До оскомины

Фемслэш
R
Завершён
42
Награды от читателей:
42 Нравится 7 Отзывы 5 В сборник Скачать

*

Настройки текста

Не будь глупой, Реджина. Не разочаровывай меня, Реджина. Не будь слабой, Реджина. Веди себя подобающе, Реджина. Не связывайся с простолюдинами, Реджина. Распоряжайся властью достойно, Реджина. Будь королевой, Реджина. Забудь прошлое, Реджина. Будь хорошей дочерью, Реджина. Сожги ту, кем ты была, и всё, о чём ты когда-либо мечтала, Реджина. Мама, я просто хочу быть свободной. Мама, я просто хочу быть счастливой.

Всякая слабость — любовь, всякая любовь — боль, всякая боль — сила, а сила — это власть. Но всякая любовь также и мощная магия.

Юная Реджина украшает очень скучный, безвкусный подоконник драгоценными побрякушками и атласными лентами. Сияют на свету кольца, сияют тяжёлые заколки, становясь крохотными островами несметных сокровищ. Её развлечения сводятся лишь к перекладыванию вещей с места на место. Её развлечения, контролируются матерью, и за них следует неукоснительно платить. Сажает она Белого Кролика в угол одинокий, приглаживает потрёпанные уши его, предлагая в качестве компании обожаемую куклу. Они словно пара из дивной Страны чудес, где стоит всего подумать о чём-то — и желание сбывается. Заветное. А пара эфемерно счастливая. Юная Реджина старается угодить матери. Сделать всё правильно и заслужить похвалу. Не перечить, не ныть, больше делать, меньше открывать рот. Похвалы, похвалы, похвалы, лелеет в мечтах Реджина, и Кора даёт испить их малость мизерную. Реджине не хватает. Она вырезает целые деревни, на каждом допросе скручивает шею очередному невинному крестьянину, выбивает признания изощрённейшими способами. И только когда слышит голос матери, резко оборачивается, приоткрывая истерзанные ненавистью уста. В ней на миг просыпается молодая девушка из прошлого. Послушная, скромная, бесконечно преданная и почтительная. Беспрекословная и грезящая редкими материнскими прикосновениями. И тогда не были нужны ей ни признания, ни целые деревни, ни самые изощрённые способы для пыток. Только голос бархатный её да взгляд нежный. Нежнее лепестков подснежников, что имя Белоснежки злополучное шептали. Она, в мести растворившаяся, продолжает прощать матери всякую глубокую боль и причиняет её в ответ. Боль за боль, мама. И всё бы ничего, но страдания не истлевают, наоборот, с новой небывалой силой ударяют в грудь, заставляя закашливаться. Реджина задыхается дурманящим запахом Коры, утыкаясь носом в её роскошные платья. Коре ведь так идеально подходят бальные платья. — Ах, Реджина, а я ищу тебя в саду, — в покоях появляется Кора, улыбается привычно и поправляет перчатки на руках бессменные, замшевые, — яблоня твоя стоит совершенно сухая, милая, — колдунья качает головой, воззрившись на усердно украшенный подоконник, — не пристало юной леди обещать за деревом ухаживать самостоятельно и слово не держать! Реджина уже и не помнит, в какой момент дочерняя любовь к матери переросла в нечто большее. Не помнит, как впервые сочла прикосновения её безмерно приятными и отчаянно значимыми. И изнемогает от невозможности поделиться неправильностью манящих, порочных помыслов. Кора присваивает её жизнь до капли, держа Реджину на коротком поводке, утешая её речами сладкими-лживыми и внушением: «Для твоего блага. В твоих интересах». Реджина верит слепо, потому что мать умеет быть проницательной. Реджина верит, даже став взрослой, и наступает на одни и те же грабли глупости.  — Да, матушка, но пусть этим сегодня займутся садовники. Больше яблоню без присмотра я не оставлю. Обещаю, — девушка несколько стыдливо и виновато краснеет. Кора имеет на неё слишком весомое влияние. — Непременно займутся, дорогая, но только посмотри, как ты неаккуратно накрасила губы! — Кора берёт дочь за подбородок, тонкими изящными пальцами, оценивая её внешний, не подобающий будущей королеве вид. У селян вон в огородах стоят подобные страшные чучела, отпугивая ворон прожорливых. — Никуда не годится, — тон у матери мягкий и привлекательный, не взирая на всю её властность и грозность. Она вытягивает с потайного кармана накидки платок и небрежно стирает смазанную помаду. Реджина еле заметно дёргается и возмущается. Её вновь упрекают и учат как нужно. Кора личного пространства не даёт ей, не разрешает учиться на ошибках чужих и собственных. Женщина находит на туалетном столике помаду светло-розовую и наносит умелыми, отточенными годами движениями. И Реджина ощущает её непозволительно близко. Ещё вчера она казалась далёкой, неприступной крепостью, а теперь дышит горячо ей в лицо. Девушке плохо становится, но отстраниться она не смеет. Не смеет возражать, утопая в янтарных пропастях, завлекающих прыгнуть. В ногах Реджина чувствует слабость, по телу пробегают мурашки и внизу, нечто до жуткого знакомое, напрягается. Ей так страшно. Реджина слабая рядом с Корой. Реджина слабая, когда прощает Кору за любое предательство. Мамочка — её величайшая слабость. В Коре всё противоречивое, холодное, беспристрастное. Если б в груди её бился орган главный, Реджина бы радостью переливалась. Но вместо него в груди дыра пустоты, неустанно заполняемая планами и нотациями. Шёлковые тёмно-каштановые волосы матери ласково щекочут её румяные