***
Кофе оказался… неплохим, наверное. За то короткое время, что он здесь, Майкл так и не понял, нравится ли ему этот напиток или нет. Но вокруг это считалось чем-то естественным, нормальным. Это делало похожим на остальных. Так что ради этого стоило потерпеть. Он обжег язык и едва не пролил на себя кофе. Это было бы некстати. В который раз Майк подумал, что стоит обзавестись еще одной водолазкой. Он знал, что они ему не идут. Но еще меньше ему шли шрамы, покрывающие все его тело. К сожалению, людям не объяснишь, что это было ради них. Каждый шрам — это маленькая победа за человечество. Вот только… кто будет слушать? Лавочка скрипнула, когда он снова сел. Налетел ветер, поднимая пыль и жухлые листья. Покружив в воздухе, они упали в воду, расплываясь разноцветными корабликами. Михаил улыбнулся. Красиво. На другой стороне реки возвышался «Люкс». Подняв чашку с кофе, он отсалютовал зданию. — Доброй ночи, брат. Интересно, скажи он Люциферу, что не хотел портить его жизнь, он бы поверил? Едва ли. Дешевый блеф и не более. Это никогда не было целью. И все же те пару дней, которые он продержался в его личине, были одними из лучших в его жизни. Спина болела нещадно, половина сил уходила на то, чтобы просто стоять ровно, но оно того стоило. Работа. Друзья. Семья. Любовь. Несмотря на распространённое мнение, он бы никогда не позволил себе переспать с Хлои. Ему даже за тот поцелуй было стыдно. Он бы не причинил ей или ему боли намеренно. Но теперь кто его будет слушать? Аменадиэль говорил вернуться в Серебряный город. А там его кто-то ждет? Снова одиночество. Так какая разница, что тебя окружает? Майклу нравилась жизнь в Лос-Анджелесе. Она кипела, горела, плескалась через край. Город ангелов, город демонов, город безумцев и романтиков. Ему нравилось, что, даже просто проходя по улице, становишься частью чего-то большего. Становишься частью самого города. И он не хотел этого лишаться. В конце концов, здесь нашлось место стольким сверхъестественным существам, неужели для него не найдется клочка земли? От мыслей его отвлек звук приближающихся шагов. Повернув голову, Майкл увидел Мейз. Она шла по краю бордюра, сложив руки на груди и о чем-то думая. Не дойдя до Михаила метров десять, она тоже села на лавочку. Все это время он сидел тихо, надеясь, что она его не заметит. Словно прочитав мысли, Мейз повернула голову, вперившись в него взглядом. Майкл кивнул. Посмотрев с полминуты, она усмехнулась, а после отвернулась. Что ж, так тоже неплохо. Михаил ушел первым. Посидев еще полчаса, он допил кофе и окончательно замерз. К тому же нестерпимо болела спина. Возможно, завтра он не встанет с кровати. Выкинув пустой стаканчик, облизнув губы, Майкл встал и пошел прочь. Пройдя мимо Мейз, он снова ей кивнул. Та сделала вид, что не заметила.***
Как он и предполагал, на следующий день нещадно болела спина. Пришлось позвонить в школу и отменить занятия. Оставалось только надеяться, что администрация пойдет навстречу и не уволит его — Майклу была нужна эта работа. Иногда прихватывало так, что он задерживал дыхание и медленно считал до десяти, пока не отпустит. Иногда приходилось хвататься за окружающие вещи. Но сложнее всего оказалось дойти до аптеки — привычные триста метров от дома казались бесконечными. Но медленно, просчитывая каждый шаг, он преодолел и это. В последующие дни стало легче — на третий день в дверь постучалась сердобольная старушка из квартиры напротив. Она принесла куриный бульон и пару гренок. Майкл улыбался и долго благодарил. От простого человеческого сочувствия стало чуть легче. Он ел быстро, спешно, как человек, голодавший несколько дней. А пока он ел, каждый глоток будто согревал изнутри. На секунду Майклу показалось, что он дома. Еще через два дня он окончательно