***
Песчинки в верхнем сосуде песочных часов продолжали падать. Секунды текли неимоверно медленно, и в невероятной тишине гостиной Гарри отчетливо слышал лишь грохот собственного сердца. Драко не двигался. Он словно остолбенел и всё продолжал смотреть на него своими ошалелыми, безумными глазами. В одно мгновение Гарри подумалось, что тот сейчас попросту сбежит. Малфою совсем ничего не стоило просто взять и убежать, трусливо поджав хвост. Он всегда поступал именно так. И если бы вдруг Гарри спросили, он бы не смог сказать, испытал бы от этого поступка облегчение или же разочарование. Потому что на этот раз Драко осмелился. Почувствовав на щеке чужое, тёплое дыхание, Гарри зажмурился ещё крепче и вцепился побелевшими пальцами в подушку. Он отчаянно вслушивался, улавливал каким-то шестым чувством каждое движение, и словно бы видел завороженный взгляд серых глаз на своём лице. Драко рассматривал его всё с тем же вниманием и сосредоточенностью, а его дыхание мягко плыло по щеке к подбородку, — осторожно, почти что робко — и затем оно обожгло губы. Гарри судорожно выдохнул и невольно приоткрыл их. Собственные губы казались теперь слишком мокрыми — не сухими, как обычно, и ему отчего-то подумалось, что так Драко нравится больше. От этой мысли в голове что-то яростно застучало. Он жадно сглотнул, и в животе вдруг появилось странное, мучительное нетерпение. И как только Гарри почувствовал легкое, невесомое касание чужих губ, он готов был в ту же секунду податься им навстречу. Громкий смех, послышавшийся из коридора, заставил его в мгновение прийти в себя. Гарри распахнул глаза и успел увидеть испуганный взгляд Малфоя напротив, прежде чем они отпрянули друг от друга. Снаружи послышался воинственный клич сэра Кэдогана, и дверь отворилась. Вместе с ней захлопнулась дверь спальни, за которой скрылся Малфой. Гарри смотрел на неё дикими глазами и слышал, как бешено скачет собственный пульс. От страха быть застигнутым врасплох, у него похолодели и задрожали руки, и всё вокруг вдруг расплылось, словно в тумане. Он хотел вскочить и скрыться, прежде чем его заметят, но в гостиную уже ввалились Рон, Симус и Невилл, громко хохоча и переговариваясь. Гарри спустил ноги на пол и сел у края дивана. Он оперся локтём о подлокотник и до боли закусил костяшки побелевших пальцев, пытаясь прийти в себя. Глядя на пылающий камин, он отчаянно пытался выглядеть равнодушным, вовсе не пристыженным и вовсе не пойманным с поличным. Отчего-то ему казалось, что стоит посмотреть на друзей, они тут же увидят в его глазах Малфоя, находящегося так близко... Гарри вспыхнул. Шея и лицо в мгновение покрылись испариной, и вместо холода наступил самый настоящий жар. Драко Малфой хотел поцеловать его. Они почти сделали это, и поцелуй бы случился, если бы им не помешали. Это осознание вдруг ударило с такой силой, что закружилась голова. Он словно очнулся от какого-то гипноза и понял вдруг весь ужас своего положения. Гарри по собственной воле разрешил Малфою поцеловать себя. Он не вскочил, не посмотрел на него ошарашенным, совершенно безумным взглядом, и не спросил, какого чёрта тот собирается делать. Он закрыл глаза и ждал. Ждал, желая получить то, что в принципе никогда не приходило ему на ум. Хотел ли он поцелуя с Драко Малфоем? Кровь отхлынула от лица, и покрытые потом шея и лоб вновь разом похолодели. Теперь, когда Малфой находился в другой комнате, а вся картина трезво предстала перед глазами, он понял, какую невероятно дикую ошибку едва ли не совершил. О чём он только думал? Он, должно быть, действительно не в своём уме. — Эй, Гарри, — Гарри вздрогнул и испуганно посмотрел на Рона снизу вверх. — Как себя чувствуешь, лучше? — осторожно спросил Рон, садясь рядом. — Д-да, намного лучше, — кивнул Гарри и поспешно отвёл взгляд. — Правда? — Симус сел на диван напротив. В руке его была упаковка драже разных вкусов «Берти Боттс». Он закинул в рот красную конфету и поморщился. — Выглядишь не очень. — Какой-то ты бледный, Гарри, — добавил Невилл, усевшись рядом с Финниганом. Все трое уставились на него пытливым взглядом. Гарри почувствовал, как кровь