Мальчишка из борделя.

В эпоху правления старшего сына династии Пак, в землях Южной Кореи процветали краски, сады, мир и японская безмятежность. Он был справедливым и честным императором, как и его отец. Но не менее милостивым и благоразумным был его младший брат, Сонхва. Ему всего двадцать два года. Он еще молод, но уже посвящает всего себя литературе своей, и зарубежных, стран. Сонхва может днями на пролет сидеть в свих покоях, закрывшись от всего мира и изучать карты разных городов или родословные правителей. «Пак всегда мрачен и безэмоцианален» так, описывает его брат и множественная прислуга во дворце. Его не интересуют ни красавицы наложницы, ни, прибывшие издалека, гости. Этот человек с темно-пепельными волосами и тяжелым взглядом, крайне неразговорчив. Но некоторые из девушек, возвращавшихся, во время, когда небо умывается холодным-черным и звезды покрывают его, после, проведенного с императором, времени, иногда слышали дивный голос, что-то лирично напевающий из, зашторенных, рисовой бумагой окон или фусумы. Но кто из здравомыслящих людей, видевших брата Пак такого отреченного и серьезного, поверит праздным сплетням? Глупцы поступят так напрасно… Брат Сонхва во время вечери, часто заводил с ним тему о девушках. Нет, он не собирался настаивать на его сватовстве, в то время как сам, был уже давно помолвлен с дочерью правителя соседних земель. Но он ни раз пытался выведать у своего брата, почему же он отказывается от, столь прелестных, наложниц. Ведь в его дворце содержатся лишь лучшие из лучших. Но, разумеется, Сонхва всегда придумывал что ему ответить, – и каждый раз, ответ был разным – не поведя и бровью. То его не радовал лик ни одной из них, то они были слишком шумны или нерасторопны, то недостаточно умны. В чем-то, эти ответы, и впрямь, соответствовали действительности, хотя, и в малой мере, не покрывали маштабов ее сложности… Одним днем месяца поздней весны, младший брат императора, как, впрочем, обычно, заседал в покоях за книгой. Он внимательно читал ее, забываясь историей. История в ней рассказывала об одной девушке куртизанке, что в девять лет продали в «дом Кисен». И вот, спустя семь лет долгого обучения мастерству лести и страсти, она стала лучшим товаром. Мужчина любил проникаться подобными историями, так как те всегда рассказывали ему лишь об одном таком человеке. Лишь о том мальчишке из борделя, которого он любил. Любил? Что? Нет-нет, конечно нет. Как мог, второй наследник престола династии Пак, полюбить пятнадцатилетнего паренька из дома куртизанок? Еще и парня. Это исключено. И именно так, по мнению, достаточно реалистичному, мог бы ответить император, скажи Сонхва о чем-либо. Он ведь не всегда был так замкнут и хмурен. Нет. В детстве, они с братом, всегда бегали по бамбуковым зарослям и дощатым мостикам во дворе дворца. Конечно, пока старшие служанки их не заставали и не наказывали за непослушание. Но все изменилось для мужчины, когда тот впервые побывал в том борделе… Пак поймал себя на мыслях о тех днях, когда лежал на татами, отложив книгу в ветхом переплете. Мужчина поднялся, опираясь на руку, и оглядел страницы книги. Почему-то, она уже не приковывала к себе его внимание так же, как еще полчаса назад. Интерес угас, как угасают бумажные огни, преисполненные людских желаний, седьмого числа, седьмого месяца года. «Что-то я задумался,» – подумал он, потирая переносицу. К тому, что глаза краснеют и болят, Сонхва уже давно привык. Но не мог он привыкнуть к тому, что всегда ожидает последнего дня недели, чтобы встретиться с тем самым мальчишкой. Да, он все еще мальчишка. С разницей в семь лет, он, красив, как девушка, а его светлые волосы и глаза, цвета дождя, пленяют многих. Но вот, на благо брата императора, сегодня именно тот день дели, когда он может побыть с ним. Зная это, мужчина надевает самые простые одежды: бланжевую чагори и белые паджи. Ему не к чему если его узнают в деревне или проследят. Он не из тех, кто любит огласку или доставлять лишние проблемы другим людям. Чего, вообщем-то, не скажешь об императоре одной из соседних земель, Мине Юнги, который сверг бывшего правителя, совершенно в одиночку, еще и делая его своей наложницей, публично и