--
Вся эта кутерьма с Двухвостым не заняла много времени, к их общему удивлению. Найти Югито оказалось не так уж сложно, и, что ценно, она совсем не убегала. Глупая, наивная куноичи, фактически бросилась на рожон, завлекла их в ловушку, сама не понимая, что в ловушку увлекла в первую очередь саму себя. Даже Мататаби не помог – натиск двух бессмертных сдержать практически невозможно, уж не говоря о том, что в голове не укладывается, как один может подставляться под удары другого. Конечно, она не могла знать. Откуда бы?.. На запечатывание ушло еще больше дней, чем в прошлый раз, и Какузу несколько раз ловил себя на мысли, как Хидан это переживет. Но теперь он знал, чем грозит такой долгий перерыв для жреца, и жертва была заранее подготовлена – первый попавшийся на лесной тропе человек лежал теперь в самом углу пещеры, связанный и обездвиженный, несколько дней взирая на своих убийц, без единой возможности спастись. Бедолага едва не умер от разрыва сердца, когда увидел приближавшегося к нему бледного, до ужаса изголодавшегося жреца, но ему, конечно, не позволили. Его сердце должно биться, пока Хидан не утолит жажду своего Бога. Конечно, всего одного человека было мало, но это позволило Хидану передвигаться самому, без угрозы рехнуться и наброситься на Какузу снова. Он казался уставшим и обессиленным, но дойти до деревни смог, снова устроив там массовое религиозное жертвоприношение. Какузу наблюдал, как и всегда, уже не испытывая и тени сожалений, настолько свыкся. Теперь их встречала своими живописными просторами Страна Огня, самая опасная для них, но и самая богатая на весьма дорогие головы, что Какузу, конечно, упустить не мог. Хидан чувствовал себя в этой стране откровенно паршиво, постоянно испытывая желание нести любую пургу, только бы не молчать и не слышать шелест листьев и треск мелких веточек, каждый раз вздрагивая. Ему постоянно казалось, что за ними наблюдают, каждая дрянная птица, сидящая на ветке, внушала ему тревогу и паранойю, о чем он неоднократно говорил Какузу, но тот только отмахивался. - Боишься, что ли? – издевался Какузу, пока они шли в сторону храма Огня. - Мне просто не по себе, - откликался Хидан, небрежно фыркая, а сам осторожно оглядывался, следя взглядом за мелким зверьем в гуще леса, - И нападать на храм вообще-то греховное дело. Тем более убивать монахов. - Не понял, - Какузу резко остановился и повернулся к все еще шагающему Хидану, ловя его руками, - Ты что, не хочешь убивать? - Да не в этом смысле! Просто… ну, типа, монахов любой религии убивать грешно, осквернять храмы и все такое, - Хидан как-то замялся, опуская глаза, и подошел поближе, уперевшись в Какузу. - Мне все равно. За Чирику дают тридцать миллионов рё, я такую награду упускать не намерен. Если тебя что-то не устраивает – постоишь в сторонке, замаливая грешки, - Какузу был непреклонен и, проведя рукой по серебристым волосам, развернулся в сторону выхода из леса. До храма оставалось всего ничего, и он доберется до такой дорогой головы, с помощью Хидана или без нее. Остаться в стороне было невозможно – Хидан просто не мог бросить Какузу там одного, все же монахи были сильны. Он виновато смотрел на красивый храм, и, казалось бы, действительно сожалеет о том, что они собираются сделать, но это было не совсем так. Джашин вовсе не гневался из-за осквернения храмов чужих религий, тем более из-за убийств монахов – их ведь можно принести ему в жертву. Но вот Хидан почему-то решил, что в его личном топе желанных жертв монахи на самом последнем месте из-за какого необъяснимого чувства вины и сожаления. Вряд ли он мог бы сам объяснить, откуда взялось такое наивное убеждение, но очень давно, когда