***
Намджун напряжен. Морщинки на его лбу не распрямляются ни на минуту на протяжении всего полета. Сокджин чувствует, что он весь словно ледяная глыба. Ему хочется подлезть под его руку, чтобы тот расслабился и обнял его в ответ, хочется улыбнуться, сказать хоть что-нибудь, но Джин, словно зеркаля состояние Намджуна, напрягается сам. Остается лишь сидеть рядом, ощущая чужое твердое плечо своим, и только догадываться о том, что там сейчас в голове Намджуна происходит. Должно быть, он думает о Чонгуке. О том, как тот перенесет полет. Перенесет ли вообще. От мыслей об этом у Сокджина самого внутри все опускается. Чувствует ли он себя виноватым в том, что случилось с Чонгуком? Намджун наверняка и представить не может, насколько. Может, тот думает о семье. О том, о чем не говорит Джину, с чем не делится и что держит в себе. Сокджин лишь знает, что у Намджуна младшая сестра и мальчишки-племянники. И он о них волнуется. Это все, что ему известно, и из-за этого под ребрами колет обида. И может ей сейчас совсем не место и не время, но такие мелочи и есть то, что заставляет Джина накручивать самого себя, доводить до необдуманных поступков. Заставляет сомневаться и быть в постоянном напряжении. Он и сам как на иголках, и если бы не Намджун и не мысли о нем, он сидел бы сейчас и в ужасе размышлял о том, что будет с ним дальше: с его карьерой, с его жизнью. Но вместо этого он целиком поглощен тем, что думает о том, что будет с ним и Намджуном. Потому что он не собирается его отпускать ни при каких обстоятельствах. Он к нему настолько прикипел, что теперь не представляет без него своей жизни. Впрочем, как бы ни было странно, но жизнь с ним ему пока представляется тоже не очень хорошо. Вернется ли Намджун к полетам? Если да, то как быстро? Как часто они смогут видеться? Захочет ли Намджун жить с ним? Переехать в его квартиру? Потому что Джин бы этого очень хотел. Видеть его каждый день, или почти каждый, в зависимости от их графиков. Жить под одной крышей, а не в шалаше. Принимать вместе душ, а не прыгать в водопад. А отдыхать летать в Европу. И никакого пляжного отдыха, ведь их обоих теперь от него будет воротить. Да, он мог бы перечислять и перечислять аспекты идеальной жизни рядом с Намджуном. Если бы только знал, что думает об этом сам Намджун. Интересно, кто будет их встречать дома? Наверное, новость об их нахождении уже прокатилась по всему миру. Скорее всего, там будут его родители и, может быть, даже друзья. Он мысленно очень хочет, чтобы не было никаких камер и репортеров, но это, скорее, что-то из области фантастики. Скорее всего, их будут снимать, их лица будут сегодня по всем телеканалам. И Джину все равно, как он выглядит и какие фото появятся потом на первых полосах. Он просто устал. Он не хочет, чтобы в этот и без того сложный и эмоциональный момент врывались еще и вспышки камер. Когда их вертолет начинает снижаться над Гонолулу, он не сдерживается и берет ладонь Намджуна в свою руку. Намджун поворачивается к нему и долго всматривается в его лицо. Джин одними губами — беззвучно — говорит ему «я люблю тебя». Намджун опускает взгляд, ничего ему на это не ответив, но сжимает его ладонь в своей крепче. Джин отворачивается к иллюминатору, смотря, как они садятся на аэродроме. Уже отсюда видно, как много машин там собралось: машина скорой помощи, несколько минивэнов — видимо, для них — и машины службы спасения. Много людей, все наготове. Он начинает волноваться еще больше, хотя это всего лишь один из нескольких пересадочных пунктов на пути к дому. Впереди аэропорт, долгий перелет, и встреча с близкими. Они еще даже близко не рядом с родиной, но тот факт, что они в цивилизации, среди людей, так сильно его будоражит, что сердце в груди стучит как ненормальное. Он так давно не видел машин, зданий, дорог. Он начал