гордо. (см. фф. «Кричи громче, безумный король!) Облачившись в наряд, довольно посредственный и блеклый, ели бы не дороговизна самой ткани, мужчина покинул дворец. Сделал он это без помех. Хотя в первые разы, за ним пыталась увязаться свита или, хотя бы одна, дама из прислуги. Но со временем, по милостивому велению императора, в эти воскресные дни, его оставляли в покое. Так Пак без проблем терялся средь людей большой деревни, расположенной близ дворца. Он не ловил на себе ни взглядов, ни сплетен. И вот, без труда, Сонхва скрывался в цветущей карюкаи, за высокими, хранящими множественные тайны и пьяные сказания, воротами из темного дерева. – Господин Сонхва, – улыбнулся идущему, мужчина в темном кимоно и белой хаори, поправляя тонкими пальцами иссиня-черные пряди челки, – я, как обычно рад, видеть вас в воскресенье здесь. Этот человек, вульгарно сидящий с приспущенным с худого плеча воротником дорогого, исшитого серебром, японского кимоно, чьи волосы расчесывает нефритовым гребнем высокий мужчина с хитрым взглядом и светлыми волосами, Ким Хонджун. Именно он, является владельцем, самого известного, с лучшей репутацией и славой, в ближайших миллионах миль, «дома Кисен», именуемого «Черная Сакура». Именно он, один из богатейших людей, после императора Пака. – Как обычно, почтен встречей с вами, – Сонхва поклонился мужчине и слегка приулыбнулся, при серьезном виде своих глаз. – Минки, оставь нас, – обратился Ким к высокому мужчине, после чего тот скрылся в раме дверного прохода, увешанной плющом и висячими цветами ярких красок, – Говорят, Яэ-дзакура в этом году, особенна бела и сладка на запах. – Могу лишь подметить, что ее цветки намного больше чем у сакуры Сомейошино, что было лишь пять лет назад. – Как чудны разговоры о цветочных деревьях в стенах моего дома, не так ли? – Почему вы так считаете? Каждый парень и девушка здесь, достойны зваться цветками лучших древ. – Хах. Вы, и впрямь, так лестны как о вас отзываются? – Кто именно? – Люди при дворе. – Вы знакомы с нашей прислугой? – Я знаком со всеми и с каждым в миллиардах миль от этого дома. – Не смею усомниться, – Сонхва присел на скамью под покровом густых теней белоцветного дерева, после того, как Хонджун предложил ему присесть. – И так, а если серьезно, – Ким немного переменился во взгляде и косо посмотрел на Пака, – вам ведь известны последние вести соседних земель? (Он кивнул в ответ.) После того, как, нынешний, император Мин, придал скорейшей огласке свой поступок, в его земли направили ни один полк. Но все они были, в момент, преданны земле. Хотя, ни в этом суть. Его правление. – Оно безупречно. – Да-с. – Но я не император, зачем вы говорите об этом мне? – Вы должны быть осторожны. Крайне осторожны с посещением этого места. А точнее, с личностью посещаемого. – В чем проблемы? – Для нас не в чем, но для вас. Не боитесь, что если ваши предпочтения предадут огласке, то императору не поздоровиться. Хотя и в первую очередь, вам. Но только вот, правление вашего брата, не так резонно, как политика Мин Юнги. И если уж нападут на вас, то вы, горазда, менее оснащены военными силами, и безжалостностью императора. А в народе не довольствуются из-за больших налогов на зерно. Да, он хороший политик и разумно ведет государственные дела, но он не углубляется в быт простолюдин, так как это делает Мин, сын крестьянки. – Я понял вас. Я обещаюсь поговорить с ним об этом. – Но говорил-то я о вас. – Не волнуйтесь, Ким, я очень осторожен. Я люблю его и почетаю вас, так что лишних проблем никому не смею доставить. Но надеюсь, это, – Сонхва устремил взгляд вниз и скользнул рукой в широкий рукав шелковой чагори, вынимая оттуда небольшую курильницу из черной керамики коро, – покроет ваше волнение на сей раз, – протянув вещь, что стоит дороже жизни десятерых советников императорского двора, Пак пристально сфокусировал взгляд на мужчине. Тот хмыкнул, покрутив ее в тонких пальцах и по-рассматривав. Вскользь оценив ее, приподнимая бровь, Хонджун сделал серьезное выражение лица, смыкая зрительный контакт. Они сидели так около нескольких секунд, в молчании. После чего, Ким рассмеялся и похлопал Сонхва по плечу. – Вы весьма щедры, хотел бы я сказать, господин