ничьей власти. За знатных дам могли сойти разве что жёны магистров, наложницы и куртизанки, которые пользовались почётом, немыслимым в Семи Королевствах. Роскошные поместья здешних вельмож затмевали великолепием Красный замок, но настоящих замков и крепостей в Эссосе было не найти. А местные подобия лордов — магистры — мало чем отличались от богатых купцов, и это претило Станнису. Правителям нельзя опускаться до торговли шёлком и пряностями. Дурно скроенный Эссос и его жители не знали меры ни в чём. Все Вольные города были богаче, многолюднее и краше Королевской Гавани — она, увы, уступала даже их городам-данникам. Смертоубийством здесь развеивали скуку, поэтому кровь лилась постоянно: если в Студёном море ненадолго воцарялся мир, наёмники отправлялись воевать в залив Работорговцев. Самое жаркое вестеросское лето казалось прохладным по сравнению с эссосским зноем. Трезубец и Черноводная уступали шириной и стремительностью местным рекам, в Речных землях и Просторе не встречались столь необъятные равнины, а Лунные горы были много ниже Костяных. Уроженцы Края Курганов считались первыми наездниками Вестероса, но любой дотракиец посрамил бы их без труда. В ветхих храмах и усыпальницах близ Ройны таились хроники древних подвигов, злодеяний и бедствий, неведомых летописцам Семи Королевств. Эссос изобиловал головорезами, помпезными дворцами, огненно-острой снедью, бесстыдными красавицами и бескрайними землями, что были стары как мир. Даже проживи Станнис здесь долгие годы, он никогда не почувствовал бы себя как дома. Корабль Диких Котов вошёл в людную гавань, моряки бросили якорь, и наёмники подались к трапу. Рослый немолодой капитан Никар, любитель золотых колец, схватил Станниса за плечо, встряхнул и гаркнул: — Готовься к высадке, Чужеземец. Станнис не удосужился ответить. Он оглядывал жемчужную россыпь островов глазами беркутов, парил в вышине на их крыльях и гадал, что его ждёт в Браавосе. Об эссосских пирах он знал только понаслышке: его прежде не приглашали на празднества, которые устраивали вельможи Вольных городов. Подавив в безымянной провинции Мира очередное восстание рабов, Дикие Коты получали причитавшееся им вознаграждение, но лишь их командиру и капитанам дозволялось отужинать со знатью валирийских кровей, а рядовые наёмники довольствовались куда более скромными трапезами. Станнис сделался капитаном совсем недавно, а потому не переступал порог дворца с тех пор, как покинул особняк, в котором провёл первые месяцы изгнания. По слухам, в эссосских дворцах столы ломятся от сочного мяса, свежей рыбы, изысканных лакомств и тонких вин, а угодливые слуги и пригожие танцовщицы исполняют все прихоти гостей, которые всласть пируют, нежатся в душистой воде и спят на перинах… За последние годы Станнис успел забыть о таких роскошествах, но Диким Котам, верно, окажут королевский приём, ведь Браавос выиграл войну их стараниями. И немало отгремевших битв — прежде всего битва при Нирелосе — окончилось победой благодаря Станнису. Отрешённый и невозмутимый, он витал мыслями в облаках и поглядывал на величественный город в лагуне. Ветер, теребивший его перья, помогал ему сносить жару, от которой изнемогали в своей броне другие наёмники, пока он раздумывал о восточных диковинках и усладах. В нос ему вдруг ударило зловоние. Подобравшись, как змея перед броском, Станнис вновь огляделся по сторонам глазами снизившихся беркутов и провёл по лицу рукой. На пальцах, закованных в сталь, осталось бурое пятно. Вокруг Станниса Дикие Коты распихивали — странно, что лишь кулаками, а не мечами — голодранцев, которые поливали их бранью. — Убирайтесь восвояси! — вопила старуха в лохмотьях. — Хватит с нас войны! — выкрикнул багровый от гнева юнец. — Богачи воюют, бедняки