Больше чем

Упоминается идея другой моей работы («Трагикомедии», если быть конкретным), где у Реджины после возвращения Мэриан все буквально валится из рук, а события 4 сезона не учитываются. А предыстория того, с чего здесь появилась Малефисента придумана, но не написана, не обращайте внимания, автору нужен был предлог — Так ты сделаешь это зелье? Я уже триста раз пожалела, что согласилась быть посредницей Малефисенты в этом деле. Зелье нужно было ей, для дочери. — Почему бы тебе просто не сделать его самой? Да пыталась я, чтоб тебя. Обязательно надо повыкобениваться. Стала бы я просить, если бы могла справиться сама, тем более я помочь могла по-дружески, а ты, дорогой Румпельштильцхен ещё неизвестно, какую цену заломишь. Я пыталась, трижды, но только испортила ингредиенты. Зелье требовало предельной аккуратности, той, что у меня всегда была до того самого понедельника два месяца назад. Я перестала, конечно, спотыкаться о каждый порог, но зелье не выходило, хотя заклятой подруге, неоткуда свалившейся на голову, помочь искренне хотелось. — Могла бы, сделала, — зашипела я, пытаясь, как драная кошка, выглядеть устрашающе. Он неспеша обогнул прилавок под моим пристальным взглядом, но когда я оказалась к нему прижатой — я сообразить не успела. Пришлось отшатнуться назад и схватиться за прилавок обеими руками, иначе такой прогиб был бы крайне неудобен. — Что с тобой, черт побери, происходит? — совсем не вопросительно и совсем без переживаний в голосе спросил он, и я снова почувствовала себя нелепо. Если уж издеваться, то нельзя бы найти другой способ? — Тебе-то что до того? Страшных врагов не намечалось, а если и придут, сам покараешь! И все со мной нормально. Его руки оперлись о дерево рядом с моими, тогда я, поняв, что он все равно пригнется к лицу настолько, что неудобно будет смотреть, выпрямилась ему навстречу сама, да так, что мы чуть не соприкоснулись носами. — Я хорошо тебя знаю, Реджина, — и почему её всегда пробирает, когда он называет её имя? — Всё ещё страдаешь по разбойнику? В другом положении меня бы передернуло, и я не смогла бы не скорчить гримасу, по которой было бы видно, насколько именно я страдаю. Но он сказал это почти мне в ухо, и я потеряла из виду его руки, поэтому от этого удалось удержаться. — Ну люблю я его! — выплевываю я ему в лицо, находя, наконец, взглядом его ладони, нужно было удостовериться, что они не на мне. — И это не лечится, иначе твоя красавица давно бы нашла в своих книгах избавление. Намекаю на сложности его личной жизни, да, избитый приём, но Белль надо ставить памятник при жизни. А он все так же бесится, потому что любит её, а со мной играет в одному ему понятные кошки-мышки, да и я подыгрываю, потому что, а черт знает, в какой-то момент мне начинают нравиться эти дурачества. Руки снова исчезают из ощутимой кожей области прилавка, правая хватает за подбородок, заставляя после сказанных слов не отводить глаза, левая накрывает мою ладонь, этого я не ожидала, как и того, что он проигнорирует мои слова о Белль. — И до сих пор не можешь справиться с собой? До сих пор? Как же ты расклеилась, дорогуша. Я решаю сбить его с толку, мягко уводя лицо от захвата и говоря то, чего он точно от меня не ожидает: — Есть такое. Что поделать. Признавать свои слабости для меня невыносимо, а он прекрасно знает, где и что у меня болит. Поэтому в самом деле удивляется, всего на секунду, но я уже чувствую, как его кукловодческие руки дали слабину, кладу ладонь ему на лоб и решительно отодвигаю от себя. Хватит дышать мне в скулу, я, возможно, та ещё мазохистка, что постоянно ввязываюсь в эту игру, но даже если ты стоишь в сантиметрах от меня, нечего прислонять лицо так близко, это же жутко неудобно. — Зелье, — напоминаю