поправился. С работы его, к счастью, не уволили. Надев свитер потеплее (выглядело комично, но лучше так, чем снова лежать с больной спиной), Майкл поправил очки и поспешил пройти мимо зеркала. Его ждала работа. И если Люциферу достаточно было раскрывать преступления, чтобы принести пользу обществу, то Майклу нужно было выполнять свои задачи, как ангелу: помогать и учить. И он стал преподавателем. Было еще кое-что, в чем он не признавался даже самому себе. Дети были не такими злыми. Стянутые рамками приличия, они бы не стали издеваться над ним. А смотреть… на него всегда смотрели. С такими мыслями он вошел в класс.***
В работе день всегда пролетал быстро. Майкл выкладывался по полной, разжевывая и объясняя снова и снова. И его слушали. Тридцать пар глаз внимательно следили за ним, за ходом его мыслей и рассказом. А Майкл вспоминал далекие времена, когда он также по Раю водил души, успокаивая их и приводя в гармонию. От этого его собственная душа радовалась. Сам того не замечая, он переставал горбиться, из рук уходила дрожь. Возвращаясь домой затемно, Майкл проходил мимо того самого моста. Надо же. Мейз сидела на той же самой лавочке и смотрела вперед. На секунду он остановился, рассматривая ее. Распущенные волосы, неизменно черная кофта и джинсы. Она была так красива. Черные глаза блестели в ночи, рассматривая водную гладь. Она была такой спокойной и умиротворенной. Меньше всего сейчас можно было подумать, что перед тобой демон преисподней. Мейз поежилась и сложила руки на груди. Майкл пару раз моргнул и пошел дальше. Он не видел, но она повернулась ему вслед, провожая взглядом.***
На следующий день он пришел пораньше. Сев на свое место, Майкл воткнул в уши наушники и откинулся, позволив музыке заполнить его сознание. Она переливалась, лилась рекой, затрагивая самые потаенные струны души. Думать ни о чем не хотелось. Шерстяной свитер колол шею, а ноги, кажется, натерли новые ботинки, и все-таки ему здесь было хорошо. Даже отрицательные ощущения Майкла приводили в восторг. Он мог чувствовать. Мысли о своей позорной попытке суицида он предпочитал запрятывать куда подальше. Пнув маленький камешек мыском ботинка, Майкл посмотрел на время и улыбнулся. Идея появилась раньше, чем он смог ее обдумать. Скинув пиджак на лавочку, он подхватил сумку и пошел в уже знакомую забегаловку. Если он правильно помнил, то Мейзикин должна придти через полчаса. Взяв хот-дог (при этом продавец, а по совместительству и повар, оглядела его с сомнением и восхищением — эти сосиски видели молодость ее бабки) и два кофе в картонных стаканчиках, Майкл вернулся на свое место. Настроение превысило отметку «среднее». Перехватив булку поудобнее, он вгрызся в него зубами. Сосиска была абсолютно резиновая, а булка сухая и старая, но щедро сдобренные горчицей и кетчупом (а особенно хорошим настроением) они составляли вполне сносный тандем. Майкл со вкусом доел, а потом как ребенок облизал пальцы. Оглядевшись, он взял кофе и отнес его к той лавочке, где обычно сидела Мейз. Подумав, он вернулся за маркером. Написав кривыми буквами ее полное имя на чашке, Майкл вернулся к себе. Руки подрагивали. Она пришла как по часам. Остановившись, девушка с сомнением посмотрела на стакан, а потом перевела взгляд на Майкла. Тот улыбнулся ей и отсалютовал ей кофе. Мейз села, сняла крышку, макнула палец и облизала его. Потянув на языке какое-то время, она проглотила и снова посмотрела на Михаила. Тот молча наблюдал. Скривив губы, Мейзикин демонстративно отставила чашку, встала и ушла. Майкл вздохнул и перевел взгляд на воду. Хорошего настроения как ни бывало.***