страдают! — В пекло чужеземцев! — В пекло толстосумов! — В пекло морского владыку! — Вон из нашего города! — Вон! Вон! Заметив следы навоза на лице Станниса, чернь заулюлюкала ещё громче. — Вон отсюда, дерьмоед! — Вам тут не место! — В пекло морского владыку Антариона! — В пекло войну! Неблагодарные твари. Шаркнув латной перчаткой по доспехам, Станнис обтёр её и схватился за лук, а другой рукой потянулся к колчану. Любой из этих бунтарей заслуживал заклания, но им и без того воздастся за наглость — когда цель так близка, стрелы долетят до неё без всякой магии… Капитан Никар схватил Станниса за руку и прошипел ему в ухо: — Убери лук, Чужеземец. — Да я их сейчас… — прорычал Станнис, до того взбешённый, что не смог договорить, и рывком высвободился. От отца он унаследовал недюжинную силу, поэтому Никар едва устоял на ногах, но тут же вновь вцепился в него — на сей раз не в одиночку, а вместе с парой прихвостней. — Не смей. В Браавосе это тебя до добра не доведёт. Убьёшь кучку вольных граждан, которые вечно бунтуют, и наши покровители лишатся власти. Весь город обозлится. Мы всё потеряем… — Наглость не сойдёт им с рук, — вырываясь, рявкнул Станнис. — Зарвавшуюся чернь нужно… — Ты не в Закатных землях! Здесь иные порядки! — Убери свой лук, — с расстановкой произнёс другой голос. За шесть лет Станнис ни разу не ослушался этого человека — в противном случае его давно не было бы в живых. Благоразумие взяло верх над гневом, и он опустил руку. — Как вам будет угодно, командир. — Мы вскоре встретимся с нашими покровителями, — вкрадчивый тон Рукоруба сулил жестокую кару за неповиновение. — Вольные граждане Браавоса — говоря по-твоему, чернь — мнят, что им никто не указ, но местная знать легко усмиряет их чужими руками, не доводя дело до резни, которую ты чуть не устроил. Имей терпение — и заруби себе на носу: мне даром не нужны наёмники, что входят в раж от вони дерьма. Ты понял меня? — Да, командир, — любой другой ответ стоил бы Станнису головы. Чуть погодя в гавани вправду объявились стражники в добротной форме. Вооружены они были не мечами, а деревянными дубинками. Чернь разразилась воплями: «Рабы толстосумов! Предатели!» Дубинки замелькали в воздухе, бунтари, отделавшиеся синяками, вскоре бросились врассыпную, а стражники посторонились, и вперёд вышел дородный коротышка с окровавленными кулаками. — Приветствую вас, лорд Рукоруб, — произнёс он по-браавосски с заметным волантийским акцентом. — Я рад встрече с вами, мастер Леворин, хотя её обстоятельства оказались не самыми приятными. — Что верно, то верно, — согласился Леворин. — Позвольте мне препроводить вас во дворец морского владыки. Его превосходительство охотно повидается с вами. — Ну ещё бы, — фыркнул Кровавая Борода. — На деле-то его войну мы вели и выиграли. Вопреки ожиданиям Станниса, Рукоруб не окоротил того взглядом. Должно быть, командир тоже в гневе, но виду не подаёт. Рукоруб кивком велел рядовым наёмникам ступать следом за провожатыми в казармы на окраине города, а сам направился вместе со Станнисом и прочими капитанами к восточному концу гавани, где золотились купола и сверкали шпили. В скором времени предводители Диких Котов миновали хмурых стражей в пурпурных одеждах, поднялись по мраморным ступеням к исполинским дубовым дверям и разошлись по гостевым покоям. Переступив порог спальни, Станнис отмахнулся от слуги, который вздумал помочь ему снять доспехи, поскольку давно привык раздеваться самостоятельно, и огляделся по сторонам. Красивых вещиц тут хватало с лихвой. Даже половик мог сойти за картину: искусно вытканный на нём суровый воин грозил тонким серебристым мечом звероподобным пентошийцам. Станнис разулся, прежде чем вошёл в спальню, но всё равно запачкал половик, и