С этой кровью в талой воде

Они прилетают в Южный парк разными рейсами, и мать с недовольством отмечает возвращение Картмана, когда они сталкиваются в супермаркете. Она достаточно современна, но что-то подсказывает, что Эрик Картман где-то вне ее терпимости, особенно рядом с сыном: — Уверена, что бы там не говорила Лиэн, а Эрик Картман так и остался гнилым мальчишкой. Кайл после небольшой паузы говорит, что Картман в целом молодцом, на что она возмущенно цокает языком, обвиняя сына в мягкосердечности: — Ты даже в школе оставался к нему добр после всех ваших ссор, бубочка. Заявление сомнительное, но Кайл примерно понимает, о чем она. — Как там наш «Лео»? — со смешком спрашивает Кенни, когда они вдвоем идут на озеро Старка, чтобы присоединиться к небольшой вечеринке выпускников. — Все лучше, — честно отвечает Кайл. — Вроде бы счастлив. — Вроде бы, — понятливо кивает Кенни и достает сигареты. Дома Кайл старается не курить так часто, хотя в его возрасте уже больше можно и не бояться родительского гнева. Скорее он не хочет расстраивать мать, поэтому озирается прежде, чем достать свои. Клайд располнел. Венди обстригла волосы. Келли выходит замуж за какого-то француза и уже на пятом месяце беременности. Самой Келли на встрече нет, но обсуждают ее особенно активно. А Кайл сторонится Картмана, хотя тот и не делает попыток сблизиться. — Как там Баттерс? — спрашивает Скотт, и Кайл в который раз отвечает, что хорошо. Фотографии Лео в инстаграме будоражат их захолустье, Кайл превратился в того парня, который меньше года как родное захолустье покинул, но уже считает себя жителем Нью-Йорка и удивляется любым новшествам. Например, он и забыл, каково это жить без метро, на что Кенни закатывает глаза и уходит поболтать с Кэт. Кэт похорошела и все еще делает вид, что ее бывшего не существует. Все идет хорошо целую неделю. Затем Кайл не встает с кровати три дня, только иногда выходя в туалет, а в остальное время просто лежит, либо дремлет. Картман не приходит, и это по-настоящему радует. Может, место Кайла здесь? Рядом с матерью, рядом со Стэном, подальше от Картмана и не принимающего его города. Но и здесь он будто тоже уже не дома. Хотя комната еще не превратилась в лучших традициях кино в спортзал, а уже на одежде остается шерсть сторонящегося его кота, а из памяти стираются вшитые, казалось бы, в подкорку знания об опасных лужах у дорожных перекрестков. Такое ощущение, что у Кайла нет дома. Общага в Нью-Йорке — не дом, комната в Южном Парке — не дом. Он почти бомж, хоть и не вынужден спать на улице, а так сильно накатывает чувство неприкаянности. Что у него хорошие друзья и родители, которые его плохо знают и только поэтому принимают. На четвертый день с кровати встать все же приходится: Айк заходит в комнату с упрямым видом и оставляет дверь открытой, чтобы можно было услышать тихие всхлипывания матери. — Я просто устал, — мягко улыбается Кайл, через силу запихивая в себя омлет и сдерживая желание болезненно скривиться, когда колет в грудной клетке, — учебы много, наконец-то могу просто отдохнуть, где же еще, если не дома? Мать успокаивается и выглядит довольной ровно до того момента, как Кайл не будит весь дом ночью, крича и зовя на помощь из-за панической атаки. На следующую ночь все повторяется, и Кайл, промучавшись весь день, без предупреждения заявляется вечером к дому Картманов и звонит в дверь. — Разве я не обещал трахнуть тебя на глазах у матери? — холодно спрашивает Картман, опершись плечом о дверной косяк. Кайл теребит край толстовки и жует и без того замученную губу, борясь с желанием развернуться и уйти домой. Потому что желание не пойти на поводу у гордости и остаться здесь все же сильнее. Картман отступает, освобождая проем, и пропускает Кайла внутрь. — А где Лиэн? — Они так и не вернулись из Кореи. Кайл удивленно вскидывает брови: он и не знал, что Картман проводит каникулы в одиночестве. Что его мать даже не прилетела, когда сын вернулся в родной город. — Северной или Южной? — Той, где разрешены тупые яппи. Не спишь нихера? — Картман сжимает лицо Кайла в ладонях, оттягивая большими пальцами веки и явно намекая на круги под глазами. — Это пиздец, а не город, — делится наблюдением Кайл и подходит ближе, прижимаясь в объятии. — Это ты пиздец, еврей, город тут не причем. Мать расстроена, что Кайл остается где-то ночевать, но он хоть и мучается чувством вины, а все равно настаивает. Сначала казалось, что он пришел с определенной целью — потрахаться и свалить, либо потрахаться и уснуть, но они с Картманом уже второй час просто лежат на кровати, залипая в телефонах. — Я помню, из-за чего тебя в первый раз в дурку увезли, Кайл. — М? — Не тогда, когда положили, а когда психиатру показывали. Мелкого еще. — Ты и об этом знаешь? Ну и мудак же ты, — цокает языком Кайл, недовольный внезапной темой для обсуждения. — Ага, из-за птенца. Кайл хмурится, стараясь вспомнить тот случай. Мать говорила всегда, что он впечатлительный, и что мертвый, выпавший из гнезда на подъездную дорожку птенец не мог не взволновать его. — Ты так долго кричал, что я потом уснуть не мог, мне все казалось, что шумит в ушах. Кайл слабо пожимает плечами, стараясь отогнать неуютные мысли. — Я тогда в итоге забрался к тебе домой через окно спальни, но тебя не было. Посидел немного, уже хотел уйти, а вы вернулись. Спрятался в шкафу, — рассказывает Картман, положив телефон на грудь, — отец тебя занес на руках, положил на кровать, мать закутала в одеяло. А ты спал и каким-то совсем неживым казался. Наверное, накачали чем-то. Кайл приподнимается на локтях, чтобы посмотреть на Картмана: взгляд у него спокойный, он явно погружен в воспоминания, продолжая машинально гладить Кайла по спине. — Я часа два просидел, так и не решился тебя разбудить, только ладони приставлял к носу. — А зачем? — Проверял, что не сдох ли, — хмыкает Картман, и Кайл тоже ухмыляется в ответ: — Странно, что ты гадость какую не сделал. — Потом тоже думал, что упустил возможность, но тогда совсем как-то дурно стало. Вдруг понял, что ты… больной. Картман умеет говорить то, что хочет сказать, и не выглядеть при этом смущенным, вгоняя в неловкость окружающих. Кайлу вот неловко. Мать зовет его необычным или особенным, чтобы после очередных ночных криков не говорить «больной». — Это же корректируется, еврей. И не обязательно жрать ксанакс. — Это не ксанакс. — И все же. — Я подумаю, — вяло отзывается Кайл. Картман — единственный, кто говорит с ним открыто, не пытается скрыть беспокойство за улыбкой и подменять понятия. Это неприятно и приятно одновременно. Потому что нет стыда, как перед семьей, обменивающейся многозначительными взглядами, как перед Стэном, отводящим взгляд. Они его любят, и поэтому берегут. Картман его хочет, и поэтому хочет сберечь иначе. — Ты больной на голову ебучий еврей. — Я и с первого раза услышал. Картман сдвигается ниже, чтобы их лица оказались на одном уровне, просовывает колено Кайлу между ног и прижимает за задницу ближе к себе. — Ты не планируешь ей говорить? — Матери? Нет. — Боишься, что отберут значок еврея за еблю в зад? — недружелюбно отзывается Картман, ведя носом по шее Кайла и легко целуя в кадык. — Боюсь, что у нее и так переживаний за меня хватает, чтобы еще думать о том, чем я там в Нью-Йорке занимаюсь, — Кайл прикрывает глаза и запрокидывает голову. — Что ты трахаешься со мной, хотя предполагалось, что Кайл — хороший мальчик и будет приезжать на каникулы с какой-нибудь простушкой с ровным прикусом, — подсказывает Картман. — Вроде того, — морщится Кайл и закидывает ногу на Картмана, чтобы прижаться ближе, и сразу оказывается на спине. Разные глаза у Картмана почему-то не выглядят как интересная часть внешности человека с обложки, как обычно бывает, скорее как изъян, хоть и не уродство. А все из-за вот этого неприятного бегающего взгляда. — Что мне мешает сейчас пойти в ваше еврейское гнездышко и все рассказать? — Нахуя оно тебе? — моментально напрягается Кайл. — Чтобы ты не корчил из себя хуй не пойми что перед этим ебучим городишком. Чтобы сказал: «к хуям!». — Я не корчу! — Кайл толкает Картмана в грудь, но тот продолжает нависать, а после нового толчка хватает Кайла за запястья и прижимает к матрасу. Может, Кайлу бы и не хватило совести врезать ему коленом в пах, но и не вышло бы: Картман встает между ног, широко их разведя. Охуенная поза. — Потому что я этого хочу, — старается выглядеть спокойным Картман и давит на запястья, когда Кайл снова начинает дергаться. Да, чего-то такого Кайл и ожидал все это время, не позволяя себе расслабиться, что они — не парочка, а больное гавно. И Картман едва ли сможет скрыть этот неприятный, одновременно довольный и недовольный взгляд. — Чего еще ты хочешь? Чтобы не запугивать меня в будущем подобными угрозами? — цедит сквозь зубы Кайл, улавливая нотки их школьного общения. — Воу, намекаешь на сделку? — Картман вскидывает бровь и наклоняется ниже, чтобы прижаться губами к скуле Кайла, и тот не дергается, лишь хмуро смотрит в сторону. — Даже так, еврей? Настолько ты не хочешь, чтобы Брофловски знали обо мне? Настолько хуево? — Ни о чем чтобы они не знали, не интересовались и не думали, — все же дергается Кайл, высвобождая запястья, но не бьет, а обнимает Картман за шею и притягивает к себе, чтобы поцеловать. После того, как он стаскивает с себя футболку, Картман глумливо спрашивает: — Неужели ты сексом платишь? — Нет, я просто хочу потрахаться, — рычит Кайл, стягивая штаны, — а остальное мы обсудим позже. И, клянусь, не зли меня, иначе у нас и секса напоследок не будет, я просто пойду домой. — Напоследок? — Картман замирает, не доведя ладонь от шеи к животу, и давит Кайлу на грудь. — Потому что только попробуй меня шантажировать подобной хуетой, — шипит Кайл, приподнимаясь на локтях, чтобы оказаться с Картманом лицом к лицу, — и я распечатаю листовки с оповещением, что трахался с тобой, только в прошедшем времени. — Думаешь, что нашел точку давления? — Картман прижимается лбом ко лбу Кайла и злобно выдыхает в губы. — Но я бы еще проверил, кто из нас на что решится, и о чем будет жалеть позже. Кайл бы тоже проверил. Он бы с такой радостью сейчас заявился домой, залез с ногами на обеденный стол и воскликнул: «Картман — вершина айсберга моих проблем, и на этой вершине я с ним ебусь!», чтобы навсегда оставить позади чьи-либо ожидания, чтобы посмотреть, как этот мудак расшибется об асфальт, чтобы снова к Кайлу подобраться, но он больше не позволит. Он хочет по утру собрать чемоданы и улететь вместе с Картманом в Нью-Йорк, дать слабину и признаться, что не справляется, даже не особо понимает, с чем справиться должен, и пару недель просто просидеть в квартире, не выходя за ее пределы. Все это смешивается в голове, словно накатывает паника, в то время как Картман уже подталкивает, чтобы перевернуть на живот. Уткнувшись лбом в покрывало Кайл сам подается назад и кладет руку поверх руки Картмана, крепко стискивающей его бедро. Проскальзывает стремная мысль, что лучше бы сейчас было больно, неприятно, чтобы встать и ненавидеть себя еще больше, чтобы злиться на Картмана, но тот охуенно долго, до умоляющих стонов растягивает его, трахая пальцами. Стэн говорил, что он в первые разы с Венди плакал после оргазма, и не совсем понятно было: смеяться, завидовать или недоумевать. Сейчас Кайлу хочется плакать: до того стремно и прекрасно. Он утыкается лбом в предплечье и зажмуривается. — Эй, еврей. Картман целует его в шею и плечи, обнимая со спины. Они запачкали Картману постель, скорее Кайл запачкал. Плевать. Кайл распрямляется и садится на пятки, не давая Картману отстранится. — Я не буду ничего рассказывать дома. И ты ничего с меня за это не получишь. — Может, мне и не надо больше ничего, — пожимает плечами Картман с давящей серьезностью в голосе. *** Когда Картман присоединяется к их небольшой тусовке на заднем дворе у Кенни, Кайл решительно берет его за руку и говорит: — Мы встречаемся. — Еб твою мать, — ошарашено восклицает Стэн. — Еб твою мать! — вторит Кенни, когда Стэн роняет бутылку, обдавая всех пивом. Картман не особо выражает удивление, но смотрит с интересом. Пару раз они переплетают пальцы, и Стэн сразу начинает нервничать, сбиваясь с темы обсуждения. После, конечно, он выговаривает Кайлу, когда узнает, что это случилось не вчера, а вот Кенни остается до странного равнодушен к такой новости. Стэн говорит с обидой, с таким разочарованием, словно пишет на двери дома Кайла: «Мы ведь больше не лучшие друзья?». Лучшие, еще как лучшие. Лучше Стэна нет. Но не получается оставаться порознь такими же близкими. И никакие подробности его не интересуют, хотя Кайл ожидает вопросов, что и как. «Мне плевать», — говорит Стэн, когда они вдвоем идут за добавкой на заправку. У них больше нет уютной тишины, и это вина Кайла. Он с такой силой сжимает кулаки, что на ладони остается полумесяцы от ногтей. Глубоко дышать страшно — можно спровоцировать защемление. Не удается отделаться от ощущения, что он задабривает злого духа в лице Картмана, хотя больше злых духов скопилось все же у Кайла где-то в голове. Как ни странно, но Стэн с первой же просьбы соглашается отвезти Кайла в Колорадо-спрингс, и в дороге им даже удается немного расслабиться, а на обратном пути Кайл ведет машину сам, позволив Стэну нарезаться в местном баре. Немного честности хватает, чтобы вернуть расположение друга, хотя делиться целью поездки не очень хотелось. Но если кому и сказать, то Стэну: — Я опять не сплю, чувак. Каждую ебаную ночь, хоть с кляпом засыпай, чтобы не будить своих. — Чувак, — сочувственно хлопает его по плечу Стэн и больше двух часов самоотверженно находит себе дела в городе, ожидая, пока Кайл освободится. Ни сама больница, ни врач, ни причина визита не навевают плохих или тягостных воспоминаний. Кайлу нужны маленькие таблетки, помогающие его мозгу не колебаться во сне, врачу нужна полная лживой заботы улыбка и сетование, что пациент не вернулся раньше. И между ними бланк рецепта, который Кайл получает, когда поднимаются старые карты. Его давно признали больным и дают добро на лекарства без сложных процедур. Родители не могли выбрать больницу поближе, чтобы кто-нибудь из горожан узнал, и Кайл до сих пор с ними согласен, что не хотелось бы выйти из-за стеклянных дверей дорогого центра психиатрии и натолкнуться на семью Донованов в полном составе. Его бы задразнили в школе как Твика. В аптеке накрывает внезапное чувство облегчения и слабости, когда дрожат ноги, а на лице блуждает улыбка. Может, все происходящее и из-за стресса, но если он не проведет