***
Гарри ошалело всматривался в лицо Малфоя: бледное, острое, казавшееся каким-то причудливым и незнакомым, и не мог поверить в то, что только что сказал. Он вновь сделал это. Вновь дал позволение, хотя не должен был. Просто потому, что у него есть Джинни, которая сейчас сидит в гриффиндорской гостиной и ждёт его. Просто потому, что Рон находится буквально за его спиной — за дверью, которая могла распахнуться в любое мгновение и открыть довольно странную картину. Просто потому, что он, чёрт возьми, совсем не заинтересован… Он не заинтересован в Драко Малфое. И, тем не менее, когда Драко схватил его запястье и потянул в сторону, он послушно последовал за ним. Звуки их шагов казались Гарри слишком громкими. Он держал глаза широко распахнутыми, почти не моргал и всё оглядывался по сторонам, с тревогой ожидая, что их вот-вот заметят. Этот случайный кто-то увидит хватку Драко на его руке и тут же всё поймёт. Обязательно поймёт, потому что нет ни единой причины, почему Гарри безропотно следует за бывшим врагом, не предпринимая ни единой попытки сопротивления. Этот кто-то увидит и, конечно, сам не предпримет ровным счётом ничего. Драко привёл его в пустую нишу полумрачного коридора. Если бы кто спросил Гарри, где именно они находятся, он бы не ответил. Весь путь прошёл, как в тумане; в голове вихрем крутились сумбурные мысли, а сердце тревожно и взволнованно билось в груди. Гарри никак не мог понять, чего же оно хочет: чтобы он бежал, сломя голову, или чтобы остался? И если не собственное сердце, то что заставляло его оставаться на месте? Потому что разум его только и делал, что в панике кричал «Убирайся прочь!». Запястье легко выскользнуло из пальцев. Гарри опустил взгляд и нервно потёр руку, всё ещё чувствуя на коже крепкую хватку. Чужой взгляд пронизывал насквозь, и он отчаянно пытался избежать его, боясь посмотреть в ответ. Сердце отбивало свой панический ритм в ушах, и даже сквозь этот стук он всё ещё мог расслышать дыхание Малфоя. Гарри хотелось знать, что в эту минуту происходило у него в голове. Прильнув к стене, Гарри нервно сглотнул. Так глупо… В такую глупую ситуацию мог попасть только он. Лицо нещадно пылало, ладони запотели, а в голове только и билось: «Ещё не поздно сбежать!». И вместе с тем, что-то смиренно нашептывало: «Уже слишком поздно». Гарри перевёл дыхание и усилием воли взял себя в руки. Ему вдруг вспомнилось, что он гриффиндорец — храбрый, способный на отвагу… когда-то победивший самого, чёрт возьми, дракона, — но теперь ведет себя, как самый последний слизеринец. И этим самым последним слизеринцем он когда-то считал Малфоя. От этой мысли Гарри содрогнулся. Всё не могло поменяться настолько. Нервно поджав губы, он поднял голову и отважно встретился взглядом с Малфоем. Однако вся его отвага тут же сошла на нет и сменилась удивлением, стоило только уловить редкое смятение на лице Малфоя. Оказывается, он тоже умеет смущаться, и тоже терзается в нерешительности, и тоже испытывает волнение, которое захлёстывает настолько, что тело отзывается и цепенеет. Это всё читалось в его выражении, виднелось в самом взгляде, который блуждал по губам Гарри, затем глядел в его глаза с какой-то нерешительной настойчивостью и робким желанием. Странно, но этот взгляд наполнил его уверенностью. В конце концов, для Драко это должно быть столь же необычно, как и для него. Он, возможно, тоже не совсем понимал, почему они стоят в коридоре, которого едва касался жёлтый свет факелов, смотрят друг на друга в нерешительности, и с полной возможностью уйти, и всё же остался. Но, в конце концов, это ведь не должно быть так страшно? Это всего лишь… поцелуй. Гарри целовался с Чжоу, целовался с Джинни, все кругом — в кафе, на улицах, в коридорах замка, в самой гостиной — все это делали. И никого даже не волновало, что парень, целующийся с одной девушкой, мог целоваться с совершенно другой на следующий же день. Даже Джинни в своё время могла легко поменять парня и целоваться с ним на глазах у всех без всякого стеснения. Для самого Гарри это всегда казалось каким-то неправильным. Странным и даже диким. Но теперь в нём искрилось желание, подкреплённое неведомым любопытством и невольным обещанием. Может быть, в этом и нет никакой логики, но каким-то образом есть влечение. И никто не должен его осудить за то, что он только попробует и забудет, как это делают все. Драко наконец медленно поднял руку и осторожно коснулся его щеки, словно боялся спугнуть. Повинуясь инстинктам, Гарри едва не отпрянул, но вовремя остановил этот порыв. Как только холодная ладонь коснулась его кожи, он почувствовал дрожь по всему телу. От нахлынувшего волнения скрутило живот и в нём проснулось какое-то странное желание метаться из стороны в сторону в поисках того, что могло его успокоить. Серые глаза пронизывали, смотрели с каким-то вызовом, но тем не менее в них явно проглядывались робость и, как ни странно, трепет. В них можно было узнать того Малфоя, который бесил, раздражал, но необъяснимым образом это только подстегнуло Гарри согласно кивнуть. И только получив это окончательное согласие, Малфой приблизил своё лицо, неотрывно глядя в его глаза. Гарри не сводил их, пытаясь казаться более уверенным и решительным, чем был на самом деле, но, ощутив на губах чужое дыхание, невольно зажмурился. От первого лёгкого прикосновения внутри словно бы всё перевернулось. Одно лишь касание губ к губам и сердце зашлось ходуном. Ощутив поцелуй, Драко отстранился. Гарри приоткрыл глаза и тоже посмотрел на него. Малфой глядел с любопытством и ожиданием. Нет. Этого недостаточно. Совершенно недостаточно, чтобы понять. Гарри непроизвольно облизнул губы и потянулся навстречу новому прикосновению Драко. На этот раз поцелуй вышел немного уверенней. Но каким бы он уверенным не был, никто не спешил избавляться от неловкости. Это было именно неловко, потому что с каждым таким поцелуем, они открывали