он был мелким и глупым пацаном, в их деревню пробрались отступники других деревень с целью поживиться чем-то дорогим. К их великому сожалению, ценностей у жителей практически не было, зато в храме неподалеку – достаточно. Жители деревни долго оплакивали погибших монахов, приговаривая, какую страшную кару и проклятья навлекли на себя убившие их негодяи, а Хидан недоуменно наблюдал за этими бесполезными стенаниями, оставляя в своей памяти лишь слова о проклятьях и неизбежном возмездии от высших сил. Не помешало бы, конечно, уже избавиться от этих глупых предрассудков, чем Хидан и решил заняться, помогая Какузу истребить этих чертовых монахов в Храме Огня, и убивая Чирику. Пусть это все ради дурацких денег, но проходя по опустевшему, залитому кровью храму, Хидану казалось, что он не сделал ничего плохого, напротив – Джашин будет доволен, как никогда. Но он решил, конечно, сохранить видимость своего недовольства таким крайне безбожным поступком Какузу, да еще и чего ради – ради денег, шелестящих бесполезных бумажек! Всю дорогу он гундел, Какузу становился все смурнее, пол дороги они пререкались, кто будет нести этот чертов труп, но зато и время пролетело незаметно, чему Хидан был крайне доволен. Ожидая, пока Какузу разберется со своими грязными денежными делишками, жрец сидел на ступеньках, подперев голову рукой, и не мог сосредоточиться на какой-то одной мысли из того гудящего в голове роя, который внезапно решил его доконать. Мысли, надо сказать, совсем неподходящие ситуации – почему-то думалось, как скоротечен человечий век, как он рад, что Какузу относительно (в сравнении с ним) бессмертен, и им обычная участь точно не грозит. А еще ему стало интересно, сколько Какузу лет. И сколько лет ему самому. Хидан прицепился взглядом к маленькому камушку, который клевала ворона. Глупая птица – подумал он – это ведь просто камень, за каким хреном ты его колупаешь? Момент был так безмятежен, что Хидан совсем не заметил приближения отряда шиноби из Конохи. Что ж, они явно собирались добавить этому и без того неоднозначному дню веселья. Взгляд сразу зацепился за повязку на поясе одного из нападавших – такую же, как у недавно убитого Чирику. Хидан, конечно, не знал, что она значит, но первой его мыслью было, что этот чувак точно продастся за нехилые деньжищи, чему Какузу будет очень рад. Поймать и убить его до возвращения Какузу было бы просто замечательно, едва ли еще когда-нибудь представится случай преподнести ему такой подарок. Но отряд из четверых шиноби сразу одолеть оказалось не так-то просто, хоть они и весьма опрометчиво действовали, и Какузу вернуться все-таки успел. - Черт дери, амулет проебал, - ворчал Хидан, когда они брели по лесу со свежей добычей. Чертова Коноха, сражение отняло довольно много времени и сил, жрец умудрился даже потерять голову в очередной раз, и теперь безбожно чесались швы. Хидан был исполнен благодарности, в такие моменты он как никогда чувствовал, как же хорошо, что Какузу рядом с ним, такой спокойный и рассудительный, не позволяющий впасть в панику. - А, кстати, - Какузу останавливается, чтобы достать из кармана запылившийся протектор, - Амулет не нашел, только это. - О, надо же! Спасибо, Кузу, - мурлыкнул в ответ Хидан, завязывая повязку на шее и цепляясь Какузу за руку, - Но без амулета я чувствую себя как-то неправильно. - И где найти новый? - В храме. Но их, конечно, уже совсем не осталось. Хотя… - Хидан замирает, заставляя Какузу остановиться, и озирается по сторонам. Он будто ищет что-то, пытается разглядеть что-то среди деревьев пристальным взглядом, - Где-то здесь должно быть небольшое святилище. Они всегда строились недалеко от больших храмов