Когда Наньчжу довелось впервые встретить его, он подумал: что за невыносимый тип?! Весь из себя важный и гордый, для него писано слово «величественный» и не писан свод мирских правил. Отважный герой, который в итоге всех спасёт и уйдёт в ярко-красное закатное солнце, покидая этот мир, но не людскую память. Признаться, Наньчжу таких не любил. Он был своим парнем, которого не тянуло к величию или славе, или в целом к таким людям. Гордым фениксам, которые своей силой и красотой покоряли мир. Нет, он не ненавидел его, просто считал сложным. Когда сам Хранитель являлся для всех открытой книгой, этот гордый Бог был для него не лучше, чем сокровища за огромными металлическими дверьми известного банка. В общем, его было не понять и Наньчжу вскоре смирился с этим. Не то, чтобы он не пытался его понять, как раз наоборот. Но каждый раз понимал, что попытки его довольно-таки жалкие.
Чем больше Наньчжу думал об этом, тем сильнее становился его интерес к божеству, хоть он и был для него чем-то недостижимым, как туманные вершины гор, где ещё не ступала нога человека. Но как же хотелось узнать о нём хоть что-то. Прошлое, вкусы, предпочтения…
Каждый раз глядя на то, как один за другим он уничтожает нечисть, он думал: а не мешают ли ему волосы? Они такие длинные и гладкие, наверно, очень тяжело за ними ухаживать. Но Бога они вовсе не волновали, он будто и не замечал их. Привык? Ему было бы очень интересно взглянуть на то, как он моет их или расчесывает, проводя по ним своими длинными аккуратными пальцами. Как запах чёрных, как смоль, волос отпечатывается на вещах.
Чуси был хорош собой. Уверенный взгляд, слегка нахмуренные густые тёмные брови и бледные губы, которые очень редко изгибались в подобии слабой улыбки. Это не образ человека, образ Бога. Любой, кто хоть раз видел эту прямую спину и сильные плечи, наверняка подумал бы так же.
О его сильных руках Наньчжу старался не думать. Знал, что подобное вылезет ему боком, пусть и очень хотелось взглянуть на них без всех этих слоёв одежды, которые шуршат при каждом его случайном движении. Наблюдая за тем, как он точно наносит удары своим оружием, у него по спине пробегали мурашки, этому оружию нужна невероятная физическая подготовка и сильное, выносливое тело… Дальше Наньчжу уже не смел думать.
Их разница в росте была слишком ощутимой. Идя рука об руку, Наньчжу не так часто приходилось поднимать голову чтобы взглянуть Богу в эти ясные глаза, но вот стоя друг на против друга… Наньчжу макушкой ощущал некую опасность от человека, который в разы выше него. Его взгляд утыкался Чуси в шею, и ладно было бы там ещё на что посмотреть, так ворот одежды доходил почти до подбородка. Из-за этого Наньчжу часто вздыхал и отворачивался, чтобы мысли его больше не доставали.
Помимо красоты и силы, он таил в себе великий ум и острую смекалку. Когда дело касалось исторических фактов, — Чуси знал всё. Даже самая известная книга истории не поведает столько, как этот человек. Но были у него и слабости, которые Хранитель считал очень милыми. Когда дело доходило до людей и их чувств, его взгляд становился растерянным. Он смотрел на Наньчжу с мольбой, просьбой помочь и объяснить ему, может, что с ним не так?
— Ты слишком экстравагантно выглядишь, люди к такому не привыкли, — говорил он каждый раз, когда эти золотые глаза так умоляюще на него смотрели. Наньчжу в такие моменты часто тайком улыбался, пока Бог был занят раздумьями.
