«Я понял, в чём ваша беда. Вы слишком серьёзны. Умное лицо ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа! Улыбайтесь!»
Утро Тэхёна началось стандартно: он по привычке ёжился от холода, ступая на прохладный пол босыми ногами, ещё в полусонном состоянии застилал постель, а после отправился умываться. Всё шло своим чередом, спокойно, размеренно, то есть как обычно. Пока он не замер перед зеркалом с щеткой в руках, услышав подозрительный звук, доносящийся из комнаты. Стрелка часов ещё не успела перевалить за пять утра – никто, кроме Тэхёна, не встаёт в такую рань. Дом спит – так он думал. И чего он точно не ожидал, так это того, что дверь в ванную откроется без какого-либо стука, хотя бы гласного предупреждения, а на пороге окажется господин Чон. Тэхён не моргает, так и замерев на месте, когда мужчина буднично говорит, заходя в ванную: — Думал, ты принимаешь душ. — Надеялись? — ещё сонно хрипит Тэхён первое, что пришло в голову. — Надеялся. Ну-ка, помоги определиться. Господин Чон поочерёдно прикладывает галстуки к своей груди, пока Тэхён глупо наблюдает за его телодвижениями, не понимая, что происходит. В его ванную вломились, в комнату вошли без стука, а сейчас просят помочь выбрать галстук. Конечно, господин Чон имеет право. Разумеется, он может дёргать Тэхёна в любое время дня и ночи, может приходить без спроса, если дело срочное, но... Тэхён ещё пару секунд крайне глупо пялится на начальника. Он не до конца проснулся, всё ещё стоит босой в одной пижаме, на голове – катастрофа, он в абсолютно непрезентабельном виде, что господина Чона нисколько не смущает. Он как будто в самом деле надеялся застать дворецкого таким... Таким неподготовленным, в абсолютном беспорядке. Тэхён чувствует себя крайне неуверенно и глупо, пока Чон равнодушно отодвигает его от зеркала, чтобы глянуться в него. Тэхён словно парализован тем, что его застали умывающимся. Казалось бы, обычное дело, кого стесняться? Но он так давно не показывался людям с этой стороны – со стороны обычного человека, который тоже иногда может выглядеть несобранным после сна. Ему неуютно, ему не нравится, ему... — Серебряный или синий? Ему нравится серебряный. Тэхён изо всех сил пытается собраться с мыслями, чтобы как можно вежливее выставить начальника за порог, но, как ни посмотри, ничего ведь страшного тот не делает. Ситуация абсолютно нормальная, чуть ли не типичная, и что Тэхён может сказать? — Серебряный, — сдавшись, вздыхает он. — Уверен? — Вам идёт. Он сам не понимает, как успевает это произнести, но особого значения своим словам не придаёт. Как говорил сам господин Чон несколько недель тому назад: что сказано, то сказано. И не стоит Тэхёну стыдиться своих слов, но взгляд он всё равно прячет, всё ещё не в силах осмыслить это утро. Ему даже не хочется смотреть на себя в зеркало, чтобы лишний раз не видеть, в каком виде он сейчас стоит. Конечно, всё не столь ужасно. Конечно, он не голый, а в пижаме, в которой всегда спит. И разумеется, Тэхён может очень долго успокаивать себя тем, что начальство имеет полное право... Начальство – да, но не был бы господин Чон начальником, Тэхён тут же выставил бы его за дверь, не постеснялся. — Поможешь? Тэхён хмуро смотрит на галстук, протянутый ему, поднимает взгляд: чужие губы встречают его ухмылкой. Те ведь его вчера целовали. Он слишком шумно вздыхает, поражённый собственными мыслями, что господин Чон трактует по-своему: — Не нравится нянчиться со мной? — Вы мой начальник. Галстук змеей выскальзывает из руки Чона, и Тэхён без лишних смущения и медлительности накидывает тот мужчине на шею. Кажется, Чонгук ждёт продолжения, но его не следует, а дворецкий молча делает то, что сказано, – помогает. И неважно, что господин Чон может справиться с этим и сам. — Что ты обо мне знаешь? — Только то, что о вас пишут. — То есть ничего, — Чон довольно улыбается. Тэхёну непривычно видеть его таким: веселым с самого утра, как будто по-настоящему беззаботным. — Знаешь, бесцельная непокорность мне не нравится. Наверное, потому, что я привык получать то, что хочу. — Будь я таким, каким вы хотите, вы бы меня не захотели, — равнодушно замечает Тэхён, и Чон улыбается ещё шире, кидая взгляд в зеркало. Тэхён случайно, всего лишь по инерции, кидает короткий взгляд в ту же сторону, тут же отводя его. — Хорошо смотримся, разве нет? Даже если тебе тоже так кажется, ты ведь в этом не признаешься. Знаю, для тебя я надоедливый начальник, но ты показываешь характер, и это