***
Дни тянутся неимоверно медленно. Кажется, я схожу с ума. Прошла всего неделя. Одна гребаная неделя, а кажется, будто целая вечность пронеслась перед глазами. Не знаю, что мне делать и куда себя деть. Не нахожу себе места. В понедельник перед парами Чимин, без своей обычной дурацкой улыбки, отозвал меня в сторону: — Слушай, Кэт, — начал он так, будто реально беспокоился не то ли обо мне, не то ли о сложившейся ситуации в целом. — Мне Чон сказал, что не хочет тебя больше видеть. Кажется, тебе он тогда сказал это в слишком грубой форме. Ты его извини, у него нервы ни к черту. — Тебе не стоит извиняться за то, чего ты не делал, — дергаю я головой не потому, что мне хотелось бы отмахнуться от Пака, а чтобы не дать металлическому голосу снова залезть мне в голову. Хотя, казалось, он всегда был со мной. Постоянно. Резал мои внутренности и полосовал мне сердце. А я все еще не чувствовала ничего, кроме жалости к самой себе. — Да, но… — Он мялся, что было чрезвычайно необычно для Чимина. В целом мы все стали какие-то не такие в последние пару недель. Теперь вот узнаем теневые стороны друг-друга. — Постарайся держаться от него подальше, насколько сможешь. Не пиши и не звони ему сама… — Да, да, да, — перебила я его раздраженно, — а то он спустит на меня всех своих собак. Это он мне уже объяснил! Парень устало вздохнул, но через секунду продолжил в том же спокойном тоне: — Если у тебя будут какие-то сложности или вопросы, обращайся всегда ко мне, ладно? Я со всем тебе помогу. — Что же это, тебя совесть замучила из-за спора на меня? — фыркнула я и в ту же секунду пожалела об этом. Наверное, мне не стоит раздражаться, тем самым показывая свою уязвленность. Подпираю голову рукой и продолжаю наблюдать за проходящими мимо студентами. Даже в библиотеке, на своем любимом месте, я не могу нормально сосредоточиться на учебе. Чимин сегодня сказал мне, что на днях ЧонГука выпишут из больницы. Как бы мне хотелось его увидеть… Да, мы правда все как-то поменялись. Особенно я сама. Раньше я бы так страстно желала отомстить ЧонГуку за то, что он мне наговорил, что к этому времени у меня был бы уже готов план мести, который я преподнесла бы на блюдечке с голубой каемочкой. И наблюдала бы с удовольствием за его реакцией. Все-таки этот человек меня использовал ради забавы. Поспорил на меня, а после… Я — шлюха. Нет, такое нельзя прощать. Я бы не простила такое никогда! Однако, я до сих пор не могу найти в себе хоть капельку злости или обиды. Не могу. Зато я поняла причину моей несостоятельности в этом вопросе. Я не просто обмякла. Я сломалась. Чон ЧонГук сломал меня. Как ломают любимую игрушку: сначала она ходит и разговаривает с тобой, а потом ты неаккуратно с ней поиграл, и вот голос у нее уже не тот, она растрепанная и в порванном платье лежит в пыльном углу. Ощущаю себя точно также. Я растрепалась, потеряла свой голос и порвала свое любимое платье. От меня прежней остались лишь воспоминания. Хорошо хоть, что они приятные. Вся моя энергия ушла на то, чтобы доказать самой себе, что я не могу влюбиться в этого парня. Даже когда все было очевидно, я продолжала отрицать существование этого чувства в себе. Я приняла его лишь в тот миг, когда подслушала разговор на кухне о пари. Было больно, очень больно. «Эта Кэтрин уже прониклась тобой». Даже Чимин заметил эту перемену во мне. Все, наверное, заметили и признали, кроме меня. От этого было еще больнее признавать факт спора. Я облажалась дважды. А после неожиданная авария. И все заполняющее чувство вины перед ЧонГуком. Он не должен был бежать за мной, пытаться что-то объяснить, спасать. Ведь я сама виновата, что пошла на красный. Но он это сделал. Зачем? Его благородный порыв? Не думаю. Это тоже надломило меня. Во мне образовалась огромная трещина, как та в больнице на полу. Она была широкой, опасной. Вот-вот, и я разобьюсь пополам. ЧонГук сделал это — нанес последний удар — и я раскололась. На мелкие части, которые вряд ли уже удастся собрать. Да к тому же в одиночку. Перевожу взгляд на раскрытую тетрадь перед собой. Ее мне передал Чимин сегодня — это последний конспект, который мне нужен для удачного закрытия своих прогулов. Не понимаю, что происходит. «Я, так и быть, подарю тебе ту безопасность, на которую ты повелась». Безопасность. Что она теперь значит для меня в подобном состоянии? Я будто живу в вакууме. Никто меня не преследует, не травит. Нет больше того, кто заставит пойти с ним в клуб на ночь глядя или же зажмет в раздевалке. На удивление даже педагоги отбросили свою предвзятость ко мне, что странно. Чимин уверяет, что он с ними не разговаривал по этому поводу и не знает, говорил ли с ними кто-либо другой. Это странно. Единственное, что осталось неизменным, это колкие замечания СоЕнг. Я даже начала различать ее фирменное цоканье шпилек, когда она собиралась меня словесно задеть: — Что же это ты одна? Потеряла своего парня на дороге? — Давай я найду тебе кого-нибудь на один раз, а то ходишь угрюмая, смотреть тошно. — Бедная девочка, поигрались тобой и выбросили, да? Я научилась не только игнорировать ее язвительный тон, который раньше меня