«Ни различие взглядов, ни разница в возрасте, ни что-либо другое не может быть причиной разрыва в любви. Ничто – кроме её отсутствия».
— Честно признаться, господин Чон, — ровным голосом говорит Тэхён, оставляя утреннюю чашку кофе на столе начальника, — от вас я ожидал чего угодно, но не этого. С поездки в магазин с целью обновления интерьера кабинета прошло больше недели, потому, вчерашним вечером вернувшись в комнату, Тэхён не ожидал увидеть тот самый ковёр, который советовал Чону. Дворецкого, выходит, специально вытащили с собой в офис на весь день, где Чимин как будто нарочно несколько раз вспоминал «свидание», и Тэхён не спешил его исправить. Он вообще не вмешивается в чужие разговоры. Секретарь запомнил эту установку, а все из-за господина Чона, который воспринимал слова об обычном-завтраке-свидании с дворецким как должное, абсолютно не смущаясь подобной формулировки. Чувства у Тэхёна были неоднозначными тогда и тем более после увиденного: он так и замер на пороге, держась за дверную ручку и глупо пялясь на огромный серый ковёр, который теперь занимает половину спальни. За непониманием следовала благодарность, осознание непрактичности такого подарка и совершенно глупая, необоснованная и даже неожиданная улыбка, которая была старательно подавлена. Он старался не обращать внимания, пытался сделать то же самое, что делает господин Чон, – принять презент как должное. Тэхён не должен принимать подобные подношения близко к сердцу, он был обязан проигнорировать, смириться, поблагодарить – максимум. И точно не должен был сегодняшним утром сидеть на постели, свесив ноги с кровати, погружая их в мягкий ворс. Он подал кофе на пять минут позже привычного времени, а этого никто и не заметил. — Ты, насколько я помню, не планируешь переселяться в мою спальню, так что это тебе вместо тапочек, которые ты так и не удосужился приобрести, — заявляет Чон, вчитываясь в бумаги. — Ваш подарок крайне неудобен, непрактичен, это дополнительная работа прислуге. Очень сложно убирать пыль под кроватью. — Не нравится? — Чон вскидывает на дворецкого хмурый, даже какой-то обеспокоенный взгляд. Ковёр огромный, длинный ворс тяжело вычищать, Лин будет ворчать, когда узнает об изменениях в комнате дворецкого, но... — Нравится. — Можем сделать вид, что это моя благодарность за отсортированные книги, — Чон отпивает кофе. — Кстати, очень удобно. Отличная работа. Хочу, чтобы ты сделал то же самое с этими ящиками, — он хлопает ладонью по ящику стола. — Разберёшь документы: оригиналы в одно место, копии – в другое. Не думаю, что мне стоит тебе что-то объяснять, уверен, ты и без меня справишься. Тэхён не хочет в этом признаваться даже самому себе, но ему льстит то, что только его господин Чон допускает к документам. Только ему разрешено находиться в кабинете в отсутствие начальника – это подкупает. — Вы правда не боитесь доверять мне такие важные вещи? — интересуется Тэхён, сидя на корточках и уже вытащив кипу криво сложенных бумаг из самого нижнего ящика. Господин Чон тем временем что-то печатает на ноутбуке; в его работу дворецкий никогда не лезет, даже из интереса. — Ты сам спросил, тебя за язык никто не тянул, — не отрываясь от монитора, говорит Чон, а Тэхён непонимающе хмурится. — Я доверяю с того самого момента, как решил, что хочу тебя себе в качестве спутника жизни. Я не стану параноить рядом с тобой и искать во всём скрытый смысл, и если мне нужно твоё доверие, то прежде всего должен сам доверять тебе. Не могу ведь я требовать от тебя того, чего сам не делаю. Понимаешь, о чём я говорю? — Вы проверяете меня? Чон отрывается от работы и смотрит на дворецкого сверху вниз с абсолютно нечитаемым выражением лица. Под глазами залегли тени: последние дни он возвращается на несколько часов позже. Должно быть, возникли какие-то проблемы или же дел слишком много. — Если я ошибусь в тебе, это будет только моя проблема. Нужно уметь нести ответственность за принятые решения. Так что нет, не проверяю. Облегчаю себе жизнь с твоей помощью, ты не против? — Вы вправе требовать от меня помощи. Я получаю за это деньги. — Да? — взгляд становится серьезным. — Мне казалось, ты хотел навести здесь порядок. Сделал бы это бесплатно? — Мне не сложно. — В таком случае за личную помощь я тебе больше платить не стану. Решай сам: помогать или нет. — Господин Чон, — Тэхён растерянно смотрит на мужчину, а тот вопросительно выгибает бровь. — Я ведь не могу отказать вам в просьбе. — Теперь можешь. Ты будешь получать деньги только за работу по дому, а не за помощь мне. Никакие поездки в офис оплачиваться не будут, — Чон говорит уверенно, даже безжалостно, глядя дворецкому в глаза. — Я спрашиваю – ты решаешь сам. Нет значит нет. Да – значит, я имею полное право отблагодарить тебя за помощь. Идёт? Идёт? Нет, Тэхёну такой вариант развития событий не подходит. Это ведь уже не будут рабочие отношения, это будет... чёрт пойми что. И ведь не откажешься: его работа в самом деле должна касаться лишь дома, никак не офиса его начальника. Он не помощник, не секретарь, не сотрудник фирмы, он обычный дворецкий, работа которого ограничивается внешним комфортом его начальника: чтобы постель – всегда свежая, ужин – горячий, а кофе – подан вовремя. — А как иначе мне выйти с тобой из рабочих отношений? — Чон говорит совсем по-другому: спокойно, чуть склоняя голову набок и глядя на дворецкого с легкой тоской. — Ты ведь так и будешь ссылаться на то, что я плачу тебе за всё деньги. Мне не дворецкий нужен, а Ким Тэхён с его навыками. — Вы говорите ужасающие вещи, — хмурится Тэхён. — О том, что мне нужен Ким Тэхён? — «Выйти из рабочих отношений». — Стираю границы, — устало улыбается Чон. — Стирайте их не так быстро, — неожиданно для себя говорит Тэхён, что не остаётся без внимания. На секунду на лице Чонгука мелькает удивление, которое сменяется прежней серьёзностью. Его рука тянется к лицу дворецкого, но тот отстраняется и не даёт мужчине подцепить подбородок пальцами. Тэхён зол из-за этой ситуации, из-за того, что его ставят перед выбором. Он ведь всё равно не сможет отказать, так в чём смысл? — Люди, привыкшие жить по определённым установкам, очень тяжело воспринимают новые правила, Тэхён, — вздыхает Чон. — Отрицание сопровождается злостью, после этого в большинстве своём следует принятие. Осознание того, что я не ухудшаю твою жизнь, а хочу её облегчить. Нововведения – это тяжело, но, пожив по ним какое-то время, понимаешь, что стало лучше, чем было. Для тебя это как минимум новый опыт, для меня – возможность. Тэхён с хмурым лицом, совершенно молча принимается за работу. Он действительно всё это отрицает, его давно не распирала столь сильная злость. Господин Чон посягнул на святое – его работу. Это немыслимо, это просто... — Я понимаю, что в отношениях тяжело обойтись совсем без конфликтов, но главное то, как мы эти конфликты будем преодолевать. ...