глаза и смотрели друг на друга, отчего смущение накрывало с двойной силой. Но даже несмотря на всю стыдливость и стеснение, они упорно продолжали касаться губ друг друга, испытывая жгучее смущение, и при этом извлекая из всего процесса какую-то странную приятность, которую хотелось получать ещё и ещё. Это будоражило и заставляло течь кровь намного быстрее. После очередного такого поцелуя, Малфой поглядел на него каким-то новым взглядом. Тонкие, бледные пальцы скользнули в волосы Гарри, так осторожно, будто собирались погладить испуганного щенка. И это было бы смешно, если бы сам хозяин руки не выглядел испуганным. Гарри сглотнул и вцепился пальцами в его пальто. Когда Малфой вновь приблизил своё лицо, он, не закрывая глаз, глядел в исступленный взгляд напротив. И только, когда взор его опустился на его губы, он сделал то же самое, тяжело дыша от нового потока волнений. На этот раз не было никаких невинных поцелуев, служивших в качестве прелюдии. Малфой не успел приоткрыть рот, как язык Гарри сам метнулся навстречу на какой-то нервной стадии отчаянной храбрости и слишком долгого ожидания. Как бы там ни было, их языки всё же встретились где-то на середине, мазнули друг по другу и вновь спрятались за сомкнутыми губами. От этого прикосновения оба вздрогнули, словно от удара током. Они вновь поглядели друг на друга, словно видят впервые, и взгляд Драко такой хмельной и ошалелый, словно погладил нечто дрожащее в животе Гарри. Он едва успел выдохнуть, прежде чем губы Малфоя вновь прильнули к его. Гарри без всякой просьбы приоткрыл губы и позволил Драко коснуться своего языка ещё раз. Язык Малфоя — влажный и скользкий, — казался чужеродным. Тот, которого он никогда не должен был касаться. И вместе с тем, это чувство никак не помешало ощутить нарастающее возбуждение, легкое головокружение, дарившее иллюзию полёта, и отчаянное желание получить ещё. Оно и вовсе делало происходящее ещё более личным и каким-то невообразимо интимным. Всё — и прошлое и настоящее — вдруг начисто забылось. Всё смятение и прежнее волнение испарились, потому что всё уже случилось, и не было в этом ничего такого уж страшного и «непозволительного», как казалось раньше. Напротив, это было до невероятного хорошо, настолько, что пробуждало внутри что-то жадное, что трепетало и приносило странное наслаждение. Оно заставляло желать почувствовать ещё, почувствовать больше… показать, что он может больше. И затем в голове Гарри что-то окончательно помутилось. Мысли померкли с такой быстротой, что он и не понял, что они куда-то делись. Поцелуй с каждым мгновением становился всё уверенней и настойчивей. Малфой крепче стиснул тёмные волосы, притягивая ближе и углубляя поцелуй. Гарри выдохнул с каким-то отчаянным стоном, поддаваясь этому порыву; Малфой прижимал его теснее к стене, напирая, очевидно находясь в таком же неистовом помутнении, и он принимал эти ласки, охотно отдавая их в ответ, мокро и жадно, цепляясь за края его пальто и платиновые волосы. «Это безумие!» — в какой-то момент промелькнуло в его голове. Затем оно стало появляться всякий раз, когда поцелуй прерывался лишь на мгновение, но заглушалось под напором нового. И окончательно исчезало при каждом ощущении крепкой хватки на его талии или на волосах. При каждом сплетении языков, оно будто взрывалось и рассыпалось прахом. Затем вновь возрождалось лишь на одну долю секунды и затихало, оглушенное хриплыми вздохами и вырывающимися стонами. Это могло продолжаться бесконечно. Гарри мог заявить об этом с полной ответственностью. В те минуты он даже не мог и помыслить, что эти поцелуи когда-нибудь закончатся. И, ещё одна странность, он не хотел, чтобы они вообще когда-нибудь кончались. И будь проклята эта злосчастная кошка, которая с важным видом уселась в уголочке и стала наблюдать, будто видит перед собой прелюбопытнейшее представление. Под звук очередного стона, миссис Норрис мяукнула. Гарри вздрогнул и отпрянул из крепких объятий так резко, что ударился затылком о стену. Обернувшись, они ошалелыми глазами посмотрели на кошку. Та глядела на них своими яркими жёлтыми глазами, словно в полном презрении, поднялась на все свои четыре лапы, вздёрнула хвост, ощетинилась и призывно мяукнула. В это мгновение Гарри только и подумалось о том, как хорошо, что кошки не умеют разговаривать и ей некому рассказать об увиденном. И стоило только этой мысли проскользнуть в голову, как сознание включилось, словно по щелчку выключателя. Полная картина произошедшего вдруг ярко предстала перед глазами и одним тяжёлым ударом ухнула в желудок. Всё случившееся показалось ему столь диким и аморальным, что всё перед глазами вдруг поплыло и закружилась голова. С тяжелым дыханием и колотящимся сердцем, Гарри осмелился посмотреть на Малфоя. Он уставился в помутнённые серые глаза точно полоумный, и стоило только увидеть раскрасневшееся лицо, искусанные им самим губы, как Гарри сорвался с места, убегая прочь.***
Туман в голове окончательно рассеялся, когда Гарри добежал до портрета сэра Кэдогана. Он остановился, тяжело дыша, и привалился к стене. Щёки пылали, а губы всё ещё горели от поцелуев. Так неправильно и в то же время так чертовски приятно. Это ощущение приятности кольнуло больнее, и Гарри затошнило от самого себя. Он судорожно выдохнул и потёр пылающее лицо мокрыми ладонями. — Что я натворил, — пробормотал он, словно в бреду. — Что я, чёрт возьми, натворил?.. — Сразись со мной, отважный воин! — крикнул рыцарь, направляя на него свой меч. Гарри этого оклика даже не услышал. Всё произошедшее всё ещё не выходило из его головы. Картины вспыхивали, словно он был не самим участником, а всего лишь наблюдателем, пробуждая в нём волну негодования и презрительного удовольствия. Всё это казалось бредом. И, тем не менее, самым реальным бредом. От случившегося только что хотелось сбежать, но бежать от самого себя было просто некуда. «Я только что целовался