возвращается к щекам. Снова становилось жарко, и ему показалось, что он и в самом деле болен. Но всё же, сказать им «я чуть не поцеловался с Малфоем» — было величайшей глупостью. Да и сам он точно свалился бы в обморок в тот же момент, как эти слова вылетели из собственных уст, потому что это… ненормально. Совершенно, совершенно ненормально. — Приснился страшный сон, — Гарри до боли закусил губу и взглянул на обеспокоенных друзей. Глядя на их помрачневшие лица, он вдруг понял о чём они подумали и поспешил исправиться: — Ничего такого, обычный… дементор. Дементор, в образе желающего поцеловать его Малфоя. И страшнее ли этот дементор того, что это всё происходило в реальности? В самой настоящей реальности, где они когда-то были врагами и ненавидели друг друга? — Ох, эти дементоры, — сказал Рон. Гарри едва заметно вздрогнул и взглянул на него. Лицо Рона было хмурым и раздосадованным. — А вы как провели время? — спросил Гарри с наигранным любопытством. Симус, будто только этого и ждал, разулыбался во весь рот и начал свой рассказ. С чего он начал и куда его занес этот рассказ, Гарри не знал. В мыслях он всё ещё лежал на диване и, крепко зажмурившись, ждал поцелуя. Смущение затопило всё его нутро. Толстовка жарила руки, шею, и словно бы душила. Гарри захотелось её снять и откинуть прочь, но так и не шелохнулся. Рядом послышался громкий хохот Рона. Гарри машинально улыбнулся, а сам думал о том, что едва ли не изменил его сестре. Поцелуй — это ведь тоже измена? Является ли само намерение поцеловать другого человека изменой? И как он, собственно, докатился до этих чуждых ему суждений? Он не мог изменить. В принципе не мог. Тот Гарри, каким он знал себя, какими ценностями обладал, не мог и помыслить об этом. Но что, чёрт возьми, он себе едва ли не позволил? Это настолько затуманился его рассудок или с ним всё же происходит что-то неладное? Или же это неладное происходит не только с ним, потому что тот Малфой, которого он знал — даже не захотел бы находиться с ним в одной комнате. Но теперешний Малфой — которого он будто совсем и не знал, будучи в совершенно здравом уме, воспользовался тем, что Гарри спал, и подошел к нему так невероятно близко; он смотрел так долго, рассматривал лицо, словно бы изучал, и каким-то невероятным образом захотел поцеловать. Только чуть успокоившееся сердце вновь растревожилось. Оно заколотилось, нервно застучало по вискам и горлу, и заставило ощутить легкий налёт паники. Это совершенно немыслимо. То, что произошло сейчас, определённо — совершенно точно — ошибка. Возможно, сам Драко в эту самую секунду жалеет о своём необъяснимом порыве и точно так же терзает себя. И пусть этот его порыв всё ещё загадочен и непонятен, в конце концов своё собственное дозволение Гарри тоже объяснить никак не мог. Это просто… случайность. И ничего больше. Будет лучше, если этот случай просто испарится, будто его и не было. Гарри попытался успокоиться, отчаянно вслушивался в разговоры друзей, но сердце всё ещё гулко отзывалось в груди.***
Всё шло совсем не так, как Гарри планировал. План «Забыть и отпустить» — провалился, не успев даже дождаться, чтобы к нему приступили. Как бы не старался Гарри — выкинуть Малфоя из головы так просто не получалось. И судя по всему, у самого Малфоя это не получалось тоже, иначе почему он вновь стал избегать его? Хотя Гарри сложно винить его, когда сам он отводит взгляд в сторону всякий раз, когда в поле зрения появляется до боли знакомая фигура. В эти короткие секунды тело непроизвольно напрягалось, а дыхание задерживалось, словно его окунали в холодную воду. Всё вернулось на круги своя. Не было больше взглядов, не было улыбок, не было ощущения, что за тобой наблюдают. Но при этом всём определённо чувствовалась неловкость. Всякий раз, когда им приходилось делать вид, что друг друга не существует, Гарри находился в диком смущении. Лицо Малфоя вспыхивало перед глазами, а собственное желание камнем падало в желудок. Уверенно и незаметно Малфой поселился у него в голове, точно когда-то на шестом курсе. Только сейчас дела обстояли намного хуже. Если не считать волнений и