челядь тотчас понесла его в стирку. Сняв доспехи, Станнис подступил к кровати и коснулся подушки — изумительно мягкой и белоснежной. Руки у него вроде бы были чистыми, но слуга, едва взглянув на подушку, поспешил убрать её. Потом настал черёд купания — горячая вода в ванне благоухала розами, а конопатый юнец старательно соскребал с кожи Станниса въевшуюся грязь. В прошлом он воспринимал как должное и мирские блага, и усердие слуг, а теперь дивился каждой мелочи. До чего же сильно изменили его годы, проведённые в изгнании… Час начала пиршества близился, потому Станнис неохотно выбрался из ванны и вытерся досуха, а слуги спешно принесли ему на выбор ворох нарядов пурпурного, коричневого, серого и чёрного шёлка, ибо браавосская знать отдавала предпочтение этим тонам. Станнис, как обычно, облачился в чёрное. Золотое шитьё давно было ему не по карману, но чёрный — тоже цвет Баратеонов. Из спальни он вышел в мрачном настроении. Услужливость челяди заставила его вспомнить юность и бледно-серую каменную твердыню — высокую, горделивую и недосягаемую. Вспомнить отчий дом, навеки потерянный для него. Станнис поборол соблазн отправить за Узкое море беркута и взглянуть на Штормовой Предел хотя бы глазами птицы, поскольку знал, что это лишь усилит его тоску, и пошёл следом за слугами. Просторные коридоры привели его в залу, увешанную портретами предыдущих морских владык. На пир пригласили немало гостей: капитаны Диких Котов и других наёмничьих отрядов затерялись среди дюжин величавых браавосцев. Вслед за невысоким поджарым Рукорубом, который казался здесь белой вороной, порог залы переступил морской владыка Феррего Антарион, рослый подтянутый мужчина, чьи тёмные волосы были тронуты сединой. — Добро пожаловать, друзья! Хвала вам за то, что вы упрочили славу Браавоса! — провозгласил он. После того, как морской владыка произнёс здравицу, Станнис пригубил превосходное вино и заметил, что бо̀льшая часть его боевых товарищей стискивает ножки кубков всеми пятью пальцами, а не держит их тремя, как подобает. — Позвольте мне представить вам моих сограждан, — сказал Антарион, указывая на браавосцев. Все они были одеты не хуже него и, очевидно, столь же богаты. Одних гостей он дружески хлопал по спине, а других лишь называл по именам. Ответ Рукоруба был исполнен холодной учтивости: — Благодарю вас за гостеприимство, ваше превосходительство, но другие горожане, увы, оказали нам не столь радушный приём. — Что взять с отребья? — Морской владыка пренебрежительно махнул рукой. — Право слово, жаль, что оно уязвило вас. Простой люд ропщет с тех пор, как скончался его любимчик — старый дурень Кораис, мой предшественник, — а война обозлила бедняков пуще прежнего. Но теперь несносные бунтари уймутся, ибо мы одержали победу. — Осталось только заключить мир, который будет стоить крови, пролитой нами, — заметил моложавый магистр Анно Нусарис. «Война, может, и была вашей, но кровь на ней проливали мы», — подумал Станнис, поскольку браавосцам, в отличие от наёмников, сражаться не пришлось. — Мы пролили больше крови, — сказал капитан Рваных Знамён. — Воистину, — согласился магистр Хоро Линалион, — и мы должным образом вознаградили вас за доблесть, но зачем омрачать нашу трапезу неуместной беседой о кровопролитии? Давайте поговорим о другом — к примеру, о замыслах его превосходительства. — Друзья, нельзя ли узнать, о каких замыслах идёт речь? — осведомился Рукоруб. — Мы не в курсе дела, поскольку прибыли сюда недавно. — После того, как выиграли за вас войну, — прибавил Кровавая Борода, но потом придержал язык, потому что на сей раз командир окоротил его взглядом. — Разумеется, лорд Рукоруб, — весело ответил морской владыка. Ни один другой человек на памяти Станниса ещё не