Чонгук намывает по второму кругу бокалы, лишь бы хоть чем-то занять руки. Стрелки на часах движутся к шести часам вечера так быстро, что он не успевает справляться с волнением.
Мама ещё минут двадцать назад крикнула о том, что уезжает, как и обещала, чтобы им не мешать, после чего раздался звук закрывающейся двери.
Чонгук ощущает себя странно. Казалось, последние несколько месяцев тянулись бесконечно долго, а теперь он думает, что они пролетели как один день. Бесконечные госпитали, реабилитации, его ужасно срастающаяся кость и повторный перелом как вишенка на торте. Да, в такой дикой канители сложно следить за сменяющимися днями и неделями.
Устав стоять на одной ноге, он откладывает намыленную губку в сторону, опирается локтями на раковину и вздыхает. Костыли одиноко стоят рядом — на них он бросает недовольный взгляд и опускает голову.
— Ты долго еще будешь мучить эти бокалы? — На талию ложатся ладони, сжимая её и заставляя выпрямиться.
— Хочу и мучаю, — бурчит в ответ Чонгук.
Тэхён утыкается носом ему в изгиб шеи, после чего Чонгук чувствует там прикосновение губ, затем ещё одно, а потом на коже смыкаются чужие зубы, заставив его дернуться.
— Ай! Че творишь!
— Отвлекаю тебя, — весело тянет Тэхён и смыкает ладони на его животе, забравшись под футболку. — Чего ты так переживаешь?
— Не знаю. Просто волнуюсь.
— Они же тебя не покусают. Все свои.
— Я понимаю, — раздраженно отвечает Чонгук. — Я это не контролирую, вообще-то.
— Пошли к тебе, — мурлычет он ему на ухо. — Я знаю на сто процентов действенный способ расслабиться.
— Эй! — кричит из гостиной Минджи. — Вас ничего не смущает случайно?!
Тэхён смеётся, отставая от Чонгука, но сует ему его костыли под руки.
— Ладно-ладно! Никакого секса, пока в доме дети. Иди в гостиную, я уберу все и приду.
Он чмокает Чонгука в губы, захватив пальцами его подбородок, и выпроваживает его к Минджи в гостиную, бурча себе под нос, что для мытья посуды, вообще-то, есть посудомоечная машина.
В гостиной уже накрыт стол: им занимались в основном Тэхён и Минджи, придя пару часов назад, чтобы помочь маме Чонгука. Они могли бы поужинать где-нибудь в ресторане, пригласив ребят туда, но для этого у них была одна огромная проблема в лице Чонгука, стесняющегося своих костылей, от которых он все никак не избавится. Несколько недель назад он был почти счастлив, когда после стольких операций и терапии наконец смог ходить уже даже без помощи трости, как пришла беда, откуда не ждали — повторный перелом. И пусть врачи убеждали, что такое иногда происходит, что отчаиваться и переживать не стоит, у Чонгука все равно опустились руки и пропал всякий интерес к тому, чтобы поскорее восстановиться. Обиженный на судьбу, он почти всегда отказывался выходить куда-либо дальше ближайшего парка, куда его вытаскивали Тэхён или кто-нибудь из друзей. А ещё он пропускал прием витаминов и элементов, которые настоятельно рекомендовал врач, и злился, когда ему читали нотации.
Иногда он задумывался, почему Тэхён продолжает быть с ним несмотря на все его глупые капризы, которые даже ему самому порой кажутся дурацкими. Однажды, не так давно, он даже осмелился спросить об этом прямо. Тэхён в ответ рассмеялся и попросил не говорить ерунду. Ведь он его любит.
Любит.
Он все еще катает это слово на языке, пытаясь к нему привыкнуть, и все еще привыкает к новой жизни. Она, к слову, перевернулась с ног на голову. Ничто не осталось как прежде с тех пор, как он вернулся домой. Произошедшее с ним словно все расставило по местам, но совсем непривычным. Как если бы ты хотел взять книгу из валяющейся на полу стопки, а нет — она теперь аккуратно стоит на полочке, среди других.