тревог о несостоявшемся поцелуе, пластинка под названием «Драко Малфой» крутилась в его голове круглосуточно. И даже теперь, сидя в кругу гриффиндорцев, когтевранцев и пуффендуйцев, Гарри думал об одном лишь слизеринце. И мелькающие рядом рыжие волосы Джинни заставляли чувствовать себя виноватым. И как он мог не подумать тогда о ней? Стоило только вспомнить, и он бы не совершил той ужасной ошибки и не закрыл глаза. Теперь же что? И он и Малфой — они оба знают, что Гарри был согласен. Но разве это ужасней того, что инициатором был сам Драко? — Гарри. Гарри моргнул и растерянно посмотрел на Рона. Сердце его взволнованно заколотилось, и он отчего-то запаниковал. Ему показалось вдруг, что все в этой комнате будто слышали его мысли, иначе почему они все так смотрят на него? — Твоя очередь, — сказал Рон и указал на чёрную шляпу, в недре которого лежали зачарованные листы. — О, — промолвил Гарри, почувствовав невероятное облегчение. Он тут же потянулся и взял один из сложенных листов. Раскрыв его, он ощутил на себе всю шутку Вселенной. «Расскажите о самом неловком моменте в своей жизни» — прочитал он, и тут же вспыхнул: перед глазами вновь появилось ошарашенное лицо Малфоя. — Эм… — Гарри сглотнул, судорожно вспоминая хоть какой-нибудь случай, не касающийся Малфоя. Он смутно, как в тумане, вспоминал своё не очень-то веселое прошлое, как дверь вдруг хлопнула и по гостиной, словно сквозной ветер, прошелестел Драко, не наградив собравшуюся группу и долей внимания. Гарри невольно задержался взглядом на его фигуре, замечая, как пряма его осанка и как хмурится его вечно недовольное лицо. Оно было совсем иным вчерашним вечером. Испуганным, взволнованным, но отнюдь не недовольным. Гарри оцепенел, надолго выпадая из реальности и всё так же продолжая задумчиво глядеть на дверь, за которой скрылся Малфой. — Гарри, — озадаченный голос Джинни, словно бы ударил его под дых. Он покраснел, поймав на себе её взгляд, и стыдливо отвёл глаза. — Эм… Однажды я случайно раздул тётушку Мардж, — сказал он первое, что пришло на ум. — Ну, это мы уже слышали, — разочарованно заголосили однокурсники и потребовали от Джинни достать следующую бумажку. Гарри выдохнул, ненадолго почувствовав облегчение, пока мысли вновь не увели его во вчера.***
Урок зельеварения проходил для Гарри не так гладко, как оно шло с приходом на эту должность профессора Слизнорта. Его уверенность и спокойствие на когда-то нелюбимом уроке вдруг пошатнулись. Прежняя неловкость и нерасторопность внезапно вернулись, да так резко, что, ко всеобщему удивлению, котёл его начал дымиться, выдыхая облако подозрительно жёлтого цвета, затем и вовсе взорвался. Подобное на их курсе не происходило давно. А точнее, совсем не происходило. Все они уже весьма взрослые и опытные, чтобы совершать подобные, совершенно глупые ошибки, и недоумение даже на лице Невилла засмущало Гарри. — Ну что ж, — сказал Слизнорт, изумлённо поглядывая на жёлтую жидкость, — у всех у нас бывают неудачные дни. Гарри пытался пересилить себя, но любопытство взяло своё, и он искоса поглядел на Малфоя. Он был уверен, что случись подобное пару дней назад, на губах слизеринца затаилась бы ехидная улыбка, а в глазах появилось злорадство и превосходство. Но сейчас тот невозмутимо стоял у своего котла, облачённый в свою слизеринскую мантию, и уверенными движениями разрезал корень асфоделя. Никакого внимания на Гарри он не обратил. Словно вовсе не он хотел поцеловать его ещё пару дней назад. Гарри покраснел и вернул внимание к ингредиентам на собственном столе. Спроси его кто, что лежало у него под носом, он бы не ответил. Скорее всего, он даже не услышал бы вопроса, потому что в голове только и крутилось «Не думай об этом! Прекрати же наконец!» И чем больше эта пластинка крутилась в его мозгу, тем больше он думал о злосчастном вечере. — Гарри, что с тобой? Гарри поднял взгляд на встревоженную Гермиону и качнул головой. — Ничего. Просто думаю о том, о чём думать не стоит, — сказал он, и лениво стал убирать свой стол. Собственные слова прозвучали в голове эхом, и Гарри стал размышлять: о чём же думал сам Малфой? Было