бомBITCHеские сплетни

      Дурманящая атмосфера вечеринок, ах, не прекрасна ли она? Особенно когда два влюблённых человека под алкогольным опьянением тащатся в укромное гнёздышко, где их никто не побеспокоит.       Поднявшись на второй этаж, русскому и немцу сразу пригляделась открытая дверка в одну из гостевых комнат. Похотливо утягивая за собой нациста, красноармеец полностью поддался влиянию спиртных напитков. Войдя в помещение, СССР притянул Германию к себе, после того как последний прикрыл за собой дверь.       Мягкая удобная кровать была раем для двух кружащихся и одурманенных голов. Одно тело сверху другого и тесные обжимания со страстными поцелуями. Казалось, что им уже не хватает воздуха, а небольшие перерывы с отдышкой слишком малы для уравновешивания дыхания. В данном случае это не было чем-то плохим: им нравилось это чувство.       Ни слова не произнося, сильные руки Советского уже лезли к паху Нацистской Германии, расстёгивая ширинку чёрных джинсов. Тот, в свою очередь, против не был, забираясь своими аристократичными пальцами под футболку партнёра, ощупывая и изучая его торс.       Для друг друга больше не существовало никого. Только они во всём мире и никого кроме. Даже не задумываясь о последствиях, о том, что их может кто-то увидеть, они продолжали начатое. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы они оба уже были лишь в нижнем белье. Ни у кого не возникало мысли остановиться. Почему? Наверное, это было их тайным желанием уже очень давно. Может неосознанным, может наоборот.       Союз приподнялся и принял сидячее положение, облокотившись спиной на спинку кровати. За ним и привстал Рейх, устраиваясь на чужом паху. Большие руки с талии соскользнули на ягодицы, которые двинулись на встречу. Спина нациста слегка выгнулась, а тазом он привстал, давая больше пространства для чужого стояка.       Одной рукой русский сжимал ягодицу, а пальцы второй преподнёс к нацистским губам, протиснув их в рот. Третий, смачивая пальцы, пару раз не сильно прикусил их острыми клыками. Закончив, СССР стянул и нижнее бельё бывшего врага, затягивая обратно в поцелуй, а мокрой рукой гладя чужую промежность. — Сделаешь больно, — отлипнув от губ, немец приблизился к уху красноармейца, — укушу. Или оторву твоё достоинство, — следом за этой фразой одна из его рук стала гладить чужой пах.       В ответ усмехнувшись, Советы вставил внутрь один палец, медленно начав движение. Губы аристократа прильнули к шее русского, оставляя на ней багряные засосы и еле видные следы от укусов. В ход пошёл второй, а чуть погодя и третий палец. Слабо постанывая в перерывах от поцелуев и шеи, ссовец подрагивал, откидывая голову назад. Каждый раз с каждым новым прикосновением всё глубже он погружался в этот развратный мир вместе со своим партнёром.       Растяжка была закончена, время настало для чего-то посерьёзнее. На втором уже тоже не было нижнего белья. Проведя вверх и вниз пару раз по твёрдому члену русского, одноклассник сам начал насаживаться на него. Медленными движениями пульсирующий орган входил в чужое нутро. Лёгкая боль распространилась по всему телу, от чего мелкая дрожь охватила немца. Советских пальцев не хватило, чтобы сымитировать нужный размер. Движения заставляли нациста немного дёргаться от начальной боли. Но это продлилось недолго. Через несколько толчков немец привык и начинал получать удовольствие, игнорируя неприятные чувства. Его руки обхватывали голову Союза, а языки сплетались в жарком танце.       Насаживаясь и приподнимаясь снова и снова, аристократ спустил когти ниже по шее, выводя на спине линии, сжимая кожу и вновь отпуская, поднимаясь к кучерявым волосам.       Советы держал руки на ягодицах, контролируя темп. Немецкая голова уткнулась в его плечо. Этим шансом воспользовался Союз: его очередь искусать бледную тонкую шею. Таких клыков, как у знакомого, он не имел, но оставлять синяки от поцелуев мог.       Толчки становились сильнее и грубее с каждой минутой, пока внезапное молчание и чьи-то взволнованные голоса не дошли до слуха сладкой парочки. Рейх отстранился от Союза и обернулся в сторону двери, второй сделал то же самое. Аккуратно слезая и натягивая на себя одежду, они встретились взглядами. Поняли друг друга без слов — пора закругляться и выходить из зоны комфорта.       Будучи всё ещё под опьянением, они всё же спустились вниз, узнав, какой инцидент произошёл. Союз был тем, кто отыскал нашатырный спирт.