оставшиеся две недели дома без ночных панических атак, то стресса будет только больше. Стэн рассказывает про учебу, про команду, активно жестикулируя и едва не разливая пиво, а Кайл старается оставаться сосредоточенным на дороге, не давая диалогу или собственным мыслям себя отвлекать — он все же не очень опытный водитель, в городе и вовсе скорее плохой, как показывает та пара раз, когда Картман давал ему машину для поездок за Лео. — Спасибо, что… не спрашивал, — внезапно благодарит Кайл, когда кое-как паркует машину на подъездной дорожке к гаражу. — Чувак, — хохотнув, говорит Стэн, — ты хотел сжечь школу. Я все знаю, просто предоставляю тебе возможность самому рассказать. — Спасибо. — Скорее даже жду, — погрустнев, улыбается уголком рта Стэн. — Эй, — окликает Кайл, когда Стэн складывает бутылки в мусорку. — Насчет школы. Мне было десять, и я был расстроен. — В суде расскажешь, — фыркает Стэн, подходит ближе и крепко обнимает, бормоча. Он не особо пьян, но пользуется возможностью говорить невнятно, чтобы Кайл не услышал, но Кайл все равно отвечает: — Я тоже люблю тебя, чувак. *** Проснувшись после гулянки у Клайда, Кайл не может заставить себя открыть глаза, хотя тошнота накатывает все сильнее, и на то две причины: первая, что открыв их он рискует нарваться на солнечный свет, пригревающий ему лицо, и тогда точно блеванет, а второе, что он пришел в таком постыдном состоянии домой, практически приполз, и родители в курсе, что сын как свинья нарезался ночью. Пиздец. Стоило после вечеринки уйти ночевать к Стэну, либо к Картману, но первый вернулся в Дэнвер на выходные, чтобы побыть с Венди, загруженной на подработке, а Картман наконец-то изменил одиночеству — Лиэн вернулась в город. А Кайл, похоже, без няньки не может, но находит в себе остатки самоуважения, чтобы извиниться перед матерью и выслушать нотации с полным раскаяния взглядом. — Кайл, — а мать редко зовет его по имени, — Нью-Йорк плохо на тебя влияет. Скажи честно, ты выпиваешь? — Выпиваю, — устало вздыхает Кайл, слушая, как отец делает робкие попытки поддержать подростковые вечеринки, и как мать переключается с нотаций для сына к возмущению системой образования. Кайл покупает билет домой уже через три дня, несмотря на тоску в глазах матери и разочарованный взгляд Стэна. — Приезжай в Нью-Йорк, хорошо? — почти просит его Кайл, и Стэн серьезно кивает. Картман прилетает спустя четыре дня, когда Кайл почти что заставил себя разобрать вещи, а не лежать в кровати в общежитии около раскрытого чемодана. Еще пара дней, и его бы не удалось застать в таком плачевном состоянии, буквально же пары дней не хватило. — Как же ты заебал, еврей. — Иди нахуй. Сейчас Кайлу не очень хочется, чтобы рядом был Картман. Он ходил накануне в душ, да и одежду вытащил из чемодана свежую, хоть и предназначенную скорее для выхода куда-нибудь, а не для лежания на кровати, но все равно ощущает себя слишком мягким от малого количества движений, слишком просолившимся от слез, слишком замученным, чтобы сопротивляться, когда Картман целует его шею, придавливая к матрасу. Сейчас это даже больше похоже на изнасилование, чем было бы, не выдержи Картман во время их наркотических приключений еще в школе. Но Картман дальше поцелуев не заходит, просто шумно дышит Кайлу в район ключиц, после чего с трудом размещается на полуторной кровати и засыпает, а Кайл его сон не беспокоит, успокаиваясь под мерное дыхание. *** Картман и не скрывает, что подсуетился, чтобы в новом учебном году комната Кайла вошла в его единоличное распоряжение. Малодушно Кайл несколько дней избегает узнавать, что же там с Тоддом, боясь, что того отчислили за травку или что-нибудь в подобном ключе, но в итоге сдается и идет к коменданту: Тодд счастливо живет в другой общаге, и даже как-то раз пишет Кайлу в фейсбуке, чтобы он напомнил ему название фильма Альфонсо Куарона. «Гарри Поттер что ли?», — изогнув бровь спрашивает Кайл, в очередной раз дивясь парению Тодда где-то на межпланетном уровне. «Да». Кровать в общежитии маловата для двоих взрослых парней, и ночевать Картман со дня прилета больше не остается. Свободное пространство комнаты Кайл неплохо занимает учебными материалами, располагаясь с комфортом и поддерживая ему одному удобный внутренний распорядок. Энни, одногруппница, как может нахваливает его наброски с летней практики, но преподаватель уже привычно не обращает на них внимания, разве что просит Кайла на просмотре вешать работы на стенде пониже, для всех ростовых категорий. Нет смысла хранить распечатанные проекты, поэтому раз в две недели путь Кайла по пути с учебы на подработку проходит через центр приема макулатуры, и только спустя пару недель становится известно, что мать расстроена, что ни одной своей работы сын домой не отправил. Судя по мини-алтарю в честь Айка, где висят его фото, грамоты и сертификаты начиная с дошкольного возраста, Кайл невольно страшится возможной судьбой собственных чертежей — вполне могут быть выставлены на обозрение городу. Либо использованы как бумажки для разнашивания новой обуви. Следующий проект кажется Кайлу недостаточно удачным, чтобы сложить и отправить домой, как и два после. Он берет прошлогоднюю курсовую работу и отправляет без подписей преподавателей, за что снова получает выговор, что некоторые вещи стоит хранить. «Не стоит», — думает Кайл, копируя чертежи в архитектурном бюро, в котором подрабатывает, и слушая аудиосообщения матери под мерное гудение принтера. Один значительный плюс в подработке точно есть: он имеет бесплатный доступ к оборудованию за тысячи долларов, а потому не переживает за очереди в студенческие копи-центры и качество печати. Картман не объявляется и даже не читает сообщения три дня к ряду, и Кайл после учебы проезжает свою станцию, чтобы заехать к нему домой. Похоже, у них обоих учебный год начался с завала по учебе и работе, потому что стол в квартире Картмана завален бумагами, а ноут подключен ко второму монитору, сам же Картман выглядит сонным. Но так нездорово сонным, как человек, злоупотребляющий кофе вместо отдыха. По идее это Кайл тут приехал узнавать как дела и оказывать поддержку, но Картман тянет его в кровать, укрывает их обоих одеялом и усыпляет мерным сопением на ухо. И все кажется таким приятным, уютным, что невольно Кайл расслабляется, не замечает, как остается на один вечер, затем на следующий, а там и на выходные. Он готовит незамысловатые завтраки, корпит над докладом и возмутительно много занимается сексом. После того, как он отпрашивается с подработки, чтобы поваляться в кровати еще, Кайл приходит в себя и уезжает после учебы домой, на что Картман реагирует прохладным: «Хорошо». Даже несмотря на отсутствие соседа места в комнате катастрофически не хватает, когда нужно раскинуть широкоформатные листы. Кайл с раздражением думает каждый раз, что пора бы преподавателям уже перестать игнорировать прогресс в целях «научить вас по-настоящему работать», и больше уделять внимания программам для проектирования. Но как же не заставить покорпеть над штриховкой! Кайл сердито сопит над чертежом, сидя прямо на полу, время от времени ложится на него, либо садится на корточки. Спина рискует начать хныкать вместе с ним. Он всерьез задумывается о покупке чертежного стола, но как-то жалко тратить деньги, когда проекты вручную вот-вот останутся позади — нужно было раньше думать. С другой стороны, его и поставить некуда, не запихнешь же вместо обычного стола. Снова застряв у Картмана дольше, чем на выходные, Кайл вытряхивает содержимое тубуса и не обращает внимания на зрителя, погруженный в процесс подготовки к просмотру проекта. Нет смысла пренебрегать традициями, и Кайл ложится на пол животом, подстелив покрывало. — Вау, — шепчет ему на ухо Картман и прижимается к спине. — Блять, не подкрадывайся! Повезло, что я карандашом только штриховку наносил, а если бы нет? И ты тяжелый! В глаз тебе сейчас этот карандаш воткну! Кайл вырывается, но Картман давит сильнее, хоть и удерживает часть веса на локтях. — Ебать ты вытворяешь, — повторяет он и проводит пальцами по одной из линий, но Кайл бьет его по рукам. — Не готово еще, — бормочет он, смутившись. В библиотеке бы можно было заниматься, но Кайлу начинает казаться, что все на него таращатся, заглядывают через плечо и мысленно насмехаются, еще даже не увидев окончательный результат. Поэтому неприятно, что Картман смотрит, хотя Кайл сам напросился, развернув работу у него дома. Стоило бы поехать в общагу, но захотелось остаться. Полы с подогревом, и Картман тоже теплый. Ложится рядом на спину и смотрит в потолок, пока Кайл отмеряет отступы. Картман неподвижен, сложил руки на груди, задумался. Кайл невольно отвлекается, время от времени на него поглядывая. Притихший задумчивый Картман — к беде. Кайл откладывает карандаш, привстает и усаживается на него сверху, соприкасаясь носами. Давит несколько раз, затем трется. Ему говорили, что так здороваются эскимосы, или же целуются, но достоверность не проверялась. Картман послушно кладет ладони ему на бедра, и они сидят так некоторое время, молча глядя друг на друга, затем Кайл ложится, прижимаясь макушкой к подбородку Картмана. Ничего не хочется делать, хочется лежать так в тишине, не думать о том, как его размажут на просмотре, как чертеж, над которым он корпит всю неделю, окажется в переработке. Картман гладит его кудри, и колени начинают поднывать от упора в твердый пол, но Кайл прикрывает глаза и расслабляется, хоть и не скатывается в дрему. — Еврей. — М? — Я же правда тебя люблю. Когда Бебе призналась, Кайл без раздумий ответил, что ее чувства разделяет, «люблю» слетело легко и непринужденно, и не заставило его сердце или мысли трепетать. Кэт спросила, любит ли он ее, уже накануне расставания, и Кайл тогда тоже предчувствовал окончание отношений, но сказал что конечно любит. Ему не жалко. И «любовь» — слишком неоднозначное определение, чтобы считать его слова лживыми, либо чувства неискренними. Он не врет. Любит Стэна, любит мать с отцом, Айка. Любил Бебе. Но что бы не вкладывал в свои слова Картман, Кайл вряд ли способен разделить его чувства, даже банально понять. — Просто мне стало ясно в какой-то момент, что теперь забочусь о тебе, что теперь это важно. — О, да, — возмущенно фыркает Кайл и приподнимается, чтобы заглянуть Картману в лицо, — от такой заботы мне повеситься хотелось. — Но ты же здесь, — если Картман и недоволен, то виду не подает, — слез с таблеток, спишь лучше. Я боялся очень, что если пойдешь по врачам, то изменишься, знаешь, — Картману неловко, и он прячет взгляд, снова устремляя его в потолок, где-то за правым ухом Кайла, — но если это нужно, то пускай. — С чего это ты вдруг? — Кайл с недоверием прищуривается и откатывается назад, садясь на пятки. — Что каким бы ты ни был, я от тебя не отстану, не откажусь, не отпущу. Если подобные слова и могут звучать хотя бы где-то романтично, воспеваться как нездоровая хуйня для мелодрам и мультфильмов, из уст Картмана все приобретает неприятный, почти пугающий оттенок. — Не неси хуйни. Не отпустить меня можно только привязав к батарее, придумай что-нибудь получше, чем угрозы и выебоны, — отодвигается Кайл, когда Картман тоже садится. — Пытаюсь быть с тобой честным, — холодно говорит Картман. — Постарайся быть не ебанутым, — огрызается Кайл. Настроение чертить пропадает, и он идет на кухню, чтобы напоследок чего-нибудь съесть — оставаться на ночь уже никакого желания нет. — Я не знаю, как сказать иначе, и говорю как есть! — возмущается Картман и идет следом. — Не знаю, что хуже, что ты не можешь сказать что-нибудь подходящее для здоровых отношений, либо что ты в целом не способен в них жить, — раздраженно отзывается Кайл и закидывает в рот виноград. — Тебя никто в заблуждение не вводил, уж с кем, а с тобой я всегда честен, ебучий еврей, а судя по твоим словам, ты бы больше хотел ласковых прозвищ и лживых обещаний. Пара букетов и фальшивых улыбок — они способны тебя задобрить и вытянуть наконец-то что-то кроме вечной готовности рвануть в сторону и огрызаться? В изумлении Кайл забывает донести до рта виноградинку. — Не всралась мне твоя честность, — тихо отвечает он. — Так нужна или нет? — Оставь все так, — тихо просит Кайл и идет собирать чертежи. Рисовать он сегодня больше не хочет, но и в общагу решает не возвращаться. Картман такой теплый и дурацкий, мысли лениво перекатываются в голове, когда Кайл засыпает. *** В супермаркете, куда Кайл забегает за сигаретами, он встречает одногруппницу, Энни. Она взволнованно рассказывает, что выиграла в конкурсе проектов по благоустройству парковой зоны в родном городке где-то в Вермонте, и чуть ли не светится от счастья. Кайл покупает коробку очаровательнейшего вида капкейков с ванильным кремом, и они едят их, сидя на ступенях ее общежития. Для Энни архитектура — часть жизни, оба ее родителя работают в градостроительстве, а дедушка входил в совет штата. Кайлу приятно провести время с кем-то помимо Картмана и Лео, поэтому он с удовольствием поддерживает беседу, хотя иногда проскакивает мысль, что если уйти сейчас, то можно успеть сесть на один из последних автобусов и доехать до Картмана. За четыре дня они поругались всего единожды, и то, потому, что во время разговора Кайла с матерью Картман решил, что самое время для спонтанного минета. Сначала Кайл шипел и отбивался, закусывая ребро ладони, чтобы не вырвался предательский стон, но в итоге позорно капитулировал и сбросил звонок, отговорившись плохой связью. После он снова шипел, выговорил Картману по полной и взбесился, когда тот отмахнулся, щурясь как довольный кот. Разноглазый ублюдочный кот. Кайл хмыкает и снова проверяет время, затем поворачивается, чтобы попрощаться, но перед этим еще раз поздравить. Он не замечает, как Энни пододвинулась ближе, почти вплотную: ее лицо так близко, глаза полузакрыты, а губы мягкие, и так приятно от них пахнет кремом или гигиенической помадой, словно в кино. Кайл и забыл, что поцелуи бывают вот такие: простые и нежные. А главное, не вызывающие никаких чувств. Мягко отстраняя Энни от себя, Кайл старается придать выражению лица сожаление, но уверен, что равнодушия там все же больше: — Извини. — У тебя кто-то есть? — мгновенно спрашивает Энни и утирает губы, а ее щеки заливает румянец. — Да, — кивает Кайл и встает со ступенек, затем протягивает руку Энни, — было приятно увидеться. До завтра. Энни сбивчиво бормочет слова прощания и скрывается за дверями общежития. Иррациональное чувство вины приводит Кайла на остановку, а затем и под дверь квартиры Картмана. В основном он старается