впервые не злит меня, а мотивирует, представляешь? Ну что ты так тяжело вздыхаешь? — его голос звучит почти ласково, а Тэхён и правда не сдержался – показал эмоции. — Вы ведь знаете. — Я не прошу у тебя шанса, ничего не требую. Сейчас я всего лишь показываю тебе, что из себя представляю. Узнал что-нибудь новое? — Вы удивительно настойчивы. Чон утробно смеётся. — Я же вижу, что ты всего лишь боишься перейти рабочие границы, потому что обратного пути не будет. Правильно боишься. Мне незачем делить личную жизнь и рабочие отношения. Я выбираю человека не по его социальному статусу, ты ведь и сам понимаешь, что твоё материальное благосостояние меня мало волнует. Ты это понимаешь? — уточняет он, на что Тэхён кивает. — Прекрасно. Мы выяснили, что дело не в том, что я богатый подонок. — Я не считаю вас подонком. — Мы выяснили, что я ещё и не подонок. Уже неплохо. Поужинаешь со мной? Тэхён, закончив с галстуком, глупо хлопает глазами, глядя на начальника. Он не ожидал, потому растерялся. — Прошу прощения? — Не свидание. Мы можем поужинать дома. Ты можешь даже не ужинать, если не хочешь, просто поговорим. В разговорах ведь нет ничего страшного, не так ли? — Если вам так будет комфортней, — к тому же спорить с господином Чоном бесполезно. — Нет, мне не будет. Я хочу полноценных отношений, но обещал тебе не торопиться. С другой стороны, я не могу совсем бездействовать, верно? — Господин Чон, вы обсуждаете со мной... правильный подход ко мне. Я не уверен, что могу давать вам какие-то советы, — хмурится Тэхён. — Почему? Было бы очень удобно и вполне логично, подскажи ты мне, как мне лучше вести себя по отношению к тебе. Хорошо, может быть, это действительно логично, но Тэхён не пойдёт ни на какие свидания, он занят, у него нет времени. Даже если есть, это его личное время, которое он лучше потратит на... На что? — Я не соглашусь на ужин. Это слишком... — Интимно? — подсказывает Чон. — Возможно, обед. На нейтральной территории. Тэхёна бы всё равно не оставили в покое, и если ему просто нужно поесть с господином Чоном за одним столом, то хорошо, так тому и быть. — Неплохо. Нейтральная территория. Я спрошу... у своего знакомого, какие есть хорошие места. — Ваш знакомый, случайно, не ваш секретарь? — Это настолько очевидно? — хмурится он, на что Тэхён кивает. — Позвольте, я сам. — Так даже лучше. Выбери то, что тебе нравится. — Разумеется. Чон тут же хмурится, неоднозначно глядя на дворецкого, как будто ему резануло слух это уже привычное им обоим «разумеется». — Не слишком ли это всё по-деловому? Знаешь, я передумал. Переодевайся и спускайся. — Господин Чон? — Позавтракаем. Ты ведь ещё не успел? Хотя я бы посмотрел, как ты бегаешь в пижаме по дому, пока все спят. — Вам ведь нужно в офис, — Тэхён не хочет обсуждать свой внешний вид. — Заедем. Или ты стесняешься Чимина? — Мне незачем его стесняться, это было бы неразумно с моей стороны. К тому же я не думаю, что ваши взаимоотношения с кем бы то ни было должны хоть как-то касаться вашего секретаря. — Никогда бы не подумал, что буду возбуждаться только оттого, что человек умеет думать, — вздыхает он, а Тэхён непонимающе смотрит на мужчину. — Не веришь? — Не то чтобы. — Показать? — его вопрос совершенно не вяжется с заботливым тоном. Рука поднимается к лицу: Тэхён не сразу понимает, что происходит, но господин Чон стирает засохшую пасту с его подбородка, чуть ли не вгоняя дворецкого в краску. Позорище. Перед своим начальником в таком виде... — Мне нужно переодеться, — Тэхён старается говорить спокойно, не подавая виду, что его вся эта ситуация, мягко говоря, выбивает из колеи. Такого с ним ещё не происходило. — Разумеется. Иначе уеду без тебя. — Думаю, что мне по силам это пережить. — Дерзко. Но мы не станем рисковать, — господин Чон улыбается как довольный мальчишка. Однако он внезапно замирает перед почти вконец растерянным дворецким, лицо становится суровым, и Тэхёну не по себе от этой двойственности. Он лишь смотрит, слушает, впитывает чужую энергию. Должно быть, именно с этим выражением лица господин Чон обычно ведёт переговоры. — Я настроен серьёзно, так что не думай, что это развлечение. Мне известно, через что ты прошёл, а ты наверняка имеешь представление, через что пришлось пройти мне, чтобы быть тем, кто я есть. Я могу распоряжаться тобой как дворецким, но не как человеком. И всё же рано или поздно эта грань сотрётся, твоя скорлупа уже дала трещину. Думаешь, мне это на руку? Нет. Чем дальше мы зайдём, тем