ужас! Тэхён выпрямляется и, поджав губы, сильнее нужного хлопает кипой бумаг по столу начальника. — Раз отныне это моё личное дело, могу я закончить с этим позже? — он старается говорить уважительно, как и всегда, но злость в голосе его выдаёт. — Почему ты спрашиваешь? — Чонгук же, напротив, абсолютно спокоен. Тэхён убирает документы в ящик, одергивает пиджак и выходит из кабинета, бесшумно прикрывая за собой дверь. На кухне он закатывает рукава и принимается яростно взбивать яйца. Готовка его отвлекает, даже успокаивает. Даниэль, заглянувший на кухню, обошёл дворецкого стороной, не стал язвить или подначивать. Движения у Тэхёна резкие; он со стиснутыми зубами режет лук, безжалостно кромсает помидоры, чтобы по итогу выкинуть свой кулинарный шедевр вместе со сковородкой. Пересолил! Что значит «не стану платить деньги»? Как это не станет? Ещё никто из работодателей так с ним не поступал. И дело ведь не в деньгах, а в самой ситуации – очень сложной. Тэхёну не нужен выбор: ему работалось прекрасно и без этого. Он научен потакать, ему не нужны реформы и нововведения. Так ведь нельзя... Дворецкий медленно выдыхает, достаёт выброшенную сковороду и убирает за собой посуду. Спокойно и размеренно, никуда не торопясь, всё отмывает, несколько раз проходится сухой тряпкой, возвращая кухне былую чистоту. И не сразу замечает господина Чона, прислонившегося плечом к косяку. Тот почему-то не в рабочем костюме, а в привычной домашней одежде; молча наблюдает за дворецким с равнодушным лицом. И как давно он там стоит? — Вы что-то хотели? — Тэхён выпустил пар, поэтому теперь может говорить спокойно. Чон подходит к столу и прячет руки в карманы. — Я продолжу платить тебе за всё вне зависимости от обязанностей, — серьёзно, но как-то задумчиво говорит он, глядя куда-то мимо дворецкого. Тэхён почему-то не чувствует облегчения: Чон выглядит разочарованным. — Захочешь что-то вернуть из подаренных мною вещей – я не стану возражать. Тебе будет достаточно сказать об этом. Разберись с бумагами до конца недели, их нужно будет отвезти в офис. Он уходит, оставляя растерянного дворецкого в одиночестве. Тэхён ведь видел, понимал, что человек не настроен на адекватные разговоры. Господин Чон был резок, серьёзен, загруженный проблемами, а Тэхён показал характер и чувствует себя из-за этого отвратительно. Даже не из-за этого, а из-за внешнего вида своего начальника: вымотанного и усталого. Господин Чон в последние дни даже не интересовался делами дома: был занят до поздней ночи. Тэхён знает: он ведь тоже не спит. Может, и на нем сказались поздние возвращения домой, может, потому он и хлопнул бумагами по столу, поступил незрело, непрофессионально, несдержанно. Разумеется, его злость сложно было не заметить. Он поступил, как Даниэль: глупо и по-детски, показывая собственную обиду. Да, господин Чон был не прав, давая дворецкому свободу выбора... Не прав? В голове Тэхёна только сейчас это не вяжется. Мозг судорожно обдумывает случившееся: он ведь имеет право на личное мнение, как и все люди. И со стороны господина Чона было разумным предложить дворецкому выбор: Тэхён не обязан кататься по городу в личных целях человека, если дома есть какие-то дела. Тэхёна просто-напросто разозлил этот «выход из рабочих отношений». Он даже не сразу понял смысл всей затеи – больше свободы для него. Разумеется, Тэхён привык потакать, но иногда он и в самом деле не хочет выезжать в офис. Это не его работа, не его обязанность. Но он не откажется, пока ему за это платят. С ним в последний месяц происходит много странного: на Тэхёна влияет человек. Господин Чон не пытается делать вид, что он добропорядочный. Не пытается скрывать свои недостатки, напрямую говорит о собственном тяжёлом характере, предупреждает. Готовит? Он может действовать спонтанно, жестоко, может не считаться с чувствами других, однако же чувствами дворецкого всегда интересуется, заботится о комфорте, как и Тэхён заботится о его. Чон отдаёт то, что дают ему. Он даёт то, что хочет получать сам. Адекватную оценку ситуации, выяснение конфликтов, будучи не ослеплённым яростью, спокойствие, стойкость, порядочность. Он не вмешивается и не переходит границы, когда действительно нельзя, когда Тэхён по-настоящему против. Но ведь дворецкий был против совсем других вещей, не тех, о которых подумал сейчас его начальник. Тэхён согласен помогать и без дополнительной платы: деньги не играют для него большой роли, господин Чон ведь знает... Может, увидев подобную реакцию, тот уже не уверен в этом. Тэхён чувствует себя глупо. Он не виноват в дурном настроении начальника, не виноват в его проблемах на работе, Тэхёна и не посвящают в такие вещи. Он даже не уверен, что проблемы связаны именно с работой. А вдруг что-нибудь серьезней? Вдруг это связано с семьей? Тэхёну впервые за долгое время по-настоящему совестно за то, что он не обдумал ситуацию более здраво. Позволил эмоциям овладеть им, позволил себе быть таким по отношению к своему руководителю. Дворецкий мается на кухне, не зная, куда себя деть, а выход один – извиниться. Будет достаточно и этого. Тэхён находит господина Чона в гостиной на втором этаже: тот сидит в кресле, кидает на дворецкого незаинтересованный взгляд, как будто приглашая подойти, потому что Тэхён встал как вкопанный на пороге. Он уверен, он знает, что ему нужно сказать: «Господин Чон, я хочу извиниться за своё неподобающее поведение». Но вместо этого Тэхён молчит, как будто подбирает другие слова. Наверное, правда подбирает. — Господин Чон, — мужчина продолжает смотреть на него, и Тэхёну тяжело сосредоточиться. Он давно не приносил искренних извинений за себя: обычно это мелочи, в которых на самом деле был не виноват, но в которых было проще признать собственную вину. — Позвольте объяснить: дело не в деньгах, — это не то, что он собирался сказать. Абсолютно. — Я согласен с тем, что предоставление мне выбора – честный поступок с вашей стороны, но меня не совсем устроила цель. — Выход из рабочих отношений? — уточняет Чон, и Тэхён кивает. — Мне не нужна дополнительная плата за помощь вам. И я хочу извиниться... — Не надо, — перебивает Чон. — Я сформулировал условие так, что ты принял это как требование, а не как предложение. Достаточно нагло с моей стороны. Просто всё никак не привыкну к тому, что тобой помыкать у меня не выйдет. Это будет мне уроком. Тэхён всё равно недоволен итогом разговора. Взгляд падает на фортепиано; он вздыхает, предлагая: — Хотите, сыграю вам? Чон выгибает бровь, удивлённо глядя на дворецкого, и кивает головой на инструмент. Тот давно настроен: Чон, как и обещал, нашёл мастера. Тэхён, хоть предложение поступило от него, сомневается, что должен это делать. Музыка – это интим. Слова не отпускают; музыка и правда достаточно интимная вещь, особенно для него. Особенно учитывая то, что он играл перед публикой около семи лет назад. Квон был последним, кто слышал его игру. Погода сегодня пасмурная, всё так, как Чон и хотел: мрак в гостиной, несмотря на обеденное время, тишина и редкие, постукивающие в окна капли дождя. Осень во всей ее