ли ему так же стыдно или же счёл то событие просто глупым стечением обстоятельств? Хотя, обстоятельства те были не слишком случайны. Малфой целенаправленно остановился, целенаправленно подошел к нему, целенаправленно рассматривал его лицо, будучи уверенным, что бывший недруг спит. Он целенаправленно приблизил свои губы настолько, что можно было ощутить дыхание друг друга, и если бы Гарри в действительности спал, то Драко целенаправленно поцеловал бы его. И сам Гарри даже об этом бы и не узнал. Чаша с грохотом повалилась на пол, и дремоносные бобы покатились в разные стороны. Гарри в ту же секунду уселся и принялся судорожно их собирать, чувствуя, как горят уши и шея. Руки вспотели и задрожали, а дыхание стало сбивчивым, неровным, словно у легочного больного. Гарри совершенно точно понимал, что подобная реакция и мысли были совсем ненормальны. Он не должен постоянно думать об этом, не должен ощущать такого волнения… Или должен? Вся ситуация казалась такой странной, что он потерял последнюю крупицу здравого смысла. Он окончательно запутался в себе; запутался в том, что должен чувствовать и чего не должен. Возвращение в Хогвартс — было самой большой ошибкой. — Гарри, — теплая ладонь Гермионы накрыла его кисть. Гарри растерянно посмотрел на неё. — Иди. Гарри повиновался в ту же секунду, и был благодарен Гермионе как никогда. Схватив свою сумку, он заторопился к выходу и совершенно машинально ухватил силуэт Малфоя на периферии зрения. Тот стоял невозмутимый и всё ещё продолжал резать корень асфоделя.***
— Что с тобой происходит, Гарри? — глаза Гермионы, смотревшие с искренним беспокойством и волнением, давили, заставляя чувствовать себя не в своей тарелке. Гарри избегал её взгляда, нервно покусывая губу и глядя с высоты астрономической башни на зелёные, бесконечные холмы и умиротворенно текущую реку. — Мне кажется, тебе стало хуже, — с каким-то отчаянием сказала она. — Тебе плохо здесь, верно? — Причина скорее не в Хогвартсе, — тихо вымолвил Гарри. — Точнее, и в нём тоже, но… Есть кое-что, что тревожит меня, но это не связано с войной. — И что же это? Гермиона нахмурила брови и испытующе поглядела на него. Гарри осмелился взглянуть на неё в ответ. Встретившись с её взором, ему вдруг захотелось поделиться с ней своими тревогами. В конце концов, именно Гермиона всегда была его поддержкой. Она была верным другом на протяжении долгих лет и понимала его как никто другой. А ещё она была умной и рассудительной. Кому, как не ей, разобраться во всем? К тому же, он был уверен, что это останется только между ними. Даже Рон не понял бы, в чём дело. Но Гарри не мог заставить себя. Как бы не пытался открыть рот, в голове его эхом проносилось «это уже слишком». Для неё и для него тоже. Да и что он мог вообще сказать? «Малфой хотел поцеловать меня, а я, какого-то чёрта, ему позволил. И это бы случилось, если бы нам не помешали». И что, чёрт подери, последовало бы за этим, если бы это вдруг произошло? Они с Малфоем бы так и продолжали быть никем друг для друга? Всё так же переглядывались, делая вид, что ничего не было? Или всё было бы точно так же, как теперь, только с совершённым поцелуем? Это совершенно дико и… противоестественно? — Я… немного не в себе, — Гарри сглотнул и отвёл взгляд. — Но тебе не о чем беспокоиться, Гермиона. Это скоро пройдёт. В данном случае, я уверен, что время здесь определённо поможет. — Ты действительно встревожен, Гарри, — сказала она, глядя всё с тем же беспокойством, однако голос звучал уже не столь напряженно. — Но если ты не хочешь говорить, то ладно. Но пообещай, если дело возьмёт серьёзный оборот, ты непременно скажешь. Я волнуюсь. — Да, — кивнул Гарри. — Я скажу. Но пока действительно не о чем переживать. Возможно, это пройдёт уже через пару дней. Мне просто стоит хорошо отоспаться и выкинуть из головы ненужные мысли. — Ты уверен? — Гарри кивнул, хотя внутри что-то неприятно царапало. — Хорошо, — вздохнула Гермиона. — Хочешь, я попрошу МакГонагалл дать вам с Джинни разрешение трансгрессировать куда-нибудь за пределы школы? Вы могли бы устроить свидание где-нибудь в магловском районе. Гарри поджал губы и почувствовал острый укол вины. Он мог подумать об этом сам. Мог вспомнить о Джинни; о том, что свидание с ней поможет всё исправить, но отчего-то это не пришло ему даже в голову. — Не стоит, — выдохнул он. — Ей нужно учиться. К тому же, скоро соревнования по квиддичу. Я свожу её в Хогсмид на выходных. — Как знаешь, — согласилась Гермиона. Гарри ободряюще улыбнулся ей, но где-то в груди настойчиво скребли кошки...***