с Малфоем. Я только что целовался с Драко, чёртовым, Малфоем!» Это осознание прошибло настолько, что тело задрожало, точно при самой настоящей лихорадке. От этого больше никуда не убежишь. Разве что применить на себя "обливиэйт". Но делать это Гарри разумно не собирался. И здесь был только один выход — забыть. Забыть как страшный сон и не позволять себе думать об этом больше никогда. Словно взбесившись от этой идеи, собственные же мысли в следующую же секунду стали ещё более настойчивыми. Они напомнили о своём же решении пойти на поводу у любопытства, напомнили о том, как ещё недавно он дрожал в нетерпении у стены и желал получить этот чёртов поцелуй. Никто не заставлял его, он сделал всё по собственной воле! Гарри хотел попробовать и отпустить легко и непринуждённо, словно целовать бывшего врага — самое обычное дело. И теперь ему в очередной раз показалось, что он совершил очередную, глупейшую ошибку — сделал только хуже и теперь с этим придётся разбираться, без всякой возможности пустить всё на самотёк. Он собственноручно всё усложнил, по своей же глупости. Гарри не имел ни малейшего понятия, что делать. На мгновение ему пришла мысль: раздобыть хоть как-нибудь злосчастный маховик времени, вернуться назад и ни в коем случае не позволить случиться этому поцелую. Однако затем он понял, что даже если того поцелуя и не произойдёт, в памяти он всё ещё останется надолго. Возможно, он не избавится от него никогда. — Эй, Гарри! Гарри вздрогнул и испуганно поглядел на Рона, стоявшего у открытой двери. — Что с тобой, дружище? — обеспокоенно спросил Рон, заметив его ошеломленные глаза и лихорадочный вид. Он подошёл ближе и с тревогой оглядел его. — Выглядишь не очень. Где ты был и что, чёрт возьми, случилось? — Я… — Гарри жадно сглотнул и на мгновение сомкнул глаза, отгоняя от себя видение, где он самозабвенно целуется с Малфоем. — Я просто видел МакГонагалл и пошёл посмотреть… Потом у меня вдруг закружилась голова, и я минут пять стоял у стены в коридоре. Приходил в себя, — с выдохом добавил он. Перед глазами вновь появилась картинка того, как именно он приходил в себя, и ему вновь пришлось зажмуриться. — Минут пять? Гарри, тебя не было полчаса! Гарри распахнул глаза и с ужасом посмотрел на друга. — Полчаса?! Этого не может быть, я ведь только… — Гарри замолк. К нему пришла пугающая догадка. Это был вовсе не такой уж… короткий поцелуй, как он думал. Он целовался с Малфоем намного, намного дольше! Даже дольше, чем когда-либо с Джинни. — Проклятие, — отчаянно выдохнул он, вновь потирая раскрасневшееся лицо. — Гарри, может тебе лучше обратиться к мадам Помфри? Ты заставляешь меня волноваться. — Нет, — покачал головой Гарри. — Будет лучше, если мы вернёмся в башню и выпьем пиво. Мне нужно отвлечься. — Ты уверен? Гарри взглянул на него и, невольно облизнув губы, на которых всё ещё можно было ощутить чужеродный вкус, кивнул. — Да, уверен.***
Перед глазами всё плыло, словно в тумане. Чужие слова доносились как из толщи воды. Прикосновения чужих рук совсем не ощущались. Гарри сидел на диване в Гриффиндорской гостиной и задумчиво глядел перед собой. Шумная толпа иногда бросала фразы, обращенные к нему, но среди этого хаоса он не мог даже уловить собственного имени. Да и как улавливать, когда даже в хмельной голове всё стояло лицо Малфоя. И это лицо сливалось с тем — наглым, высокомерным, какое было оно ещё в самом начале учёбы в Хогвартсе. Оно напоминало и о ненависти, и о распрях, и подлых проделках. Из губ, принадлежащих этому лицу, выливалось столько грязи, а язык так презрительно выплёвывал «грязнокровка», что хотелось влепить кулаком по наглой физиономии. И сегодня он целовал эти губы. И ласкал этот язык. Даже в собственной голове это казалось непостижимо неправильным, отталкивающим и, может быть, немного гадким. Гарри тревожно выдохнул и потёр красное от пива и жары лицо. Новая волна улюлюканий прошла по гостиной. Смех Джинни проник в голову; её рука опустилась на его колено и схватила кисть. Гарри машинально сжал её, но мысли всё продолжали плыть в голове. Джинни потрясла его, похлопала по плечу, и Гарри взглянул на неё. Лицо её было каким-то расплывчатым и волосы ярко выделялись рыжим пятном. Словно на него вдруг надели очки, которые в какое-то мгновение были сняты и всё в один миг опять стало чётким. — Гарри, ты чего? — с тёплой улыбкой сказала Джинни. — Ты какой-то рассеянный. — Я… выпил много пива. — Вид у тебя явно хмельной. Ты весь красный, — со смешинкой сказала она, заправляя его чёлку в сторону. Гарри улыбнулся ей и в груди на мгновение появилось трепетное тепло. Но оно быстро сменилось тягостной виной. Гарри в очередной раз машинально облизнул губы и отвёл взгляд. Джинни рядом что-то весело крикнула, всё ещё крепко сжимая его руку. Гарри поднял голову и оглядел толпу. Весёлые, хохочущие лица, приветливые и приятные. Девушки глядели на него и улыбались, поправляя волосы. Сидящие рядом юноши неодобрительно поглядывали на свои пары, затем одаривали завистливыми взглядами героя войны. Гарри не спешил отводить глаз, как делал обычно, и даже не заметил этих улыбок, всё ещё находясь в пучине своих раздумий. И почему ему не хотелось целовать никого из них? Почему это была не девушка? Они сидели перед ним красивые, готовые принять любое его внимание, хоть робкое, хоть неумелое — почему они не вызывали в нём совершенно никаких чувств? Почему мысли о поцелуе с парнями вызывали у него лишь отвращение? Почему это был чёртов Драко Малфой? Чем он так отличался, что даже наличие в сердце Джинни не остановило его от опрометчивого поступка? Джинни не заслужила этого, совсем не заслужила! И даже если это был единичный случай, Гарри будет жить с этим воспоминанием, испытывая бесконечную вину. В его душе больше никогда не будет полноценного спокойствия, если только он не выдаст свою тайну. Но этого он не собирался делать. Он не осмелится. Он точно умрёт