предупреждать о своем приходе, но если забывает, погруженный в учебу, то Картман все равно не упрекает, словно всегда готов, что тот может прийти. И Кайл приходит. О произошедшем стоит рассказать, все же они в отношениях, но, зная сраный характер Картмана, момент истины сам собой затягивается, и Кайл сначала соглашается на поздний ужин, а посреди него оказывается уложен на обеденный стол по законам жанрам лучшего кухонного порно. Тяжело дыша, Кайл вцепляется в края столешницы пальцами, чтобы удержаться на ногах после оргазма, а Картман, еще не достигший разрядки, с силой сжимает волосы у него на затылке и оттягивает назад, заставляя задрать голову. — Аккуратнее, — невнятно просит Кайл и морщится, когда Картман возобновляет толчки. Кончать раньше не всегда круто, и иногда в таких случаях Кайл просто предлагает минет, но Картман как-то уже слишком серьезно настроен продолжить. Кайл встает поудобнее и упирается локтями в столешницу, стараясь подстроиться под ритм. Иногда у него получается возбудиться еще раз, и тогда уже очередь Картмана дополнительно помогать, но сейчас он явно не расположен заботиться о комфорте Кайла. В последний раз они так же агрессивно трахались, когда Кайл после очередной панической атаки пошел в магазин за джином, а через пару часов как брошенка звонил будучи пьяной бывшему, только нынешнему — записал несколько голосовых Картману. Тот приехал, уложил Кайла спать, чтобы вернуться после учебы и так его отделать у стены. Смотреть в глаза соседям до сих пор сил нет. Кайл кончил дважды, а еще прокусил губу, из-за чего остатки джина невыносимо жгли кожу, и бутылку он так и не допил. — Аккуратнее, блять, — повторяет Кайл, пытаясь скинуть руку Картмана с головы, и тот замедляется, но руку не убирает, просто наваливается сверху и прижимается губами к уху: — Ты же собирался мне сказать? — О чем? — недовольно сопит Кайл и поворачивается к Картману лицом, из-за чего тому приходится выйти. Влажный член ударяется о низ живота и Кайл невольно косится на него, вновь поражаясь, что он добровольно во все это вступает, нередко в качестве принимающей стороны. — Так мне говорить о чем-то или все же нет? — Кайл многозначительно кивает вниз и встает на колени после того, как Картман ехидно хмыкает. Если бы Кенни сейчас начал допытываться с расспросами про минет, может, Кайл вел бы себя менее зашорено — успел разобраться, подходя к делу уже более технично, а не в пьяном порыве. Мысленно Кайл клянется, что если Картман грубо прихватит его за волосы, то лишится члена, но тот, словно почувствовав угрозу, ведет себя хорошо — стоит, опираясь руками на столешницу и, не отрываясь, смотрит на Кайла сверху вниз. Его громкое дыхание, так и не восстановившееся после недавнего захода, единственное, что беспокоит тишину кухни. Следует пойти в душ, но Кайл медлит, полоская рот у кухонной раковины, пока Картман где-то позади натягивает на себя обратно домашние штаны. Стесняться собственной наготы Кайл и не начинал, поэтому не прикрывается и подходит ближе, решив, что если неприятный разговор застал его без трусов — так тому и быть. — Я знаю, — выпаливает Картман первым — Про то, что ты сосался сегодня с одногруппницей. — Эм, — Кайл опирается голым задом о столешницу и скрещивает ноги, ошарашенный новостью. — Ты собирался мне сказать? — Я-то собирался, — душ отменяется. Кайл обводит взглядом кухню и находит мятую футболку и джинсы, чтобы одеться. — Откуда ты узнал — куда интереснее. — То есть твои поцелуи с какими-то шлюхами за моей спиной — не особо интересны, еврей? — тон у Картмана даже близко не угрожающий, но Кайл все равно подпрыгивает на месте, стараясь натянуть как назло узкие джинсы быстрее. — Я не знал о ее интересе, она не знала, что у меня кто-то есть. — Удобно. — И ей блять сказал! — не выдерживает Кайл и повышает голос. — Я ей мать твою сказал, мудак, что я не свободен, что я блять занят, что я сука в отношениях, и мне она не интересна! С каждым словом ярость заполняет голову все сильнее, а к концу и вовсе срывается голос, становясь выше. — Но как ты блять за мной следишь, Картман? Как блять?! — Значит есть средства, — и не ведет бровью Картман, загораживая собой дверной проем, словно Кайл уже пытается уйти. — Ты не имеешь на это право! Ты не имеешь право за мной следить! — другие жильцы уже имеют полное право вызвать копов, настолько Кайл теряет границы добрососедской громкости. — Ты не имеешь право быть таким больным уродом! — Еврей, блять, ты же… — Если ты мне не доверяешь — то можешь идти нахуй, — резюмирует Кайл тише, не желая выслушивать какие-либо оправдания. А их и не будет — у Картмана на лице написано, что он не сожалеет ни капли, разве что сглупил, когда выдал себя. — А теперь пропусти, — грубо задевает плечом Картмана Кайл, на ходу натягивая кофту. Когда спустя десять минут борьбы Кайл оказывается прижат к полу и уже всерьез собирается звать на помощь, Картман предусмотрительно зажимает ему ладонью рот и молча хмурится, словно мучим внутренней борьбой. «Хочет объясниться, — думает Кайл, — оправдаться, что вот такое он говно. Снова доебется с какими-нибудь угрозами. Снова расскажет, что должен заботиться». Как в классической истории про абьюз он расслабляется и откидывает голову назад. Что же такого Картман скажет? Кайл прикрывает глаза и хрипло смеется, когда ладонь исчезает. А ничего Картман не говорит. — Даже не пообещаешь больше так не делать? Настолько все хуево? — презрительно шепчет Кайл, продолжая лежать с закрытыми глазами. — Останься, — просит Картман, скорее даже приказывает, либо Кайл настолько хочет слышать неприятные нотки в его тоне. — Пошел ты нахуй, Картман. Так и знал, что ничего хорошего не выйдет. Картман поднимается, освобождая, и Кайл быстро уходит, не сдержавшись и хлопнув дверью на прощание. В этом районе не так сложно поймать такси, но сначала хочется найти какой-нибудь круглосуточный супермаркет и купить сигарет: его выпали из кармана во время секса и остались где-то лежать на полу кухни, судя по всему. Хочется заявиться обратно и подраться с Картманом, по-настоящему. Навалять ему за такое отношение. Хочется уехать в кампус, только не к своей общаге, а прямиком к Энни, и предложить ей если не секс, то хотя бы свидание. Кайл морщится и дает себе ощутимую пощечину; щека мгновенно начинает гореть. Кайл Брофловски — дерьмо, не заботящееся о людях, думающее только о себе. Так поступить с Энни, чтобы кого-то позлить? Картмана. Рука непроизвольно снова поднимается к щеке, и ногти впиваются в кожу, даря встряску болью. Успокоительное ему без рецепта не продадут, таблетки остались в общаге. Пачку снотворного фармацевт пробивает, конечно, но ее еще нужно все равно до той же комнаты донести. Кайл даже покурить забывает, ловя себя на еще одном желании: заявиться обратно к Картману и потребовать извинений, потребовать, чтобы тот признал хуевое поведение. Впервые блять в жизни просто взял и извинился. *** Лео усиленно делает вид, что его не интересуют новости из Южного Парка, и не только ничего не спрашивает, но и пресекает инициативу что-либо рассказать. — Плевать, — морщится он, пуская на печать новые документы. Кайл не против помочь ему разобраться с бумагами — как бы Лео не строил из себя недалекую провинциальную блондинку, а наивный ум у него все же в паре с пятеркой по тригонометрии, поэтому Кайл именно помогает, а не выполняет работу за другого человека. Джеральд Брофловски хоть и юрист, а адвокатский ген сыну не передал, поэтому разобраться с договорами и сложными соглашениями сложно. Не желай Лео так отчаянно все пока оставить в тайне, Кайл бы обратился к отцу за консультацией, но старается помочь самостоятельно. Чем может. Вглядываясь в плывущие перед глазами буквы Кайл невольно думает о том, что и мать, и отец используют очки для чтения, и уходит мыслями все дальше в дебри наследственных заболеваний, вместо того, чтобы вчитываться в текст. — Тебя не заберут? — удивляется Кайл, провожая Лео до остановки. — Нет, — прячет тот взгляд и нервно улыбается, — поэтому стоит с этим, — он указывает на сумку с документами, — разобраться быстрее. На улице уже холодает, и Кайл переступает с ноги на ногу, жалея, что вышел из общаги так легко одетым. Лео и вовсе втянул тонкую шею с бисерным чокером в плечи и кутается в пушистую кофточку. Так и тянет стянуть с себя толстовку и накинуть ее этому задохлику на плечи, что Кайл и проворачивает, как бы Лео не отнекивался, что на Кайле одна только майка. Студенческий кампус всегда казался Кайлу безопасным местом: много людей, всюду кафе и магазины, круглосуточно открытые общежития и посты комендантов. Нью-Йорк в свою очередь казался местом свободы и вседозволенности в сравнении с Южным Парком, где до сих пор на полном серьезе можно услышать среди фермеров споры о том, а стоит ли стерилизовать гомосексуалистов. Наверное, зря Кайл забил на тренировки, стал вялым, расслабился, а может, просто расклад не в его сторону. «Педики». Он как никогда чувствует себя ничтожным, глядя на то, как один из пьяных агрессивно настроенных парней держит Лео за волосы и тычет лицом Кайлу в район губ, имитируя поцелуй, а следом опускает ниже, что довольно сложно, учитывая, как они оба вырываются. Лео изворачивается и кусает обидчика в ладонь, тут же получая кулаком по отбеленным зубам. Поза, в которой Кайлу заломили руки, кажется дикой — словно хотят сделать локти куриными крылышками. Он кричит, давясь кровью, и тоже получает ботинком в лицо, но удар приходится в скулу. Руке пиздец: в попытке освободиться он окончательно теряет берега и сам вырывается так, что слышит хруст, а в глазах темнеет от боли. Ударив корпусом одного из обидчиков, он сам было чуть не падает, но загораживает лежащего на асфальте и сотрясаемого рыданиями Лео. — Пошли нахуй, говнюки, — шипит Кайл и сплевывает на асфальт кровавые слюни. Одной руки уже нет — ее он абсолютно не чувствует, на второй саднят пальцы и запястье — разучился бить. На двоих понадобилось всего четверо. Возможно, на одного с половиной, так как Лео кроме укуса ничего предпринять и не успел. Однако, именно он их спасает, высоко крича вышедшей из-за угла парочке, что им нужна помощь. Ублюдки тут же смываются, и Кайл даже пытается запомнить, в направлении каких корпусов, чтобы потом дать полиции наводки на камеры, но перед глазами начинает плыть неприятный жгучий туман. Точно, они же ударили его по голове. Поднять руку тяжело, но ему необходимо ощупать пальцами запачканные горячей кровью волосы. — Ты в порядке? — спрашивает Кайл, садясь на асфальт при помощи подоспевшей к нему девушки. — Да, Кайл, все хорошо, все хорошо, Кайл, — Лео берет его руки в свои, причиняя боль, и в голосе слышны слезы. — Все хорошо, — повторяет за ним Кайл, чувствуя, как кровь уже не держится во рту и стекает по подбородку. Ложиться на асфальт нехорошо — мать учила его так не делать. Дерево отдает тепло, а камень только забирает. Но Кайл все равно ложится, предусмотрительно повернув голову набок, и Лео так трогательно ложится рядом, продолжая до боли стискивать и без того измученные пальцы. *** Заявившись в больницу, Картман кладет свою большую ладонь Кайлу на лицо, словно хочет сжать голову и раздавить к херам череп. Ощущается, конечно, не очень, но Кайл терпит, не желая начинать неприятные разговоры раньше времени. — Мне херово, — опережает он было открывшего рот Картмана, и тот послушно плюхается на приставленное к больничной койке кресло, чтобы сверлить Кайла испепеляющим взглядом. Кайла избили, а он же и виноват. Вот о чем говорит этот тупой взгляд! Кайл отворачивается на другую сторону, что максимально невежливо, но он может себе позволить. Картман упрямо обходит кровать и склоняется, оказываясь очень близко. — Я убью этих подонков, убью охрану кампуса, убью криво сшившего тебе бровь медика, убью Баттерса, убью Энни и убью кого-нибудь еще, просто чтобы не убить тебя, — шепчет он, и под конец его слова уже больше похожи на рык. Рука непроизвольно тянется к пульту, но, зажав его в ладони, Кайл так и не нажимает на кнопку вызова медсестры. Картман покрывает легкими, не несущими боль поцелуями его лицо: висок, рассеченную бровь, которой уже не раз доставалось от самого же Картмана в школе, разбитый нос, уголок губ. Кайл честнейшим образом ждал, когда Картман придет в больницу, даже не посчитал нужным ему сообщать, и тот не разочаровал: уже спустя два часа появился на пороге, словно является экстренным номером Кайла Брофловски. Не такую реакцию Кайл от него ожидал. Что тот расстроится, разозлится, но не знакомого маньячного блеска в глазах и исчезновения спустя пять минут. Кайл отпускает пульт, чтобы также стиснуть в руках телефон. Возможно, ему стоит заявить в полицию? *** Картман больше не приходит и даже трубку не берет, и Кайл рад бы сказать, что его это не заботит, но лгать самому себе — не круто. Он только и делает, что думает о Картмане. Памятуя о старых ошибках, сразу рассказывает обо всем Стэну. А еще утешает всхлипывающего у больничной койки Лео. Он обошелся парой ушибов и разбитыми пухлыми губами. Ему досталось иначе: еще больше надломилось и без того еле вывозящее душевное здоровье. Его мужчина оплачивает консультации у психотерапевта и огромный букет для Кайла. Лео вытирает сопли о больничную рубашку и говорит, что Кайл — одно из лучших событий его жизни, его ангел-хранитель. Мать звонит через два часа после того, как Кайл просит отца не беспокоить ее дурными новостями. Шейла Брофловски готова всей семьей вылетать в Нью-Йорк, но Кайл срывается в истерику, прося ее этого не делать. — Бубочка, папа прилетит на один день, просто проведает, все будет хорошо, — умоляюще шепчет Шейла в трубку. Джеральд Брофловски ощущает себя неуютно рядом с больничной койкой, но с удовольствием консультирует сына в его дальнейших действиях в полиции и оставляет денег, словно извиняется за что-то. *** Отсутствие привязанности к вещам имеет определенные плюсы: если тебе привезли в больницу ноутбук и рюкзак с одеждой, то вернувшись в сгоревшую со всеми пожитками комнату в общаге, ты расстроишься не так сильно, как мог бы. Глядя на вспучившийся от воды пол и облезлые черные стены Кайл лишь дергает губой и спокойно спрашивает коменданта: — Меня выселяют? Его не то, чтобы просят на выход, но намекают: будет разбирательство. Подозрительно, что что-то могло вспыхнуть в комнате студента так, чтобы пожар уничтожил помещение в считанные секунды и вышел в коридор. — Никто не пострадал? — куда более взволнованно спрашивает Кайл, все сильнее сжимая лямку рюкзака, когда сосед по