Следующим утром мысли Гарри немного поутихли. Он не знал, виной тому хороший сон (который обеспечила ему Гермиона и её усыпляющее зелье), или то, что Малфой не попадался ему на глаза весь остаток прошлого дня, но тишина в голове немного успокоила его. Но не прошло и блаженного часа, как Малфой вновь застучал в его незримые для других людей двери. Всё только потому, что его не оказалось на завтраке. Не то чтобы Гарри следил. Наоборот: он старательно не смотрел в сторону слизеринского стола всё время, проведённое в Большом Зале, и лишь когда они поднялись, нечаянно бросил взгляд в их сторону. Весь скудный состав восьмого курса из Слизерина был на месте. Не было лишь одного Драко. Сначала Гарри подумал, возможно, тот уже ушёл, но мысли его не остановились на этом, и они стали предполагать, что Малфой старательно избегает бывшего врага. Невольно Гарри стал ставить себя на место Малфоя: как бы он вёл себя, если бы его застали врасплох подобным образом? И какие, собственно, обстоятельства сподвигли бы его вообще подойти к Малфою с желанием поцеловать? Таких обстоятельств не было. Гарри даже не мог представить, что способен на такое. Для этого нужно нечто такое, совсем неопределённое и немыслимое. И, конечно же, для этого нужна смелость. И откуда она вообще взялась у Малфоя? Неужели тот был так уверен, что он не проснётся? Нет, в этом нет здравого смысла! Малфой и смелость, Малфой и поцелуй, Малфой и собственное позволение — всё это никак не вяжется! С ними творилось явно что-то неладное. Даже неправильное, иначе как всё это объяснить? Неужели это влияние Хогвартса? Или же это влияние прошлого, которое никак не может понять, что ему делать в этом настоящем? Гарри откинул все эти мысли прочь. Всё это желание понять — запутывало ещё больше, и мысли его были в беспорядке. Он не мог ни на чём сосредоточиться, не мог толком сфокусировать внимание — всё было каким-то туманным и суматошным. Хотелось встряхнуться и почувствовать, как нечто тяжелое, давящее отступает и вместо этого наступает блаженная легкость и тишина. Он уже позабыл это чувство. Иногда ему казалось, что он сходит с ума и, возможно, произошедшее в тот вечер было ничем иным, как галлюцинацией. Если бы Драко вёл себя, как прежде, Гарри бы в этом только уверился. Но Малфой вёл себя иначе. Он тщательно избегал Гарри, не попадался на глаза, и его фигуры и вовсе не было нигде видно. Казалось, он пропал — исчез без следа, и это отсутствие лишь напоминало о случившемся. Следующим вечером Гарри сидел на кресле у камина и невольно уловил разговоры слизеринцев. Слова Забини были тихими, но тем не менее Гарри отчетливо их услышал. Оказывается Малфой не избегал его. По крайней мере, не настолько, как предполагал Гарри. Его попросту нет в замке. Он уехал ещё вчера вечером, попросив разрешения у МакГонагалл. И его не будет всю неделю. И, насколько Гарри понял, это было связано с его семьёй. От этой новости он испытал долгожданное облегчение. Теперь у него есть целая неделя. Неделя, чтобы забыть и прийти в себя. Отсутствие Драко — знание, что его нет в замке и можно перемещаться по нему без страха наткнуться на него — воодушевило Гарри. В голове, уставшей от постоянных мыслей, прояснилось и наступило спокойствие. Он вдруг почувствовал себя уверенней и прежние тревоги показались совершенно глупыми. В ту ночь Гарри спал крепко.***