красе. Тэхён играет по памяти: медленно, воспроизводя в голове нотные листы, погружаясь в прошлое. Может, это звучит некрасиво, потому что без чувств: дворецкий зажат, чувствуя взгляд между лопатками. Господин Чон не комментирует, слушает молча немного печальную, медленную мелодию, навевающую тоску. Природа увядает, ливни не прекращаются. Тэхён терзает себя мыслями, погружается в ненужные ему раздумья. — Кто это? — интересуется Чон, когда мелодия заканчивается. — Чайковский. Цикл времен года, — Тэхён отвечает тихо, не оборачиваясь. Боится спугнуть тишину, окутавшую весь дом. — Дай угадаю: осень, зима. — Осенняя песня. Тэхён напрягается, когда слышит шаги за своей спиной. Господин Чон сдвигает его чуть правее, удобно устраивается рядом, его не смущает, что он явно нарушает личное пространство дворецкого, который весь напрягся, косясь на начальника. — Давай что-нибудь повеселее. Под эту твою песню только вешаться, а у меня этого желания сейчас хоть отбавляй. — У вас что-то стряслось? — осторожно интересуется Тэхён, опуская руки на клавиши. Чон ястребом следит за ним, наблюдает с интересом. — Играй. Тэхён послушно играет весенний мотив. Только под конец мелодии он понимает, что та мало чем отличается от осени: такая же печальная, хоть и звонкая. Тревожная. Господин Чон хмурится, наблюдая за его игрой. — Ты напряжен. Расслабься, у меня нет пистолета за пазухой. Тэхён едва заметно улыбается, хоть шутку и не оценил. Чону не нужен пистолет, чтобы заставить дворецкого нервничать. Достаточно его присутствия, такого тесного контакта и взгляда в упор, из-за которого Тэхён уже готов весь покрыться красными пятнами, но не станет ведь он в самом деле краснеть перед своим начальником. Потому терпит. Стиснув зубы, устремив взгляд вперёд или на клавиши, – куда угодно, лишь бы не в его сторону. Это чересчур. Действительно интимно. — Научи меня чему-нибудь, — просит Чон. «Дистанции», — думает Тэхён, он бы научил господина Чона дистанции. — Собачий вальс, похоронный марш, — предлагает из простого. — У тебя бывает только два настроения? — усмехается Чонгук. — Лунная соната. Но её сложно играть без нот тем, кто никогда не играл. — Попробуй объяснить так, чтобы я запомнил это. Тэхён не уверен, что господин Чон запомнит, но говорит ради собственного веселья, устанавливая пальцы на клавишах: — Первая часть – адажио состэнуто, что значит медленная и сдержанная, играем в до диез минор. Открывается октавными аккордами в левой руке и триольными фигурациями – в правой, — он смотрит на начальника, лицо которого выражает искреннее недоумение. — Не так уж сложно, — почти уверенно утверждает Чон. — Я понял пару слов, что-то про медленно и сдержанно, этого достаточно. Мне нравится этот темп, — он говорит так, как будто действительно имеет в виду музыку, но Тэхён видит, понимает, что нет. Речь не о ней. Дворецкий отводит взгляд, когда на его руки ложатся чужие, горячие и сухие. По сравнению с его более грубые, тяжелые. Господин Чон нарочно смущает. Но Тэхён начинает играть, перебирает клавиши, игнорируя ладони на своих. Он не знает, как это поможет что-то выучить, уверен, что Чону это даже не нужно, – лишний предлог прикоснуться к дворецкому. Тэхён ведёт неспешно, медленно и сдержанно, как положено; он всё ещё помнит, всё ещё любит; в какой-то момент даже не обращает внимания на чужие руки, играет, прикрыв глаза, пока его не возвращает в реальность ладонь, оказавшаяся на его бедре. Музыка прекращается, в комнате звучат остатки нот, а за окнами вовсю бушует непогода. Скоро это прекратится, скоро выпадет первый снег, который тут же растает. Скоро станет тише, спокойней – Тэхён в этом уверен. Дожди и грозы закончатся. — Не буду тебя больше мучить, — Чон говорит первым, нарушая тишину. — Я хотел избежать этого разговора, но вижу, что ты всё ещё настроен очень скептически по отношению ко мне. Не знаю, это из-за ситуации с работой или тут причина в другом? В любом случае, думаю, важно сказать, что я поговорил с Даниэлем. Только ради тебя, — Тэхён искренне удивляется, на что Чонгук усмехается. — Чего только не сделаешь ради желаемого, да? Он отказался уезжать. — Он и не согласится. — Предлагаешь выставить его силой? — Господин Чон, — хмурится дворецкий, — я не стану в это вмешиваться. Ваши отношения – не моё дело. — Какой же ты упрямый, — на него смотрят весело, даже как-то любовно, голос господина Чона внезапно ласковый. — Я делаю шаг вперёд, ты – два назад. Мы такими темпами никогда не пересечемся. Ты подумал о моих словах? О своём собственном будущем. Тэхён слишком долго об этом думал, не стоит задавать ему таких вопросов. Он до сих пор думает, до сих пор не уверен. Он и не подозревал, что может остаться один, мысль не приходила в голову, а сейчас не даёт спать ночами уже неделю. Тэхён был слишком занят работой, чтобы заметить, что он не был в отношениях уже целых семь лет. Его и не тянуло, не хотелось, даже если иногда он убеждал себя в том, что на это всего лишь нет времени. Разговора этого Тэхён и правда избегал: всё это сложно для него. — У нас с тобой всё будет непросто, — говорит за него Чон. — Потому что я, как назло, настойчивый, а ты принципиальный. В редких случаях соглашаешься со мной и не осуждаешь. А мне бы взять и сделать всё по-своему и не считаться с тобой только потому, что ты привязался к мальчику. — Вы вправе делать то, что считаете нужным. — В этом и загвоздка, душа моя, — его рука сжимает бедро Тэхёна. — То, что я считаю сделать нужным по отношению к Даниэлю, ты можешь принять за жестокость и бесчувственность. — Вы не правы, — хмурится он. Тэхён действительно не считает господина Чона тираном или узурпатором. Он вправе делать то, что считает нужным, без разрешения на то дворецкого. — Так расскажи мне, что будет, если я выставлю Даниэля за дверь? Даже если я дам ему, что он хочет, чтобы облегчить его страдания, ты разве не станешь думать, что однажды тебя будет ждать та же самая участь? Ты увидишь брошенного, плачущего мальчика с разбитым сердцем, — Чонгук чуть склоняет голову, смотрит в упор. — Пожалеешь его, не пожалеешь меня. Вот что я получаю за своё желание удовлетворить потребности естественным путём: игнорирование, теперь ещё и злость, уход от темы и бесконечные «нет, господин Чон». Знал бы, что ты станешь сострадать каждому первому встречному, несмотря на всё это напускное хладнокровие, думаешь, стал бы я так рисковать? Тэхёна понимают неправильно. Ему искренне жаль Даниэля, жаль, что всё так вышло, но он бы никогда не стал игнорировать или злиться из-за того, что кому-то разбивают сердце. Да, он не бесчувственный и умеет сострадать, но это всё ещё не его проблемы. Тэхён предупреждал ещё несколько месяцев назад, советовал не привязываться, попытаться отвыкнуть. Не его вина, что его не стали слушать, а сейчас запираются в спальне и устраивают бунт. — Господин Чон, вы неправильно меня понимаете. Я не осуждаю вас за происходящее с Даниэлем, но и не отрицаю вашей вины, — дворецкий