***
Юнги выдергивает из сна резко, будто кто-то толкает его, обрывает смазанные картинки в голове и заставляет вздрогнуть. Он еще пару секунд лежит с закрытыми глазами, пытаясь поймать ускользающие фантазии, пока не распознает в тишине комнаты вибрацию. Блять. - Что, - хрипит он в трубку. Он не думает, кто ему звонит, на кой черт, и разбудил ли его шепот Джина, сопящего на соседней кровати. Он дико хочет спать, потому что за последние четыре дня на сон ему удалось выделить часов шесть от силы. Ему поебать, даже если в здании пожар. Юнги хочет спать. - Юнги-я! – раздается на другом конце провода, и к желанию вырубиться у Юнги прибавляется желание кого-то убить. – Я-я тебя разбудил? - Какого хрена, - шепчет Юнги, едва разлепляя губы. Он слабо понимает, что происходит. Он слышит голос Чимина в трубке, хотя это не имеет никакого смысла, ведь их разделяет буквально пара дверей. - Ммм, - мычит в ответ Чимин и глупо смеется. – Потолок кружится. Так. Юнги разлепляет один глаз, косится сначала в сторону Джина, затем на часы. Без десяти три. Замечательно. - Чимин, - начинает он терпеливо. – Ты видел время? Тот в ответ лепечет что-то неразборчивое, его звонкий голос пробирается Юнги прямо в мозг, минуя барабанные перепонки, и звучит там, звучит, мешая заснуть. С этим пора заканчивать. - Чимин, ложись спать, - просит он почти мирно. В трубке что-то глухо падает, ойкает и хихикает. Юнги вздыхает. – Ты что, упал? - Я хотел перевернуться, - объясняет Чимин заплетающимся языком. – Но случайно упал с кровати. Юнги не удивлен. Чимин падает с кровати и трезвым. Ничего такого, что стоило бы его внимания. - Круто, - ровно произносит Юнги. Сбоку Джин ерзает, кажется, балансируя на грани сна и пробуждения, и Юнги подносит большой палец к кнопке блокировки. - Я хотел тебе сказать… - начинает Чимин, но Юнги не слушает. - Спи, - командует он и выключает телефон. Под закрытыми веками темнота подкидывает образы пьяного Чимина, и Юнги жмурится до пятен перед глазами. Ему похуй. Он хочет спать.***
Его утро начинается со скрипящего смеха Сокджина на все общежитие. Юнги пытается, он пытается нырнуть в подушки еще глубже, закопаться в одеяле так, чтобы не слышать звуки во всю начинающегося нового дня. Но на кухне шуршат пакеты, стучат друг о друга палочки, и Джин… ржет так, что Юнги готов разрыдаться от бессилия. - О нет, мы разбудили зло, - трагично произносит Намджун, когда Юнги появляется на кухне. Он в пижамных штанах, трет пальцем красный глаз и ненавидит свою жизнь. - Потому что кое-кто ржет как чайка недобитая, - недовольно ворчит Юнги, присаживаясь к ним, и косится по сторонам. Джин бодрый, намеренно фальшиво завывает над кастрюлькой с рисом, Намджун что-то печатает в телефоне, улыбаясь экрану, а Хосок мертвым телом лежит напротив телевизора. - В этом доме должно быть хоть что-то прекрасное, - отвечает Джин, совершенно не обидевшись. – Кто, если не я. - Ты прекрасный, - отстраненно кивает Намджун. - Когда спишь зубами к стенке, - добавляет Юнги и уворачивается от летящего в него полотенца, роняет лицо на руку и прикрывает глаза. Утренняя идиллия в выходной день – это приятно. Еще приятнее, когда друзья не звонят тебе посреди ночи, чтобы пьяно похихикать в трубку, а потом оставить в тишине наедине со своими мыслями и тотальным недосыпом. Осознай это, Юнги, осознай и прими. Дебилизм не лечится. - В чем дело? – Намджун смотрит на него поверх очков. – Обычно ты дружелюбнее, когда спишь больше четырех часов. - Тогда вам не повезло, потому что я спал три, - пожимает плечами Юнги. - Ты опять уходил в студию? – хмурится Намджун. - Он не вставал, я бы услышал, - Джин