***

— Доброе утро, — сказал рядом лежащий парень, смотря прямо в только что открывшиеся глаза. Уже знакомая комната Третьего Рейха, мягкая постель и два лежащих тела друг с другом. Два любовника после бурной вечеринки направились в логово одного из них, ведь отец этого одного отсутствовал ночью, вернувшись под утро.       Нацист, лёжа на боку и подперев свою голову рукой, улыбаясь, смотрел на русского. В окно пробивались яркие лучи выходного солнца и, судя по всему, время было уже далеко не утреннее. — Доброе, — с некой осторожностью, и, казалось, с головной болью после пьянки, говорил гость. Лицо было задумчивое, недовольное, можно было бы сказать, что мрачное. Эта мина насторожила ссовца. — Что-то не так? — с волнением в глазах задал вопрос, полным равнодушия, скрывающим настоящие эмоции, голосом, на который ответ не получил. Красноармеец, посмотрев в сторону одноклассника, уставил свой взгляд в потолок, закинув руки за голову. Погрузился в раздумья ещё больше.       Что происходило в голове у СССР? Конечно же воспоминания прошлой ночи: ослепительные огни, громкая музыка, толпа разных людей, не один выпитый бокальчик игристого, и, самое важное, о чём нельзя забывать, первый раз. По пьяни. Не особо запоминающийся, провальный в памяти моментами, да ещё и с парнем, а в добивку ко всему — с бывшим врагом. Все мысли, чувства и эмоции смешались. Как на это реагировать? В особенности, как реагировать на поведение врага, только что улыбающегося, а затем резко сменившего эмоцию на равнодушие? А как реагировать на то, что это было тайным желанием, которое подавлялось долгое время?       Советский Союз всегда был уверен в своей непоколебимой натуральности. Ну как всегда. Непоколебимая натуральность трещала по швам с восьмого класса. С левыми мыслями он общался на «вы», отказываясь признавать какую-либо предрасположенность к гомосексуализму. Может внешне он и не показывал этого своего отрицания, неосознанно заигрывая с Рейхом или неосознанно больше, чем по-дружески, заботился о нём и думал. Но факт того, что признавать свою влюблённость он не хочет, а после ночи так вообще пересмотрел на трезвую голову свои взгляды и яро это не принимал — есть и никуда не денется. — Ты считаешь это ошибкой? — спустя какое-то время молчания последовал следующий вопрос. Со стороны русского было видно напряжение. Атмосфера настороженности, которая уже не раз настигала этих двоих, вновь вернулся к ним без стука в повседневность. — Прекрасно. Значит, такой ты: поматросил и бросил, — нервный смешок, смешавшийся с грубостью, совсем незаметный на фоне равнодушия. — Нет, — безраздумно, — не совсем, — подумав, перевёл взгляд на Третьего, — то есть, я хочу сказать… — Ну давай, удиви. Чем ещё можешь порадовать? — беспардонно Союза перебил хозяин квартиры.       Союз повернул голову на перебившего друга. Две пары раздражённых глаз прожигали друг друга, словно масла в огонь подливали. — Я хотел сказать, — начал грубым тоном русский: не понравились ему такие ответы собеседника, — что не считаю себя геем и что это было ошибкой. — О как, — вскинул брови немец от наигранного удивления, — ошибкой значит, — он привстал с кровати, за ним последовал и второй. Они повернулись, вновь взглянув друг другу в глаза…