со стыда. Эти мысли так яростно бушевали в нём, что прежняя ненависть к бывшему врагу вновь начала пробуждаться. Чёртов Малфой никак не хотел оставлять его в покое. Даже стерев черту вражды и искупив скверные поступки во время войны, он всё равно умудрился насолить Гарри. Может, это его месть? Может, виной всему какое-то заклинание, какое-то колдовство, зелье — что угодно, — иначе как объяснить всё произошедшее? Как объяснить свою слабость — неспособность противиться этому внезапному желанию? Как объяснить себе то, что ему понравился этот поцелуй, и то, что он был таким долгим, но казалось совсем наоборот — слишком коротким. Как объяснить себе, что ему хотелось ещё? В этом ведь точно должен был быть злой умысел. Чей-то заговор. Проклятие. Но что, если нет? Что, если причина всё же в нём? Комната, где толпились студенты, вдруг показалась ему невозможно душной. Он одёрнул ворот свитера и поднялся, пробормотав «я хочу выпить», так и не осмелившись взглянуть в глаза своей девушке. Гарри подошел к столу, где Симус о чём-то оживлённо вещал, а Рон, Невилл и Дин громко заливались смехом. Он взял бутылку и жадно выпил пиво, осушив едва ли не наполовину. Все четверо смолкли и удивлённо уставились на него, но Гарри не заметил и этого. — Кажется, тебя замучила жажда? — подал голос Симус, когда пустую бутылку опустили на стол. Гарри поджал губы и взял из вазы конфеты, только чтобы занять себя чем-нибудь. Смотреть на друзей тоже было стыдно. Стоял бы рядом Рон, если бы вдруг узнал, что лучший друг ещё час назад целовался с ненавистным им слизеринцем? С человеком, который называл его любимую «грязнокровкой». — Отстаньте от него, — отозвался Рон, с осуждением оглядывая друзей. Затем обратился к Гарри. — Пей сколько хочешь. Не слушай этих идиотов. Гарри благодарно кивнул и забил рот конфетами, только лишь чтобы не обмолвиться и словом. Вечеринка закончилась ближе к десяти часам. Настало время прощаться. Прощаться, по обыкновению, с пожеланием спокойной ночи и нежным поцелуем от своей девушки. Гарри смотрел на губы Джинни и его не покидало чувство неправильности. Будет очень подло, если он поцелует её, когда на собственных губах всё ещё тлели ощущения поцелуя другого? Хотела бы Джинни целовать его, зная, что на этих губах есть следы Малфоя? Они словно впитались в них, и понадобится очень много времени, чтобы чужой вкус выветрился навсегда. Это всё казалось столь ужасно пугающим и отвратительным, что Гарри затошнило. В конце концов ему пришлось быстро поцеловать Джинни в щёку, пробормотать пожелание доброй ночи и спешно скрыться за дверью, словно самый настоящий трусливый слизеринец. Стыд за это нелепое прощание преследовал его до самой спальни. С каждым шагом от Гриффиндорской башни пузырь из вины и тревоги в нём становился всё больше. Гарри заметил в себе и нервозность, и нелепую взволнованность, и это состояние напомнило ему о людях — больных , слабых и греховных, о которых когда-то говорил дядя Вернон с искренним презрением и отвращением. Эти люди — больные и зависимые, — принимали дозу, получали от этого неизгладимое удовольствие, а затем страдали и просили ещё. Таким показался себе и сам Гарри. Он получил удовольствие (как бы он не хотел этого признавать, но это было правдой), и тем самым только навредил самому себе — своему спокойствию и своей отныне беспокойной совести. И не было здесь другого выхода, кроме как попытаться простить самого себя и забыть обо всём, как о страшном сне. В котором ему было на долю секунды хорошо. Если не считать, что долей секунды оказались немыслимо долгие минуты, которые могли превратиться в часы, если бы их не прервали. Гарри отчаянно застонал и вцепился в собственные волосы. В тот вечер перед сном Гарри чистил зубы трижды и лёг спать пораньше. Однако уснуть у него получилось только под утро.***
— Ладья на С5, — скомандовал Рон. Фигура двинулась и заняла положенное место. Гарри нахмурился, задумчиво глядя на фигуры и просчитывая ходы. — Ферзь на Е3, — фигура оживилась и разгромила стоящего на пути белого коня. — Что ж, мои уроки явно пошли тебе на пользу, — сказал довольный Рон. Гарри улыбнулся. В воскресный день после полудня гостиная восьмого курса была почти пуста. Мрачные тучи и накрапывающий дождь, который всё усиливался с каждым часом, не остановили студентов от похода в Хогсмид. Напротив, такую погоду многие девушки сочли вполне себе романтичной; мужская же часть курса решила, что самое время отогреться в «Трёх мётлах» парой кружек пива. Идти куда-либо в такую погоду Гарри совсем не хотелось. Сидеть в уютной гостиной и чувствовать жар, исходящий от яркого камина, ему нравилось намного больше. Рон и Гермиона были с ним полностью согласны. И не только потому что «бросать друга в одиночестве — плохо». Гарри знал это и оттого их присутствие не тяготило, а привычно отдавалось теплом в сердце. Настолько привычно, что мысли о Малфое, хоть и присутствовали в его сознании, но всё же сумели отойти на второй план. Отсутствие в поле зрения слизеринца весь день только способствовало этому спокойствию. — Слон на Д6, — уверенно провозгласил Рон. Гарри досадно поджал губы, заметив, что король будет находиться под угрозой, если он не сделает правильный ход. Дверь распахнулась и в гостиную прошествовала Гермиона; половина лица её была спрятана за толстенными книгами. С грохотом опустив кипу книг на стол, она взглянула на озадаченные лица друзей. — Ты таскаешь сюда книги из библиотеки? — Рон изогнул свою рыжую бровь, напряжённо взглянув на девушку. Чувство, что все эти книги здесь неспроста, потревожили его ленивое нутро. — А чего ты в библиотеке не занимаешься? — Там слишком шумно, — не слишком убедительно ответила Гермиона. Гарри сдержанно улыбнулся и потупил голову, надеясь, что её решительное вмешательство в их учебу не коснётся сегодня его. — Шестой курс сейчас проходит напиток Живой смерти. Обсуждения там слишком