качает головой и Юнги не сдерживает смешок. Ну да. Однажды Намджун уронил у них в комнате торшер, Юнги еще минут двадцать матерился, пока возвращал ему первоначальный вид и собирал осколки разбившейся лапочки, а Джин даже сопеть не перестал. - Я и не вставал, - отвечает Юнги. – Я просто не мог уснуть. - Ты? – доносится до них смеющийся голос Хосока. - Отвалите от меня, - просит Юнги. – Я реально пиздец не выспался. - Ты слишком много думаешь, мой маленький ворчун, - весело произносит Джин. - А ты храпишь громко, - кисло вставляет Юнги. - Пиздишь! – оскорбленно кричит Сокджин, хватает ложку, всю перемазанную рисом, и замахивается как раз в тот момент, когда на кухне появляется Чимин. Джин в момент забывает про Юнги, что даже немного обидно, и охает. Охать там есть с чего, не придерешься. Всклокоченные волосы, опухшее лицо, большая футболка с засохшим пятном от вина и растянутым воротом, через который видно оголившееся плечо с новехоньким, ярко-фиолетовым синяком. И этот человек заставляет кого-то кончать одним своим взглядом в объектив. Юнги прячет улыбку в ладони. - Минни, что с тобой? – Сокджин подбегает к нему, ощупывает лицо, заставляет сморщиться, но надоедливо продолжает, тычет прямо в синяк, будто и так не понятно, что болит. Что ударился где-то. Вероятно, падая с кровати в без десяти три ночи, бухим в ебеня. Юнги следит за ним лениво, пока Чимин, абсолютно дезориентированный, медленно садится сбоку от него, подпирает подбородок маленьким кулачком и выдыхает с болезненным стоном. Как же ему, должно быть, плохо. - Хреново? – мирно уточняет Юнги. Чимин бросает на него недовольный взгляд, но покорно кивает. Его светлые волосы слегка нависают над глазами с размазанным карандашом, и это даже красиво. А еще от него несет перегаром, наверное, за милю – воняет, как от винно-водочного. И это почему-то тоже красиво. Юнги вздыхает и поднимается, ищет в аптечке обезболивающее. - Когда ты успел? – слегка ошарашенно спрашивает Намджун, и Юнги фыркает негромко. У Чимина с алкоголем странный, продолжительный и слегка нездоровый роман – они друг друга томно любят на расстоянии, но стоит Чимину лишь пригубить, и ничем хорошим ночь уже не заканчивается. Юнги-то уж в курсе. Другой вопрос в том, кто дал этому маньяку в руки вино. - Я виноват целиком и полностью, - раскаивается Хосок, по-прежнему не предпринимая попыток встать с пола. – Я не подумал о том, что Чимин превратится в алкоголичку. Юнги впихивает тому в руку стакан воды и закидывает две капсулы обезболивающего прямо меж приоткрытых губ. Чимин на автомате касается его пальцев языком и резко втягивает носом воздух, присасываясь к стакану. Юнги даже не смотрит на него, присаживаясь обратно на свое место, - такая картина ему вполне знакома. - Простите, - щебечет все-таки Чимин спустя еще пару минут горячих споров между Джином и Хосоком. – Мне очень стыдно… Я просто хотел немного расслабиться и… переборщил. - Ты-то где был? – возмущенно кричит Сокджин в сторону Хосока. Чимин стонет. - Боже, хен, не ори, - сокрушается он тихо, сжимая пальцами виски. На него никто не обращает внимания, и Юнги, принимая поражение, прикладывает холодные пальцы к его лбу. Лицо у Чимина пылает, словно от температуры. Он облегченно вздыхает, обхватывает пальцами ладонь Юнги и падает в нее всем лицом. - Да он же неугомонный, - оправдывается Хосок. – Я на десять минут ушел, а эта пьяница уже звонит кому-то… - Я кому-то звонил? – испуганно спрашивает Чимин, выглядывая одним глазом из-за пальцев Юнги. – Почему ты не отобрал у меня телефон? - Когда я это понял, ты уже злобно дубасил его об подушку, - со смешком произносит