Пак, но не скажу, ведь этот мальчик меньшего и не стоит. – Оспорю вас, ведь он бесценен. – Кому как. Это мое вложение, мой товар, приносящий мне суммы, даже больше чем та тайка Лиса. Он ждет вас. Идите. – Благодарю, – встав и глубоко, так подобающе особе благородных кровей, поклонившись, Сонхва скрылся под сияжем сладкой сакуры и шелестом висячих цветов. Четвертая комната за первым поворотом, сокрытая расписными пейзажами бамбуковой фусумы и темным деревом бёбу, принадлежала, не сменно, лишь одному человеку. Не подобало работницам и работникам борделей, закреплять за собой какую-то определенную комнату дома, но для того, кому она принадлежала, это правило упразднялось. А принадлежали эти шикарные, сумеречные покои с самыми толстыми татами, самому младшему из работников дома. Кисен Есану. Фамилии в этих стенах не значили ничего, да, впрочем, как и имена. Но не для Пака. Этот мужчина был единственным, кто называл этого мальчишку с белоснежными волосами, по имени. Кан Есан, семь лет назад, прибыл в эту деревню в повозке со своими равестниками и ровесницами. Будучи проданным в дом загадочного, низкорослого мужчины, он не покидал его пределов ни одного дня или мгновения. Проведя, шесть лет, в стенах «Черной сакуры», он обучился многому и стал одним из самых популярных кисен среди мужчин, всего лишь в свои пятнадцать. Однажды, так совпало, что именно сегодня, уже год как, еще в его четырнадцать, повстречал он младшего сына императора, конечно, не ведая личности клиента. Пак Сонхва тогда так много выпил, что сам рассказал ему об этом, заранее потребовав уволить все формальности в общении. И вот, уже год как этот мальчишка Есан, является любовником этого мужчины. Звук скользящей бёбу раздался тихо и томно, пред присевшим на колени и подогнувшим подол рубашки, мужчиной. Она отворилась на небольшую щелку, после чего ее открыли еще на половину. И по ту ее сторону, сидел молодой парень, хлад чьих волос отправлял в беспамятство, а голос заставлял осыпать золотыми монетами. На бледном лице Кана появилась нежная улыбка и он убрал тоненькими пальчиками прядь белых волос длинной челки, за ухо. «И каждый такой раз я влюбляюсь в него все сильнее,» – на миг замерев, поймал себя на мысли Пак, в тот же час возвращаясь в реальность и кланяясь с улыбкой. Разумеется, эти формальности были пусты и убраны из оборота за ненадобностью в «домах Кисен». Таких работниц и работников, чаще всего и за личностей-то не считали. Но только не младший брат императора. – Я так рад видеть вас, – но парень осекся, затворяя скользящую дверь, – … тебя, снова. – Я считал минуты до нашей встречи, мой мальчик, – улыбался, уже не мрачный, Сонхва, присаживаясь на татами полутемной комнатки, опираясь на руку. Ему сподобилось, что мальчишка обратился к нему именно на «ты». – Сегодня год нашему знакомству. – Ты тоже помнишь эту дату, Сани? – Непростительным было бы ее забвение. – Ты абсолютно прав. Именно поэтому, это, – светловолосый мужчина вынул из другого рукава, жемчужное ожерелье. На первый только взгляд, оно стоило тех сумм, что не мог бы себе позволить никто, кроме императорской семьи или владельца этого дома, Кима, – станет моим тебе подарком. Сонхва приулыбнулся уголком губ и жестом наказал парню присесть пред ним. Но улыбка его сталась лишь довольнее, когда он увидел в тех, кристально-серых, очах, мимолетную искорку сильнейшего недоумение. Кан медленно присел спиной к мужчине, не в состоянии пока еще поверить увиденному. Он никогда раньше не получал подарков, кроме как от господина Кима, а уж тем более, он не получал ничего столь прекрасного и дорогого. Тонкий, полупрозрачный, шмальтовый шелк длинной чагори, скользнул по хрупким плечам и спал на пол, оголяя Сонхва тонкую талию и узкие плечи. Мужчина убрал рукой длинный маллет в сторону и, обвив длинной ожерелье из крупного жемчуга, застегнул его сзади, после, возвращая волосам былую укладку. – Это что, и правда мне?.. – тихим, многозначным тоном вопросил беловолосый парень, касаясь пальцами жемчужин. – Конечно. – Но, – мальчишка повернулся и посмотрел на Сонхва большими глазами, преисполненными, в один миг, благодарности и непонимания, – я не приготовил тебе