больше у меня шансов оступиться и задеть тебя своим характером. Ты меня понимаешь? Тэхён думает недолго, прежде чем спокойно кивнуть. Он и так знает, что временами его стойкость трещит по швам. Может, он просто искренне устал и ему действительно не помешал бы выходной, может, всё дело в силе господина Чона. Он чувствует, что поддаётся, ему в какой-то степени боязно ослушаться, однако же дело больше в том, что он не уверен, как ему стоит себя вести в данной ситуации. Тэхён может быть резок и прямолинеен, если потребуется. Он из тех, кто не станет терпеть несносное поведение своих работодателей. Он не подставит вторую щёку, не позволит относиться к себе с пренебрежением или неуважительно. Поймёт и оправдает лишь в том случае, если знает человека и о его ситуации, если грубость по отношению к нему будет обусловлена хоть чем-то, что он сможет понять как тот, кто не лишён чувств. Сейчас ситуация иная. Его не хлещут по щекам; господин Чон здраво разделяет их положение: знает, кто здесь начальник, а кто – подчинённый. Он не пытается избавиться от этих условностей, к прислуге относится скорее как к человеку, которому просто-напросто платит деньги. Люди, работающие на него, не бездушные машины, несмотря на то что он может принимать их присутствие как должное. Разумеется, должное. Господин Чон никого не уговаривает работать на себя, даже не предлагает. Либо нанимает тех, кто приходит к нему сам, либо... И как же всё-таки вышло, что Тэхён оказался у него? Тот не просился, сам бы вряд ли пошёл. Ситуация в какой-то степени была вынужденной, но, с другой стороны, Тэхёну на тот момент было глубоко всё равно, на кого работать. Его, можно сказать, выкупили. И ради чего? — Господин Чон, могу я кое-что спросить? — задумчиво хмурится Тэхён, стойко выдерживая чужой взгляд. — Раз начал – спрашивай. — Я, по-вашему, стою всех долгов господина Мина? Чон удивляется, не ожидая такого вопроса. — Ты – нет. Скажем, это не твоя цена, а его. — И всё-таки вы сделали это осознанно. — Разумеется, осознанно. Кто, по-твоему, станет заключать безвыгодные сделки? — Вы можете ответить прямо? — Тэхён не должен говорить в таком тоне со своим начальником, но господин Чон ходит вокруг да около, как будто ждёт какого-то конкретного вопроса. — Это довольно личная причина, — как-то игриво отвечает он усмехаясь. — Я не собирался покупать тебя. Скажем, немного перестарался. Но тебе ведь хорошо работается здесь? — Вы спрашивали об этом примерно сотню раз за последнюю неделю. — И ты примерно сотню раз отвечал мне «да», — напоминает Чон. — В таком случае не вижу смысла в твоих вопросах. Ищешь злой умысел? Его нет, придётся с этим смириться. Я искренен в своих намерениях заполучить тебя в качестве партнёра. Парня, мужчины, бойфренда, Augensternchen, — немецкое обращение непривычно режет слух, но Тэхён не горит желанием спрашивать, что это значит. — Если хочешь, гражданского мужа. — Не хочу. Благодарю. — Обидно, зато честно. И всё-таки я был бы не против, если бы ты время от времени шёл мне навстречу. — Кажется, я уже пошёл вам навстречу. — И то верно, — задумчиво звучит в ответ. Чужой взгляд скользит по Тэхёну от самой макушки, как будто изучая, задерживается на босых ногах. — Купи себе тапочки, пол хоть и с подогревом, но... — он наклоняет голову набок, выгибая бровь, а Тэхён поспешно отходит к шкафу. — Что это такое? — Позвольте мне переодеться. — Это то, о чём я думаю? — Господин Чон, — Тэхён кидает на него укоризненный взгляд. — Покажешь? — Вам пора. — Я понял: не сегодня. Позже, да? Может, завтра. Может, нет, — буднично предлагает Чон, пятясь спиной к двери, пока дворецкий сверлит его взглядом. — Сколько всего скрывает эта одежда, — игриво тянет он, щурясь. — Сделать вам кофе? — Ты нарочно избегаешь моих вопросов, я понял, Тэхён. Но мы к этому, — он указывает пальцем на ноги дворецкого, — ещё вернемся. И нет, никакого кофе, — отрезает Чон. — Мы ведь едем завтракать. Тэхён обреченно вздыхает, когда дверь в комнату закрывается. Завтрак – это ведь совсем не страшно и быстро закончится. Да?*****