я ему, пока он делает полшага назад и убирает мою руку, — сделаешь? Он ведёт пальцами от запястья выше по предплечья, чуть залезая под рукав, а ощущение такое, будто он забирается в бюстгальтер. Черт его пойми, что за химию он распыляет вокруг себя, ведь, скажите мне, пожалуйста, я ведь не одна это все чувствую? Мои губы неосознанно растягиваются в усмешке, и он напрягается и прерывает всякий телесный контакт, наклонившись, однако, чуть не к самым губам, что за дурная привычка. Однако теперь мне начинает казаться, что мы наравне, и я начинаю получать удовольствие от этой игры. — Ну, если взамен получу… Тебя, мысленно заканчиваю я и мысленно же хохочу над своей шуткой. Наша сказка сейчас и без того превращается в пошлый романчик, но это было бы на самом деле весело. И я прослушала, что он сказал, он смотрит выжидающе, а я понимаю, что мои мысли, снова, о боже, снова внезапно возвращаются к Робину, потому что увидь он, как стою я сейчас с Тёмным, он бы нахмурился, а это ему не идёт. — Что ты сказал? — я смеюсь вслух, потому что ситуация вылетела из моего контроля и исправить ничего нельзя. — Ты же уже сказал? — Я тебя не узнаю, — говорит он, и это явно первая искренняя фраза за разговор. — Я все та же, — я наконец отдираю ноги от пола и отхожу от Голда, — просто устала. Я беру с ближайшего стола первую попавлуюся вещицу, просто потому, что мне нужен отдых и от его игры тоже, а уйти ни с чем я не могу. Он подходит сзади, снова, гад, вплотную, убирает волосы за ухо, будто из-за них я его не услышу иначе, и внезапно заявляет: — Зелье сделаешь ты, сама. А я, так и быть, готов контролировать. Не хочется оставлять тебя недоучкой. Я удивлённо оборачиваюсь на него, открываю рот, чтобы ответить, а он смотрит пристально и наощупь пытается вырвать шкатулку, что я схватила, и я оказываюсь совсем уж будто в его объятьях и, конечно, все это не могло закончиться просто так. Дверь открылась, заставая нас в позиции, которую можно слишком по-разному трактовать. Эмма у двери слегка опешила, а я просто закатила глаза. Ну стою я будто в объятьях Тёмного, смотрю на него из-за плеча, открыв рот, подумаешь. — Там у Бэлль Нил, я забрать. О, так там ещё и Бэлль за стенкой, а в моих мыслях снова Робин. Любовь — это любовь, а Голд — это черт знает что такое. — Я тоже пойду. Приду вечером с ингредиентами, если то, что ты сказал — вся сделка и я не должна буду что-то ещё. Эмма смотрит, будто у меня рога выросли, а я наконец признаюсь себе, что очень даже рада такой возможности. От того, что он будет маячить за моей спиной, перехватывать руки и дышать в шею, я аккуратности не потеряю. Это даже привычно. Возможно, наша игра — хождение по тонкому лезвию, но почему-то по нему пройти проще, чем по широкой дороге, где раскиданы мысли о любви, надежде, вере и тщетности. Наверное, он дразнит её потому же. Потому что за стенкой — Бэлль, и почему-то нашу тонкую игру вести проще, чем подбираться к ней толстым канатом истинной любви. Мы Эммой выходим из его лавки одновременно, я усмехаюсь, потому что от его химии немного потерялась во времени и пространстве, а сейчас вернулась на землю, и она просто берет и говорит: — Сейчас будет очень идиотский вопрос, но просто дай мне от него избавиться, ты же не спишь с Голдом? — Упаси господь, — фырчу я. У нас никогда, за все годы знакомства и хождения по грани, не было секса в привычном и нормальном понимании, и лучше не вспоминать, чего я избегаю такой формулировкой. — Если что, он пытался выдрать у меня из рук шкатулку, — это же правда. — А насчёт ингредиентов вечером? — уточняет Свон. — Зелье для Малефисенты… Тут-то что можно было подумать? — Всё, что угодно! По крайней мере, Эмму удалось успокоить. Осталось успокоиться самой.