Хосок, и Чимин прячет глаз обратно, разочарованно качая головой. – Кажется, тот, кому ты звонил, очень не хотел разговаривать. - Господи, - стонет Чимин и вмиг напрягается. Юнги даже интересно, к каким выводам он сейчас придет. – Я же никому из вас не звонил? И смотрит. Сквозь пальцы глазами этими блестящими, смотрит прямо на Юнги. А он бы и рад сказать «нет». Разыграть спектакль в одного, посмотреть, к чему приведет. Вот только это бессмысленно, Чимин же не идиот – если захочет, наверняка докопается, посмотрит историю вызовов и узнает. - Нафига? – спрашивает Хосок, наконец подняв с пола хотя бы верхнюю часть тела. Выглядит он тоже не лучшим образом, но хотя бы не скулит от дневного света. – Мы ж в одной общаге. - Да мне ты звонил, - говорит Юнги негромко и ждет, что Чимин выдохнет, успокоится, перестанет вжиматься в его ладонь в компании своего чувства стыда. А он отчего-то наоборот напрягается, и Юнги видит сквозь щелки между пальцев, как глаза расширяет. Видит и знает, что им есть, о чем поговорить. Но почему-то добавляет: - Я сбросил. Чимин отлипает от уже нагревшейся ладони и бросает на него взгляд. В нем много всего, но прежде всего – облегчение. Юнги не смотрит в ответ. - Извини, хен, - виновато выдавливает Чимин, полностью разрывая их телесный контакт. – Наверное, я тебя разбудил. - Нет, забей, - отвечает Юнги и игнорирует красноречивый смешок Намджуна. - А зачем ты ему вообще звонил? – выгибает бровь Сокджин. Юнги догадывается. Возможно, ему следовало дать Чимину договорить? Впрочем, он тут же отбрасывает эту мысль. Чимин и алкоголь – в целом не самый здоровый броманс тысячелетия, а ночью краски, как правило, сгущаются, и ситуация почти всегда выходит из-под контроля. Ничего хорошего не происходит после двух часов ночи. Верно? - Я не помню, - хнычет Чимин. – Наверное, мне было плохо… - И… и ты позвонил ему?! – возмущается Джин под смешки остальных. – Почему ты не позвонил мне? - Я не знаю, - отчаянно произносит Чимин. Он выглядит таким растерянным с расширенными сонными глазами и искренним в своем очаровательном недоумении. – Так распорядилось мое пьяное сознание. - Твое пьяное сознание, очевидно, доверяет Юнги, - кивает Намджун глубокомысленно, и тот стреляет в него бесцветным взглядом. - А этот идиот даже трубку не взял! – добивает Сокджин со всей эмоциональностью в голосе, на которую способен. - И чего вам не спится, - перебивает его мрачный Чонгук и тут же зевает. – Единственный выходной, а вы уже орете на весь Сеул. - Извините, что потревожили, господин золотая задница, - издевается Сокджин и кивает на стол, на котором уже давно накрыто на семерых. – Проходите пожалуйста, снизойдите до завтрака с простыми смертными. Чонгук глаза закатывает, но видно, что смущается. Ребенок. - Хен, - бурчит он задето, но присаживается рядом с Хосоком. Тот уже ожил достаточно, чтобы медленными шажками добраться до стола и с блаженным выражением лица присосаться к банке газировки. Тэхен присоединяется к ним последним и, честно, выглядит лучше всех. Не сказать, что выспавшимся, но довольным как минимум, и Юнги не идиот. Он прекрасно видел, с какой стороны коридора вышел Тэхен и как заговорщицки подмигнул Намджуну – своему, на минутку, соседу по комнате. Это просто как дважды два, но Юнги молчит. Точно так же, как молчит о Чимине. - Так, кто сегодня моет посуду? – бодро спрашивает Сокджин, когда они заканчивают с завтраком, и тут же кричит: - Я готовил! - Пусть Чонгук моет, - предлагает Хосок, улыбаясь довольно. - Почему я? – ноет тот в ответ. - Потому что ты младшенький, - отвечает Намджун с неприкрытой издевкой. - Когда вы перестанете