чужих религий, значит, и в этом районе должно быть одно. - И что, там будет целая свора таких же, как ты? – с любопытством спрашивает Какузу, продолжая идти и увлекает Хидана за собой. - Нет, конечно, я же такой один, - интонация у Хидана выходит какая-то неоднозначная, Какузу слышит нотки гордости и, кажется, печали? Одиночество, ну конечно, даже если он настолько силен и опасен, неоспоримо бессмертен и безумен, ему все равно наверняка одиноко от того, что кроме него таких жрецов больше нет. Становится немного совестно, правда непонятно почему, и Какузу слегка прижимает Хидана к себе, приобнимая его за плечи. - Пойдем, посмотрим? – предлагает Какузу, хоть и знает, что Хидан уже и сам решил туда пойти, и чье-то разрешение ему не нужно. Какузу кажется, что он со временем совсем размяк, но ничего не может с собой поделать – Хидан, не смотря на свой угрожающий вид и несомненную кровожадность, иногда кажется таким хрупким, что хочется помочь ему, дать ему все, что попросит. Это так неосмотрительно, уделять слишком много внимания кому-то, отвлекаться и изредка впадать в отстраненные раздумья, но в то же время это так непривычно и… приятно? Святилище действительно нашлось, точнее его разрушенные остатки. Стены обвалились, единственное помещение с алтарем поросло мхом и бурной растительностью, сорняками и кроваво-красными цветами, имеющими особенность расти только на орошенных кровью землях. Какузу взирал на развалины скептически, собираясь выразить свое сомнение, но Хидан очень деловито ходил вокруг старого заросшего алтаря, водя по камню пальцами, будто что-то искал. В какой-то момент раздался щелчок, Какузу слегка вздрогнул от неожиданности, с соседних кустов вспорхнули мелкие птички и все снова затихло. Жрец упрямо толкал крышку алтаря, упирался в землю ногами, но помощи не просил, а Какузу решил не помогать без спроса – знает он, чем это может закончиться. Наконец плита поддалась и свалилась на земь, расколовшись пополам и осыпая все вокруг мелкой каменной пылью. Хидан наклонился, по плечо ныряя в алтарь и силясь нащупать там что-нибудь. Все погрязло в пыли, мелких камушках и песке, перемешанном с редкими костями и бумажными истлевшими свитками. С каждой секундой его взгляд становился все обреченнее, но вот он что-то нашел – лицо просветлело и он заулыбался, заметно ободряясь. Хидан вытянул из алтаря амулет, совсем такой же, как был у него, может только немного крупнее и, определенно, грязнее. Не озадачиваясь состоянием своей новой побрякушки, жрец незамедлительно напялил ее на шею и подошел к Какузу. Хотел было его обнять, но висящий на плече у напарника труп Асумы не очень этому способствовал. Он замешкался на секунду, почувствовав чье-то присутствие, и обернулся, вглядываясь в алтарь. - Ну что еще? – спросил Какузу, думая, что они уже могут уходить отсюда. Жрец не ответил, он слышал что-то, похожее на шепот, но совсем неразборчивый. Это ведь святилище все-таки, возможно, связь с Джашином здесь сильнее, чем где-либо, и Хидан медленно двинулся обратно к алтарю. Какузу нетерпеливо закатил глаза, но предпочел промолчать – не хватало еще навлечь на себя очередное возмущение. Хидан вел кончиками пальцев по разрушенным стенам и прислушивался, закрыв глаза. Да, это определенно голос его Бога, который он слышит, когда в тишине остается наедине с биением своего сердца. Но сейчас шум никак не хотел собираться в слова, и в этих развалинах шепот лишь стал тише, что вызывало недоумение. Хидан обернулся на Какузу, задумавшись – это странно, но он услышал голос впервые стоя рядом с ним, а теперь, в стенах разрушенного святилища, почти его не слышит. Предположение, возникшее в голове, казалось