В следующий раз он купил ей американо без сахара и сливок. Зачем он это делает, он и сам не знал. Просто хотелось. И снова кривыми буквами подписал ее имя. В этот раз Мейзикин не ушла. Она с сомнением осмотрела стаканчик, а потом все-таки взяла. Отпив пару глотков, девушка кивнула сама себе. Майкл расплылся в улыбке. Друг другу они не сказали ни слова. В какой-то момент это превратилось в своеобразную традицию. Майкл приходил с работы за час до появления Мейз, покупал хот-дог и два кофе и ждал ее. Однажды он купил хот-дог и ей, но Мейз поморщилась и покачала головой. Майкл сделал вывод. Он боялся признаться в этом даже самому себе, но весь день он ждал этой ночной встречи. Они не разговаривали, даже не приблизились ни на метр за эти полгода, но ему все равно это нравилось. Они приходили, смотрели на реку, мост, сидели в тишине около часа и расходились. Правда, теперь, когда Майкл проходил мимо, Мейз кивала ему. Очень редко даже улыбалась. Он больше не думал о мосте. Не думал о том, чтобы спрыгнуть. Вода из искушения превратилась в верного друга. Дети слушали его, руководство нарадоваться не могло. Майкл впервые за долгое время ощутил себя нужным. Даже маленькая квартирка на окраине перестала казаться такой убогой как раньше. Он купил занавески (оглядываясь в этот момент как вор — увидь это Люцифер, он бы потешался до конца веков), новый диван и даже пару цветков. Стало уютнее. Хотя он все равно предпочитал ходить на мост. Иногда Мейзикин пропадала. Однажды ее не было три недели. И все три недели он все равно приходил каждый день и покупал хот-дог и два кофе. И ждал. Но с каждым днем настроение становилось все мрачнее и мрачнее. Мир снова терял краски, а обретенный смысл ускользал как песок сквозь пальцы. Майкл становился раздражительным, плохо спал. Иногда он приходил минут на десять, садился, выпивал залпом кофе и уходил обратно. Но каждый день на ее месте стоял Американо с кривой надписью «Мейзикин».***
Когда она вернулась, Майкл не мог сдержать счастливой улыбки. Странно, но тогда она тоже ему улыбнулась. Не зная Мейз, он бы подумал, что она ему рада и тоже соскучилась. Последняя мысль почему-то совершенно глупо грела.***
Пару раз он видел Люцифера, но вступать в разговор не спешил. Что он ему скажет? Извини? Ты все не так понял? Он все равно не поверит. А снова выслушивать его издевки и посылы в Серебряный город не было никакого желания. Так что он просто опускал голову и шел дальше. С Аменодиэлем была такая же ситуация. Впрочем, тот настолько был увлечен своей женой и ребенком, что в те разы, когда они сталкивались едва ли не лоб в лоб, он даже не замечал Майкла. А тот не хотел это исправлять. Приближалось рождество, и, несмотря на всеобщее ощущение счастья, в душе Майкла с каждым днем все сильнее разрасталась тоска. Украшенные гирляндами деревья, шапки снега напоминали о конце семестра и неумолимым приближении каникул. А, значит, никаких занятий, никакой работы и никакого моста. Не нужно было общаться с Люцифером, чтобы знать, что в «Люксе» намечается грандиозная вечеринка. Об этом кричали буквально все билборды, проходящие мимо подростки и яркие вывески на зданиях. И не надо быть экстрасенсом, чтобы понимать, что там соберутся все дорогие Люциферу люди. И Мейз в их числе. Последняя мысль почему-то отзывалась особой тоской. Его ждали две недели одиночества в маленькой квартирке со включенным телевизором. О Серебряном городе даже думать не хотелось. Подойдя к лавочке, он не сразу понял, что не так. А потом улыбнулся. В картонной коробочке стоял хот-дог и большой стаканчик кофе с ровной надписью сверху: «Михаил». А рядом лежал аккуратно сложенный темно-коричневый шарф. Развернув его, Майкл почувствовал легкий запах духов Мейзикин. Прижавшись лицом, мужчина закрыл глаза и стоял так какое-то время, не шевелясь. А потом снял свой шарф, сложил его в сумку и аккуратно надел этот. Глупо, но ему показалось, что вокруг стало на пару градусов выше. Повернувшись, он наткнулся на взглядом на Мейз. Она стояла у соседней лавочки и наблюдала за ним. Майкл расплылся в улыбке и наклонил голову. Мейз улыбнулась в ответ, отсалютовала ему кофе и пошла прочь.***