говорит искренне. — Не осуждаешь? — Вовсе нет. — Тогда почему я все ещё не поцеловал тебя? — спрашивает серьёзно, Тэхён тупит взгляд. Его не надо... — Я в тебе вижу такого же мальчишку, какой он сейчас. В твоём прошлом моей вины, разумеется, нет, но когда ты смотришь на меня подобным взглядом, я чувствую себя так, как будто виноват во всех твоих бедах, — Чон качает головой. — Ты не сравнивай меня с Квоном, а то я сам начинаю заниматься этой ерундой, несмотря на то что знаю, чего хочу и что должен делать для получения желаемого. Я не даю пустых обещаний, но вместе с этим не могу перестать чувствовать себя сволочью из-за тебя, хоть убей. — Значит, совесть всё-таки не чиста, — хрипит дворецкий, на что Чонгук усмехается: — А ты встречал таких, как я, с чистой совестью? — Ни одного. — Тогда не будем нарушать статистику. Ты мне только одно скажи: он ведь тебе не приглянулся? Тэхён непонимающе хмурится, а когда до него доходит, о чём говорит господин Чон, он яростно дышит. — Вы говорите о Даниэле? — его голос звучит грубо. Таких вопросов точно не ждал. Отрезает: — Нет. — Как категорично и яростно, — улыбается в ответ Чон. — Хорошо, мне стало спокойней. Сыграешь ещё что-нибудь? Тэхён автоматически слушается, всё ещё поражённый вопросом. Он? И Даниэль? Что за глупости? О Тэхёне вообще не должны так думать, он ведь весь для работы, весь для своего начальника. Он играет яростно: реквием тяжелым звоном отбивается от окон; Тэхён составил эту композицию сам, ещё когда учился в школе, когда начал сходить с ума от Моцарта и тех противоречивых чувств, которые вызывали его произведения. Дворецкий хмурится, злится, слишком много думает. Господин Чон допускал мысль, что Тэхён с его бывшим любовником... Сумасшедший. Рука с его бедра никуда не делась, лишь начала движение вниз, к колену, но Тэхён продолжает играть, игнорирует накалившуюся атмосферу, снова позволяет эмоциям захлестнуть себя. Мелодия уверенная, сильная, звучит ровно, пока в какой-то момент Чон не переходит черту: его ладонь слишком интимно касается внутренней части бедра, почти у самого паха, из-за чего дворецкий сбивается с темпа и со злостью смотрит на начальника. В гостиной звенящая тишина, поспешно растворяющая ярость и остатки нот, и Тэхёна в этой тишине слишком громко целуют. Так же яростно, так же уверенно, как он играл. Как будто сам показал, как надо. С ним играют, а его глупое тело реагирует на чужие прикосновения даже через плотную ткань костюма. Господин Чон не даёт вздохнуть; Тэхён чуть ли не валится с места, но его придерживают за спину, терзая губы. Лаская руками под пиджаком, прижимая ближе, теснее, ещё горячее, накаляя воздух. Самое ужасное – его никто не заставляет. Не вынуждают ждать, пока этот поцелуй закончится, он и сам целует в ответ: впервые, едва заметно. Несмело, но Чону хватает и этого, чтобы сжать рубашку в кулаках до скрипа ткани. Тэхён слышит треск, но, кажется, это не хлопок. Скорее всего, это он трещит по швам, крошится, напускное хладнокровие испаряется тонкой дымкой. Откуда в нём вообще взяться льду, когда внутри всё горит из-за чужого языка на языке? Когда сухие грубые губы уверенно плавят его железную выдержку. Поцелуй заканчивается, когда Тэхён начинает задыхаться. Не сказать, что ему дают спокойно вздохнуть: господин Чон словно ручной пёс ведёт носом по щеке дворецкого, прежде чем уткнуться лицом ему в шею, опаляя кожу и там, выбивая весь воздух из лёгких такими незамысловатыми прикосновениями. Он дышит тяжело, горячо, доводя до головокружения отвыкшего от ласк Тэхёна, который совершенно случайно цепляется взглядом за фигуру, стоящую на пороге гостиной. Даниэль безразлично наблюдает за ними, его лицо не выражает ничего, а Тэхён медленно приходит в себя. Сквозь пелену необъяснимого желания наблюдает за тем, как рушится чужой мир. Парень бесшумно и лениво изображает аплодисменты, одними губами произнося: «Браво», – во взгляде у него такое страшное безразличие. Ни капли удивления, нет ни намёка на «я же говорил». Тэхён впивается пальцами в чужие плечи, когда Даниэль разворачивается и так же бесшумно уходит, как и появился. Тэхён трезвеет, пытается привести в чувства и господина Чона, почти отталкивает его, но вместо этого весь дрожит, хватается за мужчину как утопающий, покрываясь мурашками, когда его нежно целуют в шею. Приятно до сумасшествия. До щекочущего тока под кожей. Тэхён и правда, кажется, спятил, ведь чувствует себя виноватым за происходящее. Противоречит собственным словам. Чон поднимает голову, заглядывает в самую душу, ласково усмехается: — И вот опять этот взгляд, как будто я предал целую вселенную. Тэхён не сопротивляется нежности в чужих глазах, изучающих его, не сопротивляется поцелуям в уголки губ, скулы и пальцы, которыми он только что играл для господина Чона. Он много думает, жалея, что Чон не увидел того, что увидел он. Тот бы решил... проблему. Выводы неутешительны. Даниэлю стоит уехать. Господин Чон прав, как и всегда: Тэхён не сможет с ним, пока в доме есть ходячее напоминание о чужом прошлом. Пока в доме есть тот, кого разбили ради него. Тэхён прячет взгляд, когда ему снова хотят заглянуть в глаза, но господин Чон хватает пальцами за подбородок, не позволяет отвернуться. Переворачивает душу вверх дном, ядом проникает под кожу, нейтрализует барьеры, уничтожает все препятствия и сносит стены ураганом. Есть ли смысл злиться? Тэхёну тоже интересно узнать, что там у человека внутри. С таким-то взглядом. Сдаётся? Нет. Просто вместо двух шагов назад делает один навстречу, прощупывает почву. Вроде, твёрдая. Вроде, может устоять. Хотя по ощущениям он только и делает, что бесконечно тонет.*****
Удивительно, но Тэхён жил спокойно все следующие несколько недель. Никаких подарков он не возвращал, новые условия его работы были оговорены в адекватной обстановке, решено: теперь он имеет полное право отказаться от поездки в магазин или офис. Правда, дворецкий этого так и не делает. Исправно выполняет поручения-просьбы, даже самые абсурдные, несмотря на то что понимает: господин Чон хочет услышать его «нет». Он ждёт, пока Тэхён откажет хоть в чём-то, хотя, с другой стороны, радуется как мальчишка, когда дворецкий покорно соглашается помочь. — Ты за это ни копейки не получишь, — напоминал Чон, на что Тэхён спокойно кивал: — Я понимаю, господин Чон. Мне не сложно. Чон щурился, веселился, благо не переходил черту и не доводил ситуацию до абсурда. В благодарность заваливал дворецкого галстуками, запонками, платками и даже рубашками, которые Тэхён теперь мог менять по три раза на дню. Большая часть презентов так и оставалась лежать нераспечатанной, а господину Чону надоели такие мелочи. Он купил лампу. Тэхён долго непонимающе смотрел на коробку, по которой Чон похлопал рукой, объясняя, что это всё исключительно в благих целях: больше света в комнате. Тэхён не спорил. Светильник со стеклянным абажуром, отбрасывающим как будто кристальные блики на стены, установил тем же вечером, чтобы