забывать, как все это выглядит. У Сокджина сердце падает в пятки, когда он замечает выезжающие на вертолетную площадку огромные черные бронированные автомобили. Прищурившись, он различает на них белые буквы. «SWAT». — Намджун, — шепчет он, повернувшись. — Что такое «SWAT»? Намджун вскидывает голову и смотрит ему прямо в глаза. — Там машины, — так же тихо объясняет Джин. — Это специальное подразделение полиции. — Что они здесь делают?.. — Свою работу, — неопределенно отвечает Намджун. Джин вгрызается в них взглядом. Закрытые лица, каски, автоматы, бронежилеты. У него покрывается холодом спина. Неужели они здесь, чтобы кого-то из них задержать? Это штурм? Значит, они все-таки были правы, когда думали о том, что Ёнгук подозрительный? Это же он? Все происходит быстро, когда они приземляются. Вертолет оккупируют люди в масках — бойцы спецназа. Всем приказывают оставаться на своих местах. Джин вжимается в свое кресло, продолжая держать Намджуна за руку, и осторожно оборачивается, чтобы найти Ёнгука взглядом. Он не сразу понимает, что ладонь Намджуна отпускает его, когда спецназ по громкоговорителю приказывает Бан Ёнгуку и Ким Намджуну покинуть борт вертолета с убранными за голову руками. Не сразу понимает, что Ким Намджун и его Намджун — это один и тот же человек. Он словно в замедленном режиме видит, как они сходят с борта, сцепив ладони на затылках. А когда до него доходит, он подрывается с кресла, но оказывается припечатанным к нему ладонью одного из бойцов. — Это ошибка! — кричит он. — Намджун — капитан! Что вы творите?! — Послушайте, — вмешивается Чимин, привстав со своего кресла. — Вы не поняли, это наш капитан, а не… — Полиция разберется, — обрывает его спецназовец. Сокджин и Тэхён растерянно переглядываются. По борту проходится тихое перешептывание. Джин прилипает к иллюминатору, чувствуя, как его бьет внутри дрожь. Он видит, как Намджуна и Ёнгука выводят, как надевают наручники, грубо заломив их руки за спинами. Джина начинает потряхивать от паники и непонимания. Что произошло? Почему они надели на Намджуна наручники? Что он сделал не так? О чем он ему не сказал? Намджуна и Ёнгука тем временем сажают в разные машины, а после увозят в неизвестном Сокджину направлении. По лицу начинают катиться слезы, и он поспешно вытирает их тыльной стороной ладоней, чтобы никто не увидел. Все, что происходит дальше, для него словно в тумане. Он не видит ничего из-за пелены перед глазами и слышит всех как из-под толщи воды, в то время как все мысли там, с Намджуном. Как в бреду он чувствует ладонь Чжиын на своем лице и ее успокаивающие и подбадривающие слова, когда на минивэнах их перевозят в аэропорт. Им раздают воду и перекус, обещая, что накормят, как только они прибудут в аэропорт и у них будет время до вылета домой. Все становится слишком неважным. Он толком и не помнит, как они оказываются в аэропорту, где для них выделяют вип-зал, в котором их уже ждут другие сотрудники службы спасения и психологи, готовые оказать любую померную помощь. Их снова опрашивают, и он отвечает что-то невпопад. От него быстро отстают, утверждая, что он в стрессе и ему нужно хоть немного поесть. Более-менее он выходит из оцепенения, когда его трясет за плечо Минджи. — Джин? Слышишь? Ты Ноа не видел? — Ноа? — растерянно переспрашивает он. — Хосок ищет Ноа. Его нигде нет, — говорит она и оборачивается. — Вообще нигде. Он отошел в уборную и испарился. Джин находит взглядом Хосока. Он стоит, уперев ладони в бока, и о чем-то говорит с Чимином, смотря на него мрачным взглядом. — Н-нет, не видел. — Тряхнув головой, он скользит взглядом по большому залу, в котором слишком много людей, среди которых слишком сложно становится найти своих. Начинается суета. — Ноа исчез, — объявляет Тэхён, подойдя к ним с Минджи и обведя их многозначительным взглядом.***