Как Гарри и ожидал, неделя без Малфоя всё прояснила. Мысли о нём становились всё реже, и тот случай уже казался нелепым сном. И даже своему поведению ему удалось найти объяснение — он просто устал. Всё в Хогвартсе казалось чужим, и он сам чувствовал себя отрешенным, пустым… одиноким. И то его позволение было ничем иным, как желанием почувствовать себя живым. Почему именно таким образом? Потому что Малфой явно хотел того же. Гарри был уверен, что находясь вдали от него, тот сделал точно такие же выводы. Им не стоит больше думать об этом. Это всего лишь следует забыть — выбросить из головы, что и сделал Гарри. После этого открытия, Гарри успокоился окончательно. В душе его наступило кое-какое умиротворение, и он в каком-то смысле даже повеселел. Он прекрасно знал, что вся эта безмятежность всего лишь временная. Лишившись одной головной боли — наступало затишье, прежде чем вновь вернутся былые страхи. В том, что они рано или поздно вернутся — Гарри был уверен. Однако после этого освобождения, он вдруг осознал, что помешанный на этих мыслях о Малфое и том почти что поцелуе, ему совсем позабылись и его отчуждённость, и люди, которые не должны были умирать, и даже сам Волан-де-Морт. Он вдруг понял, что был в какой-то мере благодарен за эти дни, и эта благодарность позволила ему окончательно отпустить то почти что злополучное событие. Если бы вдруг кто - то спросил, Гарри бы ответил, что теперь готов видеть Малфоя и при этом чувствовать себя совсем обыкновенно. Перемену настроения Гарри заметили быстро. Тревожные взгляды Гермионы и Рона, наконец, превратились в весёлые и радостные. Они смотрели на него и глаза их сияли, словно всё стало как прежде. Гарри не хотелось говорить, что в такие моменты ему невольно вспоминались лица тех, кто умер, но на этот раз ему удавалось быстро переключаться на другие мысли и сосредоточиться на реальности происходящего. И ещё ему как никогда захотелось позвать Джинни на свидание и укрепить это состояние, позволить ему продлиться хотя бы на день. Он хотел насладиться им, подарить Джинни свидание, которого она действительно заслуживает, но это время никак не удавалось подловить. Весь Хогвартс, казалось, готовился к соревнованиям по квиддичу. Первое после войны, оно казалось едва ли не самым важным за всю историю игры. Слизерин и Гриффиндор готовились к нему со всей ответственностью и личного времени у игроков практически не оставалось. Гарри понимал это как никто другой и всячески поддерживал свою девушку, желая ей победы. То, что они выиграют, у него практически не было сомнений, и он рассудил, что так будет даже лучше. После победы Джинни будет воодушевлена и радостна — свидание после триумфа станет приятным бонусом и сделает её только счастливее. Гарри надеялся и ждал этого дня, чтобы, наконец, доказать и самому себе, что он не столь безнадёжен. Гарри ходил едва ли не на каждую тренировку гриффиндорской команды. Они с Роном любили сидеть на трибунах, наблюдать, обсуждать как следовало поступить и какой приём был лишним. Иногда в их голосах была слышна ностальгия, иногда осуждение, но Гарри так и не смог понять: хотел бы он вновь вернуться в команду? Раньше квиддич был для него чем-то особенным; чем-то, что заставляло трепетать, волноваться перед каждой игрой и с нетерпением ждать соревнований. Это было чем-то неотъемлемым, чем-то чрезвычайно важным, но теперь он не мог сказать, что испытывал, глядя на играющих. Вроде бы, ему хотелось оказаться там, в небе, среди них и выискивать среди толпы золотой отблеск снитча, но в то же время ему казалось, что теперь его должна поймать совсем другая рука. Эту мысль он встретил со смиренной тоской. В субботу состоялся первый за долгое время матч. Весь Хогвартс оживился, в Большом Зале пестрели красные и зеленые цвета, пели гимны и звучали своеобразные кричалки. Восьмой курс, кроме стороны Слизерина, болел за Гриффиндор. «Исключительно, чтобы мы имели более серьёзных соперников» — заявила сторона Когтеврана. Вся эта суматоха волей-неволей отразилась и на самом Гарри. Он оживился и охотно присоединился к болельщикам, равнодушно принимая все восторженные взгляды, брошенные на него студентами, и проигнорировал тех, кто желал получить от него автограф. С прежним восторгом он наблюдал лишь за Джинни. Он смотрел и словно бы видел всё её глазами. Вот она парит над полем, ищет глазами золотой снитч, вот ловит его отблеск и тут же бросается к