ретровейв

Высокие и яркие стеллажи, кажется, упираются в потолок, или даже выходят за него. На полочках по рядам в аккуратных стопках лежала разная канцелярия, что рябила в глазах из-за своих резких цветов. Впечатление складывалось одно: запасы тетрадок и карандашей в этом торговом центре нескончаемые, ибо в силу того, как много людей посетило его сегодня, удивительно, что что-то еще осталось. Школьники ходили между рядами с родителями, другие бродили с друзьями. Названная в утренних новостях сегодняшняя дата будто бы стала сигналом, стартовым выстрелом, после которого абсолютно все жители города сбежались в торговый центр, словно тот был единственным на всем белом свете, чтобы подготовить свое чадо к учебному году. Озабоченные мамочки носились от отдела к отделу, расталкивая всех на своём пути, а когда одну из таких начинал упрекать в чем-то какой-то старшеклассник, она яростно отстаивала свою правоту с комплектом из тридцати шести фломастеров в руках и альбомом для рисования с одуванчиками. Где-то слышалась громкая истерика какой-то девочки, что не смогла найти тетрадь цвета винных дрожжей с линиями дымчатого цвета. А чуть в стороне от нее плакал мальчишка, что играл с гелевой черной ручкой, и чернила растеклись у него во рту, обещая остаться неприятным вкусом на языке. Только старшеклассники спокойно и без особого энтузиазма ходили вдоль стеллажей, вытаскивая из стопок то, что лежало ближе всего. Какая уже к черту разница, писать в тетрадях с бабочками, или с оленями, когда учиться осталось пару лет. Особенно это касалось тех, кто был на двенадцатом году обучения, как например двух парней, которые только что практически выхватили из рук ребенка последние однотонные тетради. Буркнув: «Не дорос ещё до такого количества листов», оба подались на кассу. — Я на парковку, подгоню машину к входу, — парень тряхнул темными волосами, и сверкнул глазами, которые, казалось, отдавали цветом бордоского вина; возможно, дело в освещении, — А ты сгоняй, купи попить, — он кивнул головой за спину второго парня, указывая на продуктовый магазин. — Ну уж нет, — шатен фыркнул, слабо ухмыляясь, — Машина-то моя, сам купишь, — парень оттолкнул ладонь, в которой друг протянул пару купюр, указывая на то, что не возьмет денег, — Управишься за пять минут, — больше ничуть не интересуясь дальнейшей судьбой близкого друга, шатен отправился на первый этаж, в поисках двери, выводящей на парковку, не удостаивая никого своим взглядом. Прежде, чем добраться до улицы, водителю или же пассажиру предстояло пройти ряд из нескольких тяжелых дверей. Пендельтюр, или всё та же дверь, которую обычно можно встретить в спуске метро, была установлена на маятниковых петлях, от чего разница, в какую сторону её открывать, отсутствовала. Только вот шатались они потом из стороны в сторону с не самым добрым видом. Из гордости и высокомерия шатен качнул дверь вперёд, и отпустил. В голове не проскользнуло и мысли о том, что обычный человек придержал бы эту махину, но парень настойчиво отказывался идентифицировать себя как обычного человека. Возможно, именно поэтому его внимание привлек не сам звук удара, а красноречивый трёхэтажный мат, раздавшийся у него за спиной. Не так охотно, как хотелось бы, парень развернулся на продолжающийся звук безупречных выражений, льющихся из юноши, как вода с неба сразу после штормового предупреждения. Закрывшись от внешнего мира за копной рыжих волос, парень пытался приложить руку к носу и ко лбу одновременно: удар дверью, кажется, пришелся по всему лицу. Шатен продолжал молча стоять в полуобороте, словно ожидая извинений от рыжика за то, что тот помешал ему спокойно выйти на территорию парковки. — Двери держать не учили? — возмущенно процедил сквозь зубы парень, чуть приподнимая голову так, что теперь были видны его широко распахнутые глаза лазурного цвета; ни на миг шатен не увидел в них испуга или сомнения в своем заявлении, что свидетельствовало тому, что рыжик был совершенно уверенным в своих словах. В завершение к тому, взгляд его абсолютно точно отражал раздражение и ненависть. — А есть спецкурс? — с насмешкой выдает шатен; разумеется, что может быть разумнее того, чтобы перевести конфликт в шутку. Коричнево-рыжие глаза, будто бы с редкими смешанными языками пламени в ответ уставились на парня, с невероятным успехом связывая