этажу хмуро перечисляет понесших убытки студентов и упоминает пару упавших с лестницы во время эвакуации первокурсников. Не очень хочется оставаться в общежитии после такого. Возможности для слежки за собой Кайл видит только две: местоположение по телефону и происходящее по камерам кампуса. Не пытаясь разобраться в корне проблемы Кайл берет новый телефон на часть оставленных отцом денег и пишет Картману сообщение, прислонившись к кофейному автомату: «Не подходи ко мне больше». Доставать сдачу и капучино при помощи одной руки — отстой. И это он уже, к сожалению, проходил, только нет рядом всегда готовых помочь друзей и семьи. Кайл Шварц, с которым Кайл за год пребывания в Нью-Йорке виделся лишь единожды, навещает брата в больнице, а когда узнает про общежитие, тут же звонит с предложением остановиться у него в съемной на троих сокурсников квартире. Даже настаивает. Картман в черном списке, Лео прячет взгляд, явно внутренне желая пригласить Кайла в не-свой-дом, а диван в маленькой гостиной брата предназначен для людей поменьше ростом, но Кайла более, чем устраивает. С подработки его не выгоняют, на учебе дают поблажки, а факультет заклеймил даже не пидором, а всего лишь парнем нетрадиционной ориентации. Он покупает себе кофту с эмблемой вуза, так и не найдя для обновки время на первом курсе, снова постигает искусство мытья головы одной рукой и глотает двойную норму таблеток, чтобы не дай бог не разбудить своими криками никого из новых соседей ночью. Картман тоже прошелся по магазинам: новый автомобиль роскошнее прежнего. Старый, как доверительно сообщает Лео, угнали неизвестные. Быстро же он потерял надежду на его возвращение, с тревогой думает Кайл, сталкиваясь с Картманом лицом к лицу на выходе из кампуса. Избегать Картмана — все равно что игнорировать ураган на побережье и упорно двигаться к пляжу с плавками в зубах. Но Кайл как монах освободился от всего лишнего, и лишь вопросительно приподнимает бровь. — Поговорим? — Есть ли смысл говорить «нет»? Картман хмурится и отходит в сторону, и Кайл идет следом, на ходу сворачивая черновик чертежа в трубку и убирая в рюкзак. Чертить на планшете левой рукой ему не так легко, как писать, но это приводит в восторг преподавателей. Взял не мастерством, а побитым видом и скорректированным в младшей школе левописанием. Предугадав действие Картмана, Кайл подается назад, когда тот протягивает руку в попытке коснуться его лица. — Я нихуя не шутил, когда сказал тебе проваливать. Ты устроил поджог! — Даже если это был я. И? — спрашивает Картман — Нам не о чем говорить. — Ровно до того момента, как тебе что-то от меня понадобится? — хмыкает Картман и прячет руки в карманы кожаной куртки. — Что? — хмурится Кайл и возвращается обратно, не сделав и пары шагов. — Тебе нравится думать, что ты, такой ущерб, что-то для кого-то делаешь, жертвуешь собой, хотя по-твоему тупому мнению, еврей, цена тебе хуй целых хуй десятых, — Картман осматривается по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто, — так какого хуя ты себя мне жертвуешь? Неужели так сложно понять, что ты мне нравишься, что я люблю тебя, еврей, вот такого конченого. Что это блять не вина и не благодарность с твоей стороны. — Ты больной, — возмущенно шепчет Кайл и отступает на шаг назад. — Это ты больной, Кайл. Больной, раз связался с этим куском дерьма, сумев вырваться из Южного Парка, раз пошел на поводу с постыдного чувства быть до нездорового, до тошнотворного нужным. — Мне плевать, как это могло сказаться на моей карьере в дальнейшем, — Картман смотрит в сторону, — нахер твой уебищный кампус и уебищную общагу. — Нахер уебищного тебя, — шипит сквозь зубы Кайл и поспешно уходит, нервно оглядываясь на провожающего его взглядом Картмана. *** У одного из новых соседей есть гитара — видавшая виды, но давно не используемая. Кайл настраивает ее и наигрывает весь день незамысловатые мелодии, которые они со Стэном учили в школе. Один из соседей задротит весь день в наушниках в Суприм Коммандер, и его покой музыка не тревожит, а других жителей дома нет. Стэн всегда играл много лучше, схватывал на лету, но никогда не торопил Кайла и помогал ему учиться. Гитарное соло скорее грустное, под стать настроению. Заявление на академический отпуск в деканате принимают без лишних слов, только взглянув на помятый вид печально известного студента. Поджог также приписывают гомофобам, что облегчает жизнь. На подработке он все равно так и не продвинулся дальше кофе, так и не заглянув ни разу в проектный отдел. Играть с гипсом на руке максимально неудобно, но Кайл изловчается и размещает гитару на коленях почти что с комфортом. Все в такой непонятной жопе, а в груди не болит с того дня, как покинул Южный парк, хотя иногда Кайл встревожено замирает, ожидая приступа. Например, когда ссорится с Картманом, но боль не приходит. Приходят таблетки. Они всегда приходят, настигают его тревожной весточкой. Стэн словно чувствует, что друг на перепутье, и вызывает Кайла к себе в Дэнвер, почти час пьяно жалуясь, что у них с Венди проблемы, и хорошо бы Кайл прилетел. Он звонит довольно поздно вечером, когда Кайл уже дремлет, и приходится выйти на пожарную лестницу, чтобы поговорить, не тревожа соседей. — Венди сказала, что это Картман мог с тобой сделать. — Чего? — удивленно переспрашивает Кайл, щелкая никак не желающей дарить пламя зажигалкой. — Что Картман побил тебя. — Я запомнил, кто это был, поверь, чувак, Картмана бы я узнал. — Что ты можешь скрывать это от меня. Из-за шантажа. Венди сказала. Кайл роняет сигарету, и та катится до края лестницы, но Кайл ловит ее ступней, даже в взволнованном состоянии не желая мусорить. — Сказала, что переживает. Я не сказал ей, что вы с Картманом встречаетесь, хотя ты не просил об этом, — заплетающимся языком продолжает Стэн, — но, когда тебя избили, она сказала, что это может быть из-за Картмана, что она боится за тебя, раз вы живете в одном городе. — Это не Картман, — сипло отзывается Кайл, но Стэн его игнорирует: — А когда узнала, что вы встречаетесь, призналась в хуйне со стипендией моей. — Стэн… — Он принуждает тебя? — спрашивает Стэн громче и с надрывом. — Скажи мне, Кайл, я клянусь, я прямо сейчас поеду в аэропорт, набью ему морду. — Нет, чувак, клянусь, нет! — Я уже в аэропорту, — признается Стэн, — меня просто на рейс не пустили. Сказали, что я пьян как свинья. Словно в подтверждение он икает и отборно ругается. — Все нормально, — врет Кайл и садится прямо на металлическую решетку лестницы, — мы просто расстались. Он ничего мне не сделал. Липкая мерзкая ложь. Готовый творить глупости лучший друг в аэропорту. — Я не знаю, как тебе верить, — бормочет Стэн, — ты же не сказал мне про аборт Венди, не сказал, что Картман вас шантажировал. — Какой еще аборт? — перебивает его Кайл. *** У Кайла хватало своих проблем на последнем году обучения в школе, он был зациклен на них, чтобы обдумать, а все ли так просто в сделке Картмана и Венди. — Картман узнал, что Венди ходила в клинику, и она за молчание делала домашки каким-то ребятам, от которых что-то нужно было Картману, а еще настаивала на нашем с ней совместном вечере, когда этому ублюдку нужно было твое внимание. Отвлекала короче. Стэн лежит на кровати с мокрым компрессом на голове и дышит очень медленно, время от времени кривя сухие губы от спазмов тошноты. Кайл добирается в Дэнвер к пику похмелья, и теперь неспешно убирается в пережившей одиночный запой квартире друга. Венди уехала к коллеге, а полная пустых бутылок раковина напоминает об их со Стэном попытках заботиться об окружающей среде, которых тот по привычке придерживается, даже будучи в говно. — Я не знал, — повторяет Кайл, когда Стэн достаточно приходит в себя, чтобы съесть немного супа, — поверил, что дело в паре услуг старосты и твоем поступлении. — Вы оба в меня не верили. — Ты тоже считал, что помощь Картмана не повредит, — напоминает Кайл, внутренне радуясь, что про более ранние сделки друзья не знают. Нехотя Стэн соглашается, но смириться так просто с поступком девушки и лучшего друга не может. А еще все равно несколько раз гневно требует: — Поклянись, что ради этого ты не сделал ничего… такого. — Утренние покатушки и поцелуи в щеку, — не моргнув глазом врет Кайл, помешивая растворимый кофе со сливками. — А зачем тогда… ну ты с ним… ты понял, — Стэн делает большие глотки из своей кружки и кривится от сладости. — Мне этого хотелось. Кайлу даже не приходится врать. Хоть в чем-то. — Я тебя не понимаю, чувак, — качает головой Стэн и падает обратно на подушки. Венди так волновалась о Кайле, что выдала Стэну самый постыдный секрет, чтобы доказать, что Картман способен на нечестную игру, на настоящий шантаж, и наверняка бы нашел, за что припереть Кайла к стенке. И оказалось признание напрасно — Кайл сам к стенке похотливо прижался, окончательно слетев с катушек здравого смысла. — Он вроде как любит меня, — часто моргает Кайл, не в силах сдержать напряжение, — а мне это нравится. — Чувак, — неодобрительно цокает языком Стэн. — Ты не понимаешь. Вот такого, блять, никакого другого, а ведь знает меня лучше всех, — Кайл прикусывает язык, понимая, что Стэн услышал ремарку, — знает, насколько хуево у меня здесь, — Кайл ударяет себя в грудь, чуть было не расплескав кофе. — И мне не надо притворяться или пытаться — живи себе Кайл и оставайся нужным, блять будь собой, как просят мюзиклы. Сука! Наконец-то в груди все свело, он почти ждал этого. Жалость. Вот, что читается в глазах Стэна. Потому что Стэна всегда именно так и любили. Пьяного, в слезах, тупящего над естествознанием, подбирающего бездомных собак и мучающегося мигренями до рвоты. Кайл тоже его таким любит. А вот полюбил бы его Стэн, если бы знал, насколько внутри все вечно бурлящее от перенапряжения — Кайл не хочет знать ответ, рассчитывая на исключительно диснеевское: «Конечно же да». Стэн вполне себе тянет на рыцаря из сказок, честного и храброго. — Ты хуево выглядишь, — не находится с ответом Стэн, указывая на гипс. — Ощущаю себя так же, — ухмыляется Кайл. — Планируешь вернуться в Южный Парк? — Нет, — качает головой Кайл. — Пока нет. — Останешься в Дэнвере? Мне теперь нужен сосед, — улыбка выходит до того грустной, что Стэн похож на побитую жизнью собаку больше, чем те, кого он обычно подкармливает у супермаркетов. — Тебе нужно помириться с Венди. — Ни за что! — моментально вскидывается Стэн, гневно сминая компресс в руке. — Она соврала мне! И не о какой-то там мелочи! — И тем не менее. — Ты не понимаешь, — он настолько стискивает челюсть, что становится страшно за зубы, — она сделала аборт, ничего мне не сказав. Венди мне не доверяет, она не посчитала нужным со мной обсудить, не захотела найти во мне поддержку, не захотела узнать мое мнение. — А каким было бы твое мнение? — осторожно спрашивает Кайл. — Это неважно, — отмахивается Стэн, — то есть, важно. Я бы согласился с ней, что бы она ни решила, понимаешь. Вот серьезно. Был бы рядом, и во всем поддержал. Но она выбрала укатить в Боулдер и скрыть от меня. Я должен был об этом знать, а не гребаный Картман. Один из псов запрыгивает на диван, демонстрируя отсутствие воспитания, и ложится, разместив голову у Стэна на коленях, отчего тот сразу понижает голос и начинает рассеянно трепать питомца за ушами. — А почему ты расстался с Картманом? Вдруг что-то для меня неочевидное, кроме того, что это гребаный Картман, — не особо вежливо спрашивает Стэн. — Он сжег мою комнату в общежитии, чтобы я жил с ним, потому что кампус, по его мнению — место небезопасное. — Еб твою мать, Кайл! *** Венди во встрече Кайлу отказывает, и Стэн предполагает, что это из-за его отношений с Картманом. — Она так возмутилась, что ты с ним по доброй воле, не поверила сразу. — Бля, — трет затылок Кайл, счесывая с кожи шелушащиеся от заживающих ран коросты. — Но иначе бы она и не созналась никогда, — Стэн стоически обходит холодильники с пивом, набирая в корзинку еду, а не бухло. Конечно, Кайл согласен, что врать — не хорошо, с другой стороны, видя состояние Стэна, невольно подумаешь, что лучше бы тайное таковым оставалось и дальше. Изначально скрывать не стоило, а позже рассказывать — точно не ради Кайла, куска мусора, а не друга. Тут огромная череда «если бы», начавшая свой путь еще в школе, где если бы Кайл в ответ на действия Картмана сказал «нет», то аборт Венди в старшей школе так и остался бы ее общей с клиникой и гребаным Картманом тайной. Что он шантажировал бы девушку одного из лучших друзей и без цели доебать или выебать Кайла — сомнений не вызывает, но, по-крайней мере, Венди не столкнулась бы с мучительной моральной дилеммой, узнав, что ее товарищ по несчастью трахается с их мучителем, а Стэн бы сейчас не смотрел с болью на любимые печенюшки Венди в супермаркете. А самое главное, чего бы только Кайл не получил бы, если бы «не». Например, не стоял бы рядом с другом у полок с печеньем в тягостном молчании. — Я все равно планирую набить Картману рожу при первой же встрече, — сообщает Стэн, когда они добираются до дома, и Кайл вынуждает их заняться уборкой. — Извини, что я так о твоем бывшем, — прибавляет он ядовито. — Чувак, — с осуждением отзывается Кайл. — Он заслужил по всем фронтам: шантажировал мою девушку. Бывшую девушку, — поправлять себя Стэну еще тяжелее, чем не пускать сопли на печенье. — Шантажировал моего друга. Они, конечно, те еще уебаны, что мне ничего не сказали, но корень зла — Картман. — Хорошо сказано. Вечером они все же покупают пиво, но только после того, как Стэн дает обещание ограничиться двумя бутылками. Собаки лежат вокруг него, обвив ноги как пушистый теплый плед, да и вид у него куда расслабленнее, чем был ранее. Несмотря на всплывающее время от времени: «Угораздило же тебя, чувак», Кайл не особо хочет вдаваться в подробности своих отношений с Картманом, так как слишком давно началась та часть истории, о которой его лучшему другу ничего неизвестно, а без нее он все равно ничего не поймет. Не поймет, почему Кайл иногда проверяет телефон, а при выходе из дома озирается, ища взглядом знакомую фигуру или даже машину. Неужели похуй? Радоваться бы стоило. Но Кайл скорее поверит в существование инопланетян, чем в то, что Картман забил. Ему даже думать об этом не нравится, лучше быть наготове. Картман не забьет. Кайл в этом уверен. Уверен на все сто. Или? Попытки убедить простить Венди Стэн воспринимает весьма агрессивно, мгновенно возвращаясь к их с Кайлом общему вранью, но Кайл все равно не настаивает. — Даже несмотря на то, что девушка моего лучшего друга будет меня ненавидеть, я верю, что все