Чон вёл машину сам, а потому, когда они остановились у забегаловки, Тэхён кинул на начальника неуверенный взгляд. Он не задаёт вопросов, не высказывает мыслей по этому поводу, покорно ждёт, пока ему скажут хоть что-нибудь, и Чон говорит: — У тебя такое лицо... Мы не будем здесь завтракать, можешь расслабиться. Тэхён действительно расслабляется. Не то чтобы он против забегаловок, но всё-таки ему по душе более цивилизованные места, в которых нет километровых очередей. Где на весь зал не воняет маслом, под столы не прилеплены жвачки, где спокойная и уютная обстановка, вежливые официанты, профессиональные повара. Он не привередливый. Может, совсем немного. Господин Чон сам, должно быть, такой. — Чимин как-то признался, что пару раз делал у них для меня заказы. Нигде я не ел настолько жирных и солёных мясных подушечек. У людей, работающих здесь, талант портить еду. Тэхён непонимающе хмурится: — Мясные подушечки? — Курица в панировке. — Вы говорите о наггетсах? — Это по-молодежному. Моя мать всю жизнь называет это «мясные подушечки». Тэхён отворачивается к окну, пытаясь сдержать рвущийся наружу смешок. — Говорите так, как будто вам не тридцать девять, а все семьдесят. — Сколько тебе самому? Двадцать пять? — Двадцать семь. — В двадцать семь я крайне редко мог позволить себе рестораны. Ел дома, в кафе по скидкам, знал, где есть бизнес-ланч. Стоял в очередях в "Макдоналдсе" и здесь. Слава богу, что теперь я могу позволить себе более престижные места, — он усмехается, кидая взгляд на дворецкого, который расслабляется, абсолютно согласный с тем, что, слава богу, они не будут завтракать здесь. — Поэтому мы быстренько купим Чимину перекусить, чтобы он не отвлекался от работы. Тэхён искренне рад, что господин Чон не лишён чувства юмора, но когда они оказываются в офисе и тот ставит перед Чимином пакет с контейнерами, секретарь мучительно медленно, с нескрываемым отвращением растягивает губы в благодарной улыбке. Он не оценил презент. Чимин крайне скептическим взглядом окидывает пакет с едой и начальника, не стесняясь своей реакции. — Я осознал свою ошибку, господин Чон, — без доли раскаяния говорит тот. — Я очень рад, Чимин. Меня сегодня не будет, есть что-то срочное на подпись? Пак шарится в бумагах, но качает головой, сообщая, что всё может подождать до завтра. — Отлично, не хотелось бы задерживать свидание. — Свидание? — секретарь вскидывает удивленный взгляд на Тэхёна, который тут же хмурится, и в его голосе столько негодования, когда он непонимающе спрашивает: — Господин Чон? — Я сказал «свидание»? — тот как будто действительно не понимает. — Завтрак. Обычный завтрак. — Конечно, — не верит Чимин. — Приятного вам обычного завтрака. Чон хлопает по контейнеру с наггетсами, саркастично улыбаясь: — И тебе. — Я этого не забуду, — угрожающе приветливо улыбается тот в ответ. Должно быть, и правда не забудет, но Тэхёна удивляет не это, а их рабочие отношения. Даже с секретарём Чон общается как со старым другом: Чимин не боится его, не стесняется быть саркастичным, наигранно благодарным. Тэхён в очень редких случаях может позволить себе подобное отношение к своему начальнику, но господин Чон как будто сам напрашивается на неформальное общение. Даже не напрашивается. Он как будто такой и есть: ему просто-напросто комфортно быть в близких отношениях с теми, с кем он работает не первый год. Даже Тэхёну с ним изначально было легко – он и не замечал. Господин Чон намного проще, чем кажется на первый взгляд. И абсолютно бесцеремонный, когда дело касается его дворецкого. Стоит Тэхёну за завтраком достать часы, Чонгук осторожно, но настойчиво забирает те и прячет в карман пальто, никак не аргументируя. Тэхён с этим молча мирится. И с тем, что после завтрака его везут к портному забрать костюмы, и с тем, что всю дорогу господин Чон раскрывает детали своей жизни: показывает, кто он есть. Мирится с тем, что его просят примерить костюм, а после этого в тускло освещённой комнате на пару с портным молча пялятся на него несколько минут. Не произносится ни слова; лишь мужчина, снимавший с Тэхёна мерки, периодически кивает сам себе, задумавшись о чём-то. Господин Чон тем временем просто наслаждается происходящим, с удовольствием смакуя тишину, момент, заказанный им костюм. Тэхёну к излишнему вниманию не привыкать, но ситуация всё равно... необычная. Смущающая, особенно в тот самый момент, когда господин Чон поднимает взгляд к его глазам и так же долго молчит, щурится, спрятав руки в карманы пальто. Тэхён предсказуемо сдаётся первым: прячет глаза, прокашливаясь и намекая на то, что процесс примерки затянулся не меньше, чем на двадцать минут. Из нужных пяти. — Хороший цвет, — всё, что было произнесено за это время. И то портным. Когда Чон заявляет, что хочет пройтись по магазинам, Тэхён не протестует. Разве стал бы он? Времени до вечера ещё много, прислуга предупреждена, готовить