произносил прозвище Аро Исаттиса столь бесцеремонно — словно обычное имя. Лишь глупость могла породить такое бесстрашие. Станнис поморщился, поскольку Антарион напомнил ему Роберта. — Наша блистательная победа заставила бородатых жрецов пойти на небывалые уступки. Коротко говоря, все земли от Амейнелоса до Меноса отныне принадлежат нам, и, что ещё лучше, бородатые жрецы перестанут взимать с нас сборы и пошлины за торговлю на Ройне. Мы сможем свободно сплавлять наши товары до Золотых полей, а это дорогого стоит. Наши сундуки пополнятся железом. Станнис презрительно скривил губы. Браавосцы воевали ради наживы. Торговцы-выскочки не ценят славу, почести или новые земли. Они отправляют людей на смерть, чтобы набить карманы жалкими монетами. — Им пополнятся сундуки богачей, — сказал магистр Карро Домериен, сидевший чуть дальше Нусариса, — владельцев торговых флотилий. Боюсь, это не уймёт гнев простых горожан, которые набросились на наших бравых защитников. Мало кто из магистров закивал в знак согласия — видимо, браавосские вельможи были сторонниками Антариона или хотели, чтобы он считал их таковыми. А может, бо̀льшую часть противников морского владыки попросту не пригласили на пир. — Чепуха, — заявил седовласый старец Лорио Хиндел. — Беспошлинная торговля выгодна всем без исключения. Товары подешевеют, и каждый лавочник от души поблагодарит его превосходительство. — Чистая правда, — сказал Антарион. — Уж простите меня за прямоту, магистры, но я не стал бы морским владыкой без их поддержки. Банеро Престайн, усатый щёголь, который был старше Антариона и сидел рядом с Домериеном и Нусарисом, насупился. — Нам нужно распорядиться новоприобретёнными землями, — продолжил Антарион. — Я подумываю о том, чтобы наделить ими предприимчивых знатных горожан. Любой из вас волен обратиться ко мне с дельным предложением, сулящим выгоду Браавосу. Похоже, Антарион устроил этот пир неспроста. Стараниями Станниса и его товарищей Браавос разжился новыми землями, и морской владыка не упустил шанса вознаградить своих прихвостней и заодно заручиться поддержкой тех магистров, которые были против войны. Он подкупал их обширными наделами, не требуя взамен ничего, кроме лестных слов и обещания засеять эти земли или изрыть шахтами. А Престайн и его единомышленники, очевидно, приглашённые на пир лишь из вежливости и оказавшиеся в меньшинстве, только и могли, что осыпать Антариона колкостями. Ушлый царедворец Антарион уже не казался Станнису похожим на Роберта — тот отдал бы все завоёванные земли первому встречному подхалиму, а сам завалился с очередной шлюхой на отцовское ложе. Пир превратился в делёж награбленного добра. Грабителей-простолюдинов Антарион, несомненно, заковывал в железо, но вельможам вроде него закон был не писан. С норвосийцами браавосцы обошлись хуже некуда, хотя проигравшие, в отличие от победителей, бились за родной край отчаянно и отважно. Но Браавос был богаче Норвоса и мог нанять лучших наёмников, поэтому победа осталась за ним, а его правители ныне разделывали захваченные земли, словно курицу. Ближе к ночи Нусарис вновь вступил в разговор: — Сколь бы приятной ни была беседа о грядущих выгодах и новых приобретениях, они, боюсь, не пойдут нам впрок, если мы вдобавок перестанем платить Норвосу торговые пошлины, ибо наша дерзость обеспокоит правителей других Вольных городов. Сторонники Престайна заговаривали об этом не в первый раз за вечер, но от них лишь отмахивались. — О, не тревожьтесь так, — изрёк морской владыка. — Браавос уже воевал с другими Вольными городами. Лоратийцы ненавидят норвосийцев сильнее, чем и те, и другие ненавидят нас. В прошлом мы брали верх и над Лоратом, и над Квохором, который заключил союз с Норвосом, и при необходимости