бурные. Кое-кому следовало бы брать пример. Лицо Рона сделалось кислым — он словно бы совсем не понимал, что нужно отвечать в таких случаях. Гарри с весельем наблюдал за ними, пока дверь вновь не открылась. Даже не оборачиваясь — лишь только заприметив на периферии платиновую шевелюру, — Гарри понял, кто прошёл в гостиную. Вся веселость разом улетучилась. Он напрягся, вперив взгляд в шахматную доску и выжидал, когда Малфой пронесётся мимо и исчезнет в своей спальне. Должно было произойти именно так и никак иначе! Ведь неловкость между ними возросла едва ли не вдвое! По крайней мере, с его стороны точно. Но Малфой вдруг остановился, уставился ему в затылок, поразмыслил с пару секунд, и прошёл к своему привычному месту у стола — с края напротив. Гарри искоса поглядел на него и увидел, как тот совершенно невозмутимо достаёт из сумки учебники и кладёт их перед собой. Мгновение, и взгляд серых глаз поймал его. Гарри оставалось только подивиться малфоевской наглости, злостно вцепиться короткими ногтями в собственную ладонь и стиснуть зубы. Сердце заколотилось от нахлынувших воспоминаний. — Завтра нужно сдать эссе по трансфигурации, — голос Гермионы заставил его прийти в себя. Он моргнул и взглянул на подругу. Всё внутри так и бушевало от негодования, злости и, чёрт возьми, неловкости. — Позвольте спросить, что вы двое собираетесь делать? Гермиона укоряюще переводила взгляд с одного на другого. — Мы эээ… — расстерянно забормотал Рон. — Не пойдём на урок? — Рональд! Голова Рона готова была втиснуться между широкими плечами. Затем строгий взгляд Гермионы вперился и в Гарри. — Вы сейчас же уберёте шахматную доску и займётесь эссе! — Но Гермиона, воскресенье!.. — запротивился Рон. — Ты говоришь это со среды. Гермиона одним взмахом палочки захлопнула шахматную доску и отправила её в ящик комода. На место доски она положила перед ними раскрытый учебник по Трансфигурации, два чистых пергамента и перья с чернилами. — Можете приступать. Через час проверю, — строго наказала она и села напротив, пододвигая к себе из стопки самую большую книгу. Рон жалостливо посмотрел на Гарри, хотя и понимал, что здесь он тоже совсем беспомощен. Но сам Гарри в это время только и думал о том, что вся сцена происходила на глазах у Малфоя. Он буквально ощущал на себе его взгляд и был уверен, что на лице слизеринца застыла всё та же злорадная ухмылка, какие Гарри ловил на себе ещё неделю назад. Гарри крепче стиснул зубы, стараясь не придавать значения этому скользкому ощущению, холодом пробегающему по спине к шее и испаряющемуся от невыносимого жара на шее. Придвинув к себе книгу, Гарри взял перо, крепко сжал между пальцами и принялся изучать тему. Сосредоточиться и вникнуть в то, что плыло перед глазами, не было ни единого шанса. Гарри с прискорбием принял этот факт и бросил даже попытки, бессознательно выписывая слова невпопад. Нервно покусывая губу, он напряженно вдыхал горячий воздух и одёргивал ворот удушливого свитера слишком часто. Нервозность передалась всему его телу, и он то и дело ёрзал на месте, запускал пальцы в волосы, вспоминал, как в них проскальзывали чужие — бледные и тонкие, — и вновь одёргивал руку, судорожно облизывая губы, которые вчера так неистово и жадно целовали. С каждой такой секундой Гарри всё больше казалось, что он сходит с ума. Взгляды, которые бросал на него Малфой — так настойчиво и многократно, — он ощущал всем своим нутром, и это выводило его из себя и в то же время вводило в смятение. Гарри всё пытался понять: чего теперь ему от него надо? Он невольно пообещал, и исполнил это обещание. Теперь он не должен абсолютно ничего, и что бы там не было, Малфой не имеет права коситься на него так нагло и открыто. Он должен уткнуться в свою чёртову книгу и не обращать никакого внимания на бывшего врага. Всё должно было стать как прежде — общее игнорирование, отрицание существования друг друга. Таков был план Гарри, но Драко, очевидно, отказывался подчиняться ему. Или же это такой способ мести? Проклятие, Малфой ведь мог легко отомстить ему за прошлое! Чего только стоит опозорить его, рассказав о случившемся всему Хогвартсу. И если он это сделает, то об этом узнает и вся магическая Британия! С его хитростью и злопамятством, Малфой обязательно найдёт способ доказать свои слова! Гарри похолодел и потёр рукой вспотевшую шею. А что, если он найдёт способ показать?.. Что, если Джинни увидит, как он собственными ногами, без сопротивления, безропотно следовал за ним и дрожал от волнения и нетерпения. Что, если Рон и Гермиона увидят, как он с жаром отвечал на его поцелуи и стискивал края чёрного пальто, прижимая ближе к себе. Смогут ли они дружить после этого? Подпустит ли его Джинни к себе после увиденного? Нет, нет! Определённо, это станет для них ударом! — Посмотри на нас, сидим за одним столом с Малфоем и пишем дурацкое эссе, — вдруг зашептал ему на ухо Рон. Гарри судорожно выдохнул и крепче закусил губу. — Так и знал, что верить ей не стоит. Говорила же, что учиться вовсе необязательно, — всё щебетал Рон. Наткнувшись на укорительный взгляд своей девушки, он замолк и вернулся к своему эссе. Гарри вцепился в волосы и продолжил писать непонятные для самого себя слова. — Гарри, пиши аккуратней. Гарри поднял голову и увидел Гермиону, которая вглядывалась в его пергамент. — Что не так? — Твой почерк. Он ужасен. Как по-твоему учителя должны разобрать то, что ты здесь написал? — Мне это неважно. Они велят писать, я пишу, а как — это уже моё личное дело, — если Гарри и был на удивление дерзок с Гермионой, то виной тому лишь сидящий в углу слизеринец. Однако один лишь хмурый взгляд подруги осадил его и поубавил спеси. Гарри поджал губы и вздохнул. — Ладно, я постараюсь писать разборчивей. Гермиона наградила его ещё одним предупреждающим взором и вернулась к своему учебнику. Гарри поглядел в книгу, ощущая в животе тягостное напряжение, заставил себя набраться смелости и покоситься в сторону. Малфой читал; глаза его бродили по строчкам, и можно было бы сказать, что в учебнике по чарам есть что-то забавное, судя по его веселой ухмылке, но Гарри отчего-то казалось, что дело здесь отнюдь не в книге. Когда он поймал взгляд серых глаз, это стало очевидным.***