Назойливый монотонный писк становится невозможно терпеть. Чонгук пытался открыть глаза и ранее, но словно не хватало сил и он вновь проваливался в сон. Он все спал и спал, а организм все никак не мог отдохнуть. Или просто боль в ноге была настолько сильной, что проще было забыться сном, чем терпеть её. Это было невыносимо. И вот он чувствует, что может это сделать. Может проснуться. Он открывает глаза медленно, словно на пробу, и пытается понять, откуда звучит писк, успевший въесться ему в подкорку. Первое, что он видит — высокий светлый потолок. Он совсем не похож на низкую крышу его бунгало, сделанного Намджуном из веток и листьев. Не пахнет морем и костром. Пахнет чем-то другим, неприятным и химическим. — Малыш? — звучит родной тихий голос. Он, только услышав его, понимает, что чья-то нежная ладонь держит его за руку, поглаживает. Мама. Он этот голос, конечно, из миллиона узнает. — Мам?.. — хрипит он, начиная быстро моргать и щуриться, чтобы зрение сфокусировалось. — Это я, малыш, — говорит она, и он наконец может видеть её лицо. Осунувшееся, бледное, но такое любимое. Как же сильно он скучал. В голове все спутывается, но сил хватает только чтобы расплакаться. Где он? Что произошло? Как мама оказалась рядом с ним? Неужели?.. неужели он дома? Мама склоняется над ним и целует его зареванное лицо, гладит его, шепчет, что все позади. А ему кажется, что это сон. Когда все успело закончиться? Как он оказался здесь, среди пищащих аппаратов и запаха лекарств? — Мы дома?.. — осторожно спрашивает он, чувствуя, как дерет пересохшее горло. — Нет, родной, пока еще нет. Но скоро будем дома, я тебе обещаю. — Мама целует костяшки его пальцев, а потом прижимает его ладонь к своей щеке. И не отводит от него взгляда, будто все еще не верит, что это и правда он. Живой. Ему так много хочется сказать ей. Что скучал, что без неё было плохо, что так сильно её любит, но не может. Глотку саднит, слёзы стоят в глазах и поперек все той же глотки, а в ногу возвращается жуткая боль, от которой он морщится. Когда к нему заходит врач, прерывая их идиллию долгожданной встречи, Чонгук окончательно убеждается, что он в больнице. Доктор осматривает его, расспрашивает, и Чонгук отвечает из последних сил. Тот сильно не мучает вопросами, но рассказывает о том, что они находятся в госпитале в Гонолулу, где Чонгук перенес две операции и переливание крови. Говорит, что ногу удалось сохранить, но в спорт он вряд ли вернется. Чонгука ждут костыли на ближайшие месяцы. А дальше будет видно. Дверь в палату на мгновение приоткрывается, когда врач осматривает его голень, но так же быстро закрывается снова с обратной стороны, и Чонгук не успевает посмотреть, кто это был. Он не может реагировать и двигаться быстро, и даже повороты головы даются ему с трудом. Мама не отходит от него все то время, что с ним проводит врач, и от её присутствия Чонгуку легче. Ощущение дома не покидает его из-за того, что она рядом и он может слышать её голос, чувствовать тепло ее ладони и видеть мягкую счастливую улыбку. Лишь только когда врач уходит, обещая зайти ещё раз вечером, мама снова целует его ладошку и говорит, что тоже придет к нему снова позже. — Куда ты? — паникует Чонгук и пытается откашляться, но дергается, и боль в голени, зафиксированной в аппарате вытяжения, усиливается. Он тихо шипит, и мама кладет ладонь ему на лоб. — Осторожнее, не тревожь ногу. Я немного отдохну и вернусь, хорошо? — Да, — поникнув, отвечает он. Ему хотелось бы, чтобы мама никуда не уходила, чтобы побыла с ним, ведь они так давно не виделись, но он засовывает свой эгоизм подальше, глядя на ее уставшее лицо. Он не представляет, сколько она так просидела у его постели. — Там тебя еще кое-кто хочет увидеть, — говорит она, когда целует его в щеку и выпрямляется. Внутри начинает волнительно