нему. Она летит так уверенно и изящно, словно это небо только и создано для её полётов. Гарри наблюдает за ней и желает оказаться рядом, но вместо него появляется соперник. Он подпрыгивает, когда ловец Слизерина нагло толкает её, и возмущенно кричит. То же делает рядом Рон. Джинни не пугается. Она летит всё так же уверенно, смотрит куда-то влево, затем вновь вперед, поджидает, и словно бы падает вниз, уходя от летящего к ней бладжера. Бладжер прошибает метлу соперника, и он теряет контроль. — Да, отлично, Джинни Уизли! Молодец, Джинни Уизли! — голосят со всех сторон. Все прекрасно понимают, что команда Слизерина обречена на проигрыш. Не прошло и двух минут, как золотой снитч взмахивает своими неугомонными крыльями в крепкой хватке ловца Гриффиндора. Гарри торжествующе кричит и громко смеется, обнимаясь с такими же ликующими Роном и Гермионой.***
Торжество в честь победы состоялось в башне Гриффиндора. Оказаться в ней после всего произошедшего было странно. Долгое время Гарри избегал этого места, боясь оказаться в ловушке прошлого. Теперь он оглядывался по сторонам, замечал всё те же стены, всё те же портреты, всё тот же камин, по которому он когда-то переговаривался с Сириусом, и всё те же диваны и кресла, на которых часто сидел с Гермионой и Роном. Эти воспоминания были тёплыми и светлыми, но отчего же они так тяготили, и почему это место казалось другим, когда оно совсем не изменилось? Находясь среди этой шумной толпы — среди студентов, с которыми он когда-то жил в одной башне, он чувствовал себя всего лишь гостем. Гостиная восьмого курса теперь казалась ему немного роднее. Гриффиндорцы громко смеялись, пили и переговаривались. В центре всего этого гула находились Джинни и сам Гарри. Он сидел рядом с ней на диване, приобнимал за талию и чувствовал себя неловко под прицелом любопытных и завистливых взглядов некоторых девушек. Джинни звонко смеялась и говорила за них двоих, всё время держа его за руку. Казалось, было бы правильно наградить её поцелуем — проявить нежность перед всеми, — Гарри знает, она бы этого хотела, но сделай он сейчас это — получилось бы весьма фальшиво. Он не хотел выставлять себя неловким идиотом. Тем не менее, он старался быть тем, прежним, и ему показалось, что у него наконец стало получаться, потому что внутри всё ещё чувствовалось то самое спокойствие. — Как думаешь, Гермиона разозлится, если мы принесем сюда пиво? — шепнул ему на ухо Рон, подсев к нему. — Ты с ума сошел, — фыркнул Гарри. — Она убьёт тебя за нарушение правил. — А ты как думаешь, следует ли? Я проговорился Симусу, что у меня есть припасы. Он теперь с меня не слезет. Гарри улыбнулся и пожал плечами. — Думаю, нам можно немного расслабиться, правда? Мрачное лицо Рона тут же преобразилось. Воодушевлённый поддержкой друга, он вскочил с места. — Тогда я требую соучастника. Гарри фыркнул и охотно поднялся. Выпить и почувствовать вкус сливочного пива ему сейчас совсем не повредит. Ему вдруг захотелось расслабиться и утонуть во всеобщем празднике, ни о чём не думать и веселиться, как веселился бы раньше. И он был рад тому, что это желание могло осуществиться теперь с лёгкостью и не тонуло в пучине тоски и грусти. И пока в нём было это ощущение, он ухватится за него и будет держать крепко столько, сколько только сможет. Они вошли в гостиную восьмого курса, смеясь над оплошностью сэра Кэдогана. Тот воинственно защищал вход и случайно метнул свой рыцарский меч в Даму, чей портрет висел рядом. И если бы та не поспела уклониться, сейчас бы коридор украшал портрет Дамы без головы. Рыцарские мольбы о прощении едва ли слышались за потоком брани. — Он просто чокнутый, — сказал Рон, ввалившись в комнату. — Не знаю, хуже ли его чудаковатости пения Полной Дамы, — отозвался Гарри. Он сел на свою кровать и взял с тумбы открытую упаковку имбирного печенья. — О нет! Пожалуй, я не готов вынести ещё пару таких представлений, — хохотнул Рон. Он открыл крышку сундука, отодвинул в сторону одежду и достал из недр ящик сливочного пива. — Надеюсь, этого хватит, — сказал он, достав и второй. — И когда ты только успел пронести всё это