— Итак, кто-нибудь хочет рассказать нам о расе гоблинов? Гермиона вскинула руку, пока остальные студенты восьмого курса сонно поглядывали на плывущего по кабинету профессора. — Да, пожалуйста, мисс Грейнджер, — кивнул профессор Бинс. Гермиона в ту же секунду начала вещать о гоблинах с удивительным энтузиазмом; студенты оживились и с интересом поглядели на неё: слушать сокурсницу им было куда увлекательней, чем занудного профессора. Рон пробормотал что-то о заучках и, тем не менее, с восторгом воззрился на свою девушку. Гарри сидел, подперев рукой голову, и глядел всё в такое же, как и вчера, мрачное небо. Дождь непрерывно стучал в запотевшее окно, оставляя на нём свои слёзы; свечи ярко горели, освещая тёмную комнату в полдень. Приятно пахло уличной сыростью. Раньше, кажется, с неделю назад, эта мрачность и дождливость нагоняли на Гарри тоску. Сырость вовсе не казалась ему хоть капельку уютной, а запах дождя потерял для него свою прелесть, только и напоминая о смерти, и о криках собственной матери. Но теперь он не мог думать об этом. Не тогда, когда голова была забита совсем другими переживаниями, а участник этих волнений сидел поодаль в том же классе, делая вид, что слушает, однако так и переводил взгляды в затылок Гарри — короткие, совсем мимолётные, но каждый из этих взглядов каким-то образом ощущался на коже. Гарри старался не обращать на них внимания. И это почти получилось, когда он вновь ушёл в задумчивость. С утра нового дня вчерашние страхи и переживания увиделись ему по-новому. Они показались ему глупыми и лишёнными всякого смысла. Если бы Малфой хотел рассказать всем о случившемся, то давно бы это сделал. Он знает это так же верно, как и то, что ехидные угрозы посыпались бы на него уже в тот же день. Но Малфой упорно молчал и только наблюдал, как делал прежде. Как делал после того случайного, почти что злосчастного столкновения. Эти взгляды были не неприятными, не враждебными и даже не презрительными. Но что именно они говорили, Гарри тоже не понимал. Быть может, Малфой тоже вспоминал о том поцелуе так же часто? Возможно, он так же не выходил у него из головы, и также, возможно, что ему хотелось ещё. От этих невольных мыслей Гарри передёрнуло. Он наклонился ниже к парте и крепко вцепился в свои волосы. Это ведь абсурд. Само это предположение, само состояние Гарри — это какое-то нелепое наваждение! Как он может хотеть этих поцелуев? Как он вообще позволил поцеловать себя Малфою? Он ведь ему даже не нравился! Гарри опустил руки на парту и вновь вцепился зубами в губу. Словно подслушав его мысли, Малфой в очередной раз бросил на него взгляд. Гарри пришлось побороть смущение, приглушить бушующую в нём злость, и посмотреть в ответ. Серые глаза встретили его со странным спокойствием. Но они не дали ему абсолютно никакой ясности. Понимал ли сам Малфой хоть что-нибудь?! Неужели это и в самом деле проклятие? Как только кончилось занятие, Гарри вышел из кабинета первым и стал дожидаться друзей, прислонившись к стене. Он думал о Джинни; о том, как непозволительно мало стал уделять ей времени даже в своей голове. Как мало думал о свиданиях с ней и о том, как сделать её чуть счастливей. От этих мыслей образовавшийся с недавних пор пузырь вины становился всё больше и больше. Он злился на Малфоя, который никак не хотел отстать от него; злился на себя, за то, что так легко шёл на поводу, и что даже не попытался убрать его из своей головы самым простым способом — думать о Джинни. Больше времени с ней, больше нежных чувств, которые просыпаются рядом с его весёлой, жизнерадостной девушкой, и вот — она вновь в голове, вновь бьётся в сердце и трепещет где-то в животе. Будто бы услышав его зов, Джинни появилась из-за угла и окликнула его. Гарри поднял голову и на губах сама собой появилась улыбка при виде её лучезарного лица. — Ты стоишь здесь, словно потерянный щенок, — сказала она, ласково улыбаясь. — Да. Но я, наконец, нашёлся. Джинни улыбнулась шире и поцеловала его. Гарри с готовностью прильнул к её губам и постарался как можно дальше держаться от собственных мыслей, которые норовили вновь вторгнуться в его голову. — Эй, хоть бы постыдились! — Кто бы говорил, Рональд, — сказала Джинни, глянув на брата. Гарри уловил взгляд Малфоя за спиной Рона и тут же отвёл глаза в сторону, ощущая себя не в своей тарелке. — Что ты имеешь в виду? — недоумённо насупился Рон. — Вы с Гермионой вчера целовались в библиотеке, не стыдно? Глаза Гермионы округлились, а лицо покрылось пятнами. Гарри бы пожалел её, но в эту минуту ему было гораздо жаль себя. — Может, мы уже пойдём? — сказал он, желая уйти от Малфоя как можно дальше. Но даже скрывшись от его глаз, ощущение, что за ним наблюдают, никак не покидало его. Замерев на месте и прислушавшись к нервно колотящемуся сердцу, Гарри посмотрел на недоумённых друзей. — Вы идите, мне бы хотелось провести время с Джинни. Джинни радостно улыбнулась ему, и Гарри крепко сжал её тёплую ладонь, мягко улыбаясь в ответ.***