трепетать. Он не спрашивает, кто это может быть. У него есть догадка, но он оставляет её себе, замерев в ожидании и боясь ошибиться. Мама выходит и недолго с кем-то переговаривается у дверей палаты. Чонгуку не видно и не слышно её собеседника, и он бы нетерпеливо поерзал, если бы только мог. Дверь шелестит очень тихо, впуская гостя. Чонгук задерживает дыхание, видя на пороге Тэхёна. Тот смотрит на него точно так же, замерев и не проходя. — Чонгук, — с каким-то непонятным Чонгуку облегчением выдыхает он, а потом в несколько шагов преодолевает расстояние и склоняется над ним, накрывая его губы своими губами. Поцелуй выходит торопливый и смазанный, и Тэхён отрывается, чтобы снова рассмотреть его лицо. — Если ты ещё раз так напугаешь меня… и нас всех… — Прости, — сипит в ответ Чонгук, не зная, за что он извиняется. — Почему ты не дома? — Глупый вопрос. Потому что ты здесь. Чонгук хмурится. Разве Тэхёну не хочется увидеть близких? Прийти в себя после произошедшего. — Я был дома, так что не хмурь свой лоб. — Он, улыбнувшись, поддевает его нос и опять целует в губы, вогнав Чонгука в краску. — Я хотел сразу остаться здесь, с тобой, но мне не позволили. Пришлось лететь домой и быстро восстанавливать документы, чтобы вернуться. Я прилетел вчера. — Сколько я здесь уже? — Чуть больше недели. Твоя мама сказала, что ты уже приходил в себя несколько раз после операций. — Я не помню. — Не напрягайся. Отдыхай. Все хорошо, тебе больше не о чем переживать. — Ты уедешь обратно? — Теперь только с тобой. Тэхён ему широко улыбается. Чонгук засматривается на его идеально выбритое лицо, аккуратную стрижку, непривычную одежду. Он его таким не помнит, не знает, но ему так сильно нравится то, что он видит, что сам невольно тянется к Тэхёну, и тот целует его снова и снова, гладя лицо и нашептывая, как он рад, что все обошлось. Чонгука же переполняют чувства. По щекам катятся слезинки, делая поцелуи солеными, как от океанской воды. Ему приходится напоминать себе, что они не там. Что все действительно позади. Ещё пока не в Лос-Анджелесе, но уже дома.***
Джин сидит на заднем сиденье и смотрит в чуть приоткрытое окно автомобиля. В Сеуле уже совсем глубокая осень. Как и всегда престрящая красками, теплая, солнечная. Совсем недавно он думал, что увидит ее еще не скоро, но вот он дома уже столько времени, а все никак не может к этому привыкнуть. Намджуна и Ёнгука перевезли в Сеул около двух недель назад. Это единственное, что он знает. Он намеренно игнорировал любую информацию и любой слух на протяжении этих дней, боясь просто не выдержать. Он всерьез опасался, что у него будет нервный срыв. Но разговоров о них было так много, что он не знал, куда себя деть. Он не выходил из квартиры, отказался приехать в агентство и все вопросы решал через Чжиын. Ему было стыдно, что после всего ей пришлось так быстро включиться в работу, но она успокаивала, что все в порядке и что у него есть столько времени, сколько ему понадобится, прежде чем он будет готов показаться людям. А пока они приезжали к нему сами: его родители, друзья, коллеги. Все, кто за него переживал и чье присутствие было ему необходимо, чтобы не сойти с ума. Они говорили, много, долго, и единственная тема, которой он запретил касаться — Намджун. Он говорил о Тэхёне и Минджи, о Чимине и Дахён, о Чонгуке, который, как он уже знает, вернулся домой вместе с мамой буквально несколько дней назад. И только о том, что у него на душе, он молчал. Знал только, что Чжиын все знает и видит. Именно она сказала, что у Джина есть возможность с ним увидеться. Сказала, что есть подвязки, что она все устроит. Быстро и анонимно. Он сначала спасовал, не зная, чего ждать от этой встречи. Пусть он и отгородился от любых сплетен, но они все равно до него долетали. Он знал, почему Намджун под стражей. Знал, что он