Она не пришла в Рождество. Майкл стоял на мосту и ждал ее уже три часа. Собственный кофе остыл, оседая на дне горькой жижей. Ее кофе так и стоял на лавочке. Он не хотел туда смотреть, а все равно смотрел, комкая в руках картонный стаканчик. Да, это было очевидно, но он все равно надеялся. Какая-то часть его души верила, что она придет. Что она выберет не Люцифера. Что она выберет его. Отшвырнув стаканчик, мужчина закашлялся. Спина снова заболела. Проходящие мимо люди обернулись на него и ускорили шаг. Он вдруг совершенно отчетливо вспомнил, кто он — горбун и жалкое подобие собственного брата. Он будто увидел себя со стороны их глазами, и от того стало еще отвратительнее. Жалкий инвалид, поверивший… во что? В счастье? В любовь? Даже звучит смешно. Майкл — всего лишь уродская копия своего брата, горбатый инвалид, стоящий на мосту и скулящий как собака о собственной никчемной судьбе. Хотелось кричать, но голоса не было. Хотелось разнести к чертовой матери весь этот мост. Он знал, что может. Стоило всего лишь взмахнуть посильнее крыльями, напрячься и ударить сильно и быстро. Хватит всего одного удара. Но еще больше хотелось другого. Посмотрев перед собой, Майкл облизнул пересохшие губы. Не пытаясь расправить плечи, замерзшими пальцами он медленно расстегивал не поддающиеся петли пальто. Закончив, он скинул его к ногам и шагнул вперед, перелезая через оградку. Порыв ветра ударил колючим снегом в лицо. Рука почти соскользнула, лишь в последний момент нащупав твердую опору. Михаил закрыл глаза, тщетно стараясь унять сердцебиение. Вдох-выдох. Вода под ним бурлила, не сдерживаемая даже льдом. Ему казалось, что она говорит с ним. Приди. Приди. Приди. И он вдруг явно увидел, как отпускает руки и как летит вперед. Это не полет в обычном его понимании. Это падение. И так, как он никогда не был любимчиком отца (как-мать-его-Люцифер-Денница), этого хватит. Даже ангельское тело не выдержит такого холода. Он безумно улыбнулся и выставил ногу вперед. В тот же момент где-то сбоку мелькнули темно-каштановые волосы. Вздрогнув, Михаил повернулся, едва не упав. Нет, это была не она. Просто девушка, бегущая в сторону дома. Но момент был упущен. Михаил перевел взгляд и… отступил. Он перелез обратно и буквально сполз вниз по перилам, закрывая лицо руками. Было так холодно, мороз пробирал до самых костей, но это отвлекало. В какой-то момент он перестал чувствовать пальцы. Что ж, если закрыть глаза, то можно подумать, что его лицо трогают не его руки. Что кто-то (вполне конкретный кто-то) сидит рядом и гладит его по щеке, а не находится на той стороне с его идеальным братом. Он вздохнул и откинул голову. — Счастливого рождества, Михаил, — прошептал он в пустоту.***
Он тогда сидел до утра. Всю ночь глаз не сомкнул и не сдвинулся. Проходящая мимо бабулька по утру толкнула его в плечо, ожидая, наверное, что он уже окоченел. Но Майкл моргнул и посмотрел на нее. Старушка вздрогнула и поспешила прочь. А он поднялся, попытался отряхнуться от снега, закинул пальто на руку (надеть его не представлялось возможным — пальцы не гнулись) и побрел домой, наугад разбирая дорогу. Следующие несколько дней он провел в бреду. Его лихорадило, знобило и кидало по всей кровати. Майкл заходился кашлем так, что казалось, будто он вот-вот выплюнет легкие. Тяжелые хрипы сотрясали его худую грудь, заставляя ее тяжело вздыматься. Он лежал под тремя одеялами, одетый в самую теплую кофту, и ему было чертовски холодно. Зубы стучали так сильно, что пару раз он прикусил себе язык. Мыслей не было. Он то