***
Он стоял в конюшне, поправляя седло Искре, когда она подошла к нему. Ведьмачьи инстикты никогда его не подводили, он знал, кто идет. — Спасибо. — еле слышно произнес он. — Не за что. — ответила она. — Нет. Правда, спасибо, Трисс, — повернувшись, сказал Эскель. Трисс громко выдохнула и продолжала стоять на расстоянии, потупив взгляд. Если она на него посмотрит, то увидит в нем Геральта, а не Эскеля, а этого ей не хотелось. — И еще... —продолжал ведьмак. — Иволга дает такой эффект... — он не знал, с чего начать и подбирал слова. — зелье дает галлюцинации, если я тебя как-то обидел и сказал что-то не то, прости. — словно камень с плеч упал у ведьмака. — А, ты об этом, —Трисс слегка оживилась, припоминая несколько фраз, которые произнес Эскель, среди которых он попросил ее дать ему иволгу, поблагодарил, а потом снова заговорил, но уже сказал то, о чем она бы хотела не говорить, не сейчас. — Ты ничего такого не сказал. Трисс врала. Он сказал то, что заставило ее задуматься на несколько часов. Но спустя время раздумий, она передумала и убедила себя в неправоте Эскеля. — Ох, — неожиданно для себя выдохнул Эскель. — Я хотела тебя спросить кое о чем, — ей нужно было поддержать беседу. — Мм? — Меня пригласил Весемир перезимовать в Каэр Морхен, — Трисс решила обойти тему ведьмачьих зелий и побочных действий, — когда ты туда отправляешься? И будет ли там Ламберт? Геральт? — любопытство взяло вверх над девушкой. Она хотела знать. Она имела право знать. Геральт не отвечал ей на письма, не присылал своих. Она изнывала от желания знать. Вместо того, чтобы ответить, Эскель повернулся снова к лошади и начал копошиться в сумке. Трисс снова спросила, на что Эскель решил не обращать внимания. Он почувствовал сильный укол ревности и обиды, отчего на еще один вопрос о Геральте Эскель сказал что-то вроде: "Да сколько можно! Он уже давно тебя отверг, а ты как маленькая собачонка бегаешь за ним! Он давно выбрал Йеннифер. Пойми ты наконец!" Если спросить Эскеля о том дне, то он скажет, что ничего не помнит. И это будет правдой, ибо слова, сказанные им, и голос принадлежали не ему. Ревность, взявшаяся из темных закоулков души, застилала глаза и туманом ложилась на сознание. Если спросить Трисс о том дне, то она скажет, что ничего не помнит. И это будет неправдой, так как она старалась забыть о сказанных словах как можно скорее, но сознание все время рисовало ей образы прошлого. Но сейчас чародейка, услышав обидные слова, настолько разозлилась, что хлопнула Эскеля по плечу со всей силы и топнула ногой от злости. — И как это понимать? Эскель, черт возьми! — Трисс перешла на крик. Ее самообладания хватило только на вопрос. — Кто дал вам, ведьмакам, право играть с моими чувствами! Это был не вопрос. Эскель отвернулся и копошился в сумке, не желая отвечать на агрессию. Он все еще чувствовал себя нехорошо, а после хлопка Трисс, ударом назвать это сложно, он и вовсе почувствовал себя очень нехорошо. Трисс продолжала злиться и начала перечислять все-все расставания с Геральтом, все свои обиды, и выпалила что-то вроде "Я вообще сюда приехала, думая, что ты Геральт!" Эскель не выдержал. Он развернулся и схватил Трисс за плечи. — Значит, ты бы не приехала сюда, не будь я мною? — теперь уже ведьмак перешел на крик. — Значит, ты лечила меня, чтобы Геральт похвалил? Эскель понял, что перешел грань дозволенного, правил, которые он установил с самим собой. Он прикоснулся к ней, но не так как хотел. Широко раскрыв глаза, Трисс молчала. — Слушай, Меригольд, он мне как брат, — Эскель впервые назвал ее по фамилии, — я на его славу, деньги, заказы и баб не претендую. Мне хватает и своего! А теперь будь добра, уясни, что Геральт уже давно не твой, он взрослый мужчина, чтобы решать за себя. И думаю, что он уже давно решил. И не в твою пользу. Говорю тебе это с наилучшими пожеланиями, а сейчас мне нужно уехать из этого чертового цирка подальше. И от тебя подальше. В каждое слово Эскель вкладывал столько злости, что хватило бы на весь Элландер. С каждым словом глаза