щёки, отчего Реджина невольно прикрывает веки. Касаниями случайными она в безопасности. Видя мать спящей или наигранно разбитой от горя, девушку тошнило. Девушка боролась с порывами помочь. Мать носит столько бесчисленных масок, и Реджине не отличить уже правду ото лжи. Реджина светлая и добрая, без частицы темноты, боящаяся рисковать. Сделать шаг неверный, расстроить Кору и напустить на себя гнев её, решается забрать у матери помаду и поставить на место. На приподнятые в удивлении брови колдуньи, будущая королева отвечает молчанием. А через мгновение её невинные губы накрывают доселе запретные губы матери. Неумелый поцелуй первый со вкусом полукислого граната, необъятной дрожи, осознанием неизбежности последствий свершённого. Но такой волнующий. Реджину нежданно-гневно отталкивают, и незамедлительно настигает её взор осуждения неминуемого, который раскалывает разум натрое, обвивает путами крепкими и сердце любви полное под замок упекает. — Матушка, прости! — спохватившись, надрывно пищит девушка, душимая тихими всхлипами. Мать её никогда нянек не жаловала. Оставаться с маленькой Реджиной не позволяла. Сама укачивала, пела колыбельные, желала ночи доброй, учила манерам и правильным поклонам. Растила из неё элегантную леди, что однажды за короля знатного замуж выйдет. Твердила заядло о безрассудстве любовном и запрещала говорить с чернью невежественной. — До завтрашнего утра ты проведёшь время в комнате. Я освобождаю тебя от конных прогулок на неделю. Пусть Росинант немного соскучится, — Кора становится льдом, от которого в венах кровь застывает и не бежит боле. Черты её лица жёстче, вид строже. Реджина поцеловала маму, коей тайно восхищалась, потому что любовь у неё, увы, не дочерняя. Реджина кается за то, что она такая неправильная. Вырастает и кается, что при первой возможности мать не сгубила. — Матушка, прошу! Я не хотела! Не хотела! Мне жаль! — она жмурится от солёных слез, что обжигают слизистую, сжимая ладони в кулаки. Бежит к двери дабы освободиться, но те опечатаны заклятием, как и обещано, до завтрашнего утра. Её мать ушла, оставив Реджину ни с чем. — Так жаль… — она стучит невысоким каблуком по стене, откидывая голову назад. — Мёртвой хваткой, сколько бы ты не вцеплялась в меня, мама, я не сломаюсь! Не сломаюсь! — глазные яблоки краснеют, сосудами вычерчивая прозвища бесконечных потерь. Это — несправедливо. Миллс специально слегка прикусывает язык, бесцельно перебирая и перекладывая документы с одного края стола на другой. Крики из прошлого гулким эхом звенят в ушах, весьма основательно отвлекая от новой статьи Сидни. Да и всё равно, он толкового не напишет — время тратить ни к чему. Кора вернулась в её жизнь внезапно, каким-то ненастьем, не утихающим над городом. Заставила дочь вновь обнажить давние воспоминания и горести. Заставила вновь позабыть все прегрешения и элементарно поверить в её неподдельную искренность. Реджина Миллс наблюдает, как мать осматривается в доме, считая вещи необычными и странными. Некоторые из них она брезгливо отодвигает и морщится, другие же удостаиваются её внимания. Машины и велосипеды она называет каретами, абсолютно аляповатыми и чужеродными. А Реджина только внутренне иронизирует, размышляя, помнит ли Кора о том злосчастном поцелуе в почти несуществующем и пролетевшем мимо неё детстве? Знает ли, что зародившиеся чувства Реджины никуда не делись и не угасли? Только вспыхнули сильнее и поразили грудную клетку. Она полагала, что, убив мать до проклятия, положит конец страданиям и манипуляциям, но, склонившись над гробом, снова признала слабость. — О, мама, стой! — бывший мэр быстро подбегает к Коре и убирает её руку, в которой уже образовался пурпурный дым от незнакомого прибора. — Это проектор-ночник звездного неба. Генри он очень нравится, он не опасен. Просто каждую ночь включаешь, и в потолке мерцают звёзды, — Реджина судорожно вздыхает, Миллс-старшую так и не отпуская. Она правда скучает за сыном. Она правда скучает за нормальностью. И ей придётся много чего объяснять матери, дабы та приняла устройство её нового мира. Сторибрук ведь совсем не как Зачарованный лес, здесь полно благ цивилизации, придуманных людьми и упрощающих жизнь. Здесь уйма новых законов и более сложной магии, называемых медициной и наукой. Здесь же она и надеялась обрести мнимое счастье, но даже с ним, к сожалению, не сложилось. Кора бережно гладит дочь по щеке, замечая её тоску и грусть по мальчишке, который Кору, впрочем, не шибко заботит. Но раз для Реджины Генри важнее всех на земле, колдунья не упустит шанса вернуть дочь обратно. Кора понимает, что Реджина любит её неправильно и даже чересчур, ощущает, как требовательно она трётся щекой о её ладонь, желая компенсировать недополученную в былом ласку. А Реджина Миллс вдыхает особенный гранатовый аромат матери и обнимает себя за плечи. Теперь Кора понимает, что Реджина, будучи девушкой наивной, причиняла ей боль лишь затем, дабы доказать — она от матери ни на миг не зависит. Дочь Кора задушила властью, внушением иллюзорных вершин господских, сама их не ведая в молодости. Воплощать утраченные мечты через ребёнка так низко. Подло. Но Кора не могла остановиться. Низость стала её бронёй на времена долгие. Низость и коварство.