не для кого, Даниэль сам о себе позаботится. Возможно. Тэхён и не заметил, как начал переживать за мальчика. Только вот у него не остаётся времени на размышления – господин Чон мастерски владеет его вниманием: говорит, рассказывает, показывает. Сообщает, что хочет немного обновить кабинет, ему не помешала бы помощь, и Тэхён помогает. Держит в голове мысль о том, что его начальник не любит дневной свет, отдавая предпочтение искусственному. Любит простор, темные оттенки, яркие лампы, плотные шторы. Ему даже дают свободу, отпускают погулять по магазину, советуют кидать фантики или ставить крестики, чтобы Чонгук позже смог найти его по знакам. Тэхёну не смешно. На него косится менеджер, когда господин Чон подталкивает его в спину, отправляя в добрый путь, как мама-птица выталкивает птенцов из гнезда. Перед Тэхёном стелются, почтительно кланяются, пока он не сбегает вглубь магазина, где уже собраны композиции из мебели. Он замирает у одной, разглядывая мягкий ворсистый ковёр, огромный, который точно бы занял большую часть спальни господина Чона. Совершенно неожиданно Тэхёна приобнимают за талию, и со стороны они наверняка не выглядят как дворецкий и начальник. Скорее как семейная пара. Тэхён равнодушно указывает на то, что ковёр неплохо бы смотрелся в спальне; он не отстраняется, не прижимается, как и всегда – мирится. Что ещё он может делать? Не устраивать ведь скандалы на весь магазин – не хочется ставить господина Чона в неловкое положение. Да и криков, собственно, не хочется тоже, – это не в его стиле. Тэхён даже использует момент себе во благо: вытаскивает часы из чужого кармана, пока господин Чон принимает его смирение за ответную реакцию на собственные телодвижения в сторону дворецкого. Они стоят непозволительно близко, недопустимо горячо Чон говорит чуть ли не в самое ухо о возможной совместной будущей спальне, отчего Тэхёна пробирает дрожь. Он не планирует совместных спален. Ему комфортно и в своей, о чём он сообщает так же тихо, не давая продавцам ещё больше поводов для обсуждений. Странно, но сейчас его даже не ставит в неловкое положение поведение господина Чона. Тэхён просто не принимает его слова и действия близко к сердцу, понимает, что быть ненавязчиво настойчивым всего лишь в характере этого человека. Он не противится, когда Чон заставляет взять себя под руку, направляясь за менеджером к выходу из магазина. Не возникает, когда ему открывают дверь автомобиля, когда везут на обед, покупают по пути холодный кофе, когда делятся историями из жизни. Он нехотя, но признаётся сам себе: ему нравится. Не какие-то телесные контакты, а открытость, искренность, желание показать, объяснить, дать понять. Тэхён редко бывал в самом городе, ему неизвестны многие районы, он не знает о малопопулярных хороших ресторанах и кафе. Не знает, где продают вкусный кофе, он даже не знал о том, что в обычных кофейнях могут быть полноценные меню с салатами и горячими блюдами. Господин Чон признаётся, что тоже этого не знал и доверился наводке своего секретаря, хоть это и было опасно, учитывая то, что его накормили пережаренными наггетсами. Тэхён впервые чувствует себя расслабленным, даже не заставляет себя прятать смешки. — Любишь театр? — интересуется Чонгук, на что Тэхён чуть морщится, вызывая у мужчины смех. — Даниэль однажды вытащил меня: хотел показаться взрослым, любящим культуру и искусство, – только вот меня не привлекают пьесы. Я был на музыкальных концертах, они неплохие, но всё ещё не для меня. Когда играют для тысячи человек, разве могу я почувствовать единение с музыкой? С самим музыкантом? Человек рассказывает историю своей души – это личное, это то, над чем он корпел не один день, то, что ты в полной мере можешь прочувствовать, лишь оставшись с ним один на один в комнате почти без света. Музыка – это интим. Как если бы ты сыграл для меня. — Если хотите. — Хочу, разумеется. Как ты стал дворецким? Тэхён, честно говоря, ждал этого вопроса, хоть и надеялся, что тот не прозвучит. Тема для него не самая приятная, но господин Чон делился с ним своим тяжелым прошлым. Правда за правду? — Родителей рано не стало. Чон кивает в ответ: — Я знаком с твоим братом. Спрашиваю как раз потому, что ты мог бы жить на деньги, оставленные вам отцом. Но вместо этого отказался от всего. — Мне не нужны были деньги. — Тебе было?.. — Семнадцать. Чон понятливо кивает: — Ты был с Квоном? После него пошёл работать? — Он помог, научил меня всему. — У меня тоже бывало так, что