не расстраивать человека. Смотрится красиво, но об этом Тэхён на всякий случай молчит. Господин Чон не постесняется натыкать в чужую комнату всего да побольше. Может, он наоборот рассчитывает на комплименты своему вкусу, которых Тэхён старательно избегает. Один поцелуй для дворецкого ничего не значит. Два – тоже. Третий уже начинает казаться странной закономерностью. Тэхёна снова целовали внезапно, схватив в коридоре у самой двери в спальню. — Я дождусь от тебя хоть одного приятного слова? — горячо шептал господин Чон, ведя ладонями по предплечьям, а Тэхён смотрел ему в глаза: пытался найти там намёк на совесть. Не нашёл. Но и отталкивать не стал – ждал, хмуро наблюдал: как будто не подпускал ближе. А Чон только вернулся с работы; всё-таки не выдержал. Поймал. — Скажи, что ты хочешь? — ласково просил Чонгук. — Одежда – не то, украшения – ты их даже не носишь. Из всего подаренного мной тебе понравился какой-то ковёр, который я вообще купил сдуру. Думал, ты разозлишься. — Господин Чон, — хмурился дворецкий, — я и сам могу всё это себе купить. Тэхён не хотел никого обижать, но и Чон ведь далеко не нежная девочка. На дворецкого тогда смотрели задумчиво, с внезапным пониманием, а потом целовали. Не настойчиво – всего лишь сминая губы своими, как будто устало, вымотанно и даже лениво. И все эти поцелуи такие разные: то внезапные, то яростные, то напоминают водную гладь – спокойные. Умиротворяющие? Тэхёну очень не нравилось это слово. Его умиротворяет готовка, личные дела, игра на фортепиано, но никак не поцелуи в коридоре с собственным начальником. Может, немного, буквально самую малость Тэхёну понравился последний. Об этом всё равно никто не узнает. Презенты после случившегося внезапно прекратились, как прекратились и некоторые бессмысленные просьбы, от которых иной раз у дворецкого дергался глаз. Тэхён в какой-то момент решил, что всё-таки обидел человека, искренне удивился тому, что вообще смог, ведь господин Чон не держит обиду по пустякам. И оказался прав на его счёт, когда однажды вечером, вернувшись в спальню, обнаружил на постели несколько пустых нотных тетрадей. Чон не обижался. «Менял тактику». И менял успешно. Тэхён впервые не стал сдерживать улыбку, даже посмеялся над находчивостью. Он бы действительно никогда не купил себе этого сам: не додумался. С тех пор его не заваливали бессмысленными безделушками, от которых уже ломился шкаф. Зато время от времени дворецкий получал презенты, которые можно было объяснить только одним: за Тэхёном ухаживали. Как умели, учитывали его вкусы, предпочтения, о которых узнавали вскользь. О многом Тэхён рассказал сам ещё на первом совместном обеде, который плавно перетёк в ужин. На второй его не звали: у господина Чона завал на работе. Чимин иногда передаёт дворецкому привет. Даниэль же стал тенью. Что странно, он не бегает за Чоном, который, по всей видимости, уже высказался по поводу нахождения Даниэля в этом доме. Мальчик следует по пятам за дворецким, как будто пытается понять, найти причину тому, что его променяли на другого. Причин нет, есть факт: господин Чон не рассматривал Даниэля как своего партнёра. С Тэхёном же ситуация иная: тот уверен, что господин Чон знал о нём и до того, как дворецкий оказался у него. Откуда и почему – вопросы, которые так и остались незаданными, потому что Тэхён не уверен в том, что хочет знать на них ответы. Его многое смущает. Знания о его прошлом, редкие реплики о былом несдержанном темпераменте, об увлечении музыкой, о периоде бунтарства в подростковые годы. Информация поступает крупицами, но Тэхёну хватает и некоторых незначительных фраз, чтобы понять: о нём знают намного больше, чем показывают. Господин Чон боится спугнуть, может, не уверен, что стоит выдавать всё как на духу. Быть откровенным и искренним вообще не в стиле этого человека: все мысли и чувства тот хранит за семью печатями. Тэхён – тоже. Он отвык делиться личным, и между ними такая пропасть, которую, кажется, не преодолеть ни в жизнь. И в то же время Тэхён видит разницу в своём отношении, разницу и в отношении господина Чона к нему. Ещё в первый день его пытались запугать, может, показывали, кто в доме хозяин, по привычке обозначали территорию. Сейчас же их общение не ограничивается дежурными фразами: «Да, господин Чон», «Нет, господин Чон», «Как вам будет угодно, господин Чон». Тэхён не скупится на эмоции, не брезгует высказывать недовольство, если ему не нравится, что начальник игнорирует давно остывший ужин, засиживаясь за работой до поздней ночи. Дворецкий не без удовольствия указывает на то, что одним кофе сыт не будешь, что вообще от такого количества кофеина можно скоропостижно скончаться. Господин Чон смотрит на него со скептицизмом, иногда улыбается, иногда ведёт себя как капризный мальчишка, не желающий спускаться к столу и требующий принести ужин в кабинет. Тэхёна устраивает и такой расклад событий. Между ними нет неловкости, если не считать те моменты, когда господин Чон оказывается слишком близко. Когда пытается говорить о личном или нарушает чужое пространство. Тэхён в какой-то момент забывает о том, что происходящее – никакая не норма в рабочих отношениях. Ему об этом любезно напоминает удивленный взгляд Лин, которая убирала кабинет, а господин Чон не постеснялся: привычно остановился позади задумавшегося о своём дворецкого, едва заметно провёл носом по волосам, а затем и ниже, по шее до самого ворота: угадывал один из бесчисленных ароматов. Тэхён привык. Господин Чон не раз высказывался о его запахе, о шампунях и гелях для душа, которые дворецкий выбирает. Всё это почему-то казалось нормальным, обыденным для него, пока Лин не уставилась на Тэхёна во все глаза. Тот даже не сразу понял, чем вызвана такая реакция домработницы, нахмурился; лишь потом до него дошло, что о таком своеобразном отношении его начальника не знает ни одна живая душа. Не считая Даниэля. Тэхён понимал, что парень страдает, но зачем мучает себя – непонятно. Точнее, не было, пока однажды он не появился на кухне и не заявил: — Научи меня быть таким, как ты. Он так долго вынашивал эту идею, чтобы в ответ получить недоуменный взгляд дворецкого. — Ты сам говорил, что он тебе не нужен, — не сдавался Даниэль. Он был воодушевлен своей идеей, может, просто цеплялся за последнюю надежду. — Тебе не нужен, мне – да. Ты же видишь: он больше не уделяет мне внимания, хочет от меня избавиться, но ты ведь нет? Я – твой единственный шанс. Он оставит тебя в покое, разве ты не хочешь этого? Тэхёна ни капли не смутил ни вопрос, ни уверенный взгляд мальчика, как будто тот действительно верил во всё сказанное им же. Ситуация становится комичной: Тэхён и сам не знает, как быть таким, как он. Это годы практики, работы на износ, в убыток себе. Ему стольким пришлось пожертвовать, чтобы добиться уважения в своих кругах, столько всего пришлось пережить. — Я не могу, — равнодушно отвечает он, вычёркивая мидии из списка продуктов, составленного поваром для меню