слишком абсурдным, но Хидан все же решил его проверить, направляясь назад к Какузу, подошел к нему и прижался, не говоря ни слова, уткнулся носом в складки ворота плаща у шеи. Он слышит только биение пяти сильных сердец, и уже начинает убеждаться, что затея была так себе, как голос, будто вплетающийся в затейливый сердечный ритм, начинает говорить так ясно и отчетливо, как не говорил ни разу до этого. Хидан слышит каждое слово, открыв от изумления рот, но слова не приносят облегчения, и он думает, что лучше бы никогда их не услышал. Переводит полный отчаяния взгляд на зеленые глаза, шепчет что-то, не слышное даже самому себе, и тонет в услышанных словах, в безысходности, в желаниях проклясть своего собственного бога. Какузу вопросительно кривит брови, но жрец опускает голову и сжимает в руке амулет. Какузу видит застрявшие в цепочке травинки, и протягивает руку, чтобы убрать их. Такое ненавязчивое бессознательное действие, но пробудившее в Хидане маленькую искру истерики, которую так захотелось выплеснуть, рассказать Какузу все, что он услышал, но нельзя – Джашин говорит на своем языке, и Хидан не сможет его воспроизвести, чтобы кто-то другой мог понять его речь. Даже за попытку подобного он рискует пред Богом провиниться, потому что язык Великого и Ужасного доступен лишь приближенным. - Пойдем что ли? – нетерпеливо спрашивает Какузу, совершенно не понимая Хиданова замешательства. - А может… может здесь где-то есть еще какой-нибудь чувак, за которого назначена куча денег? – Хидан улыбается, цепляясь за чужой плащ пальцами, и как-то наигранно изображает невероятный энтузиазм. - Хватит выдумывать, что не так? – конечно, Какузу чувствует перемену в облике жреца, понимает, что что-то не в порядке, но Хидан не хочет, или не может ему сказать, что. Наверняка связано с его чертовой религией – думает Какузу, смиряясь, что ответа вряд ли дождется. Он просто медленно снимается с места, возвращаясь к нужной им тропе, и надеется, что Хидан понимает сам, что ему делать с его тайными знаниями.--
Огромные белые деревья, будто поседевшие от старости, сбиваются в этом месте в странный полусухой лес. Кажется, будто все они сгорели давным-давно, неизвестно как оставшись стоять здесь, словно состоящие из пепла, но не сдуваемые ветром. Место удручающее и одинокое, навевающее странное меланхоличное настроение, но Какузу не смеет ему поддаваться – уже несколько минут как он почувствовал слежку, за ними по пятам крадутся они, все те же, чертовы идиоты из Конохи. О, глупая мстительная натура – скольких ты сгубила? Хидан, на удивление, чувствует это тоже, и они не попадаются в ловушку, которая должна была быть предельно незаметной. Нет уж, не снова. Очередная трата времени – Какузу недовольно фыркает, испытывая необходимость выпускать маски, а уж потеря одной из них и вовсе выводит его из себя. Хидан не видел его таким уже давно – если вообще видел – Какузу действительно в ярости, с твердым намерением расчленить каждого, посягнувшего на него и его жреца. Эта ярость заражает, превращается в Хидане в азарт и сейчас, на одной с Какузу волне, его переполняет адреналин, гонит вперед, и, хоть Копирующий Ниндзя весьма опасен, не возникает ни капли страха. Жрец чувствует себя непобедимым, неуязвимым – с легкостью уворачиваясь и избегая атак, не забывая следить за тенями. Краем глаза он следит за Какузу, пытается поймать его взгляд, но тот слишком сосредоточен и не обращает на него внимания. Проносясь мимо одной из масок, Хидан проводит рукой по черным нитям, будто поглаживая, и Какузу на миг отвлекается от своих противников, чтобы найти глазами седую макушку. Этого мгновения хватает, чтобы он пропустил кунай