Мама стала другой, и отношения между ними изменились. Он знает, что она любила отца. Искренне любила все эти годы, что отец пытался жить на две семьи. Чонгук знает, что только тот факт, что сам он остался жив, что его нашли, хоть немного унял боль утраты. Они много разговаривали об этом, когда Чонгуку стало лучше, когда он стал способен на длинные беседы. Он рассказал ей все-все. Наверное, это именно это стало тем, что их сблизило. И самое удивительное для него то, как легко мама приняла Тэхёна. Порой ему кажется, что они сдружились слишком уж сильно. Особенно, когда эти двое объединяются против него в коалицию, заставляя его выбираться из дома, принимать таблетки и ходить к врачам, среди которых затесался и психотерапевт. Этот факт особенно раздражал Чонгука на первых порах. Казалось, что вполне хватает разговоров с мамой, Тэхёном, Минджи и друзьями. Оказалось, нет. Не хватает.
Отношения с друзьями тоже стали другими. Наверное, это именно та ситуация, когда ты понимаешь, кто тебе правда друг, а кто тебя таковым никогда и не считал. Он постоянно вспоминает, как расплакался его друг по футбольной команде, когда увидел его впервые после возвращения. У Чонгука тогда ком поперек глотки встал оттого, насколько это было искренне. Девчонки-одноклассницы, конечно, тоже пустили слезу, но на то они и девчонки. Сентиментальные. Видеть, как плачет друг, которого ты раньше видел только ржущим, да и не думал, что вы
настолько близкие друзья — вот это по-настоящему ценно.
Пожалуй, самое удивительное его приобретение за последние месяцы — это брат. Он сам до сих пор не понял, как так вышло, что, потеряв отца, он неожиданно приобрел для себя старшего брата, который все эти годы не хотел его даже знать, а Чонгук отвечал взаимностью. Не сказать, что они внезапно стали близки, совсем нет. Но он чувствует, что они оба пытаются. Уён часто пишет, узнает, как у него дела. А один раз, совсем недавно, даже позвонил. Чонгук тогда в ответ на «как дела?» написал, что снова после операции и снова с гипсом, и вместо следующего сообщения получил входящий звонок. Они тогда проговорили долго. Минут двадцать, не меньше. И, наверное, это был самый долгий их разговор за всю жизнь. Но самое ценное в том разговоре было другое — Уён попросил прощения и признался, что ему было очень страшно, когда он думал, что Чонгук умрет. И Чонгук удивился самому себе, как легко принял его извинения и как понял, что отпустил всю ненависть и злость. Их в нём больше попросту нет.
И самое лучшее, самое невообразимо прекрасное, самое необъяснимое изменение в его жизни — это то, что в ней теперь есть Тэхён. Чонгук даже не заметил, как им пропиталось буквально все, каждая сторона его жизни. Еще каких-то несколько месяцев назад его не интересовало ничто кроме школьной команды, игр на плейстейшн и прочих важных подростковых дел, а теперь у него есть любимый человек. И Чонгук делает все то же самое, что и раньше: играет в приставку, смотрит сериалы и матчи по телевизору, но теперь с ним. Тэхён в каждом его дне, и ему это нравится.
— О чем задумался? — Минджи, развалившаяся по другую сторону дивана, толкает его пяткой в здоровую ногу.
— Тебе не волнительно? — поворачивается Чонгук к ней.
— Немного, может быть. Странно будет увидеть ребят в совсем других обстоятельствах. Не в самолете, не на острове, а дома.
— Да, — вздыхает Чонгук.
Он бросает взгляд на часы — до прихода гостей остаются считанные минуты. Чимин недавно написал Тэхёну, что они уже выехали из отеля.
— Белое или красное? — Тэхён выходит из кухни в гостиную с двумя бутылками в руках.
— Красное, — не поворачиваясь отвечает Минджи.
— Тебе — кока-кола. — Тэхён приподнимает брови, глядя на неё, и ставит на стол обе бутылки. Минджи показывает ему язык.
Звонок раздается как раз тогда, когда Тэхён объявляет, что у них все готово, в том числе и горячее. Минджи вызывается открыть дверь, и Чонгук ковыляет за ней на костылях, ощущая себя самым ущербным в мире.
В доме моментально становится шумно: Хосок и Чимин, неожиданно громкие и воодушевленные, принимаются обнимать их, пока Тэхён подхватывает всученную ему ещё одну бутылку вина.
— С ума сойти, ты все еще с этой фигней? — указывает Чимин на его гипс и костыли.