сделаем это снова. Да и наши достопочтенные друзья, — Антарион указал вилкой на капитанов наёмничьих отрядов, — помогут нам сладить с ними. Волантис и Три Дочери далеко, а пентошийцы до сих пор не позабыли о том, как мы унизили их однажды, и вряд ли захотят повторить этот опыт. Кого нам бояться? Уж точно не лоратийцев, норвосийцев и квохорцев. Они много слабее нас и не настолько глупы, чтобы бросать нам вызов. — Воистину так, ваше превосходительство, — сказал Рукоруб. — Вопросы торговли подобает решать вельможам вроде вас, а мы займёмся делом попроще — защитой Браавоса. Станнис разглядел лукавство в его маленьких тёмных глазах и понял, что он соглашался с морским владыкой лишь для вида. В отличие от Антариона Рукоруб явно хотел войны, считал её неизбежной и всеми силами пытался положить ей начало. — Вы славный человек, лорд Рукоруб, — вскричал Антарион, подавшись к Исаттису и похлопав того по спине. — Испугавшись нас, они могут забыть о старых распрях, — поспешно продолжил Нусарис. Его беспокойство казалось неподдельным. — Магистры, мы рискуем повторить судьбу, постигшую Волантис в Кровавый век. Нельзя безоглядно наращивать могущество. А вдруг враги нашего города призовут нас к ответу? — Пусть призывают, — сказал Станнис. — Мы уничтожим их всех до одного.

***

Даже прохладный бриз не мог смягчить зной эссосского лета, ибо тёмное море, подёрнутое пеной и опалённое солнцем, простиралось только с северной стороны, а на юге, востоке и западе раскинулась угрюмая пустыня — сплошь песок да галька, которым не было конца и края. Мулы, приученные ступать по иззубренным камням, везли по серым россыпям чужеземца и браавосийку. Молодая браавосийка — миниатюрная, смуглая, с карими глазами и короткими тёмными волосами — была облачена в просторные белые одежды, какие носили многие обитатели этих краёв, и безоружна; у неё на поясе висел лишь кошель. У рослого статного чужеземца кожа была светлее, волосы — ещё короче и темнее, одежда — черна вопреки зною, в ножнах на поясе таился меч, а за спиной висел золотистый лук. — Там, — браавосийка в белом указала направление пальцем. Чужеземец в чёрном прищурился, разглядел серый холмик на горизонте и произнёс: — Мне нужно подъехать ближе. Браавосийка покорно пришпорила мула, чужеземец поскакал следом за ней на восток, прочь от послеполуденного солнца, отчего на пески перед ними пали их длинные тени. Искусно огибая опасные участки, браавосийка первой добралась до цели — десяти грубо обтёсанных и наполовину вросших в песок серых столбов, покрытых такой же серой каменной плитой. Чужеземец, склонившись, долго рассматривал столбы, а потом спросил, не поднимая глаз: — Ты что-нибудь знаешь о них? — Мало что, — ответила браавосийка. — Похожие руины порой встречаются там и тут, но эти, пожалуй, больше прочих. Их построили задолго до нас. Они уже опустели к тому времени, как наши предки бежали сюда из Валирии, — пожав плечами, она прибавила: — Говорят, тех, кто жил здесь раньше, убили валирийцы, — последнее слово вылетело из её рта как плевок. — Не валирийцы, уж поверь мне, — возразил чужеземец. — Эти строения гораздо старше Валирии, они были древними даже в пору её юности. Браавосийка промолчала. Повернувшись, чужеземец сунул ей в руку несколько железных монет и сказал: — Думаю, твоей матери этого хватит. Езжай прочь — мне больше не требуется твоя помощь. — Простите, но так нечестно, — не сдвинувшись с места, выпалила браавосийка. — Без меня вы ничего не нашли бы. Я указала вам путь и не меньше вашего хочу узнать, что внутри! Взявшись за рукоять меча, чужеземец повысил голос: — Езжай прочь. В третий раз я повторять не стану. Браавосийка поспешила скрыться с его глаз. Убедившись в том, что она не вернётся, он убрал меч в