образуется. — Она еще тогда будет ненавидеть твоего парня. Ой, бывшего, — Стэн гневно давит на кнопки геймпада, рассчитывая сломать его раньше, чем пройдет игру. — Не веди себя как ребенок, — цокает Кайл языком, набирая Венди длинное сообщение, начиная его, конечно же, вновь с извинений. — А ты с ним вообще из-за низкой самооценки, — продолжает злиться Стэн, и Кайл гневно поджимает губы, — вбил себе в голову, что ебанутый и любви не достоин, это же абьюз. — Хватит, — огрызается Кайл и стискивает в руке телефон, замечая, что Венди набирает ответ. — И я с ним в прошедшем времени, чувак. То, как Стэн отчаянно хочет нарезаться, отдается тревогой в сердце, и Кайл готов терпеть плохое поведение. — Почему так? — со всхлипом спрашивает Стэн часом позже, положив голову к Кайлу на колени и прикрыв ладонью глаза. Он трезв и несчастен, а Кайл не знает, чем еще помочь, кроме как слушать его сбивчивые причитания и гладить по волосам. Стэн такой красивый — даже припухшие глаза и сопливый нос его не особо портят. О нем без преувеличения можно сказать, что красивый. С правильными чертами лица, голубыми глазами и ровными зубами. Хотел бы Кайл также не париться из-за внешности и не замечать, что хорош или не хорош собой. Картман некрасив. Кенни некрасив, Кайл некрасив. Не уроды, конечно, но даже близко не так хороши. Стэн же как из кинофильма, только забывает иногда вовремя побриться или подстричься. Потому что ему все равно. Кайл вспоминает, как Стэн ходил с брекетами, так как им обоим с Шелли не повезло с зубами — похоже на наследственность. У мелкого все впереди. И на памяти Кайла Стэн — единственный ребенок, кого не дразнили за кривоватые зубы и попытку это исправить. Потому что Стэна все любят. Он красив не только внешне. Губы Кайла расплываются в улыбке от охвативших его нежных чувств, и хочется Стэна пощекотать, и он пощекотал бы, не будь момент столь безрадостен. Один из псов утыкается носом Стэну в ладонь, и тот тоскливо смеется. Кайл думает о том, что ему бы тоже завести собаку — гулять с ней, баловать и обнимать. Стэн подбирает собак, потому что ему их жалко, хочет помочь и подарить заботу. Кайл хочет получать в ответ абсолютную любовь. Вот такое эгоистичное желание. — Я так люблю ее, хочу жениться на ней, хочу провести с ней жизнь, неужели она мне не доверяет? — спрашивает Стэн, явно не требуя ответа. — Скажи ей об этом? — предлагает Кайл, почесывая пса за ухом. Второй пес теснит их, чтобы улечься за спиной Стэна, и Стэн машинально откатывается к краю. — Я боюсь, что стану из тех парней, кто выспрашивает, телефоны проверяет. Не доверяет, понимаешь? — икнув поясняет Стэн. — Понимаю, — упавшим голосом бормочет Кайл. — И таким не будешь никогда. Все будет хорошо, чувак. Найди в себе силы ее простить. — Я пока только тебя простил, и то не до конца, — смущенно смеется Стэн и поднимается, чтобы сесть. — Постараюсь, чтобы меня Венди простила, — вздыхает Кайл, — я еще хочу быть шафером. Губы Стэна дергаются, но больше он плакать не планирует. Собирает свою стаю на прогулку, и Кайл недовольно плетется за ними, предвкушая час беготни по парку. — М, Кайл, — Стэн мнется на пороге, перебирая в руках поводки, — я тебе не говорил, но Венди ушла, потому что я спросил ее, от меня ли был ребенок. — Чувак! — Я был зол! — пытается оправдаться Стэн, и стыдливо отворачивается к хлещущим его хвостами по ногам питомцам. Все еще сложнее. *** Как только Кайл приходит в одну из кафешек кампуса и находит нужный столик, Венди смущенно складывает руки на груди, поджимает плечи и упирает взгляд в меню на стене позади стойки выдачи заказов. Кайл еще не решил, заслужил он или нет, все же его личная жизнь Венди не касается, но вину за разлад в отношениях лучшего друга ощущает. Через минут десять, когда Кайл показывает чудеса ловкости, вскрыв коробочку с китайской лапшой и вытащив палочки одной рукой, не задействуя ту, что на перевязи, взгляд Венди смягчается и становится заботливым. Каре ей идет, это Кайл еще летом заметил, когда они встретились на озере. Инстаграм напоминает иногда, что одноклассники существуют, живут своей жизнью, стригутся и меняют цвет волос, в конце концов. Но они так быстро становятся чужими, что сейчас, сидя напротив девушки лучшего друга — язык не поворачивается назвать бывшей — Кайл разглядывает ее, словно впервые видит за десятки лет. Лео предлагал Кайлу проколоть ухо, может, стоило. Кайл ловко орудует палочками, поддерживая молчание. Еще не сделав заказ он сказал, скорее повторил, что Венди стоит помириться со Стэном. Она ответила, что Кайла это не касается, пускай со своей жизнью разбирается. Но никто из них из кафе не ушел, а Венди даже посетовала на невкусный чай, на что Кайл многозначительно хмыкнул. Они оба понимают, что Венди согласна, раз пришла на встречу и осталась после того, как Кайл озвучил просьбу. Она хочет извинений, словно Кайл и правда виноват. Неуютно ощущать, что ты поссорил друзей, ничего для этого не сделав. Стэн не говорит напрямую, но тоже отмечает, что виноват Картман, его отношения с Кайлом. Кайл стискивает в руке палочки. Он готов в чем угодно покаяться перед Стэном, если это поможет, но Венди лучше блять не думать, что она имеет право тут сидеть морщиться и ждать извинений. Только ради Стэна. Кайл не просит о помощи, никогда и никого, так что ему доброта нахуй не сдалась. — Венди, — нарушает он молчание. — прости, что… — Это ты меня прости! — внезапно перебивает она и со звоном ставит на стол чашку. — Ох, Кайл. Если бы я тогда не пошла у него на поводу, не попросила бы тебя, — она быстро пробегает взглядом по лицу Кайла, руке, — то все было бы иначе? — Венди?.. — Прости, Кайл. Я допустила ошибку, такую глупую, и не только наврала Стэну, но и тебя подставила. — Это не так, — хмурится Кайл. — Я помогала ему и тебя попросила помогать. Ты за что-то расплачиваешься с ним или как? — Нет! — восклицает Кайл. — Мы не в гангстерском фильме. Это просто случилось, ты тут не причем. — Причем, — Венди прикрывает глаза ладонью, но трясущиеся губы выдают, что она готова расплакаться. — Послушай, — просит Кайл и тянется через стол, чтобы взять Венди за руку. Глаза у нее красные, но слез не видно. — Я отдала тебя ему в руки ради какой-то стипендии. — Я не бездомный щенок или кукла, чтобы меня можно было отдать, — напоминает Кайл и старается улыбнуться, — все куда сложнее и интереснее. Венди, ты ничего не сделала. И Картман мне ничего не сделал. Это не он, меня просто в студгородке отделали. За Лео, между прочим! Тот снова напялил пушистую кофточку. Губы Венди дергаются, но улыбка не получается. — Не верю, что ты сам… — Я сам, — Кайл не знает, насколько правдивы его слова, но он уже прирос к вранью и недоговариванию, чтобы сдаваться сейчас. Если кому и стоило рассказать, то Стэну, с Венди Кайл больше не хочет иметь общих от друга тайн. — Я просто сам. — Он не мог измениться, — упрямничает Венди. — Нет. Но так получилось, — Кайл отодвигается обратно, решив, что Венди больше его ладонь не нужна. — Но так и закончилось. — Мне жаль. — Что закончилось? — фыркает Кайл, и Венди с улыбкой закатывает глаза. — Я тебя понял. И все хорошо. Со мной все будет хорошо. Но только если я буду знать, что с моим лучшим другом все хорошо. Вот так, хорошо? Венди качает головой и делает глоток не особо вкусного чая. — Ты же знаешь, что можешь поговорить со Стэном о чем угодно? — спрашивает она перед уходом. — Да, знаю. И одного знания Кайлу достаточно, оно греет его и помогает легче дышать в тяжелые минуты. Но вовсе и не значит, что он возможностью воспользуется. *** При посещении футбольного матча Кайл надеется словить чувство ностальгии, но Стэн выходит на поле лишь под конец, отсиживаясь на скамейке запасных, и не успевает сделать чего-то выдающегося. К своему стыду Кайл разочарован: он привык, что лучший друг правит полем, привык следить за ним, радоваться победам и негодовать вместе с толпой, когда что-то идет не так. На трибунах Кайл чувствует себя неуютно, и больше смотрит Стэну в спину, чем следит за игрой. Не получается отделаться от ощущения, что он привлекает слишком много внимания: побитый, хмурый и в толстовке другого университета. Зря он ее купил. Хотя отношения Венди со Стэном еще не вернулись в привычное русло, они успевают немного поговорить перед матчем, и Кайл, несмотря на тоскливые протесты, торопится уехать в Южный парк. — Чувак, ты чего так быстро уезжаешь! — недовольно сопит Стэн, когда они идут после матча домой. — Родителей хочу увидеть. Кайл не врет, кроме того, такое объяснение не вызовет лишних вопросов или обид. Стэну пригодится свободное время и пустая квартира — так их с Венди отношения наладятся быстрее, Кайл в этом уверен. Стэн бормочет что-то про предателей, но в целом расстроенным не выглядит. Он соскучился по другу, но слишком много у него насущных проблем, где среди учебы, футбола, разрыва с девушкой и выгулом собак пока тяжело вклинивается Кайл. Они провели вместе несколько дней, Кайл поддержал Стэна в момент кризиса, и сейчас ощущает легкость в желании уехать. — Увидимся в Нью-Йорке? — спрашивает Стэн, когда Кайл выбрасывает бычок в урну и собирается садиться в автобус. — Может быть, — улыбается Кайл и крепко обнимает друга одной рукой. Стэн будто хочет еще что-то сказать, растерянно смотрит на Кайла в окно, когда тот занимает свое место, но в итоге машет на прощание и шлет смс, чтобы Кайл написал, как доберется домой. Домой? Оставшись без комнаты в общежитии, без привязанности к дивану в квартире лучшего друга или к спальне в родительском доме, и даже без Картмана, Кайл впервые за долгое время парадоксально не ощущает себя бездомным. Он откидывается на спинку сидения и размещается с комфортом, пользуясь отсутствием соседа. Не особо много желающих посетить Южный парк в будний день. Слушая сообщения от Лео, Кайл разглядывает знакомые пейзажи и кривит губы в предвкушении: все будет хорошо. *** Семья всегда рада его приезду, но то, как мать почти истерично носится по дому, вызывает дурное предчувствие. И не зря. — Бубочка, я звонила в деканат. — О, — не особо удивленно отзывается Кайл. — Ты — гей? Такое ощущение, что они в плохом сериале, где ориентация главного героя, равнодушно жующего морковь, обсуждается на семейном ужине. Айк крутит в руках вилку. Джеральд прячет взгляд. Похоже, что они уже стали жертвами смятения Шейлы Брофловски, и для них тема разговора — не новость. — Нет. — В деканате сказали… — Шейла мнется, не зная, как подступиться. — Что нас с Лео избили гомофобы, — подсказывает Кайл. — Ты и Леопольд?.. — Нет. — А как же тогда?.. — Никак. — Кайл. — Никак. — Кайл! — не выдерживает отец, и Кайл вместе с матерью с испугом к нему поворачиваются, удивленные внезапной смелостью. — Хватит односложно отвечать, мы ничего не знаем, что у тебя там творится в Нью-Йорке! — Кайл давно не видел, чтобы отец так злился, может, даже никогда. — Ты просто бросаешь университет после того, как оказываешься избитым, возвращаешься домой весь в синяках, а твоей матери рассказывают про поджог, про какие-то слухи. Тебе должно быть стыдно! — Джеральд, — пытается успокоить мужа Шейла, но тот отмахивается. — Перестань делать матери больно, скажи как есть, хотя бы если спрашивают, мы уже и не надеемся, что ты поделишься с нами чем-то сам! Джеральд расслабляет крепко сжатые во время тирады ладони, и нож с вилкой падают, звякнув о тарелку. Айк роняет хлеб, добавляя моменту нервозную комичность. В глазах матери стоят слезы. Кайл стискивает футболку на груди — настолько сильно сдавливают что-то в грудной клетке нервы. Ему мучительно больно и стыдно, что он не может ответить сразу и лишь тяжело дышит. Холодный пот выступает на спине, неприятно прилепляя футболку к коже. Шейла тут же сжимает его ладонь, готовая броситься на помощь, но Кайл руку одергивает. — Я — не гей, — говорит он сипло, с вызовом глядя то на мать, то на отца. — Множество вариаций есть, и я не знаю, мне блять не до этого! — Шейла дергает губами в ответ на мат. — Я просто стараюсь не грузить вас всякой херней. И мои предпочтения — не ваше дело! Он встает из-за стола, но не уходит. — А что меняет то, что мне все равно, кто это будет, парень или девушка?! — Сбавь тон, — приходит в себя Шейла. — Айк, иди к себе. — Но мам… — Быстро. Айк возводит глаза к небу и вылазит из-за стола, чтобы выйти из столовой и подслушивать за углом. Кайл бы так поступил. — Мы воспитали тебя менее распутным. «Все равно, с кем», — недовольно бормочет Шейла. — Ты думаешь, мы меньше будем тебя любить? — Нет, — опускает плечи Кайл и садится обратно, — я просто хочу меньше внимания к тому, с чем не успел разобраться сам. Не все в моей жизни стоит вашего с папой внимания. На отца Кайл смотреть не хочет; тот хмуро сидит, сложив руки на груди. Кайл повторяет движение. — Бубочка, — мать бы, наверное, снова взяла его за руку, — мы волнуемся. — Не нужно, — вздыхает Кайл и берет вилку. — Я просто устал. Мне нужно во многом разобраться, поэтому я взял перерыв в учебе. Я к ней обязательно вернусь. Кусок в горло уже, конечно, не лезет, и Кайл уходит к себе. Перед дверью в комнату он встречает Айка, но лишь виновато улыбается ему и треплет по голове. Пора покупать билет в Нью-Йорк. *** Кайл пишет Кенни, что хотел бы встретиться, но тот отговаривается сначала одним делом, затем другим, а там уже и Кайл возвращается в Денвер, чтобы вылететь в Нью-Йорк. Стэн тоже упоминал, что с Кенни видится довольно редко, тогда на озере летом — последний раз удалось пересечься. Кайл обещает себе больше внимания уделить этому вопросу, но до отъезда не получается: он плохо спит, глотает таблетки, ощущает постоянную боль в груди, лишь бы не подпустить к себе чувство вины. Он не виноват. Он ни перед кем не виноват, черт побери. Почему же тогда тяжело уснуть? Айк светится от счастья, когда ему достается толстовка с эмблемой университета — еще большая, но нынче в моде оверсайз. Он ходит в ней по дому, с нетерпением дожидаясь окончания выходных, чтобы прийти так в школу. Оба сына семьи Брофловски уже переросли родителей, и Айк вряд ли достиг предела, может, еще Кайлу будет подзатыльники давать. Кайл много разговаривает по телефону с Лео, отчего мать нервничает и наконец-то решается снова спросить перед самым отъездом: — Ты встречаешься с Леопольдом Стотчем? — Нет, мы друзья, — с легкой улыбкой качает головой Кайл. Ему приятно знать, что его ждут, даже уже заждались. И даже не Картман. Прямо с аэропорта Кайл едет в больницу, радуясь, что остались билеты на нужное время, что самолет не задержали, что такси не так сильно