со взрывной печатью, но благодаря своей реакции, сильного урона удалось избежать, и Какузу, чертыхнувшись, отскакивает в сторону, давая себе зарок больше не отвлекаться на этого бледного провокатора. Сухой воздух разрезает резкий вскрик и, как бы Какузу не зарекался, он все же позволил себе обернуться, обнаруживая Хидана, пойманного тенями и уводимого в гущу леса неподалеку. В этот раз это отвлечение сыграло Какузу на руку – на периферии он замечает приближающегося к нему Какаши и успевает сорваться с места, уворачиваясь от молний. Он не может покинуть это место сейчас – чертовы шиноби последуют за ним, и кровь в жилах закипает, маски чувствуют ярость своего хозяина, шипят и топорщат нити. Он не знает, сколько прошло времени, жив ли Хидан еще (что за вопросы, конечно жив), что с ним, где он, но маски безумствовали, поливая шиноби Конохи бесконечными волнами пламени и вспышек молний, не оставляя им и шанса собраться. Одна из масок бросилась вперед, как дикий тигр напрыгнув на белобрысую девчонку, и поглотила ее в черных нитях, оставляя лишь брызги крови на светлом песке. Какаши убил еще одну маску, вовремя раскусив, как они хрупки изнутри, но этого едва ли было достаточно – он не был готов терять в таком кровавом сражении еще кого-то из юной поросли своей деревни. Черт дери, они же дети, они не должны умирать, раздавленные черными нитями, или сожженными ярким пламенем. Хатаке знает, что подмога близко, но ее надо дождаться, и, желательно, не потерять оставшихся в живых Чоджи и Шикамару, который, к слову, неизвестно где, в какой стороне леса, наедине с бессмертным полоумным жрецом. Когда Какаши видел их в последний раз, можно было подумать, что у Шикамару все под контролем, он выглядел уверенным в своей стратегии, но кто знает, что могло произойти. И будто отвечая на его озадаченные подозрения, из леса доносится истеричный крик, к радости Какаши, не принадлежащий Шикамару. Он выдыхает облегченно, увлекая Чоджи в сторону леса с другой стороны, чтобы перевести дух и дождаться прибытия подмоги. Но у Какузу чуть не замерло его родное сердце, он оставил одну маску на поляне, другую позвав с собой, и сам бросился туда, в чертов глухой лес, в самую его гущу, словно лабиринт мешавшую ему найти дорогу. Он слышал голоса, слышал Хидана – это внушало облегчение, он еще жив – но он не представлял, что может его ждать. Жрец не кричал так никогда, даже когда ему отрубали голову, а значит он наконец попал в фатальную для себя ловушку. Не может быть, его ведь нельзя убить? Никак, нет способа, правда же? Какузу успокаивал сам себя, пробираясь сквозь колючие ветви, голоса становились все ближе, и он сбавил скорость, пытаясь понять, а что, собственно, собирается делать? Через ряды стройных стволов высоких деревьев виднелась поляна– проклятый пацан поймал Хидана и намеревался устроить ему вечное погребение, судя по взрывным печатям и глубокой яме. Какузу сжал зубы – этот говнюк умен и понимает, что если не может убить, то сможет вывести из строя навечно, спрятав жреца в вечной тюрьме. Щелкает зажигалка и Какузу не сводит с нее глаз – время, кажется, замедлило свой ход, на обдумывание его совсем нет, и Какузу срывается с места, выпрыгивая из густого кустарника. Глаза пацана из Конохи округляются, он не ожидает увидеть здесь второго отступника, и в этот раз время совсем не на его стороне – грудь пробивают черные нити, выбивают воздух, смешанный с кровью из легких, и он разжимает зубы, роняя едва зажженную сигарету. Какузу хмыкает – даже самый умный и расчетливый может позволить себе вести себя беспечно, и без сомнений поплатится за это. Глаза цепляются за огонек, медленно ползущий к печатям, Хидан