Феи и роботы

Керим, новый пиарщик, подготовил для него целую речь, но Серкан, ослепленный вспышками камер и привычной уже бесцеремонностью журналистов, почему-то забыл ее и начал вещать про ценность своей работы, щурясь и фальшиво улыбаясь. На душе у него скребли кошки, и вместо всей этой помпезной церемонии хотелось оказаться дома, в осточертевшей пустоте и тишине, и напиться. Он уже заканчивал вещать, когда вроде бы стихшее возбуждение поднялось вновь и, не веря своим ушам, Серкан повернулся, чтобы увидеть, как к нему идет Эда, и едва сдержал собственный шок. Эда, которая была в Италии. Эда, которая должна была остаться в Италии, потому что… — Что ты здесь делаешь? — прошипел он с оскалом, не забывая кивать журналистам. Эда посмотрела на него из-под ресниц, украдкой толкая его локтем, и обворожительно улыбнулась. — Ты не единственный получил премию, — прошипела она сквозь зубы и тут же громко заявила: — Я необыкновенно польщена… Спасибо, и вам того же… — В чем дело? — Ты же не хотел знать. — Я хочу знать сейчас. — Серкан приобнял ее за талию, получив ледяной взгляд в ответ, и широко ухмыльнулся. — Общая фотография, разумеется. С нетерпением ждем… — Только новые высоты, — согласилась с кем-то из интервьюеров Эда. — Art Life делает все… — Разумное потребление материалов и экологичность стали одними из наших главных… Теперь Серкан обнял ее за плечи, усилием воли держа улыбку, когда она впилась ногтями в его поясницу, прикрываясь от журналистов полой пиджака. — Эда, — процедил он. — Мамочка? Папочка? Они оба остолбенели. Медленно, словно в фильме ужасов, Эда и Серкан повернулись на голосок, и мгновение спустя оба, не сговариваясь, ринулись исправлять ситуацию. Эда подхватила Кираз на руки и, цокая каблуками, унеслась наверх, а Серкан задержался, чтобы прикрыть тылы. Он с извиняющейся улыбкой еще раз поблагодарил за награду от лица агентства и попросил не забывать о личных границах. К тому моменту, как ему удалось избавиться от журналистов, на галерее было пусто, и Серкан со вздохом прошел к боковой лестнице, которая вела в сад. На аллее никого не было, только на дорожке валялась детская туфелька. Серкан покрутил ее в руках и закатил глаза. Это точно афера его матери, больше некому. Никто другой не стал бы с такой уверенностью влезать в их отношения, еще и Кираз приплела… Он сунул туфельку в карман пиджака, хмыкнул и отправился на поиски своей машины. *** В доме горел свет. Припарковавшись, он долго стоял возле машины, глядя в окна, затем запер на ночь ворота, и, постукивая туфлей по бедру, поднялся в гостиную, со вздохом выключил никому не нужный свет и отправился в ванную. Намылив руки, Серкан уставился на свое отражение, прикрыл глаза и ткнулся лбом в холодную гладь зеркала. Устал. Ему меньше всего хотелось ругаться с Эдой, но он знал, что она все еще злится и будет злиться, пока он не извинится, а извиняться ему тоже не хотелось — хотя бы потому, что он искренне считал, что прав. Ему совершенно не хотелось иметь никаких дел с Эфе, но Эда настаивала, они начали повышать голос и вышли в сад, чтобы не разбудить дочь, и слово за слово в их разговоре появилась и Селин — которая несмотря на все свои отвратительные поступки никогда не пыталась лезть в его чертежи, и родители Эды — которые погибли так же, как погибли бы Кафесчиоглу, потому что Эфе изменил данные, поэтому как Эда вообще может думать о том, чтобы иметь с ним дело, потому что он даже и слушать об этом не желает? Он пожалел почти сразу, как открыл рот и сказал эти слова. Да, это правда. Но нужно было попросить перенести это обсуждение на следующий день и в офис, а не ругаться дома. И что еще хуже, Эда после этого умолкла, только посмотрела на него больными глазами и пробормотала, что Эфе сделал ошибку и признал ее, и она никогда не защищала его, когда он этого не заслуживал. Про то, что Эфе не был ее бывшим, и никогда не пытался встать между ними, уже ничего не говорилось. И хотя мысленно сам Серкан признавал, что даже отпуская Эде комплименты, Эфе всегда оставался в рамках профессионализма, это не значило, что он готов работать с человеком, который едва его не уничтожил. Да еще вот так. После этого Эда сухо сообщила ему, что не полетит в Стамбул на награждение, а останется вместе с Кираз в Риме. Серкан выругался, глядя ей в спину, и пошел собирать вещи. И вот она все же здесь, дома, наверняка укладывает Кираз спать, и когда он выйдет из ванной, они снова начнут ругаться. Поэтому, чтобы потянуть время, Серкан стянул с себя костюм и залез в душ, пытаясь придумать выход. Он так запутался в мыслях, что едва заметил, что уже не один, а Эду увидел, только когда она оказалась за его спиной и подтолкнула его, чтобы тоже попасть под поток воды. Он замер, когда она обвила его руками, сцепив их в замок на его животе, и уткнулась лицом между лопаток. — Я все еще злюсь, — проворчала она. Серкан мудро смолчал, погладив ее запястье. — Вы