ударило по остаткам финансов. К своему стыду, он надеялся, что родители подкинут денег, так как он пока что временно безработный почти что студент, но неприятный разговор обернулся явной отсрочкой в пополнении счета. Кайл еще не решил, что именно будет делать, куда двигаться. А главное, как перестать стыдить себя за то, как вертел головой, выйдя из зоны посадки, как разглядывал встречающих, пробежался взглядом по машинам у выхода. Глупо было бы ожидать, что Картман придет, да Кайл и не хочет иметь с ним дел, но все равно не мог сдержать порыв удостовериться. Что все. Что теперь он оторвался от всего сущего и готов хотя бы ненадолго зависнуть в промежутке между жизненными решениями. Кайл кое-как находит вход в клинику, терпеливо ждет, пока девушка в регистратуре договорит по телефону и, вежливо улыбнувшись, говорит: — Я приехал за Марджорин Стотч. *** — Тебе не кажется, что это слишком богемно? — Да нет. — Чувак, ты живешь в Сан-Франциско вместе с трансгендерным одноклассником, который занимается вебкамом, не перебор ли? — Одноклассницей, Стэн, — поправляет Кайл. — Ты забыл упомянуть, что я волонтерю в местном собачьем приюте. — Ты забыл рассказать, — бурчит Стэн, но слышно, что доволен, и Кайл ухмыляется, поправляя на ходу наушник. До работы в очередной кофейне он добирается на велосипеде, купленном с первой зарплаты, и его ноги успели окрепнуть, так как дорога занимает не меньше часа в одну сторону. Марджорин удивляется, что он не пользуется общественным транспортом, что существенно экономило бы время, но Кайл стоит на своем: не так душно, очень полезно и вообще позволяет много думать и слушать музыку или подкасты. — Тебя автобус собьет, будешь в себя погружаться, — сетует Марджорин, провожая его с утра. То, что Марджорин, а на тот момент Лео, посвятила его в планы куда раньше других, а точнее почти единственного, приятно. Поддержать ее, когда позади она решает оставить все, включая мужчину, который о ней заботился, кажется Кайлу естественным и даже в какой-то мере нужным. Марджорин совсем не походит на девушку в беде: решительно приступает к переходу, меняет имя, подбирает гардероб, признается, что зарабатывает на жизнь вебкамом. Зарабатывает очень неплохо — хватает на гормональную терапию, одну из череды операций и жизнь в Сан-Франциско. Кайл, к своему стыду, висит у Марджорин на шее, внося слишком скромную лепту в аренду нескромного жилья. Но Марджорин настаивает, чуть ли не со слезами на глазах уговаривая: — Побудь со мной, пожалуйста, кроме тебя никого нет. — Ты уверена, что нам нужен этот лофтовый дворец? — Скажешь тоже, — фыркает она. — Но, да. В кои-то веки у меня будет свой дом с моими правилами. Кайл изгибает бровь. — Стопроцентно уверена, что мои правила не пойдут наперекор твоим, — краснеет Марджорин, явно довольная внезапной дерзостью, но старается смягчить тон. Кайл мочит ноги в океане, уделяет время готовке и подтягивает сына коллеги по математике. Мальчик оказывается довольно упрямым, но смышленым, и проблемы с учебой Кайл списывает на плохую школу в неблагополучном районе. Они сидят в кофейне перед закрытием смены, пока Кристина, мать ученика, берет на себя последних клиентов. Кайл старается не выказать удивления, что у девушки чуть старше него сын уже ходит в младшую школу, стараясь не быть ханжой. Истории неблагополучных семей разные, но общение с Кенни, и успехи его младшей сестры доказывают, что нельзя ставить крест. Кристина о своей жизни почти ничего не рассказывает, и Кайл даже рад, что и ему не нужно делиться историей. А еще ему нравится вспоминать школьную программу и стараться найти подход, чтобы не просто решить простенькие уравнения, а объяснить, донести, как это делается. Кристина его хвалит и по секрету рассказывает, что сыну интересно заниматься с Кайлом. Это так приятно, что он берется ещё за естествознание и литературу; все равно ребенок часто после школы сидит у них в кофейне, дожидаясь окончания смены матери, а тихие часы с малым потоком клиентов располагают немного покопаться в учебниках. Кайл пытается за Кристиной ухаживать, но та сразу обозначает границы: — Мне не до этого Кайл, сейчас в моей жизни имеет значение только сын, поэтому давай будем друзьями. И Кайл старается им быть, хотя дальше, чем приятное общение с коллегой, у них не заходит. *** Кайл поджимает гневно губы, когда Стэн смущенно делится сплетнями: Южный парк в курсе, чем занимается Марджорин, кто-то явно ее постоянный зритель, и родной городок успел окрестить ее шлюхой и извращенкой. В системе ценностей Кайла вебкам тоже не кажется пределом мечтаний, из разряда «не хотел бы, чтобы дочь так зарабатывала», но выбор Марджорин он уважает, стараясь не думать, от бесперспективности это или же от комплекса, желания доказать и показать. Лучше бы из-за денег. Звонок от матери не заставляет себя ждать, Кайл даже удивлен, что до нее так долго доходили слухи. Шейла не стесняясь отчитывает сына, обвиняет в распутстве и безрассудности, и Кайл быстро оставляет попытки что-то до нее донести или оправдать себя. Он кричит в ответ, бросает трубку и не отвечает на звонки. Легкость, которую Кайл так ждет, не приходит, все равно внутри царят разочарование, гнев и тоска. Но он приходит вечером домой с выпечкой из кофейни, смотрит с Марджорин какой-то незамысловатый фильм и делает вид, что все в порядке. Хочется поплакать перед сном, уткнувшись лицом в подушку, но слезы никак не выступают, только спазмы в горле болью отдаются в сухих рыданиях. Страница Картмана в фейсбуке нередко обновляется — он явно работает над образом претендента в молодые политики, а потому тщательно следит за соцсетями и качеством их наполнения. Кайл открывает их последние сообщения и бездумно прокручивает, не ища чего-то определенного. Столько ругани. Словно они только и делали, что обменивались ссылками на что-то интересное или спорное и без остановки срались из-за всего на свете. Прямо как в школе. С самого детства. Тогда каждый вечер Кайл открывал сообщения на фейсбуке, каждый день Картман ему писал — когда Кайл вернулся из клиники, то увидел ежедневные сообщения, и ответил на каждое. Матом, злобно, спокойно, но ни одно не пропустил. И ни разу за все эти годы не отправил в чёрный список. Кайл откладывает телефон на тумбочку, поджимает колени к груди и закрывает глаза. Картман — настоящее чудовище, но Кайлу отчего-то так его не хватает. Он еще несколько раз берет в руки телефон, снова открывает сообщения, но так и не решается что-нибудь написать, хотя хочется спросить о делах, о чем-нибудь простом. Кайл не особо стремится найти партнера, пускай и только для секса, и ближе к утру, когда сон так и не нагрянул, лучшим решением становится запустить руку в трусы, вспоминая о том, как они с Картманом проводили время на его большой кровати. И не только на ней. Несмотря на изможденность, Кайл довольно быстро заканчивает, закусив край наволочки. Почему-то после разрядки желание написать обостряется, хочется попросить о чем-нибудь грязном, таком, чтобы Картман сел на первый же самолет, а Кайл оказался зажат у ближайшей стены. Но с чего бы Кайлу писать, а Картману лететь по первому зову. Кайл плетется в ванную, раздумывая о собственной «испорченности», как заявила мать, и с грустной улыбкой увещевает сам себя: «Ты не испорчен, ты вполне себе нормален, это не так, ты нормален, нормален, нормален». *** Марджорин активнее Кайла нарабатывает связи в новом городе, и иногда по выходным Кайл становится невольным гостем небольших вечеринок, проводимых у них дома. Ему повезло с соседкой — Марджорин всегда предупреждает, даже скорее спрашивает разрешения, хотя по идее квартира ее, может делать, что захочет. На одной из таких вечеринок Кайл знакомится с парнем — активистом по защите прав меньшинств, любителем травки и владельцем большого количество татуировок на руках, груди и области лопаток. Кайл не может уснуть, хотя тело ощущается тяжелым и требующим отдыха после секса, а чужие руки удобно разместились под шеей и на талии. Он чувствует себя стремно, особенно, когда утром прощается с парнем, имя которого запоминает только после второй встречи. Они занимаются сексом, только и всего, сразу договариваются, что в отношениях не заинтересованы. Просачиваются незваные и абсолютно нелогичные мысли о предательстве. Кайл лежит на кровати и устало смотрит на свет от фонаря на стене. Круги под глазами никого не красят, но, по словам Марджорин, придают оттенок загадочности. Спится в последнее время плохо: легкость, которую он ощущал после важного решения, включающего в себя переезд и разлад с родителями, проходит и сменяется уже знакомым тоскливым, местами равнодушным настроением. — Куда бы ты не пытался сбежать, везде берешь с собой себя, — глубокомысленно изрекает Марджорин за завтраком, думая о чем-то своем, и Кайл не спрашивает, просто согласно кивает. Он читает смс с предложением заняться сегодня сексом, но пару часов оставляет его без ответа, сублимируя неприязнь к себе. Он уже два месяца живет в Сан-Франциско, уже три не видел Картмана. Так долго, и так мало для великих свершений. *** Внезапное приглашение волонтерить в собачьем приюте Кайл получает от одной из постоянных посетительниц кофейни — уже немолодой женщины, преподавательницы в местном колледже. Она отмечает приятность голоса Кайла, подслушав их с сыном Кристины потуги в познании математики. Про голос неприкрытая ложь, тут даже мать бы не посмела врать. В младших классах они со Стэном кормили собак у железнодорожного переезда, когда ходили в гости к Кенни. Иногда просто приезжали туда, и Стэн тискал грязных блохастых псов, сетуя, что не может забрать их домой. Кайлу, в отличии от него, лишай ни разу не перепал, но мать часто повторяла, что карманные деньги можно потратить куда с большей пользой, чем на еду для бездомных собак. Кайл не любит собак, но очень любит Стэна, поэтому всегда к ним добр, а приглашение волонтерить получает, когда подкармливает пару «постоянных посетителей» в проулке у кофейни. Сначала он решает не приходить, игнорирует целый день сообщение в фейсбуке, но вечером его охватывает экзистенциальная тревога, сменяющаяся тоской, и в ближайшие выходные он гуляет с собаками, слушая подкаст на тему недавних волнений в Бразилии. Картману наверняка интересна эта тема, им бы было, что обсудить. С Картманом не нужно подбирать слова, делать выбор в пользу обтекаемых формулировок, придумывать темы для разговора или задумываться над уместностью высказываний и мыслей. Кайлу не хватает этой свободы, хотя кто, как не Картман душил его всеми силами. Кошмар. Перед сном он снова просматривает страницу Картмана в фейсбуке, затем изучает рейсы из Нью-Йорка в Сан-Франциско и обратно, и только тогда засыпает. *** Ханука оказывается для семьи Брофловски не поводом забыть разногласия. Марджорин дарит Кайлу подарок, и он растерянно улыбается, не готовый к внезапному поздравлению. На Рождество они уходят на вечеринку к друзьям Марджорин, где Кайл не находит себе места, каждые десять минут заглядывая в уведомления телефона. Поздравлений много, но ни одно не начинается с «еврей», хотя Картман со дня их знакомства всегда Кайла поздравлял, упрямо и с насмешками. Выпив шампанского, Кайл набирается смелости и пишет: «С Рождеством». Затем, недовольно посверлив взглядом такое простое сообщение, добавляет: «Долбоеб». «С Рождеством, еврей», — приходит спустя минут пятнадцать, когда Кайл уже принимает из чьих-то рук косяк, надеясь хотя бы чуть-чуть расслабиться. Глупая улыбка трогает губы, висок отзывается болью. — Ты — больной гандон, — выговаривает себе Кайл, нервно прикуривая. Он лезет обратно в клетку с покусавшим его львом, черт побери. Кайл садится на корточки и прикрывает лицо руками, крепко сжимая между пальцев сигарету. Чтоб он сдох. Грудь сдавливает, перед глазами пляшут пятна. «Соскучился уже, уебок? Быстро», — пишет Картман. Кайл нервно смеется и глубоко затягивается, когда зажатые в грудной клетке нервы расслабляются. «Нахуй тебя», — печатает Кайл и возвращается в дом. Сан-Франциско на первой же вечеринке, куда позвали Марджорин, а Кайл увязался следом, встретил их таблетками на ладонях симпатичной девушки. Она протягивала их гостям как Морфеус из Матрицы, и Кайл взял свою вперед Марджорин и сунул под язык. Репетитор, волонтер, примерный сын и образцовый бойфренд. Кайл лежал на диване и рассматривал потолок два часа кряду, обливаясь холодным потом и нервно посмеиваясь. Кайл обходит дом, пару раз довольно грубо отталкивая от себя гостей, норовящих нацепить ему на шею гирлянду, и оказывается у стола с белыми дорожками. Он дергает плечом и затравленно оглядывается, ища глазами Марджорин. Та смотрит с тревогой, но ничего не говорит, подходит к столику и наклоняется, неумело втягивая в себя кокаин. Кайл всегда чувствует себя одиноко рядом с ней, несмотря на то, что они остались одни в этом тесном тупом мире. Кайл тоже наклоняется, повторяя про себя: «К хуям вас всех. К хуям тебя, Картман». «Я чувствую себя живым только рядом с тобой, скотина», — пишет Кайл и тут же удаляет сообщение. Проснувшись на следующее утро, Кайл чертыхается в кровати, стараясь выбраться из-под спутанных простыней и человечьих конечностей, плотно облепивших его тело. Он обнажен, и парень с девушкой, лежащие по обе стороны от него, тоже. Ни один из них не просыпается, когда Кайл встает, наскоро одевается и сваливает. — Ты предохранялся? — хмурится Марджорин, когда Кайл выходит из душа, уже добравшись до квартиры. — Нет, — закусывает губу Кайл. Хотел бы он сказать: «Не знаю», но нет. В клинике, как ни странно, его воспринимают как ответственного молодого человека, тут же обратившегося за проверкой на всякие хламидии и прочее, игнорируя безответственность, проявленную ранее. Кайл тоскливо слушает про то, что ВИЧ, и многие другие заболевания так сразу не выявить, слишком мало времени прошло, но рекомендуют пропить антибиотики. Марджорин гладит его по руке, повторяя, что беспокойство ни к чему, что он себя просто накрутит. И Кайл накручивает — избегает возможных половых партнеров, не желая подвергать их риску даже с резинкой. Парень с татуировками лишь пожимает плечами, но зажимает Кайла на выходе, утянув в глубокий поцелуй. Кайл сначала отпускает себя, но затем, в ванной, кривится и оттягивает вниз веки, мысленно выговаривая в стиле матери нотации. — Каков шанс? — устало отмахивается Марджорин. — У тебя ничего нет. — Мы не можем знать наверняка. Кайл разгрызает пару таблеток на ночь, чувствуя, как ротовая полость мучается от горечи. Их надо запивать. Кайла