давить на то, что я младше? – спрашивает Чонгук, покорно собирая тарелки со стола. Он спрашивает, но выглядит смирившимся. - Когда придет кто-то младше тебя, - улыбается Тэхен, щипая его за оголенное бедро. - Нет, Тэхен, никаких детей до свадьбы, - отрезает Сокджин серьезно, и все остальные смотрят на него в недоумении. - Что? – переспрашивает Тэхен, и Джин в ответ дергает головой. - Что. Юнги, борющийся с желанием прикрыть глаза уже минут двадцать, все-таки сдается. Ему неинтересно слушать оправдания, неинтересно смотреть на очередную перепалку, неинтересно наблюдать за тем, как два идиота пытаются скрыть то, что всем вокруг известно. У него хватает своих проблем. Юнги закрывает глаза и кладет голову на вытянутую руку Чимина. У него хватает своих проблем, которые он тоже не собирается решать.***
Всю следующую неделю он ждет. Не знает, чего. Не знает, зачем, для чего. Но он ждет в ощущении надвигающейся катастрофы, и, на удивление, оно даже не пугает. Оно подстегивает, заставляет чаще вынимать голову из задницы, в которой Юнги, будем честны, проводит большую часть своей жизни. Это ощущение заставляет его чувствовать все острее, будто ему осталось жить не дольше, чем неделя до следующего выходного. Юнги чувствует это, сидя в студии бессонными ночами, чувствует во время промоушена, где их всех ебет по кругу их же менеджмент, и лежа на полу в зале для тренировок, где Чимин выбивает из себя одно движение за другим. Юнги даже руку поднимать не хочется, чтобы взять стоящий рядом стаканчик с кофе, а Чимин танцует-танцует-танцует. Плечами ведет кокетливо, подбородок задирает и руками себя трогает, от бедер до шеи. Смотрит только прямо, на себя же в зеркало, губы кусает досадливо, а Юнги хочет подойти к нему и ударить, да только он и руку поднять не может, не то что встать. Он не спит этой ночью, даже не пытается глаза закрыть. В своей кровати, которая, если честно, служит ему таковой гораздо реже, чем стул в студии, он не может уснуть в третьем часу ночи. Его голова сегодня словно серпентарий, а внутри без конца что-то извивается, шипит и вплескивает яд прямо в кровеносные сосуды. Он знает, что такими темпами умрет быстрее, чем дождется, но ничего не может с собой поделать. Юнги ждет и дожидается. - Да, - шепчет он в трубку, когда чуть за три ему звонит Чимин. Сокджин спит как убитый, вымотанный тренировками, пускает слюни на свою подушку в двух метрах от Юнги, что разумеется будет отрицать на утро. - Хен, - ласково произносит Чимин, и Юнги наконец закрывает глаза. Голос Чимина особенный, он не раз говорил об этом. Он высокий, но с хрипотцой, торопливый, как бывает у детей. Юнги не знает, что хочет услышать, но он слушает. Всегда слушает. - Я здесь, - отвечает он. - Я скучаю, - тянет Чимин тоскливо. - Ты в соседней комнате, - фыркает Юнги. - И что? – обиженно отвечает Чимин, и боже, какой же он пьяный. – Мне не хватает тебя… Ты постоянно в студии, совсем не смотришь на меня. Юнги улыбается в потолок. Студия находится через стенку от тренировочного зала. Он смотрит. Чаще, чем нужно. - Не понимаю суть претензии, - отвечает он слегка нахально. - Хочу послушать твой голос, - делится с ним Чимин доверчиво, и у Юнги что-то больно сжимается в груди. - Вот как. - Я слушаю твой трек, - делится Чимин тихо. – Очень часто, перед сном. Юнги сглатывает. - Правда? - Да, - выдыхает Чимин и шуршит чем-то на заднем плане, без конца ворочается и дышит в трубку слегка учащенно. – Мне нравится часть, где ты… обещаешь, что я кончу от твоего языка. Юнги жарко, очень жарко. Он выдыхает осторожно, хотя хочется рот раскрыть и заорать, потому что Чимин – это пиздец. - Я