равнодушие с заинтересованностью в одном взгляде. Взгляд рыжика выражает только желание сказать фразу вроде: «Оборжаться», а на языке наверняка крутится ещё добрая доля живописных матов, каждый из которых с легкостью бы оказался озвученным, не сдерживайся бы парень. Шатен беспристрастно осмотрел его сверху вниз, так как незнакомец оказался как минимум на пару десятков сантиметров ниже, а после опустил взгляд на пол вокруг него. Рыжик выбрал сверлить его злобным взглядом, тайно выманивающим извинение, вместо того, чтобы собрать свои покупки. Шатен опустился на корточки без особого энтузиазма, поднимая чужой телефон. На экране светилась переписка и клавиатура, с набранной последовательностью букв без связи в слова. Вверху по центру зафиксировалось имя Нора. — Вини себя, — тепло ответил шатен, будто бы он сказал фразу вроде: «удачи на работе, дорогая», или что угодно другое, но тон его явно не соответствовал смыслу слов, — Смотрел бы ты под ноги, — коротким движением парень протянул телефон хозяину, и быстро ретировался по направлению к своей машине. Вокруг обозлённого рыжика так и остались лежать купленные несколько минут назад тетради и ручки, которым шатен предпочел телефон. Мысленно рассуждая о том, какая высокомерная выскочка встретилась ему сегодня, парень принялся собирать купленную канцелярию обратно в пакет. Оказываясь возле машины, шатен как можно быстрее включил кондиционер внутри и захлопнул дверь, выходя обратно на улицу, чтобы остудить салон. Погода была удивительно тёплой, как для первой недели апреля, чему жители города были не особо рады. Шатен раздраженно обмахивался журналом, найденным в машине, ожидая пока в салоне будет достаточно холодно, чтобы сесть за руль. Надо же, двенадцатый год обучения. Осталось три триместра, и парень наконец-то покинет это здание навсегда. Крохотная доля желания остаться сопровождалась мыслями о том, как им восхищаются все школьники, как нет отбоя от девушек, и как часто в его шкафчик прилетают любовные записки. Все из-за той же мании величия парень не посетил ни одной кофейни, которые упоминались в разноцветных бумажках (и обязательно с сердечками), чтобы увидеться с автором сего письма. Разбивая столько женских сердец, собственная заносчивость и амбиции никогда не давали парню повод сожалеть. «А, точно, надо же забрать этого придурка», — и решив, что салон достаточно охладился, парень запрыгнул внутрь и вывез машину с парковки, направляясь к входу. Недавний его спутник уже стоял на назначенном месте встречи, топая ногой с негодующими эмоциями на лице. Заприметив знакомое авто, парень подался ему навстречу. Открыл заднюю дверь, закидывая туда всё купленное за сегодня, и плюхнулся на соседнее сидение около водителя. — Чего долго так? Мне же пять минут было выделено. Я пока тебя ждал, думал, сварюсь. Единственный близкий друг шатена — парень, приехавший учиться по обмену из России, а после психанувший, и решивший реализовать себя в Японии. Достоевский был и остается странным, наверное, поэтому в свое время именно ему и повезло подружиться с Дазаем — блядски высоким и заносчивым шатеном. А потом благодаря своему бесконечно крутому другу Фёдор знатно поднял свою репутацию, которая, к слову, никогда не была на самом дне хотя бы потому, что внешними данными парень обладал весьма привлекательными. — Машину долго искал, а потом охлаждал, — мягко ответил Дазай; он посчитал ситуацию со столкновением у двери недостойной лишней минуты разговора, так как была она совершенно обыденной и случиться могла с каждым. — Ладно, давай за учебниками, пока ещё жарче не стало, — парень поерзал на сидении, повернул кондиционер в свою сторону, и машина тронулась. Японский учебный год традиционно начинался шестого апреля в честь цветения всего вокруг, в основном — сакуры. Весной ученики переходили из класса в класс, а после учились три триместра: с апреля по июль, с сентября по декабрь и с января по март. Обучение было шестидневным, но во избежание конфликтов по поводу большого количества домашнего задания и отсутствия выходных, каждую вторую субботу сделали выходным днем. — Опаздываем, — констатировал Достоевский, без лишних слов заставляя водителя ускориться. Дазай вжал педаль газа в пол, и выкрутил руль в сторону, обгоняя серьезного вида серую тойоту явно не там, где был позволен обгон.