проходит по делу о терроризме как соучастник. Знал, не верил, но так сильно боялся услышать правду. Чжиын не настаивала, но обронила фразу, что Джин мог бы увидеться с ним хотя бы ради себя. Чтобы закрыть эту страницу и двигаться дальше, потому что сейчас он, очевидно, не может. И вот, спустя две недели после разговора с Чжиын, он сидит на пассажирском сиденье тонированного автомобиля и ждет, когда дадут разрешение на въезд. Он весь подбирается, когда автоматические ворота начинают разъезжаться в стороны, а мужчина в форме указывает им направление: направо. Чем дальше, тем Джин нервничает больше и больше. Обыск машины, проход через металлоискатель, личный досмотр. У Джина отбирают телефон и даже наручные часы, сказав, что он может забрать свои вещи только на выходе. Он лишь кивает, со всем соглашаясь. А в голове Намджун. Он не знает, какой будет эта встреча. Не знает, о чем думает Намджун. Думает, что он верит всему, что пишут таблоиды и о чем говорят в вечерних выпусках новостей? Джин не поверит, пока не услышит это из его уст. Его провожают в комнату для свиданий. Она поделена ровно пополам стеклянной стеной, вдоль которой — стол. По обе стороны стоят металлические табуреты, вмонтированные в пол. Джину предлагают присесть. Он оглядывается и съеживается, словно от холода. Даже представить сложно, что их следующая встреча произойдет при таких обстоятельствах и в такой обстановке. Намджуна выводят спустя несколько минут. У Джина от страха замирает сердце, когда они встречаются взглядами. — У вас полчаса, — говорит конвоир. Сокджин кивает, не отрывая взгляда от Намджуна. Тот садится прямо напротив. Их отделяют всего несколько сантиметров и стекло, очевидно, пуленепробиваемое. Дрожащей рукой Джин берет трубку и прижимает ее к уху, чувствуя, как к горлу подступают слезы. Намджун делает то же самое. — Привет, — тихо произносит Джин, не узнавая собственный голос. — Ты пришел, — откликается Намджун. Его голос звучит так странно через трубку, что Джину становится еще гаже. Словно он не со своим Намджуном говорит, а с каким-то чужим. — Да, пришел. — Джин сглатывает и отводит глаза. Он вот-вот расплачется. У них так мало времени, а он не может выдавить из себя слов. Намджун тоже долго долго молчит, разглядывает его, прежде чем говорит совсем тихо: — Я скучаю по тебе. И Джин ломается. Слезы начинают литься из глаз бесконечным потоком. Он пытается их усмирить, вытирает обеими руками сразу, отложив трубку, но никак не может остановить. Намджун тихо стучит по стеклу, прося взять его трубку снова, и он слушается. Смотрит на него сквозь слезы, прижав ее к уху и внимательно слушает. — Пожалуйста, не плачь, — говорит Намджун. — Ты не должен из-за меня плакать. — Расскажи мне. Расскажи мне все, — давится он слезами. — Скажи мне, что ты не знаешь, зачем ты здесь. Скажи, что не совершил ничего плохого. Я ничего не понимаю, Намджун. Кому мне верить? Кого слушать? Объясни мне, я умоляю тебя. Намджун молчит несколько долгих мгновений, кажущихся Джину адом, после чего, тяжело сглотнув, говорит: — Я расскажу, а ты сам решай, кому тебе верить.01/06/19
06:27 PM
Намджун всматривается в сообщение на мобильном, принесенном ему курьером прямо в номер отеля, и чувствует, как подрагивают ладони. Он знал, что этот день настанет, что они не оставят его в покое. Не знал лишь, что это произойдет именно сегодня. Раньше ему казалось, что такое происходит только в американских боевиках. И вот он, обычный пилот пассажирского воздушного судна, уже седьмой месяц на карандаше у террористической группировки. Не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, ведь каждый его шаг отслеживается. Чтобы не создал лишних проблем. Им это не нужно. Он просто случайно подвернувшаяся пешка, которая может помочь им осуществить тщательно заготовленный план.