«Я жажду, чтобы ты страдала, мамочка. Я жажду, чтобы ты мучилась, мамочка. Почему ты до сих пор не мучаешься? Почему до сих пор не страдаешь?».

— Если в Сторибруке моду на королевские платья не жалуют, что ж, я попыталась подобрать одеяние более менее приличное. Правда, в костюме так неудобно, — Кора жалуется на его тесность, хотя сидит он идеально. Оглаживает ладонями округлые бёдра, обтянутые тугой тканью тёмно-синих брюк и неспешно спускается по лестнице, держась за перила. Причитает по поводу остальных атрибутов современной одежды и смущённо говорит о нижнем белье, вовсе не похожем на привычные панталоны. И пиджак того же цвета сидит изумительно. Будто у них один и тот же размер. Удивительно. Во рту Реджины скапливается слюна, она не способна её проглотить и завороженно оглядывает Кору с ног до головы. Низкая, стройная, на вид хрупкая, и нет в ней той жесткой мании контроля как прежде. Реджине бы хоть слово молвить, но она молчит, пока её мать кружится перед ней, производя нужное впечатление. Волосы её тёмно-каштановые аккуратно уложенные, упокоенные на плечах, обрамляют немолодое, но во снах всплывающее прекрасное лицо. Её мать отважилась расстаться с платьем на второй день после их приезда. Расставалась она с ним долго, будто проигрывала неведомую битву. Бывший мэр притягивает Кору за чуть длинные рукава, подкатывая их концы к локтям, и оправляет пиджак в области предплечий. — Носить корсеты куда неудобнее, нежели брюки и пояс, мама. Это не наше королевство, мама. Фигурка принцессы с миниатюрной серой собачкой у Реджины на макушке. Девушка сосредоточено слушает указания матери. Прозрачные увесистые ромбовидные серьги, кремовые перчатки, локоны закрученные едва дотрагиваются до ключиц, выпирающих серьёзно. Дыхание её мерное, небольшая грудь вздымается в предвкушении нового занятия. Кора надавливает Реджине между лопаток, вынуждая выпрямиться, пальцами плавно приподнимает точёный подбородок, и юная леди пошатывается, едва удерживая равновесие. А принцесса с собачкой неподвижны. Райское везение. Реджину бросает в дикий жар, и она широко распахивает карие глаза. — Реджина, родная, примерная осанка не подарок от рождения, — Кора невесомо целует дочь в висок, от чего девушка нервно сглатывает комок в горле вставший, — над ней следует работать ежеминутно, как подобает истинной Королеве. Коль статуэтка упадёт, значит ты горбилась. — Да, матушка, но почему я не могу взять что-нибудь полегче статуэтки? За книгу будет не так досадно, она ведь не разобьётся, — Реджине необходимо её присутствие. Ещё. Ещё хоть раз. — Из книг ты уже порядком выросла, дорогая, а теперь начинай ступать с правой ноги. Кора довольно опирается о камин антикварный, теребя единственный турмалин в серебряном ожерелье, и вновь каждое движение её наигранное, тошнотворное, но чарующее. Она сочетает в сущности своей превратное и бессовестное и травит им Реджину, засмотревшуюся и восторженную. Девушка не замечает, как оказывается на полу, расцарапывая колено. За ней следом летит принцесса с собачкой серой, в осколки обращаясь. — О Реджина! — Кора обеспокоенно срывается с места, а будущая королева сидит, окружённая осколками, и нелепо усмехается, зная, что мать её обнимет, а после обязательно отчитает. Телефон тускло загорается на минимальной яркости. Пришло уведомление. Два. Три. Четыре. Телефон вибрирует, и Кора с интересом касается его указательным пальцем. На заставке стоит фотография Реджины и Генри в каком-то кафе, где они с аппетитом уплетают мороженое. Кора пробует с помощью колдовства изображение увеличить, но попытка не срабатывает, проваливается, оканчиваясь