говорю не так, - Юнги издает смешок. Возможно, слегка нервный. - Неважно, - тянет Чимин прерывисто. – Я все равно кончаю… Юнги распахивает глаза. Перед взором чистый потолок, в сознании картинки вовсе не такие чистые, как должны быть. - Чимин, - произносит Юнги настолько ровно, насколько может. – Что ты делаешь? - Дрочу, - отвечает тот развязно. Его голос смеющийся, довольный, такой пьяный, а Юнги чувствует, как сердце стучит уже где-то в горле, и ему нихуя не смешно. - Где Хосок? Чимин не шепчет, в отличие от него, он говорит в полтона, и такие грязные вещи, что Хосок просто не может находиться сейчас с ним в одной комнате. - Не знаю? – выдыхает Чимин и о, теперь-то Юнги слышит. Слышит, как на том конце провода шуршит одежда, как отдаленно и тихо влажно скользит рука, как выдохи становятся бесконтрольными. Как Чимин весь становится бесконтрольным. Юнги сжимает челюсти до боли, сжимает в пальцах одеяло до побелевших костяшек. – Это важно? - Да, это важно, если ты дрочишь в вашей с ним комнате, - цедит Юнги и слышит в ответ приглушенный то ли стон, то ли выдох. - Его… здесь н-нет, - заикаясь, произносит Чимин, и Юнги даже не нужно закрывать глаза, чтобы видеть, как эти маленькие пальчики с аккуратными ногтями скользят по члену быстро и хаотично. - А если зайдет? - Юнги-хен, - зовет Чимин, но Юнги не хочет отвечать. Он сжимает одеяло в пальцах и не двигается, потому что у него стоит так сильно, что больно. – Юнги… - Что, - не выдерживает он. - Скажи… скажи мое имя, прошу, - хнычет Чимин в трубку, и Юнги страдальчески заламывает брови. Это невозможно. Невозможно. Чимин – это пиздец. Ему давно стоило положить трубку. – Прошу-у-у, Юнги-и… - Чимин, - шепчет он, задыхаясь, и слышит стон. – Чимини. Юнги жмурится, ему очень жарко, почти нечем дышать, но он упрямо сжимает одеяло в пальцах и не двигается. Чимин на том конце провода дышит часто, прерывисто, выдыхает на грани скулежа, едва не плачет, а у Юнги немеют поджавшиеся пальцы на ногах. - Юн-ги… - Чимин, - послушно вторит он, теряясь в пространстве. – Минни… Минни, ты сможешь кончить от моего голоса? - Д-да! – почти кричит тот. Юнги жмурится, он не может не думать о том, что они не одни, что их окружает еще пять человек и, спасибо господи, в выходные дни им отрубают камеры. Он не может не думать об этом, но как только Чимин кричит облегченно, он перестает думать вовсе. Он дергается непроизвольно, подкидывая бедра вверх, проезжается пахом по своему напряженному запястью прямо через одеяло, которое он сжимает, и… - Ох... Чимин, - хрипит он нещадно, пока постыдно кончает прямо в пижамные штаны, как какой-то подросток. Невозможно. Не снова. Это все какой-то сюр, какая-то, блять, несмешная комедия. Юнги дышит, глядя в потолок широко раскрытыми глазами, и слышит, как Чимин в трубке всхлипывает и обрывает звонок. - Какого хуя, - раздается голос Сокджина сбоку от него и по комнате расползается теплый свет настольной лампы. Юнги не знает, как он выглядит сейчас, но наверняка растрёпано, ошарашенно и жалко. Так что он не отвечает и просто смеется.***
Ничего хорошего не происходит после двух часов ночи. Все выливается в катастрофу. Даже не столько из-за Чимина, сколько из-за Джина, который вцепляется в него, словно клещ, и тормошит-тормошит, пока Юнги не рассказывает ему все. С самого начала. Как смотрит каждый день, как умирает медленно, о чем думает. «То есть это происходит не в первый раз?» «Мин Юнги, ты больной ублюдок» «Ты должен рассказать ему, это ведь не нормально» «Вы что, ни разу не говорили об этом?!» Мне страшно, - хочет ответить Юнги, но молчит. Как всегда, молчит. - Я не хочу