на будущую неделю. Господин Чон не фанат морепродуктов. — Разве ты не хочешь просто заниматься своей работой? — А разве я не просто занимаюсь своей работой? — непонимающе хмурится дворецкий, даже не поднимая взгляда. — Ты же помнишь: я видел вас. Тебя это устраивает? Такое отношение? Он спросил тебя, чего ты хочешь? — пытается достучаться до него Даниэль. Мальчик выглядит уверенным, только вот стучится он не туда. Тэхён понимает, что тот готов пойти на всё, лишь бы вернуть то время, когда он купался во внимании и подарках господина Чона. Быть отодвинутым на второй план, разумеется, неприятно, только вот дворецкому уже тошно от отношений, в которых он даже не принимал участия. Что Даниэль, что господин Чон, – оба пытаются втянуть его в то, в чём он не виноват. Он не поможет Чону избавиться от Даниэля, он не поможет Даниэлю вернуться в постель Чона. Тэхёну живётся прекрасно и без чужой драмы, ему хватает и своей. Такие откровенные манипуляции ещё совсем незрелого парня выглядят, мягко говоря, жалко. — Он всего лишь заменит тобой меня, мы оба это понимаем, — говорит Даниэль, получая в ответ очередную порцию тишины. — Это грязно, Тэхён. Он не может так поступать, разве ты не понимаешь? Тэхён вписывает в список «Ламбер» и любимый виски господина Чона, не забывает об охлаждённом стейке и мысленно подсчитывает количество фруктов на неделю. Господин Чон их почти не ест, зато ест сам дворецкий. И только после того, как он проводит размашистую линию под списком, удосуживается поднять взгляд на нервничающего и недовольного таким спокойным дворецким Даниэля. — И что ты хочешь от меня? — равнодушно интересуется Тэхён. Его не привлекает этот разговор, интереса к нему никто изначально и не проявлял. — Думаешь, я научу тебя варить кофе и на него снизойдёт озарение? Даниэль открывает и закрывает рот, как будто совсем не ожидал такой дерзости от дворецкого, который всегда был снисходителен к нему. Да, Тэхён был. Он и сейчас добр к мальчику, желает ему лучшей жизни, но нянькой он не нанимался, семейным психологом – тем более. Если Даниэль хотел решить проблему, ему стоило поговорить об этом с тем, кто эту проблему создал. Не с ним. Ситуация порядком... надоела. Сострадание идёт рука об руку с раздражением от поднятой в который раз темы. Тэхён пережил тот этап, когда ему было выгодно помочь Даниэлю сохранить своё место. Он давно понял, что если господин Чон решил, то переубеждать его бессмысленно, следовательно, это пустая трата нервов – возиться с мальчиком, который ничем уже помочь не сможет. Может, это грубо со стороны дворецкого, но он уверен, что Даниэлю будет лучше не здесь. К тому же Тэхёна абсолютно не стесняют взаимоотношения с господином Чоном: ничего смертельного и сверхъестественного между ними не происходит. Почти. Но это всё мелочи. — Не говори, что ты повёлся на всю ту чепуху, которую он несёт, — кривится Даниэль. — Думаешь, мне он не говорил того, что говорил тебе? Тэхён не стремится поддерживать разговор, но ради праздного интереса спрашивает: — И что он говорил? — Ты такой превосходный, — с придыханием говорит Даниэль, изображая Чона. — Мой красивый сладкий мальчик, — шепчет он. — Что ты хочешь? Недвижимость? Останься сегодня со мной. Верно, ему тоже предлагали квартиру, тоже предлагали разделить постель, но это выглядело так, будто его проверяют. Как любит говорить господин Чон: «Прощупывают почву». — Не припомню, чтобы меня называли красивым сладким мальчиком, — безразлично отзывается дворецкий. Он не удивлён, что Чон мог быть нежным и обходительным с Даниэлем: всё-таки они провели вместе не одну ночь. От такой информации Тэхёна даже мутит, ему не хочется представлять... Это совсем не его дело. — Хочешь сказать, он не засыпает тебя комплиментами? — хмыкает Даниэль. Тэхён тяжело вздыхает. То, что происходит между ним и Чоном, не должно касаться других людей. Он получает комплименты по поводу и без, какие-то считает приятными, какие-то пропускает мимо ушей, считая ненужным реагировать, но в любом случае – всё это сказано только для него. Только для его ушей, не для того, чтобы трепаться об этом с кем-то. У Тэхёна вообще нет привычки много говорить, он отвечает-то вынужденно: — У меня сегодня много дел. Ты хочешь чего-то конкретного или просто не знаешь, чем заняться? Тэхён безразлично смотрит на парня, а когда ему не отвечают, то оставляет список продуктов прикрепленным к железной стойке и собирается уходить, но Даниэль подскакивает с места, преграждая дворецкому путь. Парень яростно дышит, смотрит с вызовом, совсем отчаялся, голос дрожит: — Он хочет тебя за всю эту фигню, — Даниэль неоднозначно взмахивает рукой. — На фоне меня ты такой ответственный, серый, противный до тошноты со своими стариковскими замашками типа этих вечеров за фортепиано, пока он сидит и читает свои грёбаные книги. А мне плевать. Пускай читает, но лишь бы это всё закончилось. Я хочу к нему... — руки хватают за лацканы чужого пиджака. — Хочу к нему, ты хоть знаешь, каково это? — судорожно шепчет Даниэль. — Да что ты можешь вообще знать? У тебя чувств не больше, чем у робота-пылесоса. А я хочу к нему так, что готов на стену лезть... Представь себе! Ты можешь такое хотя бы представить? Я его люблю, а ты – свою работу. Научи меня, — он бегает взглядом по лицу дворецкого, впиваясь пальцами в ткань. — Научи, ты всё равно ничего не потеряешь, а я могу потерять его... Тэхён убирает от себя чужие руки; не должен принимать слова незрелого парня близко к сердцу, а принимает. Робот-пылесос? Чудно. Если он такой бесчувственный, то с какой стати обязан кому-то сострадать? — Ничем не могу тебе помочь, — Тэхён говорит безэмоционально. И неважно, что взгляд Даниэля пробирает его до нутра: взгляд обиженного, брошенного, считай, на произвол судьбы мальчика. У него нет пути обратно. Тэхён помогать не станет. Его устраивает его личная жизнь, взаимоотношения с начальником, пускай они немного выходят за рамки обычных. Пускай у него чувств меньше, чем у робота-пылесоса, но, видимо, даже такому, как он, может быть приятно чьё-то внимание. Может, Тэхён действительно очерствел за годы работы без каких-либо отношений, кроме рабочих. Он привык держать всё в себе, всегда стойко сносил все беды, и то время, когда он ночами мог плакать от переполняющих и давящих на него чувств, давно прошло. Не Квон сделал его таким, а одиночество, на которое Тэхён никогда не жаловался. Господин Чон, вернувшись с работы, замечает внезапную смену настроения, что становится сюрпризом для дворецкого. Чон вопросительно выгибает бровь, интересуясь, что успело произойти во время его отсутствия, но Тэхён, наверное, по глупости своей не рассказывает. Он не станет жаловаться и плакаться на то, что его назвали бесчувственным, ведь знает, что это не так. У Тэхёна много чувств, пускай те не настолько яркие, как у брызжущего во все стороны своей энергией Даниэля, но ему достаточно и этого. Он просто сдержан. В редкие моменты позволяет себе такие слабости, как