Он присаживается на край постели, с которой поднялся лишь полчаса назад, успев принять душ перед ночным вылетом в Сеул и перед тем, как в дверь его номера постучали. Сообщение все никак не меркнет на дешевом одноразовом телефоне, который, следуя инструкции, он должен выбросить по дороге в аэропорт.
Стук в дверь повторяется через несколько минут после первого. Намджун уже знает, что это еще один «курьер». А под дверью его ждет чемодан, напичканный взрывчаткой под видом игрушек и гостинцев для его племянников. Он должен пронести его сегодня в аэропорт. Так, чтобы ни одна мышь не подкопалась.
Медленно приоткрыв дверь, он выглядывает в коридор. Никого.
Под дверью — чемодан.
Он осторожно берет его за ручку и заносит в номер, ставя у самого порога. И всматривается в него немигающим взглядом. Удивительно, как за один день может разрушиться жизнь. У Намджуна нет никаких шансов выбраться из этого дерьма.
Иногда он задумывается, а был ли на самом деле у него шанс за все эти шесть изнуряющих месяцев, что его держат на прицеле? Был ли шанс предпринять хоть что-нибудь, чтобы этого не допустить?
Всем известный психологический тест: кого вы спасете из горящего дома? Сестру или пять незнакомцев?
Намджун никогда бы не подумал, что этот в некоторой степени риторический вопрос встанет перед ним слишком тяжелым испытанием. Слишком реалистичным.
Все шесть месяцев он малодушно думал, что ответ, конечно же, «сестру».
Кого он выберет сегодня? Сестру и племянников, сидящих на мушке также, как и он, даже не подозревая этого, или несколько тысяч посетителей аэропорта Инчон, которые неминуемо погибнут, если он сделает все по инструкции ради спасения своих родных?
Он смотрит на ненавистный чемодан, отшвыривает в сторону телефон и принимается одеваться. Мысли о том, что ему делать, не покидают его ни на секунду, пока он застегивает сорочку, повязывает перед зеркалом галстук.
Ослушаться, сдаться в полицию — и пули окажутся в его любимых раньше, чем он наберет номер 911 на телефоне или перешагнет порог участка. Просто не делать ничего — его предупредили и об этом. Они будут держать его под прицелом до тех пор, пока чемодан не будет пронесен в аэропорт и оставлен в третьей кабинке мужского туалета недалеко от штурманской комнаты. Он должен сделать это по пути на брифинг. На этом его задача завершится. Останется только сесть в аэропорту Инчона. Где случится самое страшное.
— Думай, думай, думай, — шепчет он себе под нос, прокручивая варианты. Он перебрал уже с десяток, и в каждом из них погибает либо его семья, либо тысячи невинных людей.
Он в отчаянии.
До выхода остается совсем немного. Его экипаж наверняка уже собрался в холле отеля, ожидая отправления в аэропорт. А он все еще ничего не придумал.
Его осеняет внезапно, когда он уже машинально завязывает шнурки на идеально начищенных ботинках. Он выпрямляется и нервно облизывает губы.
Ну, конечно.