хотелось бросить всё к чертовой матери. Иной раз думаешь: сдались мне эти деньги? Мы сотрудничаем с Америкой, одно время я даже думал, что будет лучше перенести главный офис в Нью-Йорк, но моё эго не позволило этого сделать, — усмехается он. — Это не эго, — замечает Тэхён, и он благодарен за то, что господин Чон не развил тему его прошлых отношений. — Что же? — Ваша компания – это то, что по праву принадлежит только вам. Тяжело расставаться с тем, во что ты вложил столько сил. — Тебе есть с чем расстаться? Тэхён задумывается, прежде чем ответить: — Моя работа. — Я мог и не спрашивать. Тэхён в какой-то момент совсем забывает, что ему нужно следить за временем; узнаёт, что господин Чон никогда не откажется от десерта после еды, что на самом деле ему нравятся и светлые оттенки тоже, просто темные практичней. Узнаёт, что господин Чон сотрудничает с его братом уже больше пяти лет, что Намджун время от времени интересуется и его делами. Тэхён столько всего узнаёт, удивляется... И не замечает, как начинает рассказывать сам, пока в какой-то момент, глянув в окно, не осознаёт, что на улице уже давно стемнело. Они просидели в кофейне не меньше пяти часов, слушая и рассказывая, но времени уже слишком много. Уже вечер; Тэхёну по-хорошему бы вернуться домой, отдать распоряжение готовить ужин, о чём он сообщает. Странно, но господин Чон не спорит. Он в приподнятом настроении, довольный и отдохнувший, оплачивает затянувшийся обед, и Тэхён не чувствует себя как-то неправильно из-за того, что весь день провёл со своим начальником. Он как будто тоже... отдохнул. Действительно хорошо провёл время впервые за неизвестно сколько недель, месяцев. Лет? Тишина, окутавшая салон автомобиля на время поездки до дома, не давит, а когда уже на пороге Тэхён достаёт часы, чтобы свериться со временем, Чонгук хлопает себя по карманам, с прищуром глядя на дворецкого. — Когда ты... А, ясно, — усмехается он, неоднозначно взмахивая рукой, припомнив, как удивился, когда Тэхён не отстранился от него. — Я понял. Очень умно. Он не отчитывает Тэхёна за то, что тот шарился по его карманам, он не отчитал его и когда узнал, что дворецкий пустил в его комнату Адель, – разрешил той рыться в украшениях. Господину Чону всё равно до тех пор, пока его вещи на месте, его даже не всегда волнует порядок, насколько понял Тэхён, увидев, какой ужас творится у него в ящиках стола, куда он скидывает уже ненужные ему документы. Тэхён размеренно и спокойно готовит кофе, пока Чон сидит за стойкой на главной кухне, наблюдая за ним. — Как тебе твой первый выходной? — Выходной? — удивляется дворецкий. — Лично мне такие выходные по душе, отдых ведь не обязательно подразумевает под собой валяние в постели и бесцельное хождение по дому. Я прав? Тэхён пододвигает к мужчине чашку кофе, ненадолго задумавшись. Ему ведь действительно понравилось; Тэхён в самом деле отдохнул, но признаться в этом не может. Хочет, но сомневается, что стоит: боится, что господин Чон начнёт этим злоупотреблять. От ответа Тэхёна избавляет Даниэль, который, скорчив недовольную гримасу, тут же развернулся к выходу из кухни, но его окликнул Чон непривычным дворецкому «Дани». Даниэль становится с другой стороны стойки, сверля Тэхёна недовольным взглядом. Он и не может быть довольным: ему медленно, но верно разбивают сердце, и пускай немного, но дворецкий чувствует вину из-за этого. — У тебя с ним конфликт, — констатирует Чон. Тэхён всем своим существом ощущает, что разговор будет малоприятным, ему вообще не хочется в нем участвовать. Он занимает руки, готовя себе листовой чай, лишь бы не видеть, как на него смотрят: с болью, презрением и даже страхом. — А у вас не было бы конфликта с человеком, который поставил вас на колени? Чонгук удивленно смотрит на дворецкого, но обращается по-прежнему к Даниэлю: — В буквальном или переносном смысле? — Позвольте объяснить, — встревает Тэхён. — Нет. — В буквальном, — продолжает Даниэль. — На то была причина? По лицу видно, что парень не хочет в этом признаваться, но врать было бы глупо. — Была. — Значит, ты сам создал конфликт, разве нет? — Конечно я создал конфликт! Он сказал, что спит с тобой, что, по-твоему, мне остаётся делать? Ты говорил, что всё будет нормально, что ничего с его приходом не изменится, так почему теперь он занимает моё место? — У него своё место, у тебя – своё, никто ничего не занимает. Даниэль обиженно смотрит на Чона; мужчина говорит с ним спокойно, размеренно, правда, даже