все заебало. Он блюет, хнычет и расцарапывает кожу на сгибе локтя. Марджорин делает вид, что никого не замечает, только гладит его робко по руке во время завтрака. Видел бы его Стэн. Мать. Картман. Даже хотелось бы, чтобы они узнали о том, какой он, заглянули в гнилые чертоги и окончательно развеяли в своей голове образ какого-то там Кайла. Чтобы увидели! Может, Картман знал? И правда знал, а не просто придумал. Кайлу бы так хотелось, чтобы кто-нибудь протянул ему в этот чертог руку, не побоялся испачкаться, не скривился от отвращения. Помог выбраться и крепко обнял. Они с Марджорин в обнимку смотрят кино, и молчание кажется зловещим, словно в ожидании беды. *** Сын Кристины притаскивает в кофейню друга, и они оба с несчастным видом корпят над уравнениями, признавая необходимость подготовиться к контрольной, но не в силах не растерять остатки хорошего настроения. Кайл терпеливо объясняет им материал, внезапно находя в себе силы сфокусироваться на математике. — Хуево выглядишь, Кайл. — Брайан! — возмущенно одергивает сына Кристина, пугая пару посетителей. Не самая благополучная жизнь оставила на Брайане свой отпечаток, и Кайлу сложно его винить за неподобающее поведение. А еще у Кайла и правда мешки под глазами и осунувшийся вид; недавно он опоздал на смену, будучи не в силах преодолеть привычное расстояние на велосипеде. В Сан-Франциско круглый год можно не беспокоиться о наледи, но Кайл в очередной раз забыл не забивать на сон и еду, а потому рискует потратить половину зарплаты на кофе на своей же работе. Его рвет из-за кофе натощак, и Кристина уговаривает взять пару дней выходных, забрав смены. Придя домой, Кайл распускает стянутые в пучок волосы, снимает ботинки, преступно наступая на пятки, и, только когда вытаскивает наушники, слышит тихие рыдания. Кайл обнимает Марджорин, баюкает ее на руках как несмышленого ребенка, а она, задыхаясь, рассказывает о встрече с матерью: — Мы же почти два года не виделись, а она мне говорит: «Когда я умру, обещай, что приедешь на похороны». Не сказала, понимаешь, не сказала раньше. И даже сейчас прилетела попросить, чтобы с этим чудовищем увиделась! Марджорин гневно сжимает в кулаке кухонное полотенце, которое ей Кайл подал вместо носового платка, пару раз ударяет им по обивке дивана и снова заходится в рыданиях. Кайлу самому хочется плакать от того, как мистер и миссис Стотч поломали своему ребенку жизнь. Сломали и выбросили. Марджорин жмется ближе, и Кайл гладит ее по голове, по волосам, не зная, что сказать. Марджорин целует его, прижимаясь, ластится отчаянно, крепко стискивая плечи. Кайл понимает, что ей это нужно сейчас, что это даже правильно, но не может. Мягко, но настойчиво ее от себя отодвигает, не успевает пробормотать извинения, как она резко, небывало отчаянно шипит сквозь зубы: — Ты готов трахаться с кем угодно, но мне отказываешь сейчас! За что ты так! Кайл стискивает пальцы у нее на талии и помогает слезть с колен, чтобы отодвинуться подальше. — За что ты так? — тише повторяет Марджорин и прячет взгляд, стыдясь вырвавшейся грубости. — Это все испортит. — Я завидую тебе, — губы у нее трясутся, а полотенце рискует разойтись по швам, настолько сильно перекручивается в тонких ухоженных пальцах. — Я бы хотела никого не любить. Каково это? — Ты не любишь меня, это обман, — Кайл старается скрыть обиду, унять кольнувшую злобу, но тоже стискивает кулаки. Все летит к чертям. — Но я бы смогла, у меня бы получилось, — Марджорин поднимает взгляд и упрямо смотрит исподлобья. — Полюбить тебя мне было бы несложно. Оставшись в гостиной один, Кайл даже не вздрагивает, когда дверь в спальню Марджорин захлопывается. Она считает его бессердечным? Таким он выглядит со стороны? Кайл подтягивает колени к груди и сжимает в ладонях пальцы ног. Он чувствует себя настолько опустошенным, вновь выбитым из колеи, что его даже не тянет распотрошить внушительную аптечку или более скромный домашний бар. Ему хочется, чтобы кто-то обнял и сказал: «Ты не такой, Кайл. Ты больной, но ты нормален». Либо что нет, не нормален, но все устраивает. Кайл прислушивается к звукам из спальни, стучит костяшками пальцев в дверь, и Марджорин открывает. Ее лицо несчастно, но взгляд решителен. Не хочется оставлять ее в тот момент, когда столько навалилось, особенно отзвуки кошмаров из Южного парка, но Кайл не смеет перечить. И даже рад, что она решила за них обоих. Собрать вещи оказывается недолго: после пожара он не особо забарахлился, несмотря на попытки Марджорин его приодеть. Мать отвечает с первого же гудка, словно сидела эти недели у телефона в ожидании. Кайл не разменивается на будничный разговор и сразу переходит к извинениям. И она тоже извиняется, пылко и со слезами, и Кайлу жаль, что у него нет возможности сейчас ее крепко обнять. И самому оказаться в объятиях. — Ты бы приехал на мои похороны? — Мама, что с тобой? — со страхом спрашивает Кайл. — Ничего. Просто я думала, что ты бы даже тогда не приехал. — Ох, мама, — Кайл облегченно вздыхает и не позволяет раздражению взять верх. Шейла Брофловски никогда не изменится. Но Кайл очень скучает. После завершения звонка Кайл садится на ступеньки закрытой на ремонт кафешки, подпирает подбородок кулаком и задумчиво смотрит на снующих вокруг мусорки голубей. С тяжелым вздохом он снимает с плеча рюкзак, копается в нем и достает свой старый телефон. Вместе с покупкой нового Кайл сменил и номер, но старую симкарту оставил на месте. Он включает телефон, заходит в сообщения, листает бездумно фотографии. И очень надеется, что это сработает. Иначе напомнить о себе он не может из-за страха, что слишком самоуверен, придумал и преувеличил собственную важность. Что зачем бы кому-то проверять местонахождение чьего-то там телефона, верно? Он заселяется в хостел, ходит на работу, автоматически выполняя обязанности. Марджорин приходит на следующий же день и крепко его обнимает. — Спасибо, что ты есть, Кайл. Объятия пока получаются неловкими, но есть уверенность, что это пройдет. Но обнимутся ли они когда-нибудь снова — здесь уверенности уже нет. За столько лет рядом так и не получилось стать друзьями. Еще через два дня колокольчик у входной двери звонит легкой трелью, и Картман садится за стойку, озаряя кофейню надменной усмешкой. И Кайл улыбается в ответ, признавая, что тот заслужил так на него смотреть. *** Досидеть до конца смены Кайл почти физически не может — все валится из рук от одного присутствия Картмана. Теперь Кайл понимает Марджорин, вспоминая ее неуклюжесть, когда Картман заходил за кофе там, в Нью-Йорке. На секунду Кайлу кажется, что он все придумал: и школу, и университет. Всегда жил в Сан-Франциско, стоял за стойкой этой кофейни, столетиями. И внезапно пришедший Картман нарушил привычное течение жизни. Картман ничего не говорит, и Кайл поддерживает игру в хитрые, но молчаливые гляделки. Он так соскучился. Так сильно, что закрывает дверь за последним посетителем, хватает Картмана за руку и тащит в подсобку, где прижимает к стене и накидывается с поцелуями. О том, что в кофейне есть камера, он подумает позже, в конце концов, подсобка вне ее поля зрения. Картман ожесточенно вдалбливает Кайла в стену, крепко вцепившись ему в волосы и запрокинув голову, и есть риск остаться с заклинившей шеей. Кайл стонет, стонет, стонет. Как он скучал, как он рад Картмана видеть, как он хочет быстрее, сильнее. Он скребет ногтями стену и упирается в нее лбом, когда Картман разворачивает его к себе спиной. Все заканчивается довольно быстро, и Кайл тут же хочет еще, настойчиво усаживая Картмана в старое кресло и забираясь сверху. Они целуются, отрывисто друг друга лаская, и Кайл скатывается на пол, вставая между ног Картмана на колени. Картман внимательно следит за тем, как Кайл вылизывает его член, как берет глубоко. Отчаянно, что ли. Отчаяние в движениях Кайла, отчаяние во взгляде Картмана. Кайл бы простил ему насмешку, простил бы самодовольство. И благодарен за эту жажду. Кайл молится, чтобы молчание не заканчивалось, чтобы они не выходили из подсобки, чтобы мир забыл о нем и Картмане. Навсегда. *** Кайл никогда не летал в бизнес-классе, и с удивлением отмечает, как здорово не упираться коленями в сиденье перед собой. У Картмана есть его паспортные данные, и билет в Нью-Йорк он купил еще до того, как зашел в кофейню. Это максимально крипово, но Кайл цедит апельсиновый сок и дремлет весь полет, ни слова не сказав против. Картман багаж не брал, запланировав поездку на два дня. Кайл потратил время до отлета на короткий сбор вещей и секс в гостиничном номере. Спустя сутки он еле встал с кровати, чтобы помыться и двигать в аэропорт, с удовольствием отметив, что Картман тоже измотан. Со скрипящим сердцем пришлось оставить велосипед сыну Кристины и сгрести пожитки в дорожную сумку. Забить на все, просто уехать. Опять. Перед вылетом Картман предлагает Кайлу закурить, и отчего-то неловко признаваться, что бросил. Словно напоминание о том, что прошло время. Что Кайл не всегда жил в Сан-Франциско, что от чего-то он сбежал подальше. От Картмана в том числе. — Ты уже стал президентом, поэтому эконом в самолетах остался позади? — недовольно бубнит Кайл, отказываясь от шампанского. — Отчим умер, — коротко отвечает Картман, позволяя ему самому додумать, что случилось с наследством. Кайлу становится не по себе. Картман не особо сдружился с серьезно настроенным любовником матери, но все равно. — Мне жаль. — Мне на самом деле тоже. Большую часть полета Картман держит Кайла за руку, и даже когда тот в дремоте ворочается, не отпускает. В Сан-Франциско зимой не так холодно, как в Нью-Йорке, и с аэропорта, еще более измотанные после почти семичасового перелета, они едут в торговый центр, где Кайл пытается купить себе первую попавшуюся тёплую куртку, но Картман настаивает на тщательных поисках. — Чувства стиля не прибавилось у тебя, еврей, — ворчит он, стягивая с Кайла очередной пуховик и тем самым отдаляя их от долгого крепкого сна в теплой мягкой постели. Кайл соглашается на еще пару магазинов только после обещания зайти на фуд-корт, быстро расплачивается за покупку, не позволяя Картману дотянуться часами до терминала, и в такси цедит из стаканчика маунтин дью, краем глаза наблюдая за дремлющим Картманом. Они так и не поговорили. Вообще. И Кайлу почти уютно в этом бытовом молчании, когда просишь передать салфетки, но не говоришь: «Ты приполз обратно?». И это может быть адресовано им обоим. Кайл сразу засыпает, хотя перед тем, как коснуться головой подушки, уговаривает себя подождать севшего за ноутбук Картмана, но слишком измотан. Просыпается он раньше, а когда моет руки, сверлит взглядом вторую зубную щетку в стаканчике. У Кайла была другая щетка, и он ее не забирал. Покусывая губы, Кайл тихо ходит по квартире, открывая шкафы, копаясь в тумбочках. И по мельчайшим деталям, достойным насмешек о стереотипных ревнивых женушках, за которые любой стендапер может сходить нахуй, он понимает, что кто-то у Картмана бывает, хоть и не живет: пара футболок не его размера в шкафу, одна даже в корзине для грязного белья, испортившееся соевое молоко, хотя Картман его терпеть не может. Кайл сверлит взглядом телефон Картмана, думая о том, что тот бы точно не сдержался и залез, он и без подозрений и причин копался в личном. Но Кайл не будет. Потом приходит в голову незваная мысль, что Картман мог не поменять постельное белье, и что… Кайл закрывается в ванной и нервно кусает пальцы, после чего принимает душ, ожесточенно скребя кожу. Он впервые в жизни ревнует. И с его стороны это мразотно, двулично, учитывая, как он сам проводил время в Сан-Франциско, но что-то внутри лепечет неуверенным высоким голоском: «Но ты-то никого не подпускал на расстояние личной зубной щетки в ванной!». Проскальзывает желание собраться и свалить по-тихой. Кайл закручивает в пучок мокрые волосы, обвязывает полотенце вокруг бедер и, открыв дверь, сталкивается на пороге с Картманом. Сонный, с легкой щетиной на щеках и в халате он выглядит почти уютно. Скала уюта, преграждающая выход. Кайл кривит губы и… расслабляется. Картман имел право завести себе здесь гарем и настрогать суррогатным матерям детей. Он ничем Кайлу не обязан. Но прилетел, хотя Кайл даже не нашел в себе мужества попросить его об этом напрямую. Как и Картман не поспешил извиняться, конечно. Но ведь прилетел. А еще остался криповым долбоебом, избегать которых наставляют все статьи об отношениях, но Кайл к такому чтиву никогда не притрагивался. Может, стоило бы? Вправить мозги, вернуться в универ, на Рождество привести к родителям знакомиться хорошенькую девушку. А нахуя? Может, он никому ничего не должен. Даже себе. Кайл ведет плечами и подходит ближе, чтобы ослабить завязки на халате Картмана и прижаться, с усмешкой отметить, как быстро тот начинает возбуждаться от игривых прикосновений. Тяжело дыша, Кайл хватается за край стола, чтобы удержать равновесие и не позволить подводящим после оргазма ногам завалить себя на пол. С того момента, как они оказались с Картманом в каморке при кофейне, он думает о предохранении, о том, что они его успешно игнорируют. Крайне неразумно и извращенно волнующе. Но все же больше неразумно, с неприязнью думает Кайл, взлохмачивая волосы пальцами, чтобы быстрее просохли. Ладонь Картмана присоединяется к ворошению кудрей, и Кайл чуть склоняет голову набок, подставляясь под ласку. — Ты бы попал в Слизерин, — внезапно говорит Картман. — Наверное, все думают, что в Когтевран, но нихуя, Кайл, уж мы-то с тобой знаем. Кайл никогда тестами на распределение волшебной шляпой не увлекался, да и в целом не особо задумывался, но опасается задать хотя бы какие-то уточняющие вопросы, заметив, как двинулся лед молчания и игнорирования возникших проблем. Картман уходит на учебу, и высвобождается время подумать о будущем, прийти уже наконец-то в себя, в полной мере осознать происходящее. При мыслях о возвращении в университет Кайл морщится, не готовый к новой череде проектов и просмотров, когда внутренне умираешь над каждой новой деталью, не в силах приложить хотя бы частичку души. Ему нравится архитектура, но будто это все же не его и должно остаться просто интересом. Лучше морально подготовиться к очередному витку родительского недовольства, но его можно избежать, если как примерный мальчик отучиться на юридическом. Хотя, никакой юридический не перебьет новости об отношениях с Картманом, не заставит их принять отношения сына, даже если он станет покладист и удобен во всех остальных аспектах своей жизни. Они же в отношениях? Глупо задаваться подобным вопросом, но