ответить господину Чону улыбкой. Или как сейчас: не скрывает своего скверного настроения, холодно указывая, что даст знать, как будет готов ужин. — Ты не можешь поделиться со мной? — интересуется Чон, скользнув ладонью по спине дворецкого и остановив ту на пояснице. — Если дело касается прислуги, ты и сам можешь с этим разобраться, но если это каким-то образом связано с Даниэлем, — он вопросительно выгибает бровь, а Тэхён хмурится ещё сильнее. «То что, — хочет спросить дворецкий, — вам хватит смелости выгнать мальчика на улицу?» Наверное, Чону действительно хватит на это смелости, и в том, что Даниэль всё ещё живет в этом доме, по большей части виноват Тэхён. Только ради него парня пожалели, и ведь он не хотел вмешиваться... Господин Чон не допытывает, становится серьёзным. Тэхён смотрит ему в спину, когда мужчина поднимается по лестнице и сворачивает в правое крыло. Он выглядел уверенным, раздражённым; разумеется, его нервирует ситуация: из-за своих прошлых временных предпочтений у него не выходит создать что-то новое. А разве вышло бы? Тэхёну не хочется признавать, что могло бы. Господин Чон действует размеренно, без лишней спешки, как будто его действительно не волнует время. Он чётко осознаёт, чего хочет, ставит перед собой цели, добивается. Тэхён ломается под такой уверенностью, судорожно ищет выход из ситуации, а выход один – сменить начальника. Бросить дом, прислугу. Господина Чона тоже бросить здесь одного. Однажды Тэхён поплатится за своё сострадание, однажды оно наверняка выйдет ему боком. Бросать он ничего и никого не собирается, особенно теперь, когда действительно понимает, что его помощь в доме необходима. За ужином Чон указывает, что дворецкому стоило рассказать о том, что Даниэль доставляет ему неудобства. Нахмурившись, объясняет, что у того давно есть своя недвижимость, что пора завязывать с этим цирком. У него не пристанище для потерянных душ, и если бы господин Чон заботился обо всех, кого в своей жизни обрекал на боль, то в его доме было бы не протолкнуться. Смелое признание с его стороны, но Чон никогда и не скрывал своих жестоких подходов к конкурентам или людям, которые пытаются нарушить его личные границы. Тэхён, кажется, тоже считается его личной границей. Почему-то всё, что касается дворецкого, господин Чон принимает на свой счёт. Тэхён не спрашивает о деталях разговора, догадывается, что парня, скорее всего, поставили перед фактом переезда. Так и правда будет лучше для всех, даже для самого Даниэля. Дворецкий не привык терзать себя муками совести, когда дело касается его личного комфорта, но всё же чувствует себя виноватым. Знает, что это чувство пройдёт, что на самом деле его вины и нет, – это не его решение, но вечером всё равно долго ворочается в кровати, не в силах уснуть. Сначала разглядывал блики, отбрасываемые абажуром, а после, уже в кромешной тишине, вслушивался в вой ветра. Холода наступили быстро. Ещё недавно лили дожди, а теперь трава во дворе каждое утро покрывается инеем, влажный асфальт – тонким слоем льда. К полудню всё тает, но это не отменяет того факта, что на улице, как говорит господин Чон, холод собачий. В комнатах тоже холодно, несмотря на то что Тэхён сократил время проветривания. Он лежит в постели, укутавшись в одеяло, и разглядывает едва заметно колышущиеся занавески от тепла, исходящего от батарей. Стрелка часов только перевалила за одиннадцать, завтра рано вставать, а голова раскалывается от мыслей – невозможно уснуть. Внезапно Тэхён напрягается, услышав, как открылась дверь. Ручка тихо щёлкает, кровать прогибается под чужим весом, а у дворецкого сердце стучит как бешеное. Вот-вот выпрыгнет из груди, потому что неожиданно, страшно. Потому что господин Чон никогда не заходил в его комнату вечером, тем более – ночью. Ладонь на его плече тут же заставляет глубоко хмуриться. Осознание отрезвляет: это не Чон. Он резко откидывает одеяло, высвобождая руки, и, развернувшись, толкает Даниэля на кровать, не давая прикоснуться. По его собственной неосторожности светильник, задетый одеялом, валится на пол, абажур калейдоскопом разлетается по мрамору, засыпая осколками и ковёр. Тэхён непонимающе всматривается в лицо мальчика сквозь темноту, а Даниэль совершенно внезапно целует его: отчаянно, яростно, впиваясь пальцами в плечи. Тэхёну хватает секунды, чтобы оттолкнуть его и брезгливо сморщиться. Щёлкает выключатель; господин Чон, явно пришедший на шум, вопросительно смотрит на дворецкого и Даниэля, которые по случайному стечению обстоятельств оказались в одной постели. Ситуация, мягко говоря, неоднозначная. — Это то, о чём я подумал, или нет? — он обращается к Тэхёну, который отвечает вполне спокойно, учитывая случившееся: — Нет. Господин Чон... — К себе в комнату, — грубо перебивает Чонгук, кивая Даниэлю. — Живо. Надеюсь, ты собрал вещи, иначе поедешь без них. — Почему я должен?! — взвизгивает парень. Он сыпет оскорблениями; из глаз льются слёзы, потому что всё это кажется ему несправедливым. Рассчитывал на одно – получает другое, кто бы не злился? Тэхён в своё время всё это пережил, потому сейчас терпеливо ждёт, пока парень выскажется. У него во рту кисло-сладкий привкус: кажется, Даниэль выпил. Чон кидает тяжелый взгляд на дворецкого, который пытается что-то распробовать, а когда чужая гневная тирада заканчивается, интересуется: — Ты закончил? — в его голосе столько стального холода, что даже Тэхён опускает взгляд; выбирается из постели, оставаясь сидеть на прикроватном пуфике. — Поднимайся. Даниэль яростно дышит, уперто молчит и не двигается с места, а Чон не выдерживает, рявкая подняться и пойти в свою комнату. Даже Тэхён вздрагивает; он ещё никогда не видел своего начальника таким: взгляд мечет искры, атмосфера накалилась, даже воздух стал гуще. Почему-то дворецкому стыдно за чужое поведение, хоть он тут и ни при чём. Дверь за Даниэлем закрывается, Чон уходит вместе с ним, из коридора не доносится ни звука, а Тэхён так и сидит, осмысливая случившееся. Ему противно, что он стал свидетелем, ещё и участником чужой ссоры. Дворецкий хмурым взглядом окидывает разбитый светильник. Придется убирать ковёр, вытряхивать на улице, чтобы не напороться на стекло. И он, честно говоря, не очень удивляется, когда господин Чон возвращается. Садится рядом, опускаясь на пуфик так, как будто прикладывает к этому немалые усилия. Он очень устал. Тэхён чувствует, видит это в чужих движениях. Какое-то время они сидят в тишине, пока Чон не говорит первым: — Как я устал от этих истерик. Его давно пора было отправить отсюда куда подальше. И его мучаю, и он не даёт жизни тебе. Тэхён едва заметно кивает в ответ, хотя больше – сам себе и своим мыслям, но Чон усмехается: — Ты согласен со мной? Я что, сплю? — Ему плохо рядом с вами, — об этом думал Тэхён, а не о том, что его кто-то терроризирует. Хотя иногда он сравнивал Даниэля с паразитом. — Я всё надеялся, что он сам захочет уйти, — признаётся Чон. — Но тогда он не смог бы обвинить меня