3
Сегодня даже я понимал, что наши имена сияют золотыми буквами между звёзд на небесах. Сегодня даже я позволил себе расслабленно покачаться на лаврах. И впитывая в себя хмельные напитки богов, исподтишка с жадностью наблюдать. И признавать, что все хотели его. Что всем его было мало. Наш царственный друг. Будто только сейчас на меня обрушился его масштаб, будто только сейчас я осознал, у подножия какого вулкана мы построили свои жалкие хижины. Будто только сейчас меня накрыло с головой этой лавой и я вдруг расплавился или сгорел от понимания. Я был так мелок, нак ничтожен в сравнении с ним и я посмел когда-то… — Фредди, — я как маленький капризный ребёнок тянул его за руку, оттаскивая от вожделеющей толпы. Мне хотелось спрятаться от всех. Я затащил его в нишу под лестницей, которая каким-то чудесным образом была пуста. — Фредди, — я надавил на его плечи, осторожно заставляя остановиться у стены. Его глаза сияли, наполненные искрящейся энергией миллионов человек, щеки горели тёплым румянцем от счастливого волнения, он часто и возбуждённо облизывал свои красные горячие губы. Я чувствовал, что они горячие, ибо этот жар даже на расстоянии опалял моё лицо. — Что случилось, бёрди? — он с участливым снисхождением заглянул в мои глаза, — Что ты хотел? Мой взгляд нервно скользнул вниз, по ходу фиксируя: слегка отросшую щетину, слегка влажные волосы в глубоком вырезе майки, широкие спокойные плечи, крепкие руки… Я смог бы сейчас. Я точно хотел. Я приблизился к нему. Магнитная волна окружавшая пространство вокруг его тела, заставила зашевелиться каждый мой волосок, прогоняя стаю мурашек по спине. Меня мелко затрясло как от озноба. Когда мой нос ощутил терпкий яблочный запах шампанского, Фредди сжал мои локти, сковывая движение. В его глазах мелькнул испуг. — Бёрди, не пора ли нам присоединиться к остальным? Как думаешь? — он замельтешил и, уже выбираясь из ниши, протянул мне ладонь, чтобы пойти вместе. Я растерянно взглянул на эту узкую кисть. — Фредди, но как же? Ведь раньше ты… — я забормотал глупо и несвязно, теряя нить мысли, пытаясь, не называя вещи своими именами, дать понять Фредди, что я передумал, что я могу быть с ним. Фредди сжал в кулак протянутую ладонь, и он дёрнулся будто от напряжения, сокращая мышцы предплечья. — Я больше не хочу, бёрди, — я взглянул в его лицо. Он улыбался. — Прости.***
Это место сохранило магию его силы. Меня скручивало нечеловеческое возбуждение, когда я вжимал в ту самую стену хрупкое податливое тело. Изворачивающееся, извивающееся подо мной. Влажная лимонная теплота приправленная изрядной резкостью алкоголя и табака, но так же манящая снять, сцеловать, слизнуть с дерзких губ, которые сейчас шептали: — Дики, чёрт побери, что на тебя нашло? Ты же не такой, ты же не хотел… — он попытался выскользнуть из моих рук. — Я передумал. Я прижался губами к его уху. — Но ты можешь послать меня на хуй, и я отстану, — я протиснул колено между его ног и шумно выдохнул, — Родж. Он застонал, закрывая рот ладонью, и будто смахивая со своего лица растерянность, взглянул вдруг открыто, откровенно, нагло. Лёгким движением оттолкнул меня. И не давая даже сформироваться моему разочарованию, хрипло и громко дыша, начал судорожно расстёгивать свои джинсы. Стягивая их вместе с бельём, открывая беззащитно-молочную кожу живота, вертлявые узкие бёдра с выпирающими тазовыми косточками, нежную поросль в паху… Он резко развернулся лицом к стене, и спустив штаны до щиколоток, прижал ладони к стене. Обернувшись ко мне, кивнул: — Давай. Я рванул к нему. У нас было быстро, грубо и страстно. Двое мужчин. Нежность была ни к чему. Я толкал его в стену, захлёбываясь кашляющими стонами, наводняющими мою глотку, от ощущения его бархатной тесноты, дарящей мне наслаждение настолько острое, что на меня накатывала тошнота. Он хрипел в мою руку, прикрывающую его рот: — Больно, больно, Дики, мне больно… — при этом подаваясь ко мне, заставляя входить меня всё глубже и глубже, — Мне больно, сукин ты сын! — он кусал мою ладонь и, кажется, заливал её слезами. Мои пальцы скользнули с его бедра вниз. Роджер был возбуждён. Я неловко коснулся его горячей влажной плоти, как будто пробуя на ощупь и тут же резко сжимая, исступлённо ворвался в его такое сладкое тело, которое вдруг задрожало подо мной. Роджер охнул, выгнулся и начал оседать. — Помоги мне, — отчаянно прошептал я. — Я люблю тебя, — его размякшие мышцы напряглись, и я провалился в бесконечность. Роджер сидел у стены в небрежно натянутых, расстёгнутых джинсах, жадно затягиваясь уже второй подряд сигаретой, кулаком стыдливо размазывая влагу на своих щеках. По моему телу до сих пор разливалась тянущая нега. И я хотел умереть. — Родж, — тихо позвал я, — прости меня. Я такой долбоёб.