рассказывать, - отвечает он в итоге. У него жутко болит голова, будто это он пил полночи, а не Чимин. Сокджин об этом прекрасно осведомлен, но все равно запускает ему в лоб какую-то пластиковую херню. – Ауч! - Это тебе за тупость! – угрожающим тоном говорит он и вздыхает, садясь ровнее на своей кровати. – Почему не хочешь? Юнги смотрит только себе в ноги. Он думал об этом столько раз, что ответ уже крутится у него на языке, но… Но. - Он тебе нравится? – спрашивает Джин. - Ты издеваешься? – кривится Юнги. – У меня чуть сердце не остановилось, когда он мое имя произнес. - Да или нет? – не вдохновляется его словами Джин. Юнги молчит в нерешительности какое-то время, но все же выдыхает честно: - Пиздец как. - Ну так скажи ему об этом, - пожимает Джин плечами. – Если ты боишься, что он сочтет тебя извращенцем, то напомни ему, что он сам набирает твой номер. Слова Джина застревают у него в голове. Он думает об этом утром, когда Чимин с розовыми патчами под глазами садится сбоку от него и улыбается расслабленно. Думает, когда они прогоняют хореографию, и Чимин приоткрывает рот, обвивая пальцами свою шею и двигая бедрами в ритм. Думает, когда сидит в одиночестве в студии и смотрит в черный экран перед собой. «Юнги, ты ведь знаешь, что это вызовет вопросы?» - спрашивает его однажды Намджун, еще перед релизом трека. Черт возьми, да, он знает. Он смотрит на танцующего Чимина через стекло в студии и гоняет эту фразу на языке, заранее зная, что вставит ее в трек. «Неважно, девушка ты или парень?» - спрашивает Чимин его гораздо позже, цитируя, и улыбается ему так, будто знает все на свете. Ну и где же твоя улыбка сейчас, а, Чимин? Почему ты больше не выглядишь так, будто все знаешь? Дьявол. Как же Юнги хочет, чтобы Чимин все знал. От этих тупых звонков до чувств, сжирающих его без остатка. Когда это случилось впервые, Юнги уже знал, что происходит. Он не из тех людей, что врут сами себе – только лишь остальным. Он знал о природе боли в груди и улыбки при взгляде на сонного и совершенно не привлекательного Чимина. Знал, почему в штанах становится тесно, когда Чимин касается его кожа к коже. Он знал достаточно, чтобы понять, в какое дерьмо встрял. Но он не собирался с этим ничего делать. У него не было ни возможности, ни сил, ни времени. И вот однажды Чимин позвонил ему. Ночью, после трех, бухой, словно моряк дальнего плаванья, - несчастный, словно ждущая его жена. Чимин рыдал, лежа на полу его же студии, и повторял только «Юнги-Юнги-Юнги», пока тот тщетно пытался сообразить, что происходит. Потом это случилось снова. И снова. И снова. И каждое ебанное утро Чимин не помнил абсолютно ничего. Если бы он только спросил, если бы только задал вопрос, Юнги бы ответил «да, ты звонишь мне каждый раз» и «да, я каждый раз беру трубку», а еще «да, Чимин, я тебя тоже» и, может быть, «да, я дрочу, пока ты скулишь в трубку мое имя». Но Чимин никогда не спрашивал, никогда не заговаривал об этом, никогда не проверял телефон. И Юнги не хотел быть тем, кто разрушит это таинство. Оно начало рушиться, когда Хосок спалил Чимина за телефоном, ровно две недели назад. Оно разрушилось окончательно, когда Сокджин спалил Юнги, выстанывающим имя одного из своих друзей. Любая система стремится к разрушению. Юнги чертовски страшно топтать остатки. Он знает, что должен, но единственное, к чему приходит за эту неделю, так это что в печальном романсе между Чимином и алкоголем отчаянно не хватает третьего.***
