1
— Джонни, я откушу твои чертовы пальцы когда-нибудь! — Роджер скакал вокруг меня, как злобный зверёк, прощупывая любое моё слабое место, изо всей силы вгрызался туда. И трепал, и трепал. Его неуёмная энергия все сметала на своём пути, заставляя весь мир крутиться в его порывах, и внезапно расшибалась об меня. Я не отвечал ему. А он не мог простить мне молчание. И месяц за месяцем не оставлял меня в покое. — Отвали, Родж, — прошептал я, чувствуя, как руки снова нервно тянутся к губам. И я резко хватаю папку с бумагами и начинаю её ворошить, лишь бы не дать ещё один повод для насмешек. — Что ты там бормочешь? — назойливым комаром вновь впивается в меня барабанщик. Я оглядываюсь вокруг, напряженно начинаю искать карандаш или старательно делать вид, что ищу карандаш, не в силах смотреть прямо на неугомонного мучителя. А он снова налетает, как голодный стервятник так, что мне даже кажется, я слышу быстрое хлопанье крыльев. Он выхватывает папку из моих рук и отскакивает в сторону. — А это что тут у нас? — Роджер окунается носом в листы. — Кто-то пытается песенки сочинять? Шуршит бумага. Сначала резко и небрежно. Потом медленно и осторожно. Потом нас окутывает тишина. — Роджер, — я встаю и протягиваю ладонь, — верни. Он дёргает плечом, не поднимая головы. — Да погоди ты, — его пальцы автоматически вкладывают сигарету в губы, и он выходит за дверь. Я снова опускаюсь на диван. Его игра всегда заключалась в желании любым способом вывести меня на бессмысленные резкие действия. Но бегать за ним я не буду. В этой папке действительно лежали наброски текстов песен, которые я порой с болью выкручивал из своей души. Ну хорошо: ну посмотрит, ну прочтет… Посмеётся. Я был крепко уверен в себе в сфере точных наук, я был чертовски нестабилен в творческом плане. И это выбивало почву у меня из-под ног. Сейчас Роджер одним презрительным взглядом сможет лишить меня той горстки драгоценных крупиц глубокого блаженного вдохновения, которое я так трепетно выскребал со дна неуверенного, боязливого сердца. Я вдруг почувствовал себя насильно раздетым. И в горле предательски задрожало. Я зажал рот ладонью до боли прикусывая кожу. Он вернулся спустя целую вечность. Тихо. Аккуратно положил папку мне на колени. Я поднял голову. Он спрятал глаза, выбрав из всей своей неисчислимой коллекции самые тёмные очки. И как то уже без норова, но и без стеснения обхватил своими холодными пальцами мою руку прямо у щеки. Я внутренне сжался, готовясь к любому изощрённому издевательству, представив, как он, встретив сопротивление моих напряженных суставов, начинает отрывать мою кисть от лица, царапая кожу обкусанными ногтями… А я, даже не замахиваясь, рассекаю кулаком его наглые губы… Он в точности повторил мой жест, скользя по моим пальцам своими, поверх руки обхватывая мой подбородок. На долю секунды замер. На сотую долю секунды, но я успел почувствовать сухие стертые подушечки щекотнувшие будто бы ласково мои фаланги, отчего эта щекотка развернулась в глотке и скользнула в грудь. Он мягко отдёрнул руку. Ткнул в папку и хрипло произнёс: — Как думаешь, я бы смог стать таким человеком… Я испуганно нахмурился, пытаясь за очками разглядеть его намерения. — Каким? О чём ты? За дверью зазвучали шаги и голоса. Ребята возвращались на репетицию. И прежде чем дверь с грохотом отворилась, я услышал неуверенный шепот: — …для тебя? Каморка наполнилась звуками: дрогнула гитара Брайана, прокатился смех Фредди, глухо застучало сердце под палочками Роджера. Я, стыдливо озираясь вокруг, приоткрыл папку. «Мать твою, Роджи, откуда в твоём мерзком характере эта сентиментальность?!» Я засмеялся вдруг легко и радостно.***
«Знаешь, бывает в твоей жизни появляется человек, и ты рядом с ним вдруг переосознаешь себя. Ты вдруг понимаешь, что до этого момента был незавершенным, вернее ты чувствовал себя таковым. Каждое твое действие, каждая твоя мысль вызывали сомнения и страх. Твоё существование казалось слишком мелким, слишком невзрачным для этого мира настолько, что порой за него было стыдно. И хотелось перед каждым извиниться за то, что природа, наверно, ошиблась дав ТЕБЕ эту жизнь. А потом… Становится не страшно, и тебя потрясает масштаб собственной личности, и ты бежишь, едешь, звонишь, чтобы увидеть, услышать голос, который снова и снова убеждает тебя в собственной уникальности. Не лестью, не похвалой, не убеждением, просто своим присутствием. Ты вдруг осознаешь себя в пространстве как нечто прекрасное, неповторимое и безусловно нужное. И все твои проявления становятся волеизъявлением высшего порядка. И ты чувствуешь, как душа уже распирает твою грудь, такая огромная, такая наполненная светом душа, в существовании которой еще совсем недавно ты сомневался…» — Это как знаешь что? — Роджер с раскрасневшимися щеками тряс листочком бумаги над моей головой, задыхаясь от обилия собственных мыслей. Он поднял голову наверх, поймав зрачками свет лампочки, а губами воздух. — Как если бы ты пол жизни собирался принять ванну, — он захихикал, сверкнув зубами, но тут же снова стал серьезным, затопляя меня темным ультрамарином своих глаз, — Отрегулировал температуру и напор, заткнул слив пробкой и вышел покурить, чтобы вода набралась. А главное, подольше подождал, чтобы наверняка. Но когда вернулся, увидел, что пробка встала не до конца, и все что набирается постепенно уходит через маленькую щель. Пустота, блин, и разочарование. — Роджер сел на табурет напротив меня, — Так же и с душой, понимаешь? Ты постоянно пытаешься наполниться теплом, любовью. Не знаю, вдохновением… Но всё постоянно сливается к чертям! Просачивается сквозь эти гребанные мелкие трещины в твоей, — Роджер приставил два пальца к виску и дернул рукой изображая выстрел, — башке. Он вскочил с табурета и влет приземлился на диван рядом со мной, срезая все дистанции, утыкаясь носом мне в плечо и шепча в рукав рубашки: — Так редко бывает наоборот. Даже слишком… Я снова ощутил это мелкое колющее беспокойство, как будто Роджер снова становился опасен для меня. Какое-то тупое неудобство поселилось в груди, как будто что-то распирало её изнутри. Я поймал себя на том, что моя рука как всегда потянулась к лицу и замерла на полпути, я нервно покосился на Роджера, тут же ловя на себе его печальный совиный взгляд. Он резко схватил, сжал моё запястье и припечатал его к спинке дивана. Но даже ни одна мысль не успела мелькнуть в моей голове, как он тепло рассмеялся и, на секунду нависнув надо мной, врезался своими губами в мои: сочно и дерзко.Тут же оторвавшись с оттяжкой, зазвучавшей сладким причмокиванием, и закрыл мой рот моей же рукой, словно запечатав этот поцелуй. Продолжая улыбаться, виновато посмотрел на меня: — Прости меня, Джон! Я такой долбоеб. Кровь обдала мои щеки горячей волной, а Роджер уже вытягивал откуда-то бутылку вина. — Давай нажремся, а?! «Как думаешь, я бы смог стать таким человеком для тебя?»