i’d cast a spell (я тебя очарую)

Срань господня срань господня господи боже блядь это происходит это действительно происходит о мой БОГ Патрик ничего не может поделать со своим разумом, кружащимся, как ураган. Обычно ему удаётся достаточно успокоиться, чтобы сформировать связанную мысль, но в данный конкретный момент эта задача кажется совершенно невыполнимой. Но ему, на самом деле, всё равно. Ну правда, какой здравомыслящий человек смог бы ясно мыслить, когда его целует Пит Вентц с таким жаром? Патрик смутно впечатлён тем, что всё ещё может мысленно произносить слова вместо приглушённых вздохов и стонов, какие вырываются из его рта, когда он пытается вздохнуть. Рука Пита скользит под пояс джинсов Патрика, по бледной, гладкой коже его задницы, и Патрик громко стонет в рот смуглому мужчине. Пит только тихо смеётся и продолжает насиловать распухшие губы своего друга, всё ещё блуждая пальцами по его телу. Патрик и не возражает. Они сцепились в гостиничном лифте, поднимавшемся на четырнадцатый этаж, солист и басист, разум и сердце, тело и душа. Они впервые зашли так далеко за месяц отношений — зная Пита, Патрик ожидал, что к этому времени они хотя бы несколько раз подрочат друг другу. Они оба так долго хотели этого, что просто удивительно, насколько долго они ждали момента, когда наконец смогут залезть друг другу в штаны, и время, проведённое порознь во времена перерыва, скорее всего, только увеличило эту потребность. Дрочить на мысли о татуировках Пита, о его рте и о глазах цвета виски было достаточным в течение последних трёх недель, но Патрик нуждается в большем, и нуждается прямо, блядь, сейчас, или же он начнёт расстегивать молнию чересчур узких серых джинсов Пита прежде, чем они доберутся до своего номера. — Взял нам одноместный, — прошептал Пит ему на ухо, когда группа приехала сюда сегодня утром. Этого знания хватило для того, чтобы заставить Патрика покраснеть и подавиться на следующем вздохе. Сама мысль о том, чтобы впервые разделить постель с Питом, наконец выйти за рамки их подростковых поцелуев и ласк, была слишком восхитительна, чтобы даже понимать её. Теперь, когда это действительно должно произойти, она становится ещё мучительнее. Внезапно, ещё больше отчаявшись, Патрик отпускает футболку Пита из крепкой хватки своих кулаков и обхватывает его лицо, ласкает щёку и скользит вверх в густые чёрные волосы, дёргая, пока тот наклоняет голову и ещё больше углубляет поцелуй. Пит издаёт хриплый стон и крепко сжимает задницу Патрика. — А ты действительно нетерпелив, да? — спрашивает он. — Говорит парень, который уже залез в мои блядские штаны, — коротко усмехается Патрик. Он отстраняется и смотрит на Пита: раскрасневшегося, тяжело дышащего и вспотевшего, с потемневшими от похоти глазами и растрёпанными во все стороны волосами. Патрик уже видел его таким — за последние десять лет он становился свидетелем весьма компрометирующих ситуаций — но осознание того, что это именно из-за него, что именно Патрик Стамп заставляет Пита стонать, хныкать и потеть, слишком уж хорошее, чтобы быть правдой. Патрик благоговейно смотрит на него в течении нескольких долгих моментов, его сердцебиение неуклонно ускоряется. — Боже, как ты прекрасен, — бормочет он, сначала даже не понимая, что открывает рот. Чёрт, его голос уже надломлен, а они оба всё ещё одеты. Пит улыбается, широко и безумно. — Не так прекрасен, как ты, Трик. — Заткнись, — и они снова целуются, и это замечательно, но когда чёрт возьми эта штука доберётся до четырнадцатого этажа я имею в виду ради Христа... Как по команде, раздаётся отдаленный звон, и двери лифта, свистя, медленно открываются. Двое мужчин с трудом могут оторваться друг от друга, чтобы пройти по коридору до номера 1412, но им это удаётся, и Патрик с трудом выуживает ключ-карту из заднего кармана Пита. Он пытается открыть дверь не разрывая поцелуй, но его рука дрожит так сильно, что он не может нормально прицелиться, и ему приходится оторваться на пару секунд. Пит без промедлений переключается на шею младшего, целуя и покусывая. Затем они оказываются в своём номере, и, как только дверь захлопывается, Пит прижимает Патрика к ней, всё ещё покусывая его шею. — Я так сильно хочу тебя, — бормочет он в кожу, которую развращает. — Блять, Патрик, Патрик, хочу тебя, нуждаюсь, не могу поверить, что это реально, — он оставляет небольшой засос на ключице своего друга, где, он (в основном) уверен, рубашка (или, возможно, шарф), скроет это. — Я знаю, — выдыхает Патрик, запрокинув голову, положив одну руку на плечо Пита, а другой запутавшись в его тёмных волосах. — Я тоже не могу поверить. Так хочу почувствовать тебя... — он неохотно отодвигает Пита на несколько дюймов и тянет за край его чёрную футболку с графическим рисунком. Пит поднимает свои татуированные руки над головой, сверля Патрика взглядом, и певец срывает оскорбительный кусок ткани, бросая его куда-то в сторону телевизора. Он тут же пользуется только что открывшейся загорелой кожей и проводит дрожащей рукой по каждому её дюйму; он даже набирается смелости наклониться и лизнуть горячую полоску на одном соске, наслаждаясь тем, как у Пита перехватывает дыхание от такого