лёгким фиаско. И здесь она выглядит счастливой. Раздави она сердце Белоснежки, была бы такой же? Миллс заходит в гостиную, вытирая волосы влажные полотенцем, мотает головой туда-сюда и следит за картиной безуспешного облапывания экрана мобильного. И всё же, придётся объяснять предназначение каждого устройства, пока болевые спазмы не поразят тело. — Почему такое маленькое цветное зеркало? Да к тому же абсолютно бесполезное, — Кора делится с дочерью недоумением, кривясь от звуков приходящих оповещений. — Это телефон, мама, стандартное средство связи, — Миллс усаживается с матерью на низкую широкую софу, едва удерживаясь от наваждения опять заглянуть в её пленительные глаза, — в нём хранятся ценные моменты с Генри. Первые месяцы его жизни, — Реджина листает снимки и терпеливо показывает матери, как листать дальше. Но мысли её сейчас не в гостиной, не в её пределах. Они только с Корой, только с её существом. Реджина лихорадочно трёт потеющие ладони о тёмные брюки, буквально протирая в них дыры, и сдавленно дышит. В груди щемит, во рту пересыхает, и она осмеливается положить влажную ладонь на бедро матери, стискивая его и поглаживая. Её бросает в жар ещё больший, нежели в детстве, и она уже задыхается не во власти Коры, а в собственных чувствах. Реджина в юности трепетная, отныне самая бестрепетная из всех. Колдунья отвлекается от просмотра фотоснимков, ощущая зарождающееся желание дочери. И его не остановить, не вырвать с корнем, просто позволить ему случиться, овладеть разумом и наконец полюбить Реджину так, как она сего заслуживает. Никто дитя не полюбит сильнее, чем зависимая мать. Никто дитя через тернии не посадит на трон, коли не зависимая мать. — Я люблю тебя, но ты — наказание моё свыше, мама. Я не способна тебя уничтожить, — бывший мэр с горечью прислоняется лбом ко лбу Коры, — не способна тебе сопротивляться, — Миллс передёргивает, и она обхватывает руками лицо матери.

«Ты мне не нужна, мамочка!». «Нет, ты мне очень нужна, мамочка!».

— Ты всю сознательную жизнь стремилась получить всего-то одну меня? — Кора ныряет пальцами в её мокрые волосы, неторопливо массируя кожу головы. Её слова звучат правдоподобно и дают сделать срочный глоток воздуха. Кора осознавала, что кроме свободы и счастья Реджине не хватает её. Только в детстве она трусила, а будучи взрослой начала высказывать запретные потребности, — ту, что в сто крат была вожделеннее смерти Белоснежки. — Ты сломала меня, мама. Без права на победу, — Миллс обречённо целует её тонкие губы, не встречая никакого сопротивления, проталкивает в её рот язык и бесстыдно стонет, смакуя секунду за секундой. С тех пор как Реджина ещё девчонкой позволила подобную дерзость прошла вечность, сделав круг и вернув Реджину обратно. Кора разрушает стены и мосты, удерживающие их на определённой дистанции, впервые подчиняется её воле и перемещает руки на её талию. Миллс жадно, по крупицам исследует рот матери и слышит, как демоны вопят в преисподней. Кора валит дочь на софу, на твёрдые декоративные подушки и оставляет поцелуи ядовитые на шее её.

«Ты победила сейчас».

— Мама! — инстинктивно вскрикивает от неожиданности Реджина. — Мама… — шёпотом продолжает она, наслаждаясь. У обеих между ног запрещённое возбуждение, скручивающее тела, а в сотканных нитях отголосков совести — чисто. И пуговицы на пиджаке Коры расстёгивая и в глаза ей смотря медовые, Реджина готова прощать матери многое, чтобы не лишаться таких колючих, жалящих и затуманивающих прикосновений.

«Теперь моя очередь, мамочка. До оскомины».

Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.