проваливался в сон, то просыпался в бреду. Когда позвонили в дверь, Майкл не сразу понял, что произошло. А когда понял, то не пошел открывать, в надежде, что звонящему надоест и он сам уйдет. Ну, кому он нужен? Мальчишке-почтальону, что иногда продавал ему печенье? Увы, ему сейчас совсем не до печенья. Каким-нибудь верующим, предложившим ему уверовать в Бога? Это вообще смешно. Даже если это хозяйка квартиры, ей придется подождать пару дней, потому что, очевидно, сейчас он не в состоянии сделать что-либо. Но звонящий не унимался. Трели раздавались снова и снова, так что в какой-то момент пришлось откинуть подушку и все-таки признать очевидное: кто бы там не был, уходить он совершенно точно не собирался. Прокашлявшись, он откинул одеяла и медленно встал, держась за мебель. Каждый шаг отдавался болью и надсадным кашлем, а от звука звонка болела голова, но он все равно упрямо шел дальше. Дойдя до двери, Майкл вслепую нашарил ручку и повернул ее, открывая дверь. Того, кто стоял за ней, Михаил ожидал увидеть меньше всего.***
Он понимал, что представляет из себя жалкое зрелище, но не представлял насколько. Похудевший, бледный с больным румянцем и черными кругами под глазами, Майкл напоминал скорее живого трупа, чем человека, а уж тем более ангела. Его хрипы слышны были даже без стетоскопа, а пот был слишком очевиден, чтобы игнорировать. Темные волосы свалялись и теперь висели засаленными сосульками. Облизав потрескавшиеся губы, он все равно попытался улыбнуться, но снова закашлялся. Без слов Мейз шагнула внутрь, захлопывая за собой дверь.***
Подхватив его под руку, она повела Михаила в сторону комнаты, бережно придерживая другой за талию. Уложив на кровать, Мейз кивнула сама себе и осмотрелась в поисках лекарств и градусника. Как и ожидалось, ни того, ни другого не нашлось. — Жди меня здесь. Я сейчас приду. Дверь не закрывай. — Куда ты? — подняв голову, спросил он. — Спасать тебя, очевидно. Мне в Ад, видимо, даже на пару дней отлучиться нельзя. Майкл не был уверен, что последние слова сказала она, а не он додумал в бреду. После этого его сознание потемнело, и мужчина провалился в сон. Когда он открыл глаза, за окном уже окончательно стемнело. Рядом сидела Мейз, что-то помешивая в чашке. Увидев, что он проснулся, девушка протянула ему напиток. — До дна. У тебя жар. Людской доктор сказал, что это должно помочь. Потом еще таблетки надо будет выпить и побрызгать спреем. О чем ты только думал? Вместо ответа он взял чашку, выпивая содержимое. Оно оказалось противно кислым, так что Майкл поморщился и едва не подавился. Мейз забрала чашку обратно. — Знаю, на вкус премерзкое, но должно помочь. У тебя почти 40 температура. Нет смысла давать что-то еще. — Откуда ты знаешь? — хрипло спросил он. — Сходила к доктору, пока ты спал. Он рассказал. Тебе бы поесть. Я заказала еду, скоро должны доставить. Потерпи немного. Майкл не знал, что на это ответить. Ему вообще все еще казалось, что все происходящее — бред его воспаленной фантазии. Но даже если и так, ему этот бред очень даже нравился. Протянув руку, он коснулся ладони Мейз. Та вздрогнула, перевела взгляд на его руку, но свою не убрала. — Что случилось, Михаил? Почему ты в таком виде? — Ты заразишься, Мейзикин. Тебе не стоит здесь быть. — Это уже мои проблемы, красавчик. Сам ты не выберешься. «Красавчик» больно стегануло, но Майкл промолчал. В принципе, этого стоило ожидать от демона. Мейз наклонилась и посмотрела ему в глаза. — Так что случилось? Только не говори, что не закрыл на ночь окно — не поверю. — На мосту стоял. — Раздетый, что ли? — со смешком спросила Мейз. Не услышав ответа, она нахмурилась. — Глупое решение. — Где ты была? — вырвалось раньше, чем он смог подумать о том, что не нужно спрашивать. На его удивление Мейз