простого действия. В конце концов они отходят от двери, и Пит сбивает с головы Патрика его неизменную фетровую шляпу, и та остаётся лежать забытой на полу. Он обнимает Патрика и прижимает к своей груди, медленно целуя. Кровать всего в нескольких футах, одетая в обычное белое постельное бельё, которое просто просится быть осквернённым, как невеста в брачную ночь. Патрик так поглощён ощущением объятий, прикосновений, поцелуев, любви Пита, что едва ли замечает, как мозолистые пальцы басиста начинают задирать край его красного поло. Ещё до того, как он добирается до середины живота, Патрик прерывает поцелуй и рефлекторно отталкивает агрессивные руки Пита, пока трепет вожделения быстро превращается в панику. — Эй, эй, — говорит Пит, тут же убирая руки и невинно поднимая их. Беспокойство образует складку на его лбу. — Что случилось, детка? — Я... — Патрик не знает, как выразить свои внезапные новые эмоции, чтобы не противоречить всей этой ситуации. Он впервые так близок с кем-то с момента выпуска Soul Punk, с момента, как он похудел, и никто — даже его группа — не видел его без рубашки с момента, когда он весил 90 килограмм. По всем правилам он должен раздеваться как шлюха прямо сейчас, желая показать свою новую-и-улучшенную фигуру, вот только... — Ты ведь не жалеешь об этом, правда? — голос Пита звучит почти испуганно. — Нет! Ни в коем, блять, случае, я умираю от желания дотронуться до тебя, просто... чёрт побери, — блондин колеблется, прежде чем подойти и сесть на край кровати, положив руки на колени и нервно крутя большими пальцами. Поговорим об убийце настроения. Секунду назад мой язык был у него в глотке, а сейчас чувствую себя неуверенно. Как всегда. — Я, гм... я-я был довольно большим раньше. Помнишь? — Не то чтобы это когда-либо имело значение для меня, но да, я помню, — кивает Пит. — Ну, даже несмотря на то, что мне удалось сбросить двадцать семь килограмм, я, эм, я-я не смог избавиться от... всего. Пит делает шаг к нему и садится на корточки так, что их глаза оказываются на одном уровне. Патрик не может удержаться и окидывает завистливым взглядом подтянутый, скульптурный торс своего друга, гладкая кожа которого совершенно не пострадала и просто умоляла о прикосновении. — О чём ты говоришь? — спрашивает Пит почти так же нервно, как Патрик себя чувствует. — Я... есть несколько... линий. На моём животе и боках. Ещё несколько на ногах, — певец чувствует, как его лицо краснеет, и он чувствует себя ещё более глупым, хотя он разговаривает с Питом. Пит выглядит недоуменным ещё несколько секунд, а потом его глаза расширяются и он делает ошеломлённый вдох. Протянув руку и схватив потные ладони Патрика, он качает головой в отрицании. — Нет, — бормочет он, и неужели он плачет? — Нет, дорогой, милый, драгоценный Патрик, ты же не...? — Что? О! О, нет, нет, Пит, нет, это не шрамы, — его рука вырывается из хватки Пита и тянется к его лицу. Патрик смотрит ему в глаза, и его тошнит при мысли о том, к какому выводу пришёл Пит. — Боже, нет я никогда... просто, нет. Это растяжки, — он смущенно пожимает плечами. — Выцветшие. И некоторые не такие выцветшие. Пит закрывает глаза и с облегчением опускает голову, прижимаясь щекой к бедру Патрика. — Чёрт, ты меня до смерти напугал, — выдыхает он и поднимает глаза. — Ты боишься, что мне не понравится то, как ты выглядишь, да? Это единственное, чего я когда-либо по-настоящему боялся. Ты гребанная мужская модель, а я лысый, потный, пухлый чувак, в чьи сети ты каким-то образом умудрился попасть, и я всегда боюсь, что ты найдёшь кого-то лучше, красивее, кого ты заслуживаешь больше... — Да. — Не бойся, — басист поднимается, чтобы запечатлеть рот Патрика в медленном, глубоком, успокаивающем поцелуе. Когда он прерывается, то мягко улыбается, и в его тёмных глазах нет ничего, кроме обожания. — Трик, ты самый великолепный, желанный, привлекательный человек, которого я когда-либо встречал за всю свою гребанную жизнь и рядом с которым я оказался. Ты улыбаешься, как Август, поёшь, как Май, а твоё лицо — самое яркое июльское солнце, которое я видел. То, как ты двигаешься, как говоришь, как режешь свои чёртовы фрукты на завтрак по утрам, я просто... Я никогда не мог оторвать от тебя глаз. Никогда. Даже по утрам, когда ты только просыпаешься, и твои волосы торчат дыбом, а твои глаза прищурены, ты просто... — он делает паузу, нежно соприкасаясь лбами, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. — Ты самая близкая к совершенству вещь, которую я когда-либо встречал, и ничто — особенно несколько волнистых линий на твоей коже — никогда не заставит меня думать иначе. Патрик смотрит на него несколько долгих мгновений, не веря в свою удачу. Как он вообще довольствовался меньшим, чем Пит? — Я люблю тебя, — бормочет он, ощущая, как это чувство вырывается из его сердца и заполняет маленькую гостиничную комнату вокруг них. — Я тоже, — отвечает Пит, ещё раз быстро целуя, и это всё, что нужно Патрику. — Так на чём мы остановились? Ах, да, я думаю, что мы собирались заняться умопомрачительным эпическим сексом. — Не хотел бы мешать этому, — хихикает Патрик и падает на спину, потянув Пита на кровать за собой. # # #