— Это уже по второму кругу, — кисло отзывается Чонгук, когда они, наобнимавшись, проходят в гостиную.
— Как по второму? — удивляется Хосок.
— Чонгук сломал эту ногу снова несколько недель назад, — объясняет ему Тэхён.
— Ну ты, парень, даешь, — качает головой тот.
Чонгук, успевший за день устать, плюхается в кресло, отставив в сторону костыли, поэтому извиняется, что дом им показать не сможет. Ребята отмахиваются и шутят, что пришли выпить вина и поесть домашней еды, и этого уже более чем достаточно.
— А чего Кэти? Она не с вами? — интересуется Минджи, подперев щеку кулаком.
Чонгук едва сдерживается, чтобы не сжать недовольно губы от воспоминаний о Кэти, но Тэхён, усевшись рядом с ним на подлокотник, поддевает пальцем его нос. Чонгук дергает головой и надувается.
— Кэти ушла из авиации, — говорит Чимин. — Сложно это — возвращаться вот так.
— Да, — задумчиво поддакивает Хосок.
— Ну, а вы как? — Чонгук кивает на Хосока и Чимина.
— Ну, а нам дочерей надо растить. — Хосок усмехается и поддевает Чимина локтем. — Летать нам еще и летать.
— О, у вас дочка? — округляет глаза Минджи.
— Ага. — Чимин с улыбкой кивает. — Копия Дахён.
Ребята начинают поздравлять Чимина и хлопать его по спине, а потом рассаживаются за столом. Тэхён принимается открывать вино, Минджи несет горячее из кухни, на фоне негромко болтает телевизор, а Чонгуку кажется, словно настало Рождество и они собрались компанией старых друзей. Удивительно, как здорово это ощущается. Он думал, что никогда их больше не увидит, а они приехали в гости, вот так просто. Хотя, если подумать, разве могло быть иначе после всего, что они прошли вместе? Многие за всю жизнь рука об руку столько испытаний не проходят, сколько выпало на них на несколько месяцев.
— Мы ещё кое-кого ждем, — говорит Чонгук, пряча телефон в карман.
— Кого? — Тэхён поднимает на него взгляд, перестав наливать вино в очередной бокал.
Снова раздается дверной звонок. Чонгук по привычке хочет подняться, но Минджи его останавливает ладонью:
— Я открою. Сиди.
Минджи выходит из гостиной, и спустя пару мгновений раздается звук захлопнувшейся двери. Чонгук нервно жует губы, слыша голоса из прихожей: удивленный Минджи и слишком знакомый Уёна.
— Это Уён? — удивляется Тэхён, тоже узнавая голос.
— Да, — кивает Чонгук.
— Неожиданно, — хмыкает Тэхён.
Уён появляется на пороге гостиной и неловко здоровается. Он находит Чонгука взглядом и улыбается уголком губ, так же осторожно, но Чонгук в ответ ему улыбается широко. Он правда рад его видеть. И самое приятное в этом — осознавать, что Уён сам захотел прилететь. К нему. Как старший брат может захотеть увидеть младшего. И может быть ещё рано делать прогнозы на будущее, но Чонгуку хотелось бы именно таких братских отношений. Когда-нибудь, когда они преодолеют всю эту неловкость воспоминаний о прошлом. Но прошлое на то и прошлое, чтобы остаться где-то позади выученными жизненными уроками.
Повисшую странную атмосферу разбавляет Чимин, предлагая выпить уже вина и поесть. Остальные с радостью его поддерживают. Уён усаживается рядом с Чонгуком, Тэхён продолжает разливать вино. Хосок просит Минджи не переживать и не ухаживать за ними, и она садится напротив Уёна, позволяя мужчинам хозяйничать самостоятельно. От взгляда Чонгука не ускользает, как она смущенно тупит взгляд, стараясь на Уёна не смотреть, но старательно приглаживает прядь волос. По ухмылке Тэхёна Чонгук понимает, что тот заметил тоже.
Они болтают обо всём подряд, пока ужинают: выясняют, что Джексон и Кэти пробовали встречаться, но у них ничего не вышло, что Кёнсу перебрался из Штатов обратно в Корею, и они с Чжиын все еще вместе. Говорят о том, что Сокджин снова на вершине, и его карьера после возвращения поднялась в гору еще выше. Чонгук об этом знает. Они с Джином часто созваниваются. Он знает и о том, кто выкрал трансивер, и о том, кто подал сигнал с острова. Знает, и никому не говорит. Это их с Джином секрет, получается. Он его простил.
О грустном за ужином не говорят. Чонгуку и самому вспоминать об этом не хочется, поэтому деликатные темы умело обходят. Не говорят о том, что Хосок, очевидно, ошибся в Ноа, и о том, что Намджун все еще под следствием, и неизвестно, чем все это закончится. О том, что насчет Ёнгука не ошибся никто. Это те вещи, о которых, наверняка, думает каждый, но никто вслух не произносит.
В ход идёт третья бутылка вина, когда Чонгук, нахмурившись, привлекает внимание остальных, начав суетиться. Он быстро находит ладонью пульт от телевизора у себя под боком и делает громче, огромными глазами всматриваясь в фотографию знакомого лица на экране.
«Стало известно настоящее имя ещё одного причастного к крушению рейса 205 террориста. Мин Юнги по кличке «Ноа» является гражданином Республики Корея и принадлежит к группировке «Аль-Саидан», планировавшей устроить теракт в аэропорту Инчон в июне прошлого года.
По информации спецслужб, господин Мин может находиться на территории Соединенных Штатов. Если у вас имеется информация о местонахождении человека, которого вы видите на экране, просьба незамедлительно сообщить в полицию».
***
Сокджин заходит в квартиру Чжиын как обычно, как к себе домой. Устало скидывает обувь, плащ и проходит на кухню. Знает, что Чжиын ещё нет. Она обещала быть дома после четырех. Сейчас только без пятнадцати. У самого Джина была съемка с пяти часов утра, и теперь он чувствует себя как жертва асфальтоукладчика, но, несмотря на это, домой он поехать не мог. Не сегодня.
Из гостиной выходит Кёнсу и останавливается в проеме кухни, подперев плечом дверной косяк.
— Скажи мне, ты не охренел? — буднично интересуется он, как и всякий раз, когда Джин заявляется сюда без предупреждения и звонка, используя код-пароль на входной двери.
— Давай не сегодня, — сухо бросает Джин мертвым голосом.
Он наливает себе стакан воды, залпом его выпивает и плетется в гостиную под испепеляющим взглядом Кёнсу, который, похоже, здесь уже поселился. И Джин с удовольствием бы вступил в эту глупую перепалку, державшуюся лишь на их взаимном энтузиазме вот уже который месяц, но не сегодня. Правда, только не сегодня.
Сегодня Джин сам не свой. Он не может спать, не может есть, не может ни на чем сосредоточиться, потому что сегодня Намджуну вынесут приговор или оправдают. Он держался все это время исключительно за счет бешеного рабочего графика и заверений Чжиын, что она нашла для Намджуна лучших адвокатов, что его невиновность обязательно будет доказана, но даже Джин, далекий от юриспруденции и, тем более, авиации, знает, что там слишком много подводных камней. Слишком много нюансов, которые могут сыграть не в пользу Намджуна.
Джин недавно виделся с Хосоком. Они долго говорили, обсуждали, и даже у того нет никакой уверенности в том, что Намджуна оправдают. Эти уроды сделали все, чтобы повесить на него по максимуму, и адвокатам Намджуна нужно быть чертовыми гениями, чтобы вытащить его из этого дерьма.
Несмотря на то, что заседание проходит в открытом режиме и там будут выступать в качестве свидетелей и Хосок, и Чимин с Дахён, Сокджин не нашел в себе сил пойти тоже. Он знает, что Намджун был бы рад, если бы он пришел его поддержать, но… Джин знает, что если Намджуна не оправдают, это уничтожит его. Именно поэтому он сидит сейчас в гостиной дома у Чжиын, следит за стрелкой часов и абсолютно разбито трясет ногой под недовольные вздохи Кёнсу.
Чжиын возвращается в начале пятого. Джин слышит, как стучат ее каблуки по кафелю в прихожей, как Кёнсу выходит к ней, они негромко переговариваются, целуются. Сокджину хочется, чтобы этот момент, пока он в неизвестности, пока он на той стороне, где еще ничего не случилось, продлился вечность. Но вот он слышит, как Чжиын снимает неизменные лодочки, отставляя их в сторону, и тихо шелестит босиком в гостиную.
Он боится даже смотреть на неё. Боится, что все поймет по её лицу. Ему становится до безобразия горько оттого, что он позволил себе так сильно пропасть в человеке, разучиться без него дышать и теперь вынужден страдать из-за этого. Он зол на самого себя.
Ладонь Чжиын ложится на его сгорбленную спину и проводит по ней. Джин не шевелится. Продолжает смотреть в никуда, уперевшись локтями в свои колени.
— Джин, — зовут негромко Чжиын. — Все хорошо, Джин.
Он выпрямляется. Прокручивает в голове фразу, пытаясь понять, правильно ли расслышал и верно ли воспринял.
— Намджун оправдан, — говорит она.
— Оправдан?.. — переспрашивает Джин, боясь, что ему послышалось.
— Да, Джин. Выпущен из-под ареста прямо в зале суда.
— Господи… — Джин закрывает лицо и начинает улыбаться как сумасшедший.
— А Ёнгук? — Кёнсу усаживается рядом.
— А Ёнгуку пожизненных напихали как ху… — она осекается, начиная смеяться.
— Как хуёв в жопу? — заканчивает ее мысль Джин.
— Ага, — кивает Чжиын.
И Джин начинает смеяться тоже, беззаботно и свободно, как не смеялся уже очень давно.
Он знает, что будет делать сегодня вечером. Нет, вовсе не отсыпаться после работы, не отдыхать и не готовиться к новому съемочному дню. Он отправится к человеку, которого любит, и сделает все, чтобы он забыл этот кошмар как можно скорее, если это вообще возможно. И хоть он и знает, что в случае Намджуна это едва ли не бесполезно, но Джин будет стараться. Теперь все будет хорошо. Ни Намджуну, ни его родным больше ничего не угрожает. Все закончилось.
Ну, а между ними все только начинается.
***
— Сольджи, не крути головой, — бубнит Хосок, держа в зубах расческу и разделяя волосы дочери на части, чтобы заплести в аккуратную прическу, прежде чем она убежит в школу.
Он вернулся из очередного рейса вчера вечером и не был дома лишь три дня, но теперь даже такое непродолжительное количество времени в разлуке с дочерью кажется ему огромным. Он успевает соскучиться так сильно, что ему даже жаль, что ей нужно в школу и она не может остаться на весь день дома, чтобы устроить с ним ленивый выходной, есть попкорн и сладости, смотреть мультики и валяться на диване. Хосок, наверное, неправильный родитель, но такие дни он любит едва ли не больше, чем его дочь.
— Так, вот здесь подержи. — Он перехватывает ладошку Сольджи и вкладывает в нее прядь волос, приказав замереть так.
— Надо было просто хвост завязать и всё, — вздыхает она на его очередные потуги изобразить на её голове шедевр.
— Ага, скажут, что у тебя отец безрукий. Сейчас мы все по красоте сделаем. Сиди смирно.
— Да всем плевать, пап, — смешно закатывает она глаза, что Хосок видит в отражении зеркала.
— Тебе кажется. На самом деле они завидуют, что у тебя есть классный батя, который ещё и заплетать умеет.
— Я тебе честно говорю: им плевать, что ты умеешь заплетать. Им больше интересно, что ты управляешь самолетом!
— Подумаешь, самолетом, — пожимает он плечами. — Вот если бы я управлял космической станцией…
— Нет уж, я бы тогда тебя годами не видела! Управляй лучше самолетом, ладно?
— Уговорила, — ухмыляется он и целует её в макушку.
По квартире раздается трель звонка, и они переглядываются: кого в такую рань принесло?
— Ну-ка, держи ещё вот здесь, — передает он ей остальную часть волос, чтобы не рассыпались. — Я пойду, открою.
Хосок, шаркая разношенными тапочками и поправляя пижамные штаны, плетется к входной двери, на ходу зевая. Ожидая, что за ней окажется наверняка кто-то из одноклассниц Сольджи, зашедших за ней перед школьным автобусом, он без задней мысли открывает дверь и застывает.
Подняв взгляд и смахнув лезущую в глаза черную челку, на него смотрит Ноа. Тот, который Мин Юнги.
— Впустишь?
—The End—