Трисс расширялись от удивления и наполнялись слезами. Эскель закончил говорить, но не отпускал чародейку. Неожиданно для самой себя и для ведьмака, Трисс разрыдалась. Тихо, беззвучно, но слезы градом катились по ее щекам. Эскель опешил, он не знал, что делать. Он держал ее за плечи и просто смотрел, на то, какая она красивая и настоящая, со всеми этими эмоциями и чувствами, захлестнувшими ее. Она перестала плакать так же быстро, как начала, смахнула слезы и посмотрела на застывшего Эскеля. Вечер был прекрасный. Солнце садилось за горизонт, последними лучами касаясь мостовой и уступая место полуночной соседке. После дневной жары наступила вечерняя прохлада, принесшая с собой тысячи звезд на небесном своде. В княжеском замке слуги торопливо зажигали лучины в покоях, в конюшне мирно храпели лошади. Трисс Меригольд, знаменитая чародейка, и Эскель, просто Эскель, стояли друг напротив друга как тогда в Заваде, без слов понимая друг друга. Она так пристально вглядывалась в его глаза. Он знал, что сейчас она делает. Поэтому представлял в голове ту самую ночь, ночь их встречи в далекой деревушке в таверне под всеобщую радость на Беллетэйн. Трисс смотрела на себя глазами Эскеля, читала его мысли. — Как тебе не стыдно, Эскель! — внезапно выпалила она, что оба очнулись из своего сна. — Почему ты не сказал мне, как ужасно я выглядела? — Бог мой, Трисс, я по-твоему эксперт по чародейской внешности? — Эскель издал нервный смешок и отпустил девушку из своих объятий. Меригольд еще немного посмотрела на него и отвела взгляд, но что-то в ее позе было странное. Она будто хотела посмотреть на него снова, но ей что-то мешало. — Какой сегодня день, Эскель? — тихонько шепнула девушка. — Что? — Какой сегодня день, — повторила Трисс, поворачиваясь снова к мужчине. Эскель недоумевал, что именно хотела знать чародейка. Они ведь не так давно расстались, Майская ночь прошла, сейчас вроде лето, но мужчина никак не мог вспомнить день. — Что это значит, Трисс? — после недолгого молчания Эскель подал голос. — Это значит, Эскель, что ты еще не проснулся.***
Двойная доза иволги дала обратный эффект, Эскель провалился в галлюцинацию окончательно. Казалось, что надежды на спасение ведьмака нет. Трисс Меригольд сидела у изголовья кровати, держа руками голову ведьмака. Обычно, он лежал достаточно спокойно, но порой ночами всхлипывал, тогда она его и успокаивала, держа за голову и насылая сны. С времени заказа Эреварда на голову виверны прошло около месяца, даже больше. Девушка потеряла счет времени, почти не выходила из комнаты, боялась за жизнь друга. В тот судьбоносный день, когда Эскель свалился с лошади на глазах замковой стражи, Трисс Меригольд действительно прибыла в Элландер к матери Нэннеке. А маленькая черноволосая Корнелия Бланшир испачкала свое платье кровью ведьмака, перевязывая рану и ожидая жриц-целительниц из храма Мелитэле. Именно она дала тогда ведьмаку вторую дозу эликсира, а когда прибыла чародейка рассказала ей все, что сделала с ведьмаком. В тот суматошный день Нэннеке отдала приказ отправить Эскеля в храм, где опытные целительницы смогут о нем позаботиться. Трисс помогала уложить мужчину в повозку, ехала рядом, накладывала чары. Только когда они подошли к храму, сердце немного успокоилось. Она осталась здесь ради друга. Свое обучение у матери-настоятельницы чародейка закончила пару недель назад, но ведьмака бросить не могла, по крайней мере пока он не придет в норму. — Госпожа Меригольд, к вам гонец, — вошедшая послушница отвлекла Трисс от мыслей. — Спасибо, — шепнула чародейка и осторожно встала, поправляя подушку для ведьмака. Трисс спустилась во внутренний дворик, встретила гонца и забрала письма. Одно из них было от советника Фольтеста по делам Дворца и Казны и по совместительству лучшего друга Трисс в Вызиме, Освальда Леуваардена, дальнего родственника того самого Деклана, купца из Нильфгарда. Освальд практически каждую неделю писал чародейке о главных событиях Вызимы, вплоть до подробностей съеденной еды и выпитого вина. Советница-чародейка