Тэхён понимает, что его спокойствие делу не поможет. Это, считай, равнодушие. А равнодушие хуже самой ненависти. — Да, спасибо, господин Чон, что в очередной раз напомнили мне о том, кто я такой, — говорит он севшим голосом. Парень уходит из кухни, а Тэхён провожает его хмурым взглядом. Ничего не может с собой поделать: жалеет, пропускает чужую обиду через себя, невольно думает о собственном прошлом. И его изменившееся настроение не остаётся незамеченным. — Ты же видишь: я не строг с ним. Думаешь, я не прав? У тебя на лице написано, что ты со мной не согласен. — Вы действительно не строги с ним, — а что ещё он может сказать? Не станет ведь он учить господина Чона жизни. — Но? — Он этого не поймёт. — Я знаю, что он привязался ко мне, но мне придётся разбить ему сердце. Ты меня за это осуждаешь. — Вовсе нет. — Это не вопрос, — уверенно, даже немного грубо звучит в ответ. — Я же не дурак, Тэхён. Тебе жаль его, и это проблема для меня, не так ли? — Я не осуждаю вас за ваш выбор, господин Чон. Всего лишь понимаю, каково ему. Вижу, что он делает не так, знаю, как это исправить, но, вероятно, это не нужно ни ему, ни вам. — Он такой проблемный, — вздыхает мужчина. — Он просто вам больше не интересен. — Осуждаешь, — констатирует Чон. Тэхён не отвечает. Он молча делает чай, застегивает пуговицу пиджака и забирает чашку. — Я дам вам знать, когда ужин будет готов. Чон явно недоволен тем, что дворецкий оставляет его одного, но Тэхён имеет полное право уйти. Да, его главная работа заботиться о комфорте своего начальника, его работа – угождать. Но раз его не остановили, значит, господин Чон не имеет ничего против. Может, ему тоже необходимо побыть наедине со своими мыслями и подумать, и вряд ли тот станет думать о мальчике, которому Тэхён понёс чай. Вряд ли Чон задастся вопросом, как исправить ситуацию: все его мысли сейчас об одном. Тэхён коротко стучится и заходит в комнату без разрешения. Он ничего не говорит, только кидает взгляд на парня, закутанного в одеяло как в кокон, оставляет чай на прикроватном столике и закрывает в спальне окно. Он уходит так же молча, как и пришёл, не пытается приободрить Даниэля, дать ему какой-то совет, – это всё равно не поможет. Тэхён не тот человек, которого он хочет видеть или слышать. Прежде чем закрыть дверь, дворецкий слышит тихий всхлип и на секунду даже замирает на пороге, проводя невеселые параллели. Да, Даниэль – не он. Может быть, ему будет легче, может, ещё тяжелее, но как бы то ни было, мальчику придётся это пережить. Его первая большая любовь, к сожалению, случилась не с кем-то там, а со взрослым состоятельным мужчиной, которого подобного рода чувства не очень-то интересуют. Даниэль ничего не умеет, вряд ли он хоть на одну треть так же образован, как господин Чон. Разумеется, им не о чем поговорить, но если бы только Даниэль захотел измениться, всё было бы по-другому. Для него, не для Чона. Тот выбрал, определился, даже если не признаётся, но будет добиваться дворецкого не только из желания заполучить себе человека, но и из принципа. Его амбиции давят и на Тэхёна; его уверенность, настойчивость, изворотливость. Господин Чон всё для себя решил, но и его нельзя винить за чувства, которые он может испытывать. Или которых нет и никогда не было. Даниэлю изначально никто не обещал любви до гроба; мальчик склонен понимать ситуацию так, как он того хочет. Даже молчание Тэхёна относительно вопроса постели господина Чона тот принял за положительный ответ просто потому, что ему так выгодней думать. Есть на кого скинуть ответственность за своё разбитое сердце – на дворецкого. Справедливо? Нет. Но Тэхён не сможет объяснить этого тому, кто понимать его не хочет. Он и не обязан. Это не его отношения. Тэхёну не стоит думать об этом так много, но он не может, потому даже не видит, куда идёт, и чуть ли не врезается в господина Чона, когда сворачивает в сторону спальни. Мужчина не выглядит удивлённым, выходит, искал его. Взгляд тяжелый, решительный, как будто вот-вот что-то произойдёт. Может, не зря он постоянно прячет руки? Контролирует себя? — Вы что-то хотели? — интересуется Тэхён, но его вопроса как будто и не слышат. — Весь день руки чешутся прикоснуться к тебе. Знаешь, почему я не делаю этого сейчас? Потому что ты мной недоволен, — и господину Чону не по душе его недовольство – Тэхён понимает по одному лишь взгляду. — Не случись этого разговора на кухне, я бы допил свой кофе, послушал, как ты играешь, а после этого, вероятно, позволил