Юнги соображает слабо, очень слабо. У него перед глазами пляшет люстра на потолке, вытанцовывает пасодобль, а внутри все чешется и крутит то ли от волнения, то ли от бутылки соджу. Он не пил уже давно, потому что его единственный собутыльник предпочел его обществу… его общество. Об этом стоило бы поразмыслить, но не сегодня. Юнги зачем-то поднимает руку, смотрит на пальцы – они бледные и немного кривые, но длинные, больше, чем пальцы Чимина. Он так чертовски любит брать его за руку, потому что то, как ладонь Чимина утопает в его собственной, заставляет сердце глупо трепетать. Юнги улыбается. Он понимает желание Чимина позвонить. - Та-а-ак, - тянет Джин, нависая над ним со скепсисом на лице. – Я так понял, что ты уже все, в кондиции? - Дай мне телефон, - просит Юнги, с усилием моргая. Ему не очень хорошо, но, если вырубится сейчас, уже никогда не решится на этот шаг. - Не-а, мы договаривались, - мотает Джин головой. – Что ты собираешься ему сказать? - Не знаю, - честно отвечает Юнги. – Я хочу услышать его голос. Его милый, красивый, самый лучший голос. - Ну спасибо, - холодно отвечает Джин и вздыхает, протягивая ему телефон. – Я об этом пожалею, но на. Говори от сердца, болван, не молчи. - А ты куда? – хмурится Юнги. - Не знаю, к Намджуну, - бросает Джин уже возле двери. – Тэхен наверняка тусуется у Чонгука. Что за коллектив, одни геи. Джин уходит, а Юнги пялится в свой телефон, на глупую фотку Чимина, и улыбается, как какой-то идиот. Впрочем, он таким и является. Влюбленным идиотом. - Юнги? – раздается в трубке сразу же, и все, назад дороги нет. – Что-то случилось? Ты меня пугаешь, почему ты молчишь? Чимин трезвый, его голос звучит обеспокоенно и высоко, и Юнги сглатывает, прикрывая глаза, потому что он готов слушать это бесконечно. - Минни, - тянет он хрипло, заставляя Чимина потрясенно замолчать. – Минни, я дебил. - Юнги… Ты пьян? – недоверчиво вопрошает тот. - Немного, - отрицать не хочется. Наверное, следовало сделать это давно. - Зачем… ты звонишь? – шепчет Чимин смущенно. – Мы же в соседних комнатах. Юнги смеется. Это действительно смешно. Чертовски глупо, но смешно. - Затем же, зачем и ты, - отвечает он и грустнеет. – Разница только в том, что ты этого не помнишь. - Чт… - заикается Чимин, но Юнги перебивает. - Чимини, - он шепчет судорожно, чтобы не успеть передумать. – Малыш. Я так влюблен в тебя, пиздец. Я… не смотреть на тебя не могу, к-когда ты танцуешь… Думать о чем-то другом н-не могу, не могу… когда ты везде, абсолютно везде. В моей голове и… твои ладони в моих и… Юнги уже не понимает, что говорит. Он просто изливается, пока Чимин на том конце провода молчит ошарашенно, и, ебаный господь бог, как же ему плохо. - Прости, я дебил. - Ты уже говорил, - фыркает Чимин. - Я бы так хотел, чтобы ты все это помнил, - жмурится Юнги, чувствуя, как щиплет глаза. «Юнги-и-и, я люблю тебя» «Хен, ты так возбуждаешь меня» «Не хочешь пожениться?» - Пожалуйста, вспомни, - просит Юнги тихо и не выдерживает. Он ощущает подступающие слезы, его голос дрожит уже почти на грани истерики, ему так хреново, что подступающая тошнота кажется менее значимым из всего, что он чувствует. Он нажимает на кнопку сброса и блюет в благоразумно подставленный Сокджином тазик. Его роман с алкоголем заканчивается куда как печальнее, чем у Чимина.***