спокойно пожала плечами и достала из сумки какую-то баночку. — В аду. Я же говорила. У нас там есть один костоправ. Я подумала, что если он знает, как ломать кости и выворачивать их наизнанку, то знает, как и составлять правильно. — Зачем тебе это? Мейз посмотрел на него так, будто он сморозил величайшую в мире глупость. — Чтобы тебе помочь, очевидно. Или нравится ходить с больной спиной? Но он не хотел мне говорить, поэтому пришлось немного его… — она загадочно улыбнулась, — поспрашивать. Но вот, — она указала пальцем на банку. — То самое лекарство. Нужно будет делать некоторые упражнения и попить это, тогда станет легче. Но вместо этого мы сейчас будем заниматься твоим лечением. Михаил слушал ее и все больше убеждался, что все это — бред его воспаленного мозга. Нет, в реальной жизни такого точно быть не может. Даже звучит глупо. Мейзикин, которая ради него спускалась в АД, чтобы помочь? Ради него? Исключено. Вдруг он понял, что ему стало тепло и даже жарко. Захотелось высунуть руку или ногу. Майкл услышал тихое жужжание. Повернув голову, он увидел в углу комнаты небольшой обогреватель, мерно жужжащий и мигающий желтой лампочкой. Опережая его вопрос, Мейз ответила: — Ты мерз, поэтому пришлось сходить и принести его. А заодно разобраться с докторами и прочим. И заказать еду. Я сама только пришла. Согреешься — выключим. Высунув голову, он прищурился и спросил: — Зачем ты это делаешь? — Мне не все равно. Может кофе отрабатываю? Он слабо улыбнулся и закрыл глаза. Темнота снова приняла его в свои объятия.***
Следующие разы его будила Мейз, чтобы напоить чем-нибудь, дать таблетки или попытаться впихнуть хотя бы пару ложек бульона. Так прошло еще три дня. А потом ему полегчало. Майкл проснулся и неожиданно для себя понял, что его голова такая же ясная, как и до болезни. Его не морозило, не обливало потом и не колотило. Даже как-то непривычно. Мейз оказалась рядом, уснувшая в кресле с книгой на коленях. Майкл не смог сдержать улыбки, глядя на нее. Стараясь не разбудить, он вылез из-под одеяла и медленно пошел на кухню. — Куда ты собрался? Обернувшись, он ожидаемо наткнулся на взгляд темных глаз. — Хотел заварить нам чай. — Я и сама справлюсь. Ложись. — Я хотел заварить его тебе. Посмотрев на него долгим взглядом, Мейз неожиданно кивнула. — Ладно. Когда они пили чай, у Майкла было ощущение странного дежавю. Они снова что-то молча пили, находясь, правда, гораздо ближе. Никто из них не спешил нарушать молчание. Медленно помешивая чай, он смотрел на тонкие пальцы Мейз и думал, как долго она еще пробудет здесь. — Громко думаешь, Майкл. Я не собираюсь уходить. — Помолчав, она добавила: — Хотя бы до тех пор, пока не увижу, что ты в порядке. Майкл усмехнулся и едва не брякнул, что в порядке он может быть просто по определению, но в последний момент все же промолчал. А после сказал: — Я тебе благодарен. — очевидные слова, но произнесенные вслух они приобрели какой-то другой смысл. — Как ты нашла меня? — Выследила еще в первый день. Решила, что может понадобиться. — Люциферу? — Мне. А потом приходила каждый день, а тебя не было. В кафе тебя тоже никто не видел. Так что ты или дома или, — она ткнула пальцем в потолок, — там. Решила начать с дома. Ну, не ошиблась. Скажи, зачем мне было дарить тебе теплый шарф, если ты все равно простываешь? — Спасибо за него. Он такой мягкий. Она неопределенно махнула рукой. — Пожалуйста. — Я не знаю, как так вышло, — увидев ее изогнутую бровь, он поспешил добавил: — Точнее знаю, конечно, но это в последний раз. Обещаю. Он сам не знал, зачем дал обещание, но почему-то именно здесь и сейчас это казалось важным. — Иди ложись. Ты еще слаб. Я помогу, — она подошла и взяла его под руку. Неловко встав, Майкл оперся рукой о стол и посмотрел на нее. Впервые