тоже следит за ним взглядом и начинает брыкаться, пытаясь вырваться из плена. Впервые он испытывает такой сильный страх, потому что знает, чем это все закончится, он слышал, Джашин говорил ему – шанса спастись нет, ведь Богу виднее. - Какузу, уходи, беги отсюда, пожалуйста, - бормочет он, дергаясь и болтая над ямой ногами. Пусть так, но умереть здесь должен только он, вопреки тем жестоким словам, произнесенным Джашином ему во внезапном откровении. Какузу бесят его слова – хочется съездить по испуганной морде кулаком, привести в чувство, но на это нет времени, огонек неумолимо приближается и скоро здесь останется большая выгоревшая поляна, и не останется живых в полном смысле этого слова. Жрец не может успокоиться, ругается и проклинает напарника, бросившегося к нему и уцепившегося руками за веревки, воплотившиеся из теневой техники. Какузу обнимает Хидана за шею, прижимаясь к нему что есть сил, а на краю ямы останавливается маска огня, вставая на задние лапы. Жрец бесконечно бормочет ругательства, задает вопрос, какого черта Какузу не уходит, что происходит и что он не хочет оставаться один. - Закрой глаза, - коротко говорит Какузу и прижимает голову Хидана к себе, краем глаза смотря на маску. Он надеется, что это сработает, но уверенности нет – печатей слишком много, но это единственный выход, пришедший ему в голову. Может, он смог бы придумать что-то получше, будь у него хоть чуть больше времени. Все кажется безумием, и Хидан чувствует ледяной ветер на затылке, будто сам Джашин пришел забрать его и дышит ледяным дыханием, стоя позади. И эта мысль в целом успокаивает, что может быть лучше, чем наконец оказаться в его власти, попасть в его владения, забыв о глупой земной жизни. Яркий белый свет поглощает все вокруг, даже сквозь сомкнутые веки он ослепляет, и Хидану кажется, будто он оказался на самом настоящем Солнце – свет ярок и горяч, словно бесконечно горячая патока обволакивает тело, обжигая кожу. Больно – он чувствует, насколько больно – но холод пропадает, забирая надежду на настоящую смерть. Раздается треск веток, шуршание, жалкий скрип, и все затихает. Становится так тихо, что непривычная тишина бьет по ушам сильнее, чем самый громкий грохот. Ощущение пространства и времени пропадает, Хидан чувствует, что ему тяжело дышать, но он дышит, и это удивляет его сильнее. Он втягивает носом воздух – в нос бьет запах пыли, тлеющего дерева, и аромат, напоминающий дым от его благовоний, а значит… горелая плоть и кровь. Растения поблизости активно испаряют свою влагу, становится дьявольски душно и влажно, легкие будто слипаются, и Хидан снова ловит себя на мысли, что у него, по крайней мере, есть легкие. Он долго не решается, но все же открывает глаза, в них тут же попадает песок и пепел, раздражая нежную слизистую, но он не закрывает их, позволяя слезам справиться самим. Вокруг почти уже развеявшийся дым, поваленные обгоревшие деревья и завядшие растения. Жрец медленно поворачивает голову в сторону, видит яму, в которую свалилось несколько старых деревьев, и что-то черное рядом с собой, словно клубок… нитей? Он пытается подняться, хоть немного, чтобы разглядеть, что это остатки маски, в куче недвижимых черных ниток лежит треснутая маска, несколько кусочков отвалились и скорбно лежали неподалеку. Хотя маски всегда выглядели безжизненными, сейчас Хидану казалось, что она действительно умерла – может, это его воображение, но раньше он видел в этих глиняных лицах едва уловимое движение в пустых глазницах, а теперь эти глазницы замерли, глядя куда-то в небо. Хидан наконец оглядел себя – что ж, можно сказать, он легко отделался – не хватало ноги и руки, тут и там ожоги, на груди