все так странно идет в жизни Кайла, так выматывающе и не похоже на инструкции из книжек, что банальные вещи, вроде чужой зубной щетки, выбивают из колеи. Кайл только берется за готовку ужина, надеясь не слишком разочаровать Картмана кулинарными изысками, очень хорошо отображающими его холостяцкий уклад, как раздается звонок в дверь. Придется Картману перебиться бутербродом, раз раньше пришел. Кайл запоздало вспоминает, что лучше спрашивать: «Кто там?» и встречать гостей не в одних домашних штанах, не утруждая себя хотя бы нижним бельем. Улыбка моментально тускнеет при взгляде на незваного гостя, и гость смотрит не менее удивленно. И тень понимания настигает их одновременно. — Я забыл кое-что, — хмуро бросает незнакомый парень и теснит Кайла, нагло заходя в квартиру. Кайл не решается идти следом, растерянно опирается спиной о стену и поджимает губы, силясь унять беспокойство. Если незнакомец — вор, то ему весьма опрометчиво позволили шуршать в комнате ящиками, но он — явно парень Картмана. Бывший парень, судя по недовольному лицу. Так неловко, что хочется сбежать в ванную, закрыться там и переждать, когда внезапный гость уйдет, но Кайл остается в коридоре. Парень возвращается и на прощание критически оглядывает Кайла с ног до головы, недовольно поджимает губы и уходит. Кайл прикрывает за ним дверь и садится на корточки, зажав голову руками, и истерически посмеивается: если Картман пытался заменить Кайла, то нашел его лучшую копию, по крайней мере идеальную внешне: из-за невысокого роста парень выглядит более складно, рыжие волосы лежат аккуратнее, острый нос вздернут, а ярко-голубые глаза даже не кажутся линзами. Он прямо… красив! Какой же сюр. Как же занятно быть Кайлом Брофловски и проживать его ебанутую жизнь. Кайл бы с удовольствием выставил такой лот на ebay, чтобы на вырученные деньги купить себе жизнь какого-нибудь реднека из глубинки. Хотя вряд ли хватит на большее, чем пачку сигарет и залежалый бутерброд из ближайшего супермаркета. Сейчас бы закурить. Быстро бегающие в голове абсурдные мысли поднимают настроение, а вместе с ней и тревожность. Кайл возвращается к готовке, привычно обдумывая, как было бы занятно сейчас загнать нож в живот по самую рукоятку. Он где-то читал, что подобные мысли, вроде желания сделать шаг, когда стоишь у края пропасти, присущи всем людям, но из-за некоторого недоверия собственным поступкам фокусируется на резке овощей сильнее, чем следует. *** — Ты бы тоже попал в Слизерин, — недовольно бормочет Кайл, разделавшись с рагу. — Я бы попросил распределить меня в Когтевран, — фыркает Картман в стакан сока и откладывает вилку, чтобы насмешливо посмотреть на Кайла и не мало его этим взбесить. — Ты бы не знал, что можно попросить, — настаивает Кайл, осознавая, насколько по-детски звучит. — Я бы догадался и попросил. Потому что я — умный. А еще потому что будучи мелким ушлепком не захотел бы учиться с тобой, поэтому попал бы на другой факультет. А потом бы пожалел. Может, не такой уж и умный Кайл цокает языком и качает головой, безуспешно стараясь подавить незваную улыбку. — Я не знал, что он зайдет, — внезапно выражение лица Картмана становится серьезным, — я бы обязательно предупредил тебя, либо попросил его встретиться где-нибудь вне квартиры. Извини. Неверяще Кайл сверлит взглядом ладонь Картмана, мягко сжимающую его предплечье. Картман никогда не просил у него прощения. Вообще. Сколько бы не давили мать или учителя, сколько бы они не дрались и Кайл не требовал, желая услышать извинения, хоть какое-то раскаяние за ужасные слова и мерзкие поступки. Даже когда Картман столкнул Кайла с домика на дереве, чтобы доказать, что Человек-Воздушный Змей не умеет летать. Кайл лежал на земле, и ему казалось, что он умер, хоть и может еще видеть, даже чувствовать. В ушах звенело, и чего-то не хватало, катастрофически, до сковывающего ужаса. Потом ему объяснили, что иногда при падении на спину может выбить из легких воздух, и Кайл просто не мог дышать. И ему никогда не было так страшно. Шейла Брофловски долго кричала на Лиэн, угрожала, обещала привлечь полицию. Кайла тогда отправили в комнату Картмана, и тот, тихий и бледный пробормотал: «Как ты?». «Живой, иди нахуй», — ответил сипло Кайл. Они посидели некоторое время в тишине, неловкой для десятилетних мальчишек, пока Шейла Брофловски не открыла дверь с громогласным: «Ну?!». Кайл обернулся к Картману, упорно не желающему поднимать взгляд от сжимающих колени ладоней, устало вздохнул и сказал: «Да, мама, Картман извинился, ему жаль». В ответ на первую в их долгих отношениях просьбу о прощении Кайлу так отчаянно хочется съязвить, сказать что-нибудь максимально неприятное и ядовитое, но он лишь пожимает плечами, словно все в порядке вещей. — За то, что комнату твою спалил тоже. Кайл округляет глаза. Не верится. — И за слежку бы извинился, но ты, хуила выпендрежная, сам телефон включил свой старый, максимально драматично ожидая, чтобы за тобой приехали. Поэтому не буду, — Картман отворачивается, вконец смутившись. — И вообще нахуй иди, еврей. Смущенный Картман. Кайл настойчиво лезет к нему с поцелуями, но тот и не думает разделять умиление и уходит в комнату. Покидав посуду в раковину, Кайл тащится следом. Ящик Пандоры открыт, пора. — Я скучал, — признается он и садится рядом так, чтобы смотреть Картману в глаза и не видеть экран ноутбука. Картман бросает на него быстрый взгляд, дергает уголком губ. Самодовольный говнюк. А еще Кайл боялся, что больше Картману не интересен, но об этом говорить не хочет. Лучше не усугублять их нездоровые отношения лишними признаниями. — Если ты мне не доверяешь, то смысла в этом всем нет. — Я опасаюсь. Не доверяю людям вокруг. Спаивают, подсыпают, обманывают и принуждают, — огрызается Картман. — Шантажируют, следят, настаивают и преследуют, — со смешком напоминает Кайл, на что Картман недовольно смотрит поверх экрана. — Ты же знал, где я, — Кайл настойчиво давит на крышку ноутбука пальцем, игнорируя предупреждающий взгляд. — А еще очевидно, что ты любишь выебываться. И как последний говнюк припрешься, когда тебе что-нибудь понадобится, зная, как я к тебе отношусь, — оскаливается Картман и хлопает крышкой сильнее, чем следует. Кайл вздрагивает, не ожидав злобного тона и недоброго взгляда. Игривое настроение моментально сходит на нет. — Думаешь, я каждый день проверял твое местоположение? Сразу понял, как про Кенни услышал, что ты приволокешься. Облегчил задачу, можно сказать. В тот же сука день, Кайл? Самому не противно? — Ты о чем? — упавшим голосом спрашивает Кайл. — Что с Кенни? Картман складывает руки на груди и смотрит с недоверием. — Ты не знаешь? — неуверенно уточняет он, изгибая бровь. — Нет блять что с Кенни?! — Охуеть, — Картман подскакивает со стула и вцепляется Кайлу в плечи, — поклянись мне сейчас же, ебучий еврей, что не знаешь, что не потому включил телефон! — Клянусь богом, ублюдок, если ты сейчас же… — Скажи же! — рявкает Картман, и Кайл испуганно пятится. — Скажи, — старается смягчить тон Картман, но улыбка у него слишком взволнованная, пугающая. — Я нихуя не знаю, — по слогам произносит Кайл и подходит вплотную. — Ты подумал, что я хочу тобой воспользоваться, — Кайл и не пытается скрыть разочарование. — Похуй. Что с Кенни? Картман выдыхает через нос и кладет руки Кайлу на плечи, призывая присесть, на что тот недовольно дергается. Хочется капризно разместиться подальше, но Картман чуть ли не на колени Кайла к себе затаскивает, обнимая за талию и прижимаясь всем телом. Тычется носом в шею, гладит бока. — Нет, блять, — возмущенно шипит Кайл, отпихивая лезущие в штаны руки, — нихуя не разделяю твою радость, хочешь думать, что я — бесчувственный гандон и торгую жопой, ради бога, но сейчас скажи мне, что там с Кенни! Он все ждет, когда сведет болью грудь, но невралгия не решается лезть в его жизнь, хотя могла бы защитить Картмана от удара. Картман хватается за щеку и растерянно замирает, и Кайл предупреждающе заносит руку еще раз, отсаживаясь. — Я жду. — Да блять, — Картман отнимает ладонь, демонстрируя красный след. — Девушка его залетела, он в какие-то дела вляпался, надеясь раздобыть деньжат, опять с наркотой. Он мне звонил, просил впрячься. — И ты подумал… и поэтому проверил мое местоположение… — Кайл не хочет договаривать. Опускает плечи и прижимает к груди колени, отгораживаясь. Картман и сам понимает, что к чему, но не может скрыть восторг, неуместный в сложившейся ситуации. Кайл не может скрыть разочарование. Таким его видит Картман. Слизеринцем. И Картман готов платить цену, если Кайл ее назначит. Потому что по его мнению, Кайл — продажный кусок говна. А еще Картман ни капли не изменился. С чего это Кайл подумал, что прошел школьный долбоебизм, где Картман так по нему сох, что всячески изворачивался, чтобы привлечь его внимание и получить близость? Может, и не шантаж, а было ужасно, и Картман вполне готов продолжать играть со свободой Кайла, торговать его чувствами и желаниями. Покупать их, а не добиваться. Кайл встает, хотя ноги не слушаются, и плетется в спальню, где можно прилечь на кровать, позволить себе расслабиться, либо схватить дорожную сумку и свалить на край света. Картман настойчиво идет следом, шаг в шаг, как преследующий добычу волк. Или огромный медведь. — Еврей, — обнимает он за плечи и тянет к себе, но Кайл настойчиво выкручивается, на что хватка становится жестче. — Еврей, — повторяет Картман, — можешь сколько угодно выебонить, но ты просто загляни внутрь себя и попробуй хотя бы себе соврать, что не приехал бы ко мне, узнай ты про проблемы своего школьного друга? Кайл замирает, чем Картман пользуется, проходясь губами по его шее. Ебаный в рот! — Эм, — Кайл медлит и поводит плечом, словно хочет избавиться от надоедливой мухи. — Не утруждайся, — мурлычет Картман, впиваясь пальцами ему в поясницу, — мне все равно. Ты безумно меня порадовал. Я блять задыхаюсь, ебучий еврей, я сразу сказал Кенни, что все будет, еще охуел, что ты не начал меня доебывать с этим в первую же минуту. — Отъебись, — хрипло просит Кайл, — что ты вообще говоришь, что ты вообще думаешь обо мне? Какого хуя. Он садится на кровать, позволяя Картману тут же себя уложить на спину и подмять под себя. Ему все равно. Пускай хоть что делает. Снова возвращается ощущение, что он грязный, больной. И пиздец какой ненужный. Одинокий как ебучий кит, тот самый, которого весь мир жалеет, что он не совпадает с сородичами частотой. Картман тяжело дышит, но ласку прекращает, хватает Кайла за подбородок и поворачивает к себе. — Не плачь. — Я не плачу, — сипло отзывается Кайл и пытается отвернуться, но Картман держит крепко. — Ты бы обратился ко мне не потому, что жесток или эгоистичен, Кайл. А потому что заботлив, я же знаю. Картман подается назад и садится, а Кайл утирает быстро слезы, стараясь замять неловкий момент. — Таких глаз как у тебя ни у кого нет, — Картман смотрит в сторону, — и дело не в цвете, а в этой бесконечной злобе на дне. Будто ты только проснулся, а уже строишь планы, кому перегрызешь горло, от кого будешь защищаться. Война в глазах. — К чему ты это говоришь? — бесцветным голосом спрашивает Кайл и поджимает губы. — Что ты же не только себя защищать собираешься. Себя даже реже. — Не надо. — Надо. Нет подвоха в том, что и тебя защищают. Ты мне такой, блять, нравишься, такой и никакой другой. Мне похуй, что там у тебя в голове, похуй, каким ты будешь, когда доберешься до психотерапевта, что можешь измениться. Ненавижу тебя так, что хочу убить, клянусь богом, размозжить тебе эту гнилую башку. Кайл морщится. — Я, блять, люблю тебя, — Картман снова нависает сверху и облизывает пересохшие губы. — Я для Кенни куплю вагон мдма. — Ты вообще не о том думаешь, — кривится Кайл. — О том. Я хоть и подумал, что ты припрешься из-за него, обрадовался, не спорю. Но я сразу помог ему, не вру, вообще сразу. А потом так отчаянно злился, что ты не пишешь, потом, что все же объявился. Что опять приходится тебя «выкупать», блять, что сам ты никогда не придешь! Картман кривится, явно сдерживаясь, чтобы не дать голосу дрогнуть, чтобы вернуть лицу невозмутимое выражение. Кайл неверяще оглядывает Картмана, радуясь, что тот в глаза ему не смотрит. Сердце бьется глухо, тяжело, словно ударяется о ребра. — Я с тобой рядом живым себя чувствую, — выдает новое признание Картман, такое тихое и такое понятное, берет Кайла за руку и прикасается губами к кривому шраму на ладони. — Я, наверное, никогда не был так счастлив, когда понял, что ты просто захотел вернуться. Трусливо, конечно, в твоем стиле. Но ты был прав тогда, в машине. Непонимающий взгляд Кайла намекает, что он не знает, о чем речь. — Что, а смысл тебя принуждать? Так ты сказал. Я в школе внутренне содрогался от радости, что могу тебя поцеловать, что могу быть рядом, что могу вызывать в тебе столько эмоций, хоть и противоречивых. А в итоге это все в сравнении ни шло с тем, как ты сам в ответ потянулся ко мне, когда мы встретились в универе. Что хуета все это, когда ты не подаешься навстречу. В школе мне казалось, что большего и не нужно. Сейчас оказалось, что меньшее делает меня несчастным. Что хоть миллион раз прикажи я тебе встать на колени и попросить помочь Кенни, а это только боль причинит, ни капли удовлетворения. Кайл не помнит такого разговора, но понимает, что имеется в виду. Он привстает на локтях, молчит некоторое время и все же решается сказать: — Даже злясь думал о тебе, уебке. — Я тоже, — кивает Картман. — Казалось бы, радоваться нужно, что ты далеко, но все как на первом году обучения — не получилось избавиться от тебя. Не получается. Кайл с тяжелым вздохом прикрывает глаза. Как же все ебануто. — Почему не могли просто спокойно закончить школу, разъехаться и не видеть друг друга никогда? — со смешком спрашивает он. — Думаю об этом практически ежедневно, — тоже смеется Картман. — Я — слизеринец, Э-рик, верно? Картман замирает, и Кайл довольно ухмыляется. — Хочу, Э-рик, хочу, чтобы ты попросил меня позволить тебе помочь Кенни, дать добро, разрешение, благословение. Попроси меня. — Странные игры, — Картман садится, и Кайл выжидающе смотрит на него, ощущая жар по всему телу, возбуждение от возвращения в игру. Он вытягивает ногу и проводит кончиками пальцев Картману по боку, кладет ступню на бедро. — Встань на колени и попроси меня. — Этого ты хочешь? — хмыкает Картман и подползает ближе, устраиваясь у Кайла между ног. — Да. Позволю тебе помочь нашему другу. — Останешься? — Картман касается живота Кайла губами. — Да, — Кайл прикрывает глаза. Больной ублюдок. И что с того?