ножны и подошёл к двум столбам, с виду не отличавшимся от остальных. Руины утопали в песке пополам с галькой — их следовало отгрести подальше, чтобы они не посыпались внутрь. Работа ему предстояла долгая, поскольку руки были его единственным орудием, но он безропотно приступил к делу. Лисы, мелкие морские птицы и его мул помогали ему разгребать песок дотемна. Утолив голод вяленым мясом, он проспал несколько часов, а на рассвете продолжил раскопки. На исходе второго дня его тонкие губы изогнулись в улыбке, ибо из-под песка проглянула верхушка деревянной двери. Здесь она и должна быть. Он видел воочию, как её навешивали шесть тысяч лет назад. Он оставил находку в покое, вновь пожевал вяленого мяса и лёг спать, а утром наполовину очистил дверь от песка, дотронулся до неё и почуял силу, которая отгоняла чужаков и не давала доскам сгнить или разрушиться под натиском пустыни. Но его эта сила не одолеет. Отступив к столбу, он изрёк заветное валирийское слово. Раздался жуткий треск. Во все стороны полетели обломки, сгнившие в мгновение ока. В подземные глубины хлынул песок, смешанный с галькой и мелкими камнями. Недавно вырытая яма стала гораздо глубже. На месте древней двери зияла дыра. Сир Станнис Баратеон вышел из-за столба, в который он вцепился мёртвой хваткой, чтобы удержаться на ногах, и улыбнулся. Осторожно ступая между коварными барханами, он достиг ямы, скатился с горы песка и гальки, веками копившихся снаружи, и очутился в кромешном мраке. Достав огниво, Станнис высек искру и засветил маленький фонарь, который прихватил с собой, поскольку знал по опыту, что тот ему понадобится. За уничтоженной дверью скрывался храм. Его наружные столбы и крыша были каменными, но под песками таились деревянные стены, уцелевшие благодаря древним чарам и сплошь покрытые резьбой. Станнис загляделся на бессчётные изображения: вожди и воины соседствовали с охотниками и пахарями, рядом с пряхами и прачками резвились дети, трапезы перемежались закланиями, среди обычных людей расхаживали их подобия с головами зверей и звери с человеческими головами — несомненно, боги. Тайный смысл резных картин он не постиг бы за целую жизнь, но в этом и не было нужды, ибо магией от них не веяло. Близ алтаря — простого необтёсанного камня — Станнис уловил лишь отголоски мук тысячи быков и детей. Им перерезали горло, чтобы снискать милость богов, однако он искал под землёй иную силу, которую видел во сне и чуял наяву. Станнис поднял фонарь выше, миновал алтарь, всмотрелся во мрак, двинулся вдоль ближайшей стены и вскоре наткнулся на угол. Чересчур скоро. Снаружи храм казался более просторным — судя по всему, в нём был не один зал. Оглядев стену напротив входа в храм, Станнис вправду нашёл другую дверь и приложил к ней руку. Магия, пропитавшая доски, должна была преградить путь любому незваному гостю. Не беда. Он выпрямился, чуть отступил от стены и властно изрёк заветное слово. Дверь содрогнулась, но уцелела. Изумлённый Станнис вновь велел ей сгинуть. Дверь осталась целой и невредимой. Повелительный тон не подействовал на неё и в третий раз. Четвёртая попытка тоже окончилась неудачей. Тогда Станнис бросился на дверь, навалился на неё всей тяжестью, а потом попробовал выломать. Она не поддалась. Слишком сильные чары её защищали. Древовидца не остановит жалкая деревяшка — особенно сейчас, когда до цели рукой подать. Помедлив, Станнис сказал себе, что цену следует уплатить. Отступив на четыре шага, он обнажил меч, коснулся лезвия пальцем, затем закатал рукав и рассёк руку от локтя до запястья. Из раны хлынула кровь. Станнис застонал, пошатнулся и едва не упал. Боль терзала его плоть, словно стая голодных беспощадных волков, но он выпрямился и прижал кровоточащую руку к лезвию