задевал, но и отвечать ей в той же самой манере. СоЕнг явно это не нравится: она извивается вокруг меня как змея, стараясь хоть чем-нибудь задеть так же, как у нее получалось до ЧонГука. Но слова не причиняют видимую физическую боль, после которой остаются синяки. Мне ее даже немного жаль. Ладно, на сегодня я все равно уже ничего больше не вытащу из себя по учебе. Закрываю тетрадь и собираю все свои вещи в сумку. Самое приятное для меня сейчас — ходить пешком до универа и обратно. Холодный воздух помогает быть в сознании, продолжает держать меня на плаву столь невыносимой реальности. Дома все та же атмосфера, где упреки родителей перекликаются с язвительным тоном СоЕнг. Вот только они совсем не рады, что я рассталась с ЧонГуком. Да, именно я, не он бросил меня — такова их официальная версия событий. Даже если последнее слово и было за ним, то я наверняка что-то сделала не так, сказала не то или вообще не соответствовала всем нормальным стандартам нормальных людей. Из-за этого ведь у них могут быть проблемы. Они боятся, что я навлеку на них беду своими безмозглыми решениями. Отец может лишиться своей работы, а мать понизят в должности. Хотя, по-моему, куда ниже? Они ведь и так работают черт знает где, лишь бы поменьше соприкасаться с большими суммами денег. Выдыхаю, закрывая дверь своей комнаты. А вдруг это не ЧонГук сломал меня? Что если это сделал не только он? Мои родители. Бывший. Одногруппники. Все они тоже постепенно наносили мне раны. Невидимые даже мне самой, ведь они были слишком малы. Их было легко выносить, легко с ними мириться. Что значит десять маленьких царапин? Ничего, они скоро заживут. А если эти десять царапин наносились постоянно изо дня в день на протяжении очень долгого времени? Они разрастались во мне, превращаясь в приличные раны, которые начинали кровоточить, углублялись все больше. Нет, это не был только один ЧонГук. Они все сломали меня. Вместе.***
Проходит еще один день. А потом еще и еще. Они все превращаются в один сплошной день хорька. В ад на земле для одной меня. Единственное отличие этого утра от других в том, что сегодня стартует сессия. Удивительно, что у меня получилось дожить до этого дня. Никогда бы не подумала, что события одного единственного месяца могут так сильно на меня повлиять. Я до сих пор мучаюсь неотпускающими меня вопросами, которых стало так много, что пришлось отвести для них дополнительную полку в своем сознании. Во сне всплывают воспоминания с ЧонГуком, после которых я просыпаюсь в поту. И меня все еще не оставляет ощущение нависшей надо мной опасности. Как сказал тогда Чимин? «Ты просто, видимо, не понимаешь, во что ввязываешься». Да я уже, вероятно, ввязалась в эти недетские игры, когда только ЧонГук предложил мне свои «услуги». Только вот мне так никто и не объяснил, что это за игры, и почему я могу поплатиться за то, что недооценила их. Эта неопределенность меня убивает больше всего прочего. Она сосет из меня так много энергии, что я бы при всем своем желании не смогла бы наполнить этот сосуд. Все это время я стараюсь отвлечься учебой, которая меня спасала на протяжении всей школы и теперь, в универе. Но даже она перестала помогать. Удивительным для себя образом я поняла, что не получаю больше удовольствия от этого процесса. Вообще. Мне стала настолько безразлична вся эта деятельность, связанная с открытием своего дела и развитием в бизнесе, что я не могу высидеть и двух часов за подготовкой к экзаменам. Тошно. Но удивительным образом я все еще здесь. Иду на первый свой экзамен в этой сессии, который собираюсь сдать хотя бы на «хорошо». О другом и не мечтаю, ведь я совсем вымоталась. Резко останавливаюсь в паре метров от входа в универ. Ноги отказываются идти дальше. Сердце пропускает удар и замирает окончательно. Сразу становится чуть теплее на улице. А январский холодный ветер перестает ощущаться на коже. ЧонГук. Он выходит из машины. Высокий, красивый, немного небрежный. Как и раньше. Улыбается всем. Я вижу его впервые за последние полтора месяца. И самое крайнее воспоминание, которое в мгновение охватывает меня, никак не вяжется с настоящим. Холодный металлический голос и эта светящаяся улыбка — две совершенно разные планеты, между которыми я попала в подстроенную мне ловушку еще давно и все никак не могу выбраться из нее. — Как же я соскучилась по тебе! СоЕнг на своих фирменных шпильках виснет на шее Чона. А он… Он обнимает ее и целует в щеку. Острое желание оказаться сейчас на ее месте одолевает меня. Мир настолько несправедлив! Они направляются к главному входу вместе, держась чуть ли не за руки, окруженные прочими одноклассниками, которые рады видеть Чона живым и здоровым после всех тех новостей. Он болтает чуть ли не со всеми сразу, каждому умудряясь уделить свое внимание. Тешит свое самолюбие. Это поведение раздражает меня, но в то же время я понимаю, что отдала бы остатки своей воли ради одного единственного момента. Который не случается. Все еще не могу сделать ни шагу, когда он проходит мимо меня. Ни внимания, ни улыбки, ни взгляда. Он даже мельком не посмотрел на меня. Будто я — пустое место. Будто меня нет.