поели? — Угу. — Я поговорю с мамой, — пообещал он, но Эда фыркнула. — Я ожидала чего-то подобного после того, как она уговорила меня приехать, поэтому и попросила посидеть с Кираз тетю. — Но они сговорились. — Сговорились, — вздохнула Эда. — Я даже не знаю, почему меня это удивляет. — Ты была очень красивой сегодня, — наконец сказал он и развернулся в ее объятиях, прижавшись щекой к ее виску. Эда слегка улыбнулась, ощутив, как его рука привычно ложится на ее талию чуть выше ягодицы, и на секунду привстала на цыпочки, слегка потеревшись о Серкана всем телом. Однако вместо продолжения, на которое она рассчитывала, Серкан замер, а затем и вовсе отпустил ее, отойдя на пару шагов. — Серкан? — с легким недоумением спросила она. — Ты стала вдвойне раздражительной, — пробормотал он задумчиво, на что Эда — только доказывая его правоту — расфыркалась и открыла рот, чтобы дать ему отповедь, а затем скорее всего вылететь из ванной, вытирая волосы и кроя его неласковыми словами, но Серкан поднял руку, останавливая ее. — На прошлой неделе ты вернулась из магазина с большим пакетом нового белья… Эда моргнула. — Косточки бюстгальтера начали впиваться. — И сыр… Эда закатила глаза. — Мне просто хотелось сыра. Я люблю сыр. Я в принципе люблю поесть, Серкан, и ты это знаешь. Это не значит, что я… — Беременна? Жизнь моя, прости за вопрос, но поправь меня, если я ошибаюсь, но, — Серкан прищурился, — помнишь, как ты плакала над «Куртомымом»? — Кираз тоже плакала! Серкан, у волчонка убили маму, ты сам шмыгал носом! — Да, я прекрасно это помню, как и то, что у тебя болел живот из-за женских дней, и ты съела даже тот шоколад, что я прятал от Кираз. Эда сложила руки на груди. — И что? — А то, что это было первого марта. Мы только что сдали Центр Детского Творчества. — Ну и что? — А то, что с тех пор я не помню, чтобы мы хотя бы пару дней не… Эда ахнула. — Ты что, только что назвал меня похотливой?! Серкан уставился на нее, как на сумасшедшую. — Я что, — медленно произнес он, — хоть раз пожаловался? Эда, я вообще когда-нибудь жаловался? Если мне что-то не нравится, я говорю прямо. Она поджала губы, переступив с ноги на ногу, и Серкану тут же захотелось найти в шкафу и подстелить под ее ноги резиновый коврик, чтобы она, не дай Аллах, не поскользнулась. — Давай ты сделаешь тест, и если я не прав, я… Он видел по лицу Эды, что если бы это не была такая болезненная тема, то она наверняка подколола бы его, сказав что-нибудь про работу с Эфе, но она сдержалась. — Я возьму отпуск на две недели, и мы втроем куда-нибудь улетим. К морю или в Европу, куда захочешь. — А если прав? — спросила она, все еще дуясь. — Тогда отпразднуем. — Он развел руками, чувствуя, что начинает покрываться мурашками, нежно потянул Эду, встав вместе с ней под душ, и потянулся за губкой. — Ладно? — Ладно. *** — Цветочек мой, иди сюда. — Папочка? Серкан обменялся взглядами с Эдой и улыбнулся, опустившись на корточки и ласково заправил за ухо растрепавшиеся волосы дочери и поправил ее панамку. — Помнишь, мы с мамой просили тебя сохранить тайну, и ты очень хорошо справилась? Ты никому-никому не говорила. Кираз просияла. — Никому-никому, даже бабушкам, — подтвердила она. — Даже тете Мело. — Она понизила голос. — Только Сириусу. Но вы же разрешили? — Конечно, душа моя, конечно. Сириус — член нашей семьи, конечно, ему можно. — Потому что он будет охранять и малыша в мамином животе? — Разумеется, — согласилась Эда, пряча ухмылку. — Мы тебя позвали, чтобы сказать, что сегодня вечером тайну можно будет уже не хранить, мы сегодня все вместе нашу тайну раскроем. Девочка взвизгнула. — А можно я, можно я, мамочка, можно? Можно я скажу? Серкан сделал вид, что задумался. — Ну, не знаю, я тоже хотел… — Ну папочка! Кираз надулась, и в этот момент сердце Серкана замерло, до того она была похожа на Эду, что он не выдержал и расплылся в улыбке. — Хорошо-хорошо. — Обещаешь? Серкан сделал серьезное лицо. — Обещаю. Все, иди, играй. Он посмотрел ей вслед, а затем встал, отряхнув колени, и взял Эду за руку. — Они обидятся, — сказал он с ухмылкой. Серкан представлял, какой будет реакция его матери, когда выяснится, что они собрали всю семью не просто потому, что соскучились, а потому, что им нужно сделать важное заявление. Причем, насколько она оскорбится, когда они сообщат, что уже знают пол малыша, и что они молчали все это время, сказать не мог даже сам Серкан. Почему-то его это не волновало. Эда пожала плечами. Ветерок раздул ее легкое платье, она потрясла головой, щурясь, и опустила на нос солнечные очки. — Если бы они не влезали в нашу личную жизнь, то… Серкан фыркнул. — Если говорить по справедливости, то если бы они не влезали иногда в нашу жизнь, то мы могли бы и не быть вместе. Она подняла брови. — Неужели, Серкан Болат? — Нет, — вздохнул он. — Я люблю тебя, как сумасшедший, и никогда, ни за что бы не отпустил. — Так-то лучше. — Пауза. — А у нас остался сыр?