подарка, – и голос его звучал раздосадовано. Пак приподнял одну бровь и усмехнулся, оглаживая щеку Есана тыльной стороной руки. Он нежно провел большим пальцем по чужому подбородку, немного приподнимая его голову, ведь он был, гораздо, ниже ростом и всматриваясь в глаза. От пристального взгляда на свою персону, именно этого, человека, по телу парня пробегала дрожь, а щеки багровели. Он сглотнул слюну, когда чужой и длинный палец, уже приоткрывал его влажные, цвета вишни солнечном саду, губы. – Ты можешь сделать кое-что для меня? Мы раньше этого не делали, но, думаю, это и будет твоим подарком мне на этот день. – Конечно, – его голос слабо дрогнул, от чего он, лишь сильнее, засмущался. Мужчина накрыл губы мальчишки своими, еще мягко, целуя того. Его влажный язык, ловко скользнул меж пухлых, вишневых губ, закруживая в танце, смешивая их слюну. Степенно, он целовал напористее, глубже, дольше. Не отлипая от сладких губ кисен, Пак толкнул его, и они повалились на пол, продолжая целоваться и в перерывах, сбито, дышать. Сильная мужская рука, сжала тонкое запястье левой руки, вдавливая его в палевую татами. – Я хочу, – тяжело дыша, прошептал на ухо младшему Сонхва, наконец отстранившись, – чтобы сегодня, ты называл меня «папочкой», – он обдал ухо горячим дыханием, прикусывая мочку и зарываясь правой рукой в густые, белоснежные волосы. От этого условия, по телу Кана пробежала колкая дрожь, а сердце отрикашетило в пятки. Он ощутил, так же, и сильную волну возбуждения, и как учащается его дыхание. Пак раздвинул коленом ноги Есана, упираясь им в возбужденный орган, выбивая этим жалобный всхлип, не переставая, мокро, целовать шею, ключицы и плечи, давая волю цветкам Озирии, раскрываться и расцветать на них лепестками, подстать тому, как с каждым поцелуем и вздохом, расцветает этот мальчишка. – Чего ты хочешь, Сани? – внезапно остановившись, прозвучал вопрос от мужчины, смотрящего на, жаром омытое, лицо парня. – Я, – он долго тянул с ответом, пока, наконец, зажмурив глаза, не дал его, – хочу, чтобы ты не останавливался… папочка. – Хорошо, мой мальчик, – его левая рука, продолжала сжимать запястье, а правая, скользнула по гладкой груди, ребрам, животу и бедрам, убирая оставшуюся ткань рубашки, что одевалась просто на запах. Больше ничего не мешает ему любоваться всеми изгибами этого чудесного тела, что, все равно, всегда принадлежит только ему. Он пристально оглядел выпирающие кости ребер, грудь, что так учащенно приподнималась от тяжелого дыхания младшего, впалый живот, тонкую талию и, гладковыбритый, пах. Мужчина приулыбнулся и его указательный палец коснулся розоватой головки, уже твердого, члена, смазывая каплю предэякулята. В ответ, парень немного дернулся, прогнув спину и всхлипнул сквозь зубы, жмурясь. Он был крайне чувствителен, что не могло не порадовать Хонджуна, как главу дома. Ещё в его четырнадцать, когда девственности его лишил сам Ким, он убедился в этом, предвещая мальчишке большую репутацию в его борделе. Кисен всхлипнул дважды, и еще громче, когда мужская рука, собрав пальцы в кольцо, начала двигать вверх-вниз по его члену, выбивая с губ стоны. Сонхва так лестен этот высокий баритон, что он, уже не контролируя себя, начинает быстро двигать рукой, задевая головку и уздечку. Пак не мог отвести взгляда с личика мальчишки: по его подбородку стекала тонкая струйка слюны, глаза были зажмурены и их покрывала длинная челка, щеки краснели, и краснели. Он видел, как старается этот парень, чувствовал, как тот сжимает левую руку в кулак, напрягая ее посильнее. Видит, как он дрожит, прогибая поясницу, как сковывает ноги его судорогой. И ему это, чертовски, нравится. Так нравится, что он и забывает контролировать, такие быстрые, движения собственной руки. – Прошу, папочка, – и лишь когда Кан прохрипел эти слова, Сонхва воротился в свое сознание, прекращая двигать рукой по, налитому кровью, члену. – Прости, Сани, – он улыбается и наклоняясь, целует того. Но уже, сразу, глубоко и вязко. Но спустя, меньше чем через минуту, парень отстраняется, немного отворачивая голову. Кто же ведал, что с этим «прошу», имел он ввиду, совершенно иное? – Папочка… – Да-с? – Возьми меня, папочка, трахни меня, как