они стояли так близко, ели не считать тех моментов, когда она его пыталась зарезать в прошлом. Спина предательски болела, заставляя сгибаться все сильнее. Майклу так противно было от себя. Хотел бы он выглядеть иначе. Мейз смотрела на него, на его губы, а потом шагнула ближе, заключая в объятия. Положив голову ему на плечо, она гладила Майкла по спине и радовалась от того, что успела вовремя. Михаил закрыл глаза и позволил отдаться ощущению. Он несмело положил руки ей на спину, прижимая к себе. Плечо предательски упиралось ей в ключицу, но Мейз, кажется, это ничуть не смущало. Отстранившись, она перехватила его под локоть, и они вместе пошли в комнату. Уже там, ложась на кровать, он скользнул вдоль ее руки и задержал на запястье. Посмотрев в глаза, Майкл сказал: — Останься. — и совершенно неясно о чем он: сейчас или вообще. Мейзикин кивнула и легла рядом. Повернувшись друг к другу, подтянув ноги к животу, они молча смотрели друг на друга, думая каждый о своем. Протянув руку, она коснулась его щеки, поглаживая кончиками пальцев. Михаил закрыл глаза, подаваясь на касания. — Почему ты здесь, Мейз? — Я тебе уже говорила. Мне не все равно. Не отдавая себе отчета, Михаил потянулся к ней. И его губы накрыли ее. К одной руке присоединилась другая, заключая его лицо в объятия. Он чувствовал, как мягкие пальцы Мейзикин скользят по его линии скул. Мурашки покрыли спину, проходя вдоль позвоночника. Архангел положил ладонь ей на макушку, прижал ее ближе к себе и углубил поцелуй. Разместив вторую руку на талии демонессы, Майкл обнял девушку, сплетая их руки и ноги. Он целовал ее губы, щеки, чуть вздернутый носик, переходил на шею и ключицы. Ему так хотелось зацеловать ее всю. А Мейз смеялась. Открыто, как миллионы маленьких колокольчиков. И этот звук хотелось слушать вечно. Он не мог понять, в какой момент ее руки проникли под его футболку, оглаживая впалый живот. Не мог вспомнить, в какой момент они оба остались без верхней одежды, а после и вовсе без нижнего белья. Не мог вспомнить, сколько он целовал ее, а она целовал его. Но он навсегда запомнил запах ее волос, изгибы тела, маленькую родинку над правой грудью и короткие выдохи. Он навсегда запомнил, каково это целовать ее, зная, что она сейчас из всего мира выбрала только его. Он запомнил, каково это, когда падают последние запреты, последняя стена. Между ними. Между миром. Он запомнил, как она смотрела на него, пока губы изгибались в тихом стоне при каждом толчке. Так, будто он — самое прекрасное, что есть в этом мире. Так, что он совершенно забыл, что он всего лишь инвалид, горбун и тень своего брата. Сегодня он был на вершине блаженства. Спустя столько тысячелетий он выиграл. Он выиграл эту битву с собой. Он прижимался к ней ближе, не оставляя даже миллиметра между ними. Их дыхание смешивалось, а пальцы до боли сжимали чужие руки, не в силах остановиться. Они двигались в унисон, неотрывно глядя друг другу в глаза. Ему казалось, что он видит ее душу. Что так ее не видел еще никто. А она это знала наверняка. Момент пришел одновременно. Громкий и такой долгий. Ее тело изогнулось в оргазменной неге, а он перехватил ее под лопатками, прижимаясь лбом повыше груди и зажмуриваясь до боли.***
Когда он проснулся утром, он ожидал увидеть холодную постель. Это было бы нормально, даже правильно. Он не был в обиде, ничто не длится бесконечно. Но повернувшись, он наткнулся на спящую Мейзикин, собственнически закинувшую на него ногу. Лениво открыв глаза, она прошептала: — Много думаешь. Рано еще. Спи. Майкл почувствовал, как сердце пропустило череду ударов. А после он обнял ее покрепче и поцеловал в макушку. Им столько предстоит еще обговорить, решить, обдумать и сделать. Но сейчас это было совсем неважно. Ведь им чертовски не все равно.