слева даже виднелись ребра. Он фыркнул, вспоминая, что Какузу убил Шикамару, и все его пафосные речи оказались дешевым бесполезным трёпом. Какузу… А где Какузу? До сих пор не доносилось ни звука вокруг, вся живность наверняка поспешила убраться подальше отсюда, и никто не нарушал тишину теперь. Хидан вертел головой, и, взглянув в противоположную от маски сторону, наконец увидел своего напарника, лежавшего у дерева. Отсюда он не мог разглядеть, дышит ли он, но паника гнала Хидана вперед, хоть без двух конечностей это было крайне сложно, он все же смог развернуться, доползти до Какузу и, цепляясь за него рукой, забраться к нему поближе, прижаться носом к шее. Дышит, и даже чувствуется медленный и слабый пульс – жрец дышит натужно, пытается сказать что-нибудь, но связки будто отказали. Глаза закрываются сами собой, он снова слушает сердца, свое и чужое, ждет от Джашина совета, да хоть чего-нибудь, хоть словечка! Бог молчит, даже не намекая на свое присутствие. Хидан чувствует руку на своем боку, и распахивает глаза, глядя Какузу в лицо, который остался без маски и капюшона. Его волосы немного подпалились и теперь неровными прядями спадали на плечи, брови хмуро сошлись у переносицы, а глаза закрыты. Несколько нитей из швов у губ порвались, а губы потрескались и неприятно саднили. Хидан, ясно чувствуя, как Какузу сжимает на его боку пальцы, подался вперед, прижимаясь своими губами к чужим, пытаясь передать через это прикосновение все, что хотел сказать, но не мог найти на это сил. Со стороны поляны послышались крики, похоже, подоспела подмога. Рядом хрустнули ветки и из-за зарослей показалась маска ветра, совсем маленькая, размером не больше средней собаки. Похоже, она сильно пострадала, растеряв больше половины своих нитей, или пожертвовав ими, чтобы сбежать. Она подбирается Какузу под руку, опутывает его нитями и втягивается ими в его шов на предплечье. Глиняная маска отпадает в сторону и трескается, оставаясь на земле мертвыми белыми осколками. Хидан начинает понимать – без нее Какузу вряд ли бы выжил, его единственное сердце уже начинало останавливаться, и ее появление как нельзя кстати, но они все еще в опасности. Коноха может решить найти своего товарища в этих лесах, и несомненно наткнутся на них, и в их состоянии им будет не спастись. Жрец пытается растолкать Какузу, с трудом шепча ему что-то на ухо, и, кажется, это помогает – тот шевелит руками, открывает глаза и смотрит вокруг себя, с трудом понимая, что происходит. Он оглядывает Хидана, оглядывает поляну: не хватающих конечностей жреца не наблюдается, значит, придется ждать, пока тело регенирирует само, но только не здесь, надо уходить как можно быстрее. - Держись, - хрипло говорит Какузу, и пытается подняться, одной рукой поддерживая Хидана за талию, другой опираясь на дерево. Начинают слышаться голоса – команда шиноби разделяется, чтобы прочесать лес, и времени действительно нет. Сил хватит на один прыжок, и нужно верно выбрать направление, ошибка будет стоить слишком дорого. - Туда, - обессиленно кивает Хидан на запад, и Какузу срывается с места, не задавая вопросов. Потом, все вопросы потом, сейчас нужно просто скрыться и постараться восстановить силы. Они не помнят, куда шли и как долго, но стоило стихнуть голосам, среди деревьев открылась небольшая тропа, ведущая к едва заметному в скале гроту. Проход узкий, с острыми краями, но порезанные руки волновали Какузу сейчас меньше всего. Он рухнул на землю, роняя Хидана рядом с собой и забылся практически мертвым сном.--