меча. Клинок, вспыхнув белоснежным огнём, засиял во мраке, как солнце и звёзды. Станнис отвёл взгляд, чтобы защитить глаза от ослепительного света. Валирийцы называли это чародейство anogroperzys — кровь-пламя. Как и вся могущественная магия, оно требовало жертв. Кровь обычного человека заставила бы клинок запылать, но не более того. Иное дело — кровь древовидца… Много лет назад трёхглазый ворон сказал Станнису, что в королевской крови сокрыта сила, но правители-самозванцы ей не наделены, иначе маги нашли бы применение любому дурню, объявившему себя королём. Настоящей силой обладают только отпрыски древних родов, состоящие в отдалённом родстве с колдунами Века Героев, но даже их способности — бледная тень могущества пращуров. В королевской крови вправду таится сила, но её дарует родство с древовидцами, как дерево порождает листву. Скрипя зубами и превозмогая боль, от которой слезились глаза, Станнис направился к двери. Меч в его вытянутой руке пылал, точно факел, могучим белым кровь-пламенем. Лезвие вспыхнуло, едва коснувшись левой руки Станниса, и не только разрезало, но ещё и обожгло его плоть. Теперь кровь-пламя постепенно плавило самолучшую сталь. Потом меч придётся выбросить, но сперва тот сыграет свою роль. Станнис ударил по двери мечом, и кровь-пламя одолело древние чары, над которыми было не властно время. Старое дерево рассыпалось в пыль. Станнис шагнул в открывшийся проём… …и обомлел при виде потаённого святилища. Давно сгинувшие строители ветхого храма возвели тот вокруг творения иных, ещё более древних зодчих. Серый необтёсанный камень сменился невероятно гладкими плитами, что были темнее ночи и поглощали весь свет. От их черноты померкло даже сияние пылающего меча. Стены низкого туннеля, не рассчитанного на человеческий рост, сочились липкой маслянистой влагой. Высоко подняв меч, Станнис шагнул вперёд. Именно здесь обреталась сила, которую он чуял и искал. Человек, не наделённый колдовским даром, не смог бы описать её, но ему она казалась пламенем, опаляющим его изнутри. Сам воздух был напоён магией — ярой, как свет полной луны, чистой, словно звон колокола, и крепкой, будто аромат праздничных яств. Неудивительно, что здешней силе поклонялись — любому, кто мог её почуять, она показалась бы божеством. Пригибаясь, чтобы не упираться головой в потолок, Станнис благоговейно ступал по чёрному каменному туннелю. Левой рукой, горевшей от боли, он скользил по стене, покрытой резными узорами. Неведомая сила опьяняла его, как крепкое вино, завораживала, кружила ему голову. Мало-помалу опомнившись, он понял, что эта сила стара как мир, старше любой магии, с которой ему доводилось сталкиваться. Бесследно сгинувшие зодчие её оплота должны были обладать невиданным могуществом. Знать бы, куда они подевались и почему покинули свои владения… Склонив голову и доверившись чутью, Станнис шёл к источнику древней силы. Святилище оказалось небольшим — похоже, заброшенный храм стоял встарь посреди скромного поселения или даже заставы. Пытаясь представить, какие чудеса он смог бы повидать в недрах большого города, Станнис добрался до конца туннеля, но, увы, не узрел ничего, кроме низкого потолка и сомкнувшихся склизких стен, покрытых резными узорами. Узоры. Он впервые присмотрелся к стенам чернее воронова крыла. Белое кровь-пламя высветило сплетение треугольников, овалов, квадратов, кругов, петель, дуг и совсем уж причудливых незнакомых символов — то были не узоры, а неведомые письмена. К своей досаде Станнис не смог прочесть их, но завороженно очерчивал кончиками пальцев левой руки разнообразные символы, чей тайный смысл ускользал от него. Правда, от отдельных символов веяло покоем, величием, гневом, гордостью, пылом, отвращением или страхом. Он