только ты можешь, – именно это он имел виду, озвучивая свою мольбу. Крайне редко, возможно даже, никогда, не услышать от этого тихого мальчишки этих слов, таких приятных слуху Пака. – Так как могу я, говоришь… – мужчина усмехнулся и, практически в секунду, поставил того на колени, любуясь изгибами его позвоночника и тонкой, женской, талией. Но это длилось лишь пару секунд. Сонхва, быстро, избавил себя от одежды, оголяя широкие плечи и крепкий пресс. Его тело, так любил видеть и ощущать этот мальчишка, но сейчас он стоит в любимой позе Пака, а посему, пока что, видеть он может лишь толстое татами на полу. Но это, лишь больше, подогревает и возбуждает, до дрожи в коленках. – Говоришь, трахнуть тебя… – мужчина уже приставил головку большого, двадцатисантиметрового, члена к пульсирующему колечку мышц меж тощими ягодицами парня. Он не растягивал его пальцами, понимая, что уже ни он, ни кисен, не могут устоять от процесса. Сонхва лишь набрал немного слюны на пальцы, немного смазывая ею свой член, что бы Есану не было так больно. Но, потому что этот мальчишка работает в этом доме, он и так, постоянно готов для проникновения. Поэтому, младший брат императора не медлит и, резко, входит в худое тело, раздвигая пальцами половинки красивых ягодиц. Входит до упора, пока не задевает чувствительную простату. Тогда Есан прогибается в пояснице до хруста позвонков и с его, приоткрытых, губ, слетает громкий стон. Стон сладок, как и он сам. О это бесподобное лицо, что не повторить ни одной девчонке. Эти гладкие волосы, бледные, как и кожа, что путаются от того, что мужчина сжимает и в кулак до побеления костяшек, откидывая голову парня назад. «О да» хрипит высоким голоском кисен, сжимая пальцы и чувствуя боль в коленках и то, как на них явно уже появляются синяки. Но ему невыносимо хорошо от ощущения каждой выпирающей венки на большом и твердом члене внутри себя. Он сжимал его сильнее после каждого толчка в чувствительный комок нервов. – Малыш так возбужден, – усмехается и облизывается Пак, сбито дыша и все набирая темп, втрахивая того в полумягкое татами, – Ты так сжимаешь меня, – наклоняясь, шепчет ему на ухо старший, убирая прядь светлых волос. Прикусывает мочку и облизывает ушную раковину. Он оглаживает холодными пальцами вогнутый позвоночник и пересчитывает выпирающие ребра, заставляя того дрожать. Но стоило только ему вновь выпрямиться, начать вдалбливаться в хрупкое тело по самые яйца, и громко, до красного следа, ударить того трижды ладонью по заднице, как парнишку накрыло оргазмом. Пред серыми глазами словно промелькнули черно-белые искры и тяжесть внизу живота перестала ощущаться, лишь колкой дрожью, когда Есан кончил. – Как быстро. Но это не конец, – усмехнулся мужчина. Он явно еще не собирался кончить. Да и усталое, все красное, лицо парнишки, его не особо останавливало. Пак вышел, но лишь для того, чтобы переменить позу. В миг он уже лежал, а худое тело кисен было сверху. – Давай сам, – улыбался Сонхва, оглаживая изящные рельефы ребер, бедер и живота. Он отчетливо знал, да и видел, с каким смущением на лице принимал парень эту позу. Но это лишь больше возбуждало и раззадоривало. Так он переместил руки на тонкую, такую девичью, талию мальчишки. Тот чуть склонился, немного придерживая член рукой. И только он приставил головку и собирался сделать это медленно, мужчина нарушил его планы быстрым и резким движением, потянув вниз. Кан раскрыл рот и с губ его слетели один за другим, громкие, гортанные стоны. И следом почали вырываться еще и еще. Он не успевал дышать. Его поймали. Солгали. Он снова не может двигаться сам. Его руки блуждают по крепкому прессу партнера и гладкой коже. – Аргх…мм..ахх, – всхлипывал Есан. На глазах его сохли слезы удовольствия. А Пак все неустанно трахл его. По небольшой комнатке разливались глухие звуки мокрых шлепков двух тел друг о друга. От кисен не отставали еще часа два. Так, что его ноги уже дрожали, коленки были стерты, волосы спутаны, а поясница ныла. Но он не жаловался, а лишь лежал рядом с братом короля, в его теплых и крепких объятьях. (Пасиба за внимание. Пишите, как вам, в комменты! И читайте другие мои работы. Они так же горячи. Не меньше 21+!!!)