сюда? — фыркнул Гарри, откусывая от печенья. — Ну, вроде как, когда ты хандрил, — неловко ответил Рон, глядя исподлобья. — А теперь ты, вроде, ничего, а? — Да, теперь получше, — кивнул Гарри, мягко улыбаясь. — Хорошо, — Рон воодушевился и захлопнул крышку. — Ещё немного и ты будешь в полном порядке, Гарри. — Да, только вот ты не будешь, если пройдёшь с этими ящиками в башню Гриффиндора и тебя застукает кто-нибудь из учителей. — Почему это только я один? — насупился Рон. — Потому что твоя девушка — Гермиона Грейнджер, староста восьмого курса, прилежная ученица. — И твоя подруга! — Моя подруга, которая пожалеет меня, стоит мне только сделать грустное лицо. — Да уж, ты точно пришел в себя, — напыжился Рон. Гарри беззвучно рассмеялся. — Хорошо, тогда иди проверь, бродит ли кто по коридору. Гарри прыснул и вернул упаковку с печеньем на тумбу. Закинув остатки в рот, он поднялся и вышел из спальни. В гостиной было тихо и почти безлюдно. Лишь один когтевранец сидел у камина и читал учебник. Тот даже не поднял взгляда, чтобы поглядеть, кто бродит в комнате, да и вряд ли поднимет, если мимо пронесётся хоть тележка набитая бутылками с крепким пивом. Пройдя чуть вперёд, Гарри увидел, что парень и вовсе задремал. Он ухмыльнулся. Даже заядлых заучек может утомить скучный текст. Гарри открыл дверь и шагнул в коридор. Но не успел он выйти, как столкнулся с кем-то из студентов. С кем-то, облачённым в дорогие, чёрные туфли, начисто вычищенные и блестящие от света факелов, в длинное чёрное пальто и аккуратно заправленную в брюки чёрную водолазку — образ слишком знакомый, слишком очевидный, чтобы не понять. Гарри не успел даже как следует подумать, прежде чем вскинул голову и широко распахнутыми глазами уставился на Малфоя. Спокойствие, которое царило в его душе ещё мгновение назад, тут же разрушилось — рассыпалось в пух и прах без возможности склеить обратно. Он смотрел в удивлённые, серые глаза и буквально почувствовал, как почва уходит из-под ног. То объяснение положения, в котором они оба оказались, — положение, названное глупостью, простым стечением обстоятельств — вдруг показалось до нелепого абсурдным и потеряло всякий смысл. Потому что ничего не стало как прежде. Ничего и не могло стать как прежде. Стереть то, что случилось, попросту не получится. Гарри шумно сглотнул и поспешно отвёл взгляд. Он ощутил, как кровь прилила к щекам, и как сперло дыхание. Нужно было уходить и немедленно — трусливо сбежать и не дать повода подумать ни себе, ни Малфою, что он всё ещё согласен. Однако, как только он отвернулся и сделал стремительный шаг в сторону, чужие руки вцепились в его талию, крепко стискивая ткань свитера. Гарри замер, дал себе мгновение для жалкой попытки выровнять дыхание и успокоиться, и только затем несмело взглянул в серые глаза. В них больше не было прежнего испуга или удивления. В них было лишь одно — желание получить то, что ему невольно пообещали. Сердце вздрогнуло то ли в испуге, то ли от чего-то ещё. Волнение сковало лёгкие, и Гарри не понимал, что следует делать, потому что собственный голос ему не поддавался. Каким-то образом он знал: молчание между ними всё ещё нерушимо. И если он отдёрнет чужие руки и просто побежит прочь, Малфой не осмелится упрекнуть или сказать что-либо в ответ. Стоя здесь, так близко, Драко до сих пор не может спросить Гарри, почему в тот вечер ему дали добро. Не может спросить, дают ли его сейчас. Гарри не солжет. Не станет мямлить в попытке дать хоть какое-то разумное объяснение или выдавить из себя почему-то совершенно сопротивляющееся «нет». Он попросту ничего не ответит и тихо уйдёт. — Ну что там, Гарри? Выходить или как? — взволнованный голос Рона из-за двери прошиб его словно током. Гарри вздрогнул, и сердце зашлось ходуном. Он потерянно глядел в глаза напротив и видел в них ожидание ответа. Бежать было больше некуда. Что ему делать? Что же он, чёрт возьми, должен делать?! — П-подожди, — будто не своим голосом ответил Гарри. — Я… сейчас вернусь, ладно? — Ладно, — растерянно ответил Рон. Гарри нервно сглотнул, и едва заметная улыбка Малфоя не придала ему ни капли уверенности.