в том, что я выставил его за порог. Теперь может. Так даже будет проще. — Вы поступаете правильно. — Правильно? — Тэхён кивает, глядя в пол и задумавшись о своём. — Кто я такой, чтобы спорить с тобой? Это не в моих интересах. — Он защищал свой выбор, вы защищали свой. — Говоришь моими словами. Тэхён не станет признаваться в том, что методы господина Чона чаще всего действительно идут на пользу. Их проблема лишь в том, что они глобальные и внезапные, к ним невозможно быть готовым. Чон не отводит взгляда, заинтересованно разглядывая профиль Тэхёна. Разумеется, он удивлён тому, что дворецкий с ним согласился чуть ли не впервые, – это новшество. Его ладонь ложится на бедро, едва заметно хлопает, привлекая к себе внимание, и Тэхён наконец поднимает взгляд, сталкиваясь с чужим. — Играешь со мной или мне действительно просто повезло тебя найти? — щурится Чонгук. — Никак не могу понять, ты это специально или само собой получается. И это то, о чём говорил Даниэль. Те самые комплименты, которые Тэхён считает слишком личными, даже интимными. Он прост в своём поведении, в его действиях никогда не бывает двойного смысла, но господин Чон время от времени высказывает мысль, что Тэхён делает это нарочно. Что «это» он не уточняет. — Я не понимаю, о чём вы говорите, господин Чон. — Не понимаешь? Дворецкий в ответ качает головой – он слишком неопытный в чтении чужих чувств. А Чон берёт его ладонь, прикладывает к своей груди, усмехается: — А теперь скажи что-нибудь, что меня разозлит. — Вы ведь знаете, что я этого не сделаю, — хмурит брови Тэхён. Мужчина наклоняется ближе – запах его одеколона окутывает замершего дворецкого, щекочет горло и нос, а дыхание обжигает висок. Чон даже прикрывает глаза, говоря почти шепотом: — Оно сходит с ума из-за тебя. Думаешь, я шучу? Думаешь, мне плевать на то, кому я это говорю? — его губы движутся от виска к уху, обдавая теплом ушную раковину: — Ты со мной всего три месяца, а по ощущениям – все три года. И как ему объяснить, что ты не хочешь быть ближе? А оно ведь просит, реагирует на тебя как ненормальное. Объясни, что ему нельзя быть влюблённым. Может, оно послушает хотя бы тебя. Тэхён так и сидит с рукой на чужой груди, замерев, через ткань футболки пытается почувствовать сердцебиение и чувствует: сильное, тук-тук, тук-тук, – стучится к нему. В ушах стоит звон от оглушающей тишины, Тэхён даже не дышит. Что значит влюблённым?.. Вот так просто? Не присмотревшись к человеку, не пожив с ним бок о бок лет... пять. Хотя бы! Как же так? Он так быстро влюблялся только будучи подростком, но господин Чон ведь взрослый мужчина, ему почти сорок. — Твоё такое же, — шепчет Чон, прикладывая ладонь к груди дворецкого. — Боишься? Конечно, боится, какой глупый вопрос... — Я всё жду, пока ты хоть как-то отреагируешь на меня, мои подарки. Тебе хотя бы нравится? — Тэхён опускает взгляд. Кивает. Он в последнее время много занимается музыкой, пользуется подаренными пустыми нотными тетрадями, играет и современные мелодии из сборника, который совсем недавно обнаружил на своей кровати. — Нравится. Хорошо. Хочешь сходить куда-нибудь? У тебя есть любимые места? — дворецкий качает головой. — Не хочешь? Даже если хочет, как он может об этом сказать? Ему стыдно переходить эту черту. Молчит. Как будто язык проглотил. — Я могу неправильно понять твоё молчание, — рука с груди скользит вверх, по вороту пижамной рубашки, по шее, там и замирая, а большой палец давит на подбородок, поднимая голову. Тэхён загнанно смотрит на Чона. Хочет, а страшно. Все эти годы было страшно: отношения – страшно, чужое сердце под ладонью – страшно, совместные прогулки – страшно, поцелуи – тоже. И чего Тэхён в этой жизни не боится? Выходит, только своей работы. — Хочешь же. Зачем сопротивляешься? Тэхён сглатывает: господин Чон, как и всегда, прав. Хочет. Сопротивляется. Зачем? Потому что это, считай, впервые после того, как его оставили одного. — Я как будто со стеной разговариваю, — вздыхает Чон, а Тэхён и есть стена. Непробиваемая. Он не может заставить себя говорить, не умеет обсуждать такие вещи. Умеет говорить «нет», забыл, как произносится «да». — Последний раз спрашиваю: пойдёшь со мной? Свидание, завтрак, обед, ужин, прогулка. Могу тебя по городу покатать. Согласен? Тэхён недолго молчит, но обречённо кивает, прикрывая глаза и хмуря брови. Согласен. Хочет посмотреть город, и даже за это стыдно. Столько свободного времени, а выбраться куда-то самостоятельно не может. Тот ещё профессионал. — Ты мне хотя бы скажи: это потому, что я такой настойчивый, или потому, что и сам хочешь? — Хочу, — почти беззвучно, с закрытыми глазами, лишь бы не видеть. Он чувствует губы на своих, целует сам, переполненный эмоциями, от которых даже разболелась голова. Ладонь всё ещё покоится на чужой груди – первое подобное прикосновение и то чуть ли не к самому сердцу. И как только господин Чон не боится падать в это чувство с головой? Неужели ему не страшно, что его обведут вокруг пальца? А вдруг Тэхён позарится на его бизнес? А что, если потребует оформить на себя недвижимость? У Тэхёна таких мыслей больше, чем у Чона, который путает пальцы в волосах дворецкого, проскальзывая языком между раскрытых губ. Целует глубоко, тягуче, и ему отвечают поцелуем на поцелуй. В нос ударяет запах зубной пасты, холодит горло – Тэхёну приятно. Он даже не замечает, как его собственная ладонь оказывается на шее мужчины, как пальцы касаются горячей кожи. Он резко сдвигает ноги, чувствуя ладонь на бедре: не позволяет переходить черту, всё ещё держит на расстоянии, а Чон одним взглядом говорит, что на коротком поводке. Тэхён не специально. Он просто несмелый, не доверяет настолько, но не может выдержать взгляда. Глаза в глаза, близко. Целует сам: несмело, прижимаясь своими мокрыми губами к чужим. Так и замирает на несколько секунд, но отстраняется и сталкивается с чужой ухмылкой. — Хочешь, я тебе паранджу подарю? — Не хочу, — Тэхён говорит равнодушно. Он отстраняется, но его не отпускают, и снова губы к губам. — Я такого никому не говорил: дам тебе всё, что захочешь. Ты ведь можешь чего угодно захотеть, а я возьму, — с расстановкой говорит Чон, — и отдам. — Я не стану брать, — уверенно заявляет Тэхён. А Чонгук сладко улыбается, взгляд становится тёплым: — Знаю. Это и странно. Я хочу всё отдать – ты не хочешь брать ничего, — его наконец отпускают, целуют костяшки, крепко сжимая ладонь в своей. Тэхёну кажется, что человеку просто-напросто не хватает тепла. Он разве умеет давать его? — У тебя золотые руки... И вот опять хочу засыпать тебя комплиментами. Будь готов завтра, когда я вернусь. Чон желает спокойной ночи и оставляет дворецкого в одиночестве. Горящего щеками, лёгкими, всем телом. Тэхёну помогает остыть лишь холодная постель, но ворох мыслей разжигает и разжигает это бесконечное пламя. Захотел. Сказал. Поддался. Должен быть готовым, когда господин Чон вернётся с работы. Тэхён, кажется, не сможет быть готовым к происходящему ни в жизнь.