Гарри не понимал, почему сама Вселенная так жестока с ним? Или почему так жесток тот, кто решил подшутить над ним? Вчерашний день после занятий прошел как нельзя лучше. Гарри отвлёкся. По-настоящему отвлёкся от этих совершенно ненужных, абсурдных мыслей. Он провёл день с Джинни, пил с ней сливочное пиво в «Трёх Мётлах», громко смеялся над её шутками, захмелевший и разгорячённый пышущим жаром камина. В голове была такая легкость, а душа поднялась на уровень какого-то неистового воодушевления. Он пил и смеялся, пил и целовал весёлую, прекрасную Джинни, и после последней кружки они вместе побежали в "Сладкое Королевство" , покрывая голову от дождя его курткой. Всё действительно было хорошо, когда он наслаждался сладостями, чувствуя вкус, словно впервые. Всё было прекрасно и тогда, когда они вернулись в Хогвартс под покровом ночи и долго стояли у дверей, тихо переговариваясь и изредка целуясь. Может, всё это ему только показалось, и в действительности прошедший день вовсе и не был таким уж прекрасным? Иначе, как объяснить, что несмотря на всё это, ночь подарила ему одно из самых худших сновидений? И самое ужасное: Гарри прекрасно понимал, что шутки здесь вовсе не при чём. Как не при чём и вся Вселенная. Виноват лишь он: его бесконтрольные, навязчивые мысли, которые терзали его, даже когда думал, что они изгнаны прочь. И стоило лишь ослабить контроль: расслабленно улечься в постель, полный умиротворения и покоя, как его собственное подсознание вонзило ему нож в спину. Лицо Малфоя, находящееся так непозволительно близко; эти несмелые, почти что смешные поцелуи, которые становились всё более отчаянными и жадными — проникли в его сон так нагло и бесстыдно, что Гарри проснулся в судорогах собственного возбуждения. И как только распахнулись его глаза и разум настигло понимание, он задрожал, тяжело вдыхая горячий воздух и сжимая потной ладонью простынь. Он чувствовал себя униженным и отчего-то больным. Это состояние не покидало его весь день. Он стал каким-то бледным и почти что сумасшедшим, потому что мысли его полностью овладели им — они опустошали его, словно сами дементоры выпивали всю жизнь, и всё вокруг казалось вторичным и совсем неважным. Гарри просидел в спальне весь остаток дня. Сославшись на лёгкую лихорадку, он пропустил все уроки и, на удивление, даже мадам Помфри выдала ему пузырёк бодроперцового зелья. На какую-то минуту, Гарри действительно подумал, что дело в болезни. Но затем он невольно спросил самого себя: действительно ли это так? И ему пришлось признать, что дело вовсе не в болезни. Он боится — жутко боится новой встречи с Малфоем! И он бы обязательно признал это вслух, если бы за этим обязательно не последовал следующий вопрос: «почему?» Гарри отказывался спрашивать у самого себя, и всякий раз подавлял невольно всплывающий в голове ответ. Если так подумать, он ведь и в самом деле нездоров. — Гарри, — осторожный голос Рона показался чужеродным в царящей в спальне тишине. Гарри поднял голову и посмотрел на друзей. Увидев в глазах Гермионы тревогу и обеспокоенность, он быстро метнул взгляд на лицо не менее обеспокоенного Рона. По крайней мере, глядя на него не возникало ощущения, что мысли с лёгкостью читаются, как при самой настоящей легилименции. — Пора спускаться на ужин. И только не говори, что не голоден. Ты пропустил и завтрак и обед — ты обязан быть голодным. — Я попрошу чего-нибудь у эльфов. Не хочу разбираться со всеми любопытными взглядами. — Отлично, тогда мы можем пойти к ним все вместе и поужинать. — Прости, Рон, но я бы сейчас предпочёл побыть в тишине. — Но… — Не стоит, Рон, — отозвалась Гермиона. — Если Гарри хочет побыть один, то нам следует оставить его. Рон многозначительно поглядел на неё, не понимая такого скоропалительного примирения с ситуацией, затем вздохнул, кинул последний удручающий взгляд на Гарри и вышел из спальни. — Скажи ему, что мне жаль, — сказал Гарри, когда Гермиона села на край его кровати. — Я знаю, он хочет, чтобы всё стало как раньше, но у меня пока не выходит. — Мне казалось, тебе стало лучше. Ещё недавно мы с Роном говорили, что ты стал почти прежним. — Возможно, так и было. Но сейчас мне нужно разобраться с одним… обстоятельством. Просто я не знаю как. — Я могу помочь? Гарри взглянул на Гермиону и тревожно закусил губу, нервно сминая пальцы. Возможно, она бы могла дать произошедшему разумное объяснение, но как после всего этого он будет смотреть ей в глаза? Он точно умрёт со стыда, а вина так и вовсе раздавит его. — Если со временем я не разберусь в себе, то я обязательно доверю это тебе, ладно? Гермиона улыбнулась ему ласково, в то же время сочувственно, и ободряюще сжала его ладонь. Когда она вышла из спальни, Гарри тяжело вздохнул , чувствуя себя беспомощным и почти что отчаявшимся. Что, если он и правда расскажет ей? Что, если признается Джинни? Тогда груз, терзающий его сердце, будет отпущен. Страх, что кто-нибудь узнает, каким-то образом увидит картину в его глазах так ясно и отчётливо — исчезнет. Только вот отступит ли вина и сотрутся ли воспоминания? Глядя в встревоженные, беспокойные взгляды друзей, Гарри понял, что бояться того, что они отвернутся от него — глупо. Возможно, будет волна недоумения, особенно от Рона, но в конце концов они простят. А Джинни… Джинни сама решит— нужен ей такой парень или нет. По крайней мере, это будет честно по отношению к ней. Она имеет право выбора. В гостиной уже давно стояла мёртвая тишина. Гарри недвижимо сидел в кровати, снедаемый жалостью к себе и каким-то новым приступом меланхолии. В конце концов внутреннее напряжение заставило его встать и нервно пройти по комнате. Он чувствовал себя заточённым в темнице. В общем-то, он загнал себя в эту темницу сам. Остановившись у окна, Гарри посмотрел в пасмурное небо. Дождь всё ещё непрерывно лил, стуча по крышам и доводя гремучую иву до какого-то нервного колыхания длинными, лысыми ветвями. Что же ему теперь делать? Сидеть в комнате всю жизнь? Или может быть трусливо уехать из Хогвартса? Он так и видел заголовок газеты: «Гарри Поттер не закончил учёбу из-за поцелуя с Малфоем». Абсурд. Всё это полная чушь и нелепица! И как он, собственно, докатился до такого? С этим надо было определённо кончать. Нужно просто подловить Малфоя и предупредить — закричать, что это была ошибка, и она никогда больше не повторится, так что не следует больше пялиться на него так нагло! Это было бы разумно. Малфой — трус. Он отстанет, обязательно отстанет, если пригрозить ему. Когда серый, мрачный вид наскучил, Гарри в