Со временем не любовь исчезла. Хотя, была ли она вообще? А может Наньчжу сам себе её придумал? Одно он знал наверняка, раньше было лучше. Сейчас присутствие божества вызывало у него смешанные чувства. Наблюдать за ним стало в разы интереснее и сложнее. Наньчжу стал замечать даже то, чего и близко не видел тогда. Например, как давно у него эта плетёная серёжка? Или почему его глаза горят ярче, чем обычно? Какие на ощупь его волосы, какая кожа на руках тёплые ли они, — таких мыслей у Наньчжу был целый неуловимы рой, который становился всё больше с каждой новой встречей.
Интересен ли ему Чуси? — Определённо.
В каком плане? — Вопрос будет посложнее.
Тогда, глядя в эти глаза цвета спелой пшеницы, Наньчжу даже не подозревал что горят не только они, но и сердце.
***
Пятничный вечер не много, не мало радовал Наньчжу. На улице было сыро, за окном с опавшими алыми листьями играла осень. Она с радостью кружила хороводы этих цветастых пятен, подбрасывала их в воздух и снова ловила, пуская листья плыть, как по бурным водам чистой реки. Дожди шли часто и долго. Порой один слабый утренний дождик мог лить до самой ночи, отбивая мирную трель по окнам и зонтам случайных прохожих. Что не скажи, а даже сама погода заставляет грустить, не говоря уже о людях.
Грусть была явной. Она вместе с тоской ходила за руку, задевая каждого. Тогда люди становились серыми, даже не смотря на россыпь цветов под ногами. Всё, чего они хотели, это оказаться дома, попасть в объятья к любимым и получить хоть малую толику радости.
Всё, что в такие дни получал Наньчжу — это головную боль. С каждым годом его осенняя хандра становилась всё хуже, а мысли тяжелее. Когда он был ребёнком, бабуля ему говорила, что осень — это отдых от радости, и что это время очень важно. Пока оно держится, твой разум очищается, и становится проще разобраться с тревогами. Причину для радости можно найти легко, но подумать о важном, разве позволит она? И Наньчжу это принимал. Сейчас бабули нет, нет и
поддержки.
Он, придя домой, не зажигает свет. Прямо в одежде ложиться на раскрытую кровать, поворачивается к окну и смотрит. Долго вглядывается в серые тучи, подмечая многогранность этого цвета и прислушиваясь. Равномерный стук капель и тишина. Он даже не знает кто кого заглушает. В мыслях возник образ человека, чьи глаза были яркие, как первые лучи утреннего солнца.
Он скучал.
Чем темнее становилось на улице, тем тяжелее становились капли и камень на душе Наньчжу. Ему было холодно, казалось, что ветер пробрался в дом и теперь пронизывал всё его тело своими холодными и острыми иглами. Но накрывать измотанное холодом тело он не собирался. Так было легче.
В соседней комнате что-то щёлкнуло. Затем раздался мерный стук шагов и шуршание одежды. Наньчжу замер, не в силах двинуться с места. Боль окутала всё его тело, чуть ли не лишая возможности дышать. В горле застрял ком невысказанных доселе эмоций.
С тех пор как он ушёл прошёл год.
Целый год в его доме не было слышно этих тяжёлых шагов, шуршания множеств слоёв одежды и голоса. Спокойного, тихого, слегка хриплого.
Шум продолжался ещё не долго, ровно до тех пор, пока не скрипнула ручка двери, ведущая в комнату Наньчжу. В этот момент вся его спина покрылась сотней мурашек, а сердце упало куда-то вниз. В глазах застыла боль, которая копилась год, если не больше. Она своими когтистыми лапами душила сердце и душу, заставляла содрогаться в беззвучных рыданиях всю ночь напролёт, оставляя на утро лишь покрасневшие глаза и горечь на кончике языка.
Скрипнула дверь, за ней и старая половица. Из уголка глаз сорвалась одинокая слеза, а сердце в последний раз болезненно сжалось. Шаги становились всё ближе, ровно до тех пор, пока рука нежно не коснулась дрожащего плеча. В этот момент боль потеряла значение, а капли дождя заглушали рыдания.