Юнги открывает глаза. Он ненавидит этот ебучий белый потолок, который обвинительно нависает над ним после каждой совершенной им ошибки. И эта люстра. Вчера она танцевала ему пасодобль, а сегодня молчит, укоризненно глядя на него единственной лампочкой. Ну давайте. Добейте лежачего. - Проснулся? – доносится до его сознания голос, и Юнги нужно несколько секунд, чтобы сообразить, кому он принадлежит. Твою мать. Милый, красивый, самый лучший голос – касается его шеи, забирается под волосы, льется прямо в уши и остается там, звучать без конца. Юнги моргает медленно, слегка заторможено, и переводит взгляд на Чимина, что сидит на его постели с ногами. На нем какие-то треники и майка, должно быть, времен динозавров, но у Юнги все равно замирает сердце. - Я блевал, - говорит он зачем-то. Чимин выгибает брови, бегает глазами по кровати, будто думает, точно ли хочет здесь находиться, и Юнги его понимает. Он вот не хочет. - Я в курсе, спасибо, - кивает Чимин и улыбается слегка растерянно. – Я вроде как спас тебя от катастрофы. - Да? – хмурится Юнги. Он не помнит ни черта. Только что звонил. И в любви признавался. Пиздец. - Ты чуть не расплескал содержимое тазика по кровати Сокджин-хена, - говорит Чимин. Его губы дрожат, будто он очень хочет рассмеяться, но сдерживается из последних сил. - Блять, - только и говорит Юнги и глаз от Чимина не отрывает. Тот обращает на него взгляд, они смотрят друг на друга пару секунд или около, а затем смеются, с придыханием, облегченно и мягко. И это так хорошо. В тысячу раз лучше обезболивающего. - Прости, - улыбаясь неловко, говорит Юнги. Он чувствует, что должен это сказать. Чимин кивает, теплая улыбка все еще окрашивает его губы, и он тянется пальцами к безвольной руке Юнги. Они такие маленькие… - Я помню, Юнги, - говорит он внезапно. – Я помню все, что говорил тебе. Когда звонил. От признаний до предложения. Абсолютно все. Юнги молчит. А Чимин губы кусает, смотрит робко, уже не улыбается. Ему страшно, и это чувство у них одно на двоих. - И я сейчас подписываюсь под каждым словом, - все-таки говорит он твердо. Юнги не знает, что чувствовать. Он разрывается между злостью и гордостью. - Почему... ты не сказал мне? - Я думал, ты захочешь поговорить, когда я, ну, - Чимин жмется, будто ему неловко говорить, и Юнги вздрагивает, наконец сжимая его руку в ответ. – Когда я позвонил в первый раз. Но ты ничего не сказал, ни тогда, ни потом. - Я думал, ты не помнишь, - пришибленно вставляет Юнги. Что он там говорил про Чонгука с Тэхеном? Два идиота, да, Юнги? И кто из них еще идиоты, нужно поспорить. - Я хотел, чтобы ты что-то сказал, так хотел, - грустно добавляет Чимин и смотрит на их сплетенные пальцы с такой нежностью, что в груди ухает. – А потом это превратилось в какую-то игру и… Я не знаю, зачем продолжал. - Я ждал, что ты спросишь, - делится Юнги и улыбается удивленно, впервые за долгое время понимая, что должен был сделать этот шаг сам. Сам! Не перекладывать ответственность на Чимина, не ждать, пока судьба наконец шарахнет его по затылку. Просто открыть свой чертов рот и сказать. Мин Юнги, ты официально круглый идиот. - Я думал, что Чонгук с Тэхеном тупые, - безэмоционально произносит Чимин, - а оказалось, что мы. Юнги смеется согласно и подносит их руки к губам, целует тыльную сторону ладони, косточки, пальчики с серебряными кольцами. Сейчас ему хорошо. Впервые за долгое время, несмотря на головную боль и мерзкий привкус во рту, ему хорошо, потому что он наконец может не только смотреть. И он не должен ждать неделю до выходного, чтобы спросить: - Так что, может поженимся? – и улыбается, щуря глаза. Чимин хохочет, откинув голову назад, и кивает. - Да, но целовать я тебя не буду, - предупреждает он. – Ты блевал. Это справедливо, - решает Юнги, но все равно дергает Чимина на себя и, пользуясь заминкой, осторожно касается губами его щеки. От него пахнет какими-то косметическими штуками, он мягкий, нежный и очень красивый. Юнги полночи пил, блевал в тазик, но Чимин все равно втягивает его в короткий поцелуй. Губы в губы, сочный чмок и рука в волосах. Юнги счастлив, и это еще одно чувство, которое у них на двоих.