очередной раз медленно прошёлся по комнате, ощущая в груди странную тревогу. При желании её можно было бы назвать «инстинктивной». Живот сжимался в волнении и беспокойстве, отчего в комнате просто нельзя было найти покоя. В какой-то момент Гарри замер на месте и прислушался к своему неугомонному сердцу. И он никак не мог понять, что заставило его открыть сундук и достать оттуда карту, которая теперь почти что потеряла значимость. Карта Мародёров лежала в руках привычно, и так и ждала, когда ей скажут заветные слова. Гарри закусил губу, глядя на потрёпанный пергамент, и умолял себя не делать этого. Если он сейчас посмотрит, найдёт имя, которое изрядно потрепало нервы — это может вновь стать зависимостью. В конце концов, зачем ему знать, где Малфой? Теперь, когда в гостиной и в целом замке тихо, кроме Большого зала, где все, как и полагается, ужинают? Карта не покажет, как он ест, что он ест, и не покажет, какие эмоции источает. Она покажет лишь следы. И важно ли знать, куда он пойдёт потом и кто пойдёт следом — Малфой теперь не представляет никакой угрозы. Это и правда будет походить на одержимость. И тем не менее, несмотря на все доводы разума, Гарри достал палочку и тихо произнёс «Торжественно клянусь, что замышляю шалость, и только шалость». На пергаменте в ту же секунду медленно нарисовалась карта. Гарри наполнил лёгкие воздухом, словно ныряя в ледяную воду, и заглянул в пергамент, ища глазами заветную фамилию. В то же мгновение сердце словно бухнуло в пятки и в доли секунды вернулось на место, заколотившись с отчаянной жадностью. В паническом порыве Гарри отбросил карту на кровать и шарахнулся от неё прочь, словно та могла с лёгкостью напасть на него. — Что за чёрт, — обезумев, пролепетал он. — Что это ещё за шутки?! Гарри вцепился зубами в костяшки собственных пальцев и взволнованно начал ходить с места на место. Сердце бешено колотилось о рёбра. Остановившись, он нервно провёл ладонью по волосам, испуганно глядя на карту. Это бред. Ему всё померещилось. Только померещилось! Набравшись смелости, Гарри несмело подошел к карте вновь и трясущимися руками взял её. С осторожностью и ярым желанием, что ему всё только показалось, он вновь посмотрел в пергамент. Дыхание спёрло, а сердце застучало уже откуда-то из желудка. Уже порядком избитое и отчетливое «Малфой» — находилось так легко, словно по привычке. Оно светилось под неподвижными следами, находящиеся так невероятно близко — чёрт побери, буквально за этой дверью! Оно выжидало и словно бы желало, чтоб его заметили. Малфой, чёрт возьми, ждал у двери спальни! Он прекрасно знал, что Гарри находится в комнате в совершенном одиночестве. Он однозначно наблюдал, прислушивался к тому, что говорят о нём и точно знал, что Гарри в замке — так трусливо прячется в комнате. И тем не менее, он не ворвался в спальню нагло, как умел, а именно ждал, когда выйдет он сам. И откуда бы ему знать, что это случится? Гарри вполне мог не выйти, так и не узнав о его ожидании. Тогда, студенты восьмого курса ввалились бы в гостиную, и Малфою бы пришлось вернуть в свою спальню, так и не получив желаемого. Драко хотел… Драко хотел поцеловать его снова. Так сильно, что готов был ждать его появления, грозясь быть разоблачённым? И с чего он, собственно, взял, что Гарри согласится?! — Нет, нет, — бессвязно бормотал Гарри, словно в бреду. — Ты не пойдёшь. Оставайся на месте. Оставайся, чёрт возьми, на месте. Он, и правда, начинал походить на сумасшедшего. Гарри опустил голову и сцепил на затылке пальцы. Он нервно постукивал пяткой, судорожно собирая в голове все аргументы «против». Собственно говоря, ни одного аргумента «за» у него и вовсе не было. Было жалкое, нелепое желание, которое подавляло всё остальное. И Гарри понимал, с отчаянием понимал, что если сейчас поддастся этим желаниям и выйдет за дверь — пути назад уже не будет. Он превратится в того самого наркомана и будет принимать эти дозы. С чувством вины, с чувством беспомощности, но будет раз за разом. Гарри тихо застонал от злости и, потерев лицо, безвольно бросил взгляд на карту. Следы Малфоя так и стояли неподвижно. Он ненавидел его. В самом деле ненавидел! Гарри поднялся с кровати и медленно направился к двери. Он замер перед ней и с минуту выжидал, глубоко вдыхая и выдыхая, пытаясь успокоиться и втайне надеясь, что, когда он отопрёт дверь, Малфоя за ней уже не будет. Но он был. Драко стоял, прислонившись к стене, ожидая его, и вскинул голову, как только Гарри появился в поле зрения. Драко встрепенулся, отстранился от стены и посмотрел на него своими серыми, слегка растерянными и в то же время полными ожидания глазами. И от этого его взгляда в груди Гарри что-то трепетно сжалось. Выйдя из спальни, Гарри прикрыл за собой дверь. Щелчок замка в тишине был слишком громким. Он кинул на Малфоя ещё один взгляд исподлобья, прежде чем молчаливо направиться к ближайшей двери, ведущей в мужскую ванную комнату. Малфой безропотно последовал за ним. Каждый шаг отдавался приступом волнения. Тихое присутствие Малфоя за спиной отзывалось дрожью в груди. Гарри прошел к двери и с одним тихим, решительным выдохом открыл её. Оказавшись внутри, Гарри прислонился к стене сразу за дверью. Он опустил взгляд на пол, слушая, как Малфой защелкивает дверь на замок. Он поглядел на него, затем медленно подошел — несмело и как-то совсем робко. Гарри смотрел на вычищенные до блеска туфли слизеринца и нервно сглотнул, прежде чем поднять голову и выжидательно посмотреть в серые глаза. Всего лишь через мгновение чужая ладонь осторожно коснулась его щеки. Гарри выдохнул, отпуская все свои сомнения, и прикрыл глаза, наслаждаясь этим прикосновением и прикосновением мягких губ к своим губам. И если кто его спросит, он ответит, что просто не мог отказаться от этого поцелуя. Запуская пальцы в мягкие волосы, он только и думал, что хочет ещё. Встречая язык Малфоя своим, он знал, что будет ещё.