creed.

Какое счастье наконец вдохнуть полной грудью воздух, пропитанный дорогим парфюмом, и нет, счастье приносит не парфюм, а факт того, что Тэхен может вдохнуть. Холодными кончиками пальцев тот касается шеи, на которой явно остались царапины дорогих от дорогих колец. — Неужели так сложно не приносить мне проблем, Витторе? Думаешь, что подрос, то сразу можно все? — мужчина смотрит сверху вниз на свое творение и притом так презренно, что ком тошноты подходит к горлу. Богом решил возомнить себя? Неужто вправе распоряжаться свободой другого, даже сына? — не думаешь, что я сильно много тебе позволяю? У тебя есть своя банда, ты можешь ходить по улицам совершенно спокойно, даже выезжать за город! Что тебя не устраивает? — Намджун все брови гнет, будто с жалостью, но на деле он отвратительный актер. Тэхен шипит, разгибаясь наконец да с колен только не вставая, и медленно вырезает на своем лице улыбку, которую ведет вправо. И правда, что его не устраивает? Только Джун забыл добавить ко всему пару условий, которые Тэхен должен исполнять обязательным образом, без возражений: убийства по приказу, каждодневные тренировки, а ну и само собой твердое послушание. — Чем ты старше, тем сильнее напоминаешь свою никчемную мать, — взгляд переменился на мрачный, переполненный злобы. За словами последовал очередной удар, к коим Тэхен привык.

***

Последнее шипение. Очередная ватка летит в мусорку неподалеку от кровати, которая между прочим переполнена теми до краев. Хосок тяжко вздыхает и трет переносицу. А Тэхен и не спрашивает почему, ведь прекрасно знает причину такого поведения. Ким на самом деле мог бы и без крови уйти от отца, но желание возразить всегда будет выше, ведь он не собирается унизительно молчать более. Сколько вообще он молчал? Лет девятнадцать? Самому богу только ясно, он ведь точно запомнил тот момент, когда его “любимейший” сынок осмелился поднять на него голос, да и еще пойти против поставленных на всю жизнь правил. И с тех пор Тэхен не остановится, пойдет до конца, как настоящий носитель имени Витторе, то ведь значит “завоевывающий, победа”, так почему бы ему не завоевать свою свободу, что дана еще при рождении? — Почему ты отпустил того мальчишку? Если бы я тебя не знал, то подумал, что ты знаком с ним. Оба чокнутые, — усмехается Хосок, скрещивая руки на груди, да облокачиваясь на спинку твердого стула. Парень лишь вспоминает две картины, что пришлось повидать в тот день. Сначала разъяренный алый киллер, что потратил все пули на одного, а после мальчишка, что выглядел хлеще зомби. — Ты про того чудика, что “бог любит каждого”? Просто мне стало его жаль. Взгляд пустой и жуткий, — Ви подернулся, краткосрочно вскидывая бровь. “Просто стало жаль” - уже не про Тэхена, но что-то в том парнишке точно было. Ким и сам на момент почувствовал толику страха, ведь вышедший совсем не дрожал, как и его голос, — он ведь совсем сопляк еще. — Смотри не размякни так. Мне эта жалость совсем не нравится. Вдруг сдаст нас? Тебя грех не запомнить, — Чон усмехается на последних словах, а плечи начинает потряхивать от беззвучного смеха. — Пошел ты со своими грехами, — цокает, отводя взгляд. Тэхен, наверное, мог бы давно избавиться от Хосока за такую дерзость, да вот только он и единственный, кто это делает. Он не назвал бы того другом, ведь посвящать во все свои мысли, причины, мотивы, желания совсем нет. Доверять здесь совсем некому. Но радует одно: он может хоть поговорить с кем-то, кто не дрожит при одном его виде и не относится так серьезно. Когда хлипкая дверь хлопнула, Тэхен остался наедине с собой. Сейчас его окутывает тишина и спокойствие. Он находится не в роскошных палатах Намджуна, где все импортное и обязательно с индивидуальным подходом, чтоб не как у всех. Гораздо легче сидеть в недавно заброшенном здании, что неплохо подошло под базу, хотя возможно и временную. Легче сидеть в объятиях холодных стен с потрескавшейся штукатуркой, которую так приятно отдирать по ночам, скребя погружаясь в размышления. Так и сейчас. Тэхен по постели елозит, ероша свои кривые алые локоны. Мысли вновь долбят по стенкам мозга, не давая уснуть. А все о чем? О ерунде, верно. Вот только в эту ерунду проскальзывают слова Хосока, что начинают настораживать. Но разве он размяк? Ведь в самом деле он увидел в парнишке свою, так скажем, альтернативную версию. Ту версию, если бы он все-таки подался в церковь в свои двенадцать, если бы он все-таки стал служить богу и “направлять на истинный путь”. Раньше это имело смысл жить, но, видимо, не всем нравилась его цель. — Может правда стоило пристрелить его? Чтоб не мучался уже, — хриплое раздается в тишине вместе с тяжелым выдохом. Всякая смерть явно лучше такой судьбы.