Хидан сидел у стены, прижав к себе колени и обхватив голову руками. Тело восстановилось без проблем, он больше не чувствовал боли, и теперь молился без перерыва, замолкая лишь чтобы набрать в легкие воздуха. Молился, чтобы Какузу очнулся и вернулся к нему, чтобы все стало как раньше, но они больше не будут так рисковать, не будут выполнять чьи-то приказы и сражаться с шиноби других деревень. Нет уж, хватит с него. Все это время Джашин молчит, и жрецу кажется, что его Бог чего-то ждет. Но чего? Молитвы? Он молится почти сутки без отдыха. Ритуала? Черт, с последней жертвы прошло не так уж много времени. Извинений? Раскаяния? - Чего тебе нужно, блядь, хоть намекни! – не выдерживает он, восклицая в потолок маленькой пещеры. В тишине не слышно ни звука, и он зажимает уши руками, вслушиваясь в свой пульс. Сейчас, он обязательно услышит, Джашин непременно скажет что-нибудь. Как тогда… когда он лежал на гамаке у Убежища… что он тогда сказал? Хидан хмурится, силясь вспомнить те слова, почему-то это кажется важным. - Что-то про душу… О боже святой Джашин, ну какого черта ты играешь со мной в загадки? – Хидан бормочет, надавливая пальцами на глаза, и что-то начинает всплывать в голове. Дейдара, ждущий Сасори. Запах хвои и листьев, прохладный ветер… «…Только готовый умереть за чужую душу сможет успокоить свою». Шепот прорывается сквозь пелену тишины, чуть не оглушая, будто Хидан вынырнул из-под толщи воды. Он снова слышит его, он вспомнил, и внезапно пришло осознание этих слов. Джашин знает все, Джашин видит все, и его слова обретают смысл. Хидан распахивает глаза и смотрит на Какузу, который начинает подниматься с земли, держась за голову. Выглядит он, конечно, паршиво и потрепано, но он жив, а значит Бог был прав. - Как ты это сделал? – спрашивает Хидан, отталкиваясь от стены и подползая к Какузу. Он помогает его подняться и облокотиться на стену пещеры, а сам усаживается рядом, подтягивая ноги к себе. - Я… это была глупая идея, я просто хотел закрыть тебя собой, - устало говорит Какузу, жрец едва слышит его слова, и придвигается ближе. - Печати же были на мне, как бы это помогло? - Я же говорю, глупая идея. Но маска, она сама… Не знаю, поглотила большую часть взрыва, похоже, и погибла. Не понимаю, как это возможно, черт возьми, - недоумение застывает на лице Какузу, он смотрит на свои руки, будто увидел что-то необычное, - А потом вторая. Я не звал ее, у них был приказ оставаться на поляне, но она приперлась в лес и отдала сердце. Не понимаю. Шепот в голове Хидана смолк, и он задумался, позволяя тишине помочь ему. Это все не может быть совпадением. - Я понимаю. Это был Джашин, - твердо заявляет Хидан и поворачивается к Какузу, - Он помог. - Не неси херни, Хидан, не может– - А как еще это объяснить?! Он сказал мне кое-что, и теперь все сходится, понимаешь? Ты готов был умереть ради меня? И он помог тебе, - Хидан складывает руки вместе, сжимая в них чудом оставшийся на шее амулет, - Просто смирись с этим, мудак, это же круто. В ушах до сих пор немного гудит, но Какузу слышит биение своего сердца, бессмертного сердца рядом, и думает, что, возможно, это не самое плохое объяснение. За столько времени он все равно не нашел ни единой причины, по которой Хидан выживает всегда и при любых обстоятельствах, значит, можно все-таки допустить, что это… вера… Сам черт ногу сломит, но в целом его это объяснение начинает устраивать. Он жив, Хидан жив, у них нихрена не осталось, но впереди бесконечность, принадлежащая только им, двоим. Пожалуй, можно и смириться. - Ну, значит… Спасибо, проклятый кровавый Бог, - тихо говорит Какузу обнимая Хидана за плечи и склоняя голову набок. - Он просит передать, что «всегда рад помочь». - Издевается? - Ну что ты, он предельно серьезен, - улыбаясь говорит Хидан, и тянется губами к разорванным шрамам на лице Какузу.