бы себе маленькую вольность. Зависело бы от той щепетильной ситуации, в которой мы могли бы оказаться. С другой стороны, я не могу браться за новое дело, пока не покончу со старым. Проблемы никуда не денутся, Даниэль никуда не денется. Будь ты на его месте, что бы ты хотел услышать? Тэхён не ожидал подобного вопроса, он на секунду теряется. — Вы не скажете ему того, что он хотел бы услышать. — Я не могу обещать ему, что всё будет хорошо, но я хотя бы могу обещать это тебе. Неплохо? — Вы оправдываетесь передо мной? — Не ожидал? — хмурится Чон. — Я не хочу, чтобы ты считал меня бесчувственной сволочью. Мне не всё равно, что будет с ним, но мне нет дела до того, с кем он будет спать после меня. — Решительность – довольно жестокая вещь, господин Чон, — Тэхёну не стоит этого говорить, учить человека жизни, но сейчас сдержаться он не может. — Особенно по отношению к тем, кто вас любит. — Ты тоже достаточно решителен. — Хотите сказать, я жесток? — Нет. Ты всего лишь защищаешь свой выбор, как и я защищаю свой. Не хочу, чтобы ты осуждал меня за мои предпочтения, и не хочу, чтобы винил в чём-то себя. — Господин Чон, — сердце бешено стучит, когда Тэхён признаётся: — Хотел бы я уйти, вы бы меня здесь уже не наблюдали. Он выглядит как и обычно: хладнокровно, неприступно, уверенно. Но такие мысли, подобные признания, которые Тэхён никогда не произносит вслух, выбивают его самого из колеи. Для него это непривычно, это не что-то, что происходит с ним всякий раз, когда руководители пытаются затащить его в постель. Сейчас ситуация немного иная, и Тэхён сомневается во всём, что делает. Чон долго молчит, прежде чем звучит вопрос, который выбивает из Тэхёна дух: — И я тебе интересен? «Возможно», — думает он. Сложно сказать наверняка, страшно подумать, тем более признаться в этом, потому вопрос просто-напросто игнорируется. — Я прекрасно понимаю, что вы делаете ему больно не специально, но если вам действительно не всё равно, что я о вас думаю, то хотя бы поговорите с ним. О чём угодно. Чон кусает губы, делая шаг навстречу, ещё ближе. Рука сама тянется к дворецкому, но замирает на полпути: мужчина не решается, видя Тэхёна настолько серьёзно настроенным. Чон выглядит возбужденным его словами, своими собственными догадками и мыслями, – это читается не только в его поведении, но и в чужом растерянном взгляде. Тэхён сказал слишком много: он уже дал понять, что не возражает, что его тоже интересует человек, что ему страшно признаться в этом себе. — Могу я кое-что сделать? — интересуется Чон, но Тэхён вцепился в него суровым взглядом, не позволяя зайти дальше, пробраться глубже, в самые дебри души. — Нет. — Жесток ровно настолько же, насколько милосерден. На меня твоя забота когда-нибудь распространится? — Распространяется с того самого момента, как вы наняли меня. — Ты меня с ума сводишь, — чуть ли не шепчет Чон, протягивая руку. Тэхён недолго смотрит на неё, прежде чем протянуть свою для пожатия, – отказывать было бы невежливо. Но вместо этого Чон крепко сжимает его пальцы, поднося к лицу, и целует костяшки, глядя вконец растерянному дворецкому в глаза. Его рука дёргается под чужими тёплыми сухими губами; поцелуй длится чуть дольше нужного. Чон на секунду блаженно прикрывает глаза, прежде чем отпустить. — Пока заботишься о чувствах людей, тебе подобных, — его голос звучит спокойно и тихо, совсем не тянет на тот деловой тон, которым он говорил ещё минуту назад, — не забывай думать и о своём будущем тоже. О том, как именно ты хочешь его провести: навсегда один на один с работой или с кем-то, — он вскидывает брови, явно намекая на себя, — кто может дать тебе всё, что захочешь. Тэхён остаётся один посреди коридора, затопленный чувствами, охваченный бесконечным ворохом мыслей, непривычно взбудораженный, потревоженный. Ему отчего-то страшно принимать решения, хотя всегда казалось, что он готов к чему-то подобному. Тэхён не отрицал возможных отношений с кем бы то ни было, не ставил на себе крест, но не думал... Совсем не думал, а вернее говоря, совсем забыл, что он всё ещё человек. Что тоже может бояться, что сердце может трепетать от страха, руки – дрожать от неизвестности. Забыл, что умеет чувствовать... Что симпатия сопровождается эмоциями, которые то и дело лезут на лицо: ужас от осознания, неуверенность, даже смущение из-за чужого поведения. Он горит. Тэхён обречённо смотрит на дрожащую, поцелованную руку. И как он только мог забыть, что тоже умеет чувствовать?