коснулся следующего символа… Неодолимая сила вторглась в его разум, как всесокрушающее полчище конников. Ему чудилось, что она сметает его и уносит прочь, хотя он не сдвинулся с места, и слышался громоподобный голос, подобный скрежету петель мироздания: — БУРЕРОЖДЁННЫЙ! ЗАКЛИНАТЕЛЬ, СЕЯТЕЛЬ И КОРМИЛЕЦ ШТОРМОВ! В УГОДУ ПРОСТЫМ СМЕРТНЫМ ТЫ ВПУСТУЮ РАСТРАЧИВАЕШЬ ЖИЗНЬ — НЕУЖТО ТЕБЕ НЕВЕДОМО, ЧТО У ТЕБЯ ИНОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ? Станнис пытался вернуть себе власть над собственным разумом, собраться с мыслями, размётанными громовым голосом, чьи слова он едва понимал. — Не тебе решать мою судьбу, — прорычал он. — Я не позволил этого старому древовидцу, не позволю и древней колдовской силе. — РЕЧЬ НЕ О СУДЬБЕ, А О ВЫБОРЕ, ИБО ОН ЗА ТОБОЙ. — Что тебе нужно от меня? — ЛИШЬ ОДНО — ЧТОБЫ ТЫ ПРИШЁЛ КО МНЕ, ШТОРМОВОЕ ДИТЯ. — Я не дитя. — ВСЕ ЛЮДИ ДЛЯ МЕНЯ ДЕТИ. — Зачем мне приходить к тебе? — А ЗАЧЕМ ТЫ ПРИШЁЛ СЮДА? С ним говорила сама бездна. — РАДИ МОГУЩЕСТВА, КОЕГО ТЫ ЖАЖДЕШЬ ПОНЫНЕ, ИБО ЕЩЁ УПОВАЕШЬ, ЧТО БРАТ ПОЗОВЁТ ТЕБЯ НА ПОМОЩЬ И ПОЛОЖИТ КОНЕЦ ТВОЕМУ ИЗГНАНИЮ. ТАК ПРИДИ ЖЕ КО МНЕ — И Я НАДЕЛЮ ТЕБЯ МОГУЩЕСТВОМ. — С чего мне верить этому? — СМОТРИ — И УЗНАЕШЬ. Мир преобразился у него на глазах. Бледный отрок восседал на белой лошади. Войско атаковало одинокого врага, а тот атаковал войско. Девочка с беркутом на плече убегала со всех ног. На окровавленное тело ребёнка лились капли дождя и слёзы убийцы… Голос, объявший весь мир, взревел: — СМОТРИ… Поджарый крючконосый воин злорадно улыбался на вершине высокой башни. Сплошь чёрные знамёна реяли на ветру. Корабль с чёрными парусами рассекал травяное море. Чёрные каменные ворота вдесятеро выше человеческого роста подпирали небеса… — …И УЗНАЕШЬ. Череда видений пресеклась. Боль, терзавшая левую руку Станниса, вновь напомнила о себе. Меч в его правой руке всё ещё пылал белым пламенем. Пальцы будто прилипли к символам, высеченным на стене потаённого святилища в недрах давно заброшенного храма. Чуть оправившись от потрясения, Станнис отдёрнул руку, повернулся и пошёл прочь. Покинув чёрный туннель, он пересёк храмовый зал, построенный неведомым народом в более позднюю, но тоже далёкую эпоху, пробился сквозь разворошенную ветром груду песка и гальки у входа и выбрался наружу. Свет солнца показался ему ослепительным. Прикрыв глаза рукой, Станнис услышал восклицание: — Вот вы где! — судя по голосу, говорил Уринис, гонец Рукоруба. — Командир сказал… о, боги! Подъехав ближе, Уринис вытаращил глаза. Станнис тоже смотрел на мальчишку так, словно видел его впервые, и не сразу понял, чему тот изумился, но потом заметил, что не погасил кровь-пламя. Досадная оплошность — нужно было вспомнить о мече раньше. В тот же миг белое пламя погасло. Отшвырнув испорченный меч, Станнис поглядел на Уриниса и спросил: — Так что сказал командир? — Сказал, что вы подались в эти края, — затараторил мальчишка-гонец. — Капитан, я искал вас не один день и уж было подумал, что… короче говоря, командир велит вам поскорей возвращаться в город. Если хотите, езжайте на моей лошади. Станнис слушал Уриниса вполуха. Он наконец-то понял, почему удивился при виде мальчишки. Тот унаследовал от предков-валирийцев серебристый цвет волос и восседал на крупноватой для него белой кобыле. Бледный отрок на белой лошади… Неужели всё сбудется так скоро? Уринис меж тем болтал без умолку: — Норвос и Квохор заключили союз с Лоратом, а их посол прибыл в Браавос и потребовал вернуть Норвосу все завоёванные земли. Даже Пентос на их стороне. Командир не думал, что пентошийцам хватит на это смелости. Морской владыка ответит послу отказом. Скоро будет война. — Что ж, полагаю, теперь мы её и начнём, — бесстрастно промолвил Станнис.