Он же может просто не дать самолету вернуться в Корею. Не приземлиться в аэропорту Инчон. Он может совершить аварийную посадку, спася тем самым тысячи людей и не вызвав подозрения. У самолета могут отказать двигатели, например. Что угодно может случиться на высоте. Это шанс. А если нет… а если нет, то он выбирает несколько тысяч незнакомцев, спасая их из горящего дома. И он надеется, что в таком случае он будет в здании аэропорта в момент взрыва, потому что дальше существовать он не сможет.
— Эй, Намджун, все только тебя ждут, — слышится голос Хосока, стучащего в его дверь.
— Я проспал. Езжайте пока без меня, я следом примчу на такси, ладно? — отзывается он, судорожно перебирая высыпанную на постель аптечку, находя в ней оранжевый пузырек со снотворным, выписанным ему врачом несколько месяцев назад.
— Давай быстрее, мы подождем.
— Езжайте без меня, Хосок. Все нормально, я успею.
— Как скажешь. Давай сильно не задерживайся.
Его голос стихает, а Намджун крошит несколько таблеток в порошок, после чего заворачивает его в салфетку и прячет. Должно хватить, чтобы вывести из строя Хосока и посадить где-нибудь самолет под предлогом неисправных двигателей.
Намджун опаздывает намеренно. Знает, что никто не будет его тщательно досматривать. Скорее всего, все пройдет быстро и гладко, и его, опаздывающего, быстро пропустят по всем досмотрам, лишь бы не задержался рейс.
Все происходит так, как он и рассчитывал. Одноразовый телефон выброшен из окна такси. Оба чемодана без проблем проезжают по ленте, пока он флиртует с Джейд — однажды они пересеклись в лос-анджелесском баре, где она узнала их с Хосоком, и ему лишь на руку, что на досмотре багажа сегодня именно она, слишком поглощенная флиртом с ним, чтобы внимательнее глянуть содержимое его чемоданов. А дальше дело за малым: донести чемодан до уборной, ближайшей к крылу для стаффа, и оставить.
На борт самолета он поднимается сам не свой. Хосок улыбается девочкам-стюардессам, а его лишь хватает чтобы кивнуть им, убрать свои вещи на багажную полку и собраться с мыслями, что самое сложное теперь впереди и со всем этим он останется один на один.
Хосок не замечает, как он подсыпает ему снотворное ни в первую чашку кофе, ни во вторую. Второго пилота неумолимо клонит в сон с самого начала полета, и он искренне недоумевает, отчего.
Он начинает претворять план в жизнь сразу, как только Хосок не справляется с сонливостью и засыпает. Намджун делает все, чтобы произошедшее выглядело как реальная поломка самолета: отключает связь с наземными службами, начинает экстренное снижение и молится, чтобы получилось сесть на воду без происшествий.
Он не помнит, как кто-то кричит и барабанит в дверь, не помнит, как чужой голос сменяется голосом Чимина, прося открыть, и не помнит, что отвечает ему. Не помнит, в какой момент гремит мощный взрыв, а самолет охватывает огнем прямо в воздухе.
Спас ли он несколько тысяч незнакомцев?
Наверное, спас.
Ценой жизни нескольких сотен.
***
Сокджина прорывает рыданиями только тогда, когда он возвращается в автомобиль. Они толком не успели договорить, Сокджин не успел задать ни одного вопроса, которых у него были десятки, как их прервали, сообщив о том, что время вышло. Намджуна забрали быстро. Уходя, он лишь успел заикнуться о Чонгуке, прежде чем трубку вырвали из его ладони, а его заставили встать. Джин смог только одними дрожащими губами произнести, что Чонгук в порядке. И он не успел сказать Намджуну о том, что все так же его любит. Прорыдавшись, он вытирает лицо рукавом пальто и достает из кармана телефон, набирая самый родной контакт. — Чжиын? — тихо произносит он, когда она отвечает на звонок. — Найди мне самых лучших адвокатов.