должна была знать обо всем, что происходит во дворе, а в нынешней ситуации Освальд был ее глазами и ушами в стенах замка. Это письмо она раскрыла тут же во дворике и с нескрываемым удовольствием погрузилась в мир дворцовых интриг, так ярко описываемых Освальдом. У Фольтеста новая любовница, принцесса Адда закончила обучение, старая любовница короля была замечена в тайной связи с министром путей и сообщений, полуэльфы из северных провинций были пойманы на поставке оружия и продовольствия "белкам". Когда девушка дошла до комнаты, в которой временно поселился ведьмак, она заметила второе письмо, на котором красиво выведенными буквами в графе "кому" красовалось имя чародейки, а "от кого" пустовало. Любопытство взяло вверх, Трисс села в кресло, торопливо открыла конвертик и принялась читать. С первых слов было понятно, что пишет Геральт. Она остановилась на минутку, прижала бумагу к губам и вдохнула аромат чернил. "Геральт, наконец-то!" — задержавшись так еще на секунду, девушка пробежалась глазами по письму. Ничего особенного в нем не было, только несколько вопросов о здоровье Трисс и о ее планах на зимовку в Каэр Морхене. Он также спрашивал об Эскеле, ведь сразу после приезда с Эскелем в храм Мелитэле, Трисс отправила письмо Геральту с просьбой раскрыть немного состав иволги для проведения опытов и выявления антидота. В конвертике лежал маленький цветок, который Трисс приняла за знак оказанного ей внимания, но, дочитав письмо, поняла, что Геральт прислал игольчатый мирт, который входит в состав сложного ведьмачьего эликсира, способного излечить от любых недугов. Такие растения и травы не растут где попало, а Трисс прекрасно знала, что мирт как раз растет в предместьях Вызимы, а значит, Геральт рядом. Внезапно, завыл Эскель. Нужно поспешить и приготовить зелье. Взяв слегка подсушенный цветок мирта, Трисс снова выбежала во двор, но побежала в направлении теплицы храма. В теплице было жарко, хотя чем дальше ты шел вглубь, тем прохладнее становилось. Место, где послушницы выращивали травы для отваров и зелий постепенно переходило в небольшую, но глубокую пещерку, в которой росло все, что было известно человечеству. Вдалеке стояла освещенная фонарем фигура матери Нэннеке, которая активно копошилась у какого-то жутко пахнущего куста. Трисс, знавшая названия всех растений, быстро нашла игольчатый мирт, не желая тревожить мать-настоятельницу. — Трисс, как ты золотко? — Нэннеке отвлеклась от вонючего куста и подошла к Трисс. — Намного лучше, госпожа Нэннеке, намного! — улыбнулась девушка, показывая веточку мирта, присланную Геральтом. — Зачем тебе мирт, дорогая? Может, я смогу помочь? — Геральт прислал письмо, — Трисс сорвала пару цветков мирта и сложила их в корзинку, — я просила его прислать рецепт антидота. — А, теперь понятно, — прервала девушку Нэннеке, вспоминая, как однажды также лечила от передоза Геральта с помощью белого меда, в который как раз входили листья мирта. — Да, матушка Нэннеке, думаю, вы знаете, что нужно приготовить! Сможете мне помочь? — Трисс набрала нужное количество мирта, выпрямилась и пристально смотрела на мать-настоятельницу. — Показывай рецепт, будем варить! — заговорщически улыбнулась Нэннеке и, захватив кусачки, начала отрывать листья и коренья трав, которые диктовала Трисс. Через несколько часов белый мед был готов, а Трисс Меригольд выдохнулась от усталости настолько, что не могла пошевелить ни одним пальцем. Сам эликсир варится достаточно долго, но чтобы ускорить процесс, чародейка использовала сильную и древнюю магию. Нэннеке сидела в своем кабинете, когда измотанная Трисс вошла, держа бутылек с белой густоватой жидкостью. Трисс буквально рухнула в креслице, а Нэннеке, будто ожидая ее с минуты на минуту, налила в фарфоровую чашечку заваренный травяной чай. Чародейка, вспомнив вкус этого чая, недовольно заворчала, на что мать-настоятельница махнула рукой и принялась за свою чашку. — Трисс, дорогуша, тебе бы собой заняться, а не ведьмаков постоянно спасать. — Нэннеке громко отхлебнула чай. Трисс не реагировала. — Ты же молодая, красивая, цветущая чародейка, тебе б найти молодого, красивого, цветущего чародея и зажить с ним счастливо! — Мм? — Трисс выдернули из прострации слова о чародеях. — Какие чародеи? — Молодые! — повторила Нэннеке. — Я ведь тоже в твоем возрасте мечтала о принце, но потом нашла утешение у Великой Мелитэле. — Может, и мне податься в послушницы, а? — Трисс устало улыбнулась. — Примешь меня к себе, госпожа Нэннеке? — Чародейку в Храм? — Нэннеке, сделав вид, что удивлена предложением Трисс, откинулась в кресле. — Интересно... — Ну, раз уж не суждено мне поклоняться богине-матери до конца моих дней, пойду хоть ведьмака вылечу от недуга. — Чародейка встала с плетенного креслица, попутно поправляя платье. — От глупости невозможно вылечить, дорогая.***
Эскель очнулся в окружении нескольких женщин. Сначала он только почувствовал запахи духов, но когда зрение к нему вернулось постепенно, он окончательно понял, где находится и кто рядом. У изголовья кровати возвышалась Нэннеке, рядом в кругу стояло несколько жриц, и все они что-то очень громко и певуче не то колдовали, не то пели. Вдруг все разом стихли, а Нэннеке продолжила свою молитву Мелитэле. — О, великая Мать всего сущего, дай сил сыну твоему, чтобы избавиться от мук болезни! — Нэннеке вкладывала в каждое слово такую силу, что они отдавались эхом в комнате. Другие девушки ей вторили. Только когда прошел обряд, Эскель осмелился пошевелиться и дать знать о своем благополучном возвращении из ведьмачьей комы. Своим "Долго я спал?" он перепугал всех женщин от мала до велика в комнате. Лишь секунду спустя Нэннеке взяла себя в руки после брошенного в ответ "A d’yeabl aep arse*" и отправила послушниц за Трисс. — Эскель, дорогой, наконец-то! — Нэннеке обвила руками привставшего ведьмака. Она любила их всех, даже выскочку Ламберта, и старого Весемира, который не часто захаживал в Храм, так как не сильно любил "всю эту божественную муть". Эскель был очень похож на любимца Нэннеке - Геральта, поэтому частенько даже путала мужчин между собой. — Нэннеке, а ты тут как оказалась? — Эскель напряг последние силы, чтобы задать вопрос. — Как, как! Я тут живу, милсдарь ведьмак, — с усмешкой произнесла Нэннеке и налила ему воды в стакан. — Ты уже полтора месяца в Элландере, почиваешь то на княжеских перинах, то на простых храмовых. — Спасибо, — глотнул воды Эскель, — правда, спасибо... Полтора месяца, говоришь? Нехило меня виверна рассекла. — Тебя не виверна так, а ты сам, дурак! — Нэннеке слегка толкнула мужчину по плечу. — Зачем тебе вторая иволга? Ух! Рассказать бы Весемиру все, да уж больно взрослые вы, вам все как с гуся вода! Не успел парировать Эскель, как в комнату зашла Трисс. Сначала она застыла в дверях, раскрыв широко рот, потом чуть было не ринулась на шею ведьмаку, но вовремя себя остановив, лишь слегка приобняла Эскеля. — Слава Богам, ты очнулся! — произнесла она, потупя слегка взгляд, пытаясь скрыть свою неподдельную, искреннюю радость. — Да, Эскель, к слову, вот и твоя спасительница прибыла, — Нэннеке, пышная крупная женщина, легко вскочила с кровати и поторопилась к выходу, — оставлю вас одних, поболтать. Закрыв за собой дверь, мать-настоятельница распугала всех послушниц и прогнала их с коридора, чтобы никто не шаркал туда-сюда и не мешал чародейке. Эскель решил встать, но ноги его не слушались после долгого лежания, и он снова плюхнулся на кровать. Трисс подняла на него глаза, но ничего не сказала, а лишь протянула рубашку. Эскель благодарно кивнул и снова попытался встать, опираясь о спинку кровати. На этот раз он уже смог устоять. — Погоди, — Трисс подошла к нему ближе, Эскель замер, — нужно осмотреть твою рану. Эскель послушно приспустил рубашку в плечах, Трисс легонько коснулась шрама, медальон волка задрожал, рана уже давно зажила, а шрам остался, вот Трисс и принялась слегка подправлять внешний вид. — Не надо. — шепнул Эскель. — Почему? — Трисс попыталась убрать руку, но ведьмак накрыл ее своей ладонью. — Спасибо тебе за все, Трисс. Трисс молчала. Не от того, что ей нечего было сказать, не от того, что она хотела что-то сказать. Она молчала, чтобы не спугнуть, не прервать этот момент. За все эти недели и дни ей вдруг стало так спокойно и так хорошо на душе, что она просто молчала. Она не должна была ничего объяснять, разум решил за нее. — Не за что. — после недолгого молчания произнесла Трисс. Эскель был немного выше девушки и смотрел прямо ей в макушку, в макушку ее невероятно красивых каштаново-рыжих волос. Сейчас она их собрала в прическу, некоторые пряди выбились и лежали на плечах, где-то в волосах застрял маленький лепесток какого-то цветка. Она стояла перед ним такая хрупкая и нежная, такая уставшая и радостная с маленьким цветком в волосах, обычно всегда собранная и аккуратная, а тут такая домашняя и непринужденная. Заметив взгляд Эскеля, Трисс слегка поправила волосы. — Я с утра в теплицах, собираю травы. — оправдалась чародейка. — Покажешь? Эскель много раз бывал в храме, часто собирался в дорогу и брал несколько веточек трав и цветов из теплиц в дорогу, но в этот раз все было по-другому, как в первый раз. Трисс медленно вывела его на улицу, придерживая за бок на каждой ступеньке. Неокрепшие ноги ведьмака иногда спотыкались, а Трисс заботливо старалась оказать поддержку мужчине, который был в несколько раз больше нее. Эскеля раздражало его состояние, но приходилось мириться. И вот они добрались до теплицы под взгляды любопытных жричек, разглядывавших ведьмака и чародейку почти идущих под руку. Дойдя до теплиц, Эскель сделал жест, чтобы Трисс его отпустила. Неохотно девушка отстранилась от ведьмака, но была готова помочь в любую минуту. Эскель сделал пару шагов, попрыгал пару раз, размял немного руки, хрустя костями, на что Трисс недовольно фыркнула. В ответ на это Эскель широко улыбнулся и обнял девушку крепко. — Меригольд, годы идут, а ты все такая же! — Какая? — Слишком волнуешься, я тебя еще на лестнице уверил, что все в порядке — А потом споткнулся, ага, так я тебе и поверила! — Видишь, со мной все в порядке. И это благодаря тебе. Несмотря ни на что, Эскель всегда оставался позитивным, он искал в людях доброту, старался помогать даже тем, у кого не было достаточно денег, чтобы заплатить ведьмаку. Такой же была и Трисс. Поэтому они и сдружились быстро, вот только Эскель никогда не любил ее как настоящего друга. — Я была тебе должна — Должна? — Да. За тот вечер, в мае. — А что тогда я такого сделал? Выпил вино с другом? — Эскель перестал улыбаться на слове друг. — Именно! — натянуто улыбнулась Трисс. — Давай я тебе все тут покажу? Они прогуливались среди кустов, Трисс рассказывала Эскелю всякие полезные свойства растений, Эскель делал вид, что ничего не смыслит в травах и иногда переспрашивал девушку. В какой-то момент, когда они зашли вглубь теплиц и оказались в пещере, Эскель резко остановился, отчего Трисс чуть не споткнулась. — Трисс, скажи мне, когда я была в Элландере, ты была там? А именно на званом ужине? — Где-где? Ой, Эскель, мне тебя в Храме передали на попечение, какой Элландер! — Трисс попыталась соврать насчет ее визита в Элландер, но ужин она насылала на ведьмака сном, чтобы проверить его состояние. — Мне показалось, я тебя обидел, — своей прямотой Эскель напоминал Геральта. — Что ты, Эскель, единственное, что ты сделал плохое, это неправильно себя лечил, а никаких визитов в Элландер у Эреварда не помню, — Трисс улыбнулась так правдоподобно, что Эскель решил поверить девушке, но на всякий случай потом проверить свои догадки, не зря же ему снился один и тот же сон, в котором каждый раз он флиртовал с какой-то черноволосой девушкой и обижался на Трисс. — Какой завтра день? — прервал молчание ведьмак. — Вроде 1 августа. Ламмас. Эскель промолчал. Вдруг в пещере прозвучали голоса послушниц, которые вовсю собирали урожай в теплицах и готовились к встрече Ламмаса. Ведьмак с чародейкой вышли из пещеры и теплицы, она проводила его до комнаты, а сама пошла к себе. Трисс, зайдя к себе в комнату, подошла к зеркалу и пристально взглянула на свое отражение. Годы идут, Трисс уже исполнилось 30 лет, а та все еще одинока. Она часто думала над словами Нэннеке о поисках своего счастья, ее старая школьная подруга Кейра Мец в своих письмах тоже советовала подруге перестать питать надежды на благополучие с Геральтом и найти себе "нормального мужика". У всех ее знакомых чародеек были либо постоянные партнеры, либо же бесчисленные любовники, а Трисс все еще пыталась вернуть былое. Она была умна, самодостаточна, даже богата, но так несчастна и одинока. Да и один знахарь как-то поведал чародейке о ее способности родить, что еще не все потеряно, ведь Трисс не пьет магических отваров, и именно это и помогло сохранить способность родить ребенка. Но шансы были малы, так как с каждым годом она совершенствовалась в магии и познавала более сильные заклинания, которые требовали жертвы не только энергией или жизненными силами. У магии всегда есть цена, и это вгоняло Меригольд в тоску. Она решила принять ванну, чтобы смыть с себя травяной запах. Набрав горячей воды, девушка погрузилась в воду и в свои мысли. Эскель сидел на кровати и пытался построить из всех воспоминаний единый паззл. Вот он, вот голова виверны на его лошади, а вот замок. И дальше воспоминаний нет. Только ощущения, запахи и злость за забытые фрагменты. Память отказывалась работать нормально, Эскель помнил запах розы и ванили. Одна из послушниц по имени Васка, которая зашла принести еды, рассказала ему некоторые события последних полутора месяцев: как его привезли, как сопровождала его Трисс, как Нэннеке приказала лечить его лучшими травами, как однажды госпожа Трисс узнала секрет рецепта какого-то сложного зелья от другого ведьмака и очень долго его готовила, а потом от усталости, не притронувшись к еде, уснула в одежде. Теперь все вставало на свои места, но Эскель хотел знать, что за ведьмак-информатор и что за зелье дала ему его подруга, но Васка ничем помочь не могла и, пожав плечами, вышла из комнаты, оставив Эскеля наедине со своими мыслями. Весь следующий день Эскель провел в кабинете у Нэннеке под осмотром матери-настоятельницы, а Трисс где-то пропадала. Наконец, мужине наскучили вечные вопросы о своем здоровье и, поблагодарив Нэннеке, Эскель вышел из кабинета под недовольство верховной жрицы. Нэннеке сидела в башне, поэтому спуск с нее был настоящим испытанием для неокрепшего ведьмака. Эскель медленно спускался, казалось, наступил вечер, пока спускался ведьмак, что его изрядно раздражало. Оказавшись внизу, он побрел в сторону леса, который соседствовал с храмом. В лесу он почувствовал себя намного комфортнее, чем в окружении вечно жужжащих послушниц, со всерашнего дня пытающихся залезть к нему в постель ради острых ощущений. Эскелю не нравилось его состояние, он поскорее хотел накинуть снова на плечи меч и пойти на большак, но также понимал, что Нэннеке его просто так не отпустит, да и Трисс все еще здесь из-за него. Вдруг хрустнули ветки где-то неподалеку, ведьмак напрягся. Без оружия он мог только наколдовать знаки, да и те не получились бы у него без должных эликсиров. Снова хруст. Эскель подобрал лежащую рядом палку внушительных размеров. Рыжеватая макушка выглянула из-за кустов. — Тьфу ты, Трисс, хоть бы крикнула, что это ты! — так внезапно возмутился Эскель, что Трисс от испуга сложила руки для заклинания. — Эскель! Ты абсолютный дурак! Я могла тебя оглушить! — Трисс пыталась отойти от очередного потрясения. — Ты специально меня так пугаешь? — Что? Нет! Я думал, ты зверь! — Хм, — хмыкнула Трисс. — И этим ты хотел атаковать меня? — она кивнула в сторону палки в руках ведьмака. Эскель ухмыльнулся и бросил палку в сторону. Трисс подошла ближе к ведьмаку, теперь она могла разглядеть на его щеках щетину. Ведь совсем недавно она его брила, пока он был в коме. Эскель заметил ее взгляд и снова улыбнулся. — Чего ухмыляешься? — спросила Трисс, слегка подтолкнув мужчину бедром. — Представил, как ты брила меня, пока я лежал беспомощный, наверняка возникала мысль мазнуть бритвой, да? — Эскель усