бомBITCHеские сплетни

      Лучи утреннего солнца пробивались сквозь жалюзи, освещая пустые парты из лакированного дерева. Чистый до определённого момента класс выглядел довольно уютно: бежевые, не бросающиеся в глаза, обои; обыкновенная тёмно-зелёная доска; учительский стол, за которым около стенки стоял шкаф; на входе раковина вместе с кулером; в конце помещения находился стеллаж почти во всю стену. И всё это было выполнено в тёплых оранжево-коричневых тонах, разбавленными зелёным цветом растений, которые находились на подоконнике, кое-где на стеллаже и на столе преподавателя.       Время без десяти восемь. Ещё рано для того, чтобы класс заполнился радостными и не очень голосами учеников, учитывая начало уроков в полдевятого. Однако ключ в двери от кабинета уже повернули, и с небольшим скрипом вход в помещение был открыт. В дверях стоял парень шестнадцати лет с растрёпанными почти чёрными волосами (на свету было видно, что волосы отдают коричневыми оттенками — брюнет), которые спадали на лицо, да с синяками от недосыпа под ярко-голубыми глазами. Второе сентября — первый день уроков нового учебного года, а подросток уже чувствует себя уставшим.       Третий Рейх — ученик десятого класса, единственного в школе. Старших классов оказалось по одному — один десятый, один одиннадцатый — да и в целом учеников в школе получилось не так много. Это учебное заведение было обычным, не являлось каким-либо лицеем или гимназией, но деловой внешний вид требовался: на первом пришедшем были надеты чёрные дерби, классические тёмные штаны в тонкую еле видную белую полоску и аккуратно поглаженная белая рубашка с длинными рукавами, а завязанный на шее чёрный галстук дополнял солидный вид. Улыбки на лице не виднелось: равнодушный и мрачный взгляд явно давал понять, что никакого веселья за сегодня парень не испытает. Мало того что отец подвёз его в такую рань, так к тому же снова придётся видеться с одноклассниками. Нет, он неплохо со всеми ладил, было у него и пару друзей, но всё же были и те, с кем он мог вступить в перепалки.       Юноша, подойдя к учительскому столу и положив на него ключ от кабинета, неторопливо последовал к своему месту — четвёртая парта первого ряда, прямо возле окна. Ему нравилось сидеть именно на этом месте, ведь рассматривать вид за окном и пребывать в мечтаниях о скором выходе из «тюрьмы» это же гораздо лучше, чем слушать нудные монологи учителей. Пусть излюбленный пейзаж был обрисован в небольшом блокноте «от и до», каждый раз при скуке Рейху не надоедало рисовать его снова и снова. Помимо природы было множество и других рисунков, таких как портреты одноклассников, учителей, наброски окружающих предметов в классе, что-либо из головы, а также разные игры по типу «крестики-нолики» и «морской бой», в которые играли ради отвлечения от учебной рутины он и его сосед по парте.       Говоря о соседе, коим являлся Королевство Италия, постоянно опаздывавший на уроки, приходился одним из лучших друзей нациста. Рейх, в отличие от своего одноклассника, учился лучше, из-за чего давал списывать на уроках и всячески помогал с домашней работой. А уж если и у фрица не получалось что-либо решить, они дружно шли к третьему другу, упрашивая того поделиться своей работой. И, закатывая глаза, он всё равно давал списать. Парень, сидящий впереди друзей — Японская Империя — один из отличников в классе, преуспевающий по всем предметам, и по совместительству лучший друг итальянца и немца. Такой скромной компанией они проводили школьные будни, начиная с шестого класса: с того момента, как перешёл в эту школу Рейх. И нельзя не отметить, что в этой школе ему нравилось намного больше, чем в старой, хоть и проблем у него ни с кем там не было. Пришлось покинуть из-за переезда отца в другой город. Ещё бы ему не нравилось: раньше у него и друзей нормальных не было, да и оценки учителя занижали, был серой массой, не выделяющейся из толпы, а тут его работы вечно просят на какие-то художественные конкурсы.       Всё же рисовать для него было не простым хобби, а чем-то большим. Он бы хотел связать с этим свою жизнь, однако отец — Германская Империя — от таких целей сына был не в восторге, требуя от парня блестящих успехов во всех направлениях и желая видеть от него стремление в политику — семейная профессия, в которой его старший брат — Веймарская Республика — преуспевал, что и служило поводом для больших упрёков со стороны отца на эту тему. Частые споры о будущем лишь увеличивались с переходом в десятый класс. Туда-сюда и выпускаться пора, а ГИ считал, что у сына один лишь ветер в голове. Но нотации родителя никак не влияли на упрямство нациста. Того переспорить ещё попробуй.       Время близилось к пятнадцати минутам девятого, в классе никто не появился за это время. Единственный ученик, сидя в полном одиночестве, печально смотрел в окно в надежде увидеть кого-нибудь из своего класса, но, к сожалению, из всей большой толпы школьников не промелькнуло ни одного нужного лица. Совсем отчаявшись, в минут двадцать, Рейх положил голову поверх рук на парте, после чего прикрыл глаза.       «Неужели сегодня и вправду нужно было прийти ко второму?» — таким вопросом задавался подросток. Дело было в том, что учительница первого числа упомянула что-то за второй урок, но немец всё прослушал из-за навязчивой мысли побыстрее уйти домой. Из раздумий его вывела проскрипевшая дверь, которая достаточно резко открылась, негромко стукнувшись о стенку. Раздражённый цок с мотнувшейся головой в сторону и злым невыспавшимся взглядом сопроводили открывшийся вход в класс. Немец поднял голову и развернулся в сторону звуков на радостях, что пришёл кто-то, с кем он мог перекинуться парочкой слов, но не тут-то было. Огонёк надежды в его глазах померк моментально, и, также раздражённо цокнув, он вернулся в прежнюю полулежащую позу. — Больше всего утром я хотел видеть тебя, — произнёс чужой раздражённый голос с нотками сарказма, — так ещё и единственного в классе, — добавил после осмотра кабинета и небольшой паузы одноклассник, пока шёл до своего места, находящегося на втором ряду последней парты. — Взаимно, — пробубнил нацист тихим равнодушным тоном. Следом послышался вновь раздражённый цок, затем шуршание в рюкзаке, отодвинувшийся стул, и нагнетающая тишина после.       Вторым учеником, что пришёл в класс, был Союз Советских Социалистических Республик. Отношения Советов и Третьего были напряжёнными. Да что там напряжёнными, вражескими — более подходящее слово. Несмотря на то, как они были между собой похожи даже в этой ситуации — одни из класса прослушали учителя — они в прямом смысле терпеть друг друга не могли с самого детства. Многие думали, что это была ненависть с первого взгляда, но для всех настоящая причина была пищей для размышлений.

***

— К нам приедет мой коллега со своим сыном. Веди себя достойно и не позорь меня, — спокойно парировал Германская Империя, завязывая галстук своему чаду. Он был своего рода строгим отцом, но в то же время любящим. По крайней мере на момент девятилетнего Рейха.       В ответ не последовало ничего, кроме грустного взгляда, уходящего от отцовского. — Что за кислая мина? — приведя в прилежный вид сына, родитель встал с корточек, поставив руки в боки. Непонимающий взгляд ГИ надо было видеть: он не хотел как-то нагружать Рейха большой ответственностью словами «не позорь меня», поэтому скорчил удивлённое выражение, даже как-то по-детски, пытаясь перевести всё в неудачную шутку.       Мальчик, было видно, сильно замялся. — Говори уже, — настоял отец, тяжело вздохнув, и на этот раз сложив руки на груди. Спектакль окончен, теперь серьёзность.       Недолго думая, сынишка решил высказаться насчёт гостя. — Я не хочу снова играть с этим дурацким Союзом, — без стеснения, с некой злостью, выпалил парниша. Реакция была незамедлительной: Германская Империя грозно сдвинул брови к переносице и угрожающе спросил: — Что это за слова? Я тебя таким не учил, — на что последовал лишь вновь отведённый равнодушный взгляд.       Для родителя было головоломкой то, что происходило между его сыном и сыном коллеги, и почему они никак не могли сдружиться. Виделись они довольно часто, учитывая, что коллега этот живёт в соседнем городе: как минимум раза два в месяц. Мальчики знакомы с самого детства из-за дружбы их отцов, и хочется — не хочется, убивать время вдвоём всё равно приходится. Деваться было некуда.       В дверь постучали, и ГИ, вышедший в коридор, оставил сына в комнате, подумав, что тот пойдёт следом. Но Рейх, в свою очередь, выходить из своих апартаментов не собирался. Хозяин открыл дверь и поприветствовал гостей. Обернувшись, обнаружил, что за его спиной никого нет. Тяжелый вздох, после которого последовало громкое: — Нацистская Германия, пройдите, пожалуйста, в коридор, — сын вздрогнул, но, решившись, всё же вышел из своего «бункера», в котором свято надеялся пережить приход русских. Гордо и медленно вышагивая с поднятой головой из своей комнаты, мальчик вежливо поздоровался со вторым взрослым и высокомерно сделал приветственный кивок своему ровеснику. Недоброжелательный взгляд русского мальчишки и такой же кивок сразу показали, как он был «рад» этой «неожиданной» встрече.       Глядя на эту картину, два отца лишь усмехнулись. Некая вражда их сыновей выглядела с одной стороны забавно, а с другой было видно, что вскоре до добра она не доведёт. Но родители не хотели думать о последствиях. У них были более важные дела — работа. — Пройдём на кухню? — деловито предложил немец. — Да, конечно, а то что в дверях стоим, — Российская Империя усмехнулся, последовав за своим коллегой. Отцы оставили сыновей на самих себя, то есть на произвол судьбы.       Нацист, не растерявшись, направился в комнату, ничего не говоря своему гостю. А гость пошёл по немецким следам, что уже выводило из равновесия их обладателя. Молчание сопровождало весь путь до комнаты, но, войдя в неё, Третий не выдержал: — Может, сходишь на кухне посидишь? Или в гостиной? — раздражённо бросил он, повернувшись лицом к лицу Союза.       В чём же дело, и почему русский так его бесит? А ответ очень прост, глуп и наивен — с самого детства Советский любил брать без разрешения какие-либо вещи Рейха, всячески подкалывать его и задевать, из-за чего тот делал то же самое в ответ. Таков уж был стиль общения Советов. В первые более осознанные годы их знакомства, а точнее с четырёх и до шести лет, он так делал дабы скованный и нелюдимый немецкий мальчик его заметил и подружился. Но вместо дружбы получил совершенно противоположное. Союзу было жаль, что всё так сложилось, когда он своим молодым умом начал осознавать, что его, как он считал, «новый друг» и вовсе им не является. Из-за этого и пошла уже вражда со всякими колкостями, которые были теперь с целью взбесить нациста. Но тот не обижался и не плакал, а делал точно также, чуть ли не доводя до драки даже в столь раннем возрасте. — Ты сам прекрасно знаешь, что меня всё равно приведут обратно в твою комнату, — спокойно произнёс приезжий, расхаживая уже по знакомой комнате и осматривая, что же нового здесь добавилось. Его глаза остановились на фуражке размера головы ребёнка. По её форме сразу можно догадаться, кому она принадлежала. Тот, не раздумывая, схватил её и нацепил на себя, начав любоваться в зеркало. — Отдай, — сквозь зубы прошипел недовольный владелец головного убора. Самому снять предмет с головы русского не удастся — рост не позволяет. Как потом окажется по мере взросления, Союз всегда будет на голову выше своего знакомого, что жутко будет раздражать последнего. — Не-а, — звонко рассмеявшись, русский стал убегать от догоняющего его немца, наматывая круги по комнате. И вот, ловко зацепившись за конец рубашки маленького коммуниста, Рейх повалил его на пол, споткнувшись и упав прямо к названному врагу в руки. Ещё бы немного и они оба могли удариться о стоящую на их пути тумбочку, что без слёз и травм скорее всего не обошлось бы. Но, к счастью, пострадавших не оказалось. Или почти? Единственное, что оказалось задетым на первый взгляд, так это гордость Третьего: его унизительно, как он посчитал, поймал ненавистный ему человек, будто сам бы не приземлился спокойно. Залившись алой краской, Нацистская Германия отскочил в сторону, резко встав и завопив что-то в духе «не прикасайся ко мне», оскаливая свои маленькие острые клычки, коих не было ещё ни у кого, кто встречался Союзу. — Лучше бы спасибо сказал, — вставая и отряхиваясь, говорил пострадавший, — сам начал эту погоню, — мальчик нахмурился и поплёлся вон из комнаты, ведь с травмами остался, как оказалось, только он. При падении рука слегка зацепилась об угол кровати, и на предплечье образовалась маленькая, но кровоточащая ранка. Направившись в ванную комнату, чтобы хотя бы промыть «боевое ранение», Советский оставил хозяина комнаты одного. Несвойственное Рейху чувство вдруг охватило его грудь, сердце начало бешено колотиться. Волнение за парнишку, которого терпеть не может? Странная и в то же время сильная эмоция. Смущение, что можно было понять по красному лицу, так и не проходило. Мальчик испытал что-то новое за всю свою небольшую жизнь. Это был первый за всё их общение такой близкий контакт. И им Рейх особо не был доволен.       Что такое извинения? Нацисту гордость не позволяла произнести банальное «прости». Но проверить жив ли Советский стоило. Робко выйдя из комнаты, постучав в ванную, а затем открыв дверь, еле слышный вопрос Третий кое-как смог из себя выдавить: — Как рана? — но в ответ лишь нахмуренный взгляд и махнувшая рука в сторону спрашивающего.

***

      Кто бы мог подумать, что два недоброжелателя через несколько лет станут одноклассниками? Их родители, которые в тот день обговаривали детали перевода Германской Империи в город, в котором работал Российская Империя, и переезд туда на постоянное местожительство в целом. На это ушёл не один год, но в шестой класс немец пошёл уже в другую школу. Так он и оказался прямо здесь прямо сейчас.       Утопая в потоке мыслей, ученик, сидящий у окна, не заметил, как быстро пролетело время: часы показывали без пяти девять. Из своей думы вывел шум отодвигающегося стула и шаги по направлению в сторону мечтателя. Рейх не смог сдержать своего любопытства и обернулся на нарушителя тишины. — Чуешь? — удивлённо-вопросительно сказал Союз, открывая окно. — Что? — с недоумевающим взглядом посмотрел на него одноклассник. — Псиной нацистской воняет, — усмехнувшись над своей же колкостью, обидчик повернулся к своей «жертве». На лице того не было ничего, кроме равнодушия. Он уже привык и вёл себя более спокойно, если сравнивать с поведением в детстве. Обоим было жарко, но решился открыть окно лишь один, и то, по всей видимости, чтобы блеснуть гениальной шуткой.       Тёмно-русые слегка вьющиеся волосы также небрежно падали на лицо русского, как и у его собеседника. Еле видные веснушки и янтарного цвета глаза придавали ему ещё большей изюминки и превосходства, а почти два метра роста делали из него сексуальную машину для убийств. Выглядел он и правда грозно за счёт своего накаченного телосложения, а также поставленного статуса и его «друзей». Но это лишь больше придавало своего шарма, из-за чего от влюблённых девочек не было отбоя.       Щербинка между зубов в ухмылке Советов сразу исчезла после ответа, который не заставил долго себя ждать. — Ну хотя бы не навозом, да? — сопровождавшийся риторический вопрос такой же ухмылкой, в которой блеснули клыки, был воспроизведён с нотками сарказма.       Последовали действия, которые были ожидаемы для обоих: русский, не раздумывая, даже забыв, что они находятся на территории школы, из-за чего могут возникнуть проблемы, узнай кто из взрослых о перепалке, схватил того за ворот, заставив тем самым провокатора встать из-за парты. — По-моему, я говорил, — начал, чуть ли не шипя, говорить задира, на что получил лишь невинный смешок, словно ничего и не было.       В восьмом классе Союза отправили на год в деревню к родственникам, переведя его в сельскую школу и практически лишив связи с внешним миром, дабы исправить хулиганское поведение. А причина была такова: однажды его, а также в придачу и его двух друзей-неразлучников, Францию и Великобританию, кто-то спалил за избиением одного бедолаги из параллели на те времена, якобы за то, что он должен был им денег. Только если двум неразлучникам ничего не было из-за связей их родителей и труднодоказуемого участия, то Советскому досталось сполна по шее от отца. Родитель поставил ему ультиматум: становление на учёт или же исправление в деревне. Выбор был очевиден.       Силой в их тройной компании служил именно русский. Бедолага попал в больницу на месяц со сломанным носом и другими немаленькими увечьями. После этого в школе разнеслась легенда, якобы эти трое кого-то грохнули лопатой из школьной кладовой и ей же закопали на заднем дворе. Некоторые воспринимали эту историю всерьёз, в частности младшие классы, моля о скором выпуске этих троих, но большинство лишь шутили, однако всё равно опасаясь святую троицу. И по сей день никто не знает, кто пустил этот слух, также как и не знает, кто рассказал на свой страх и риск, так ещё и предоставив доказательства в виде фотографий об инциденте с тем парнишкой и его сломанным носом. Но исправление в селе всё-таки помогло: хулиган стал реже вступать в драки с кем-либо, цапаться словесно и в целом меньше с кем контактировать. Об этом случае и о том, что в той школе ему было совершенно не как на курорте, скорее как на зоне, прознал Рейх, потому и стебал его напоминаниями о тех временах. Впоследствии сей драмы, Советы теперь мог разозлиться, пустив в ход кулаки, лишь из-за этой темы. И доставалось, конечно же, исключительно смельчаку нацисту. Пусть и не сильно, ведь на самом деле соображение у СССР появилось. А в детстве был таким милым сорванцом. Так плохая компания может поменять человека.       Смотря в чужие глаза, коммунист не отпускал одноклассника, ожидая добивающую колкость. И её преподнесли на блюдечке. — Благо тот парнишка перевёлся, — не успев договорить очередную фразу, давившую на больное, Третий словил кулак в челюсть. Удар не был сильным, но боль подступила. Отшатнувшись от начавшего драку парня, Нацистская Германия стёр тыльной стороной ладони потёкшую кровь с прикушенной губы, и, обозвав обидчика «сукой» по-немецки, сам полез с кулаками.       На спасение фрица, ведь Союз был физически выше и сильнее, в класс зашли ругавшиеся по дороге Королевство Италия, Японская Империя и Великобритания с Францией. Увидев данную картину дерущихся на полу, под крики Италии о том, что Рейх суицидник, а также параллельно под причитания Великобритании о прошлых последствиях Советов, союзники одного и второго побежали расцеплять баранов. — Сегодня, после школы, — крикнул напоследок русский, явно не в добром ключе, не ожидая мирного окончания конфликта. — Жду с нетерпением, мой дорогой! — парировал Рейх, по пути смеясь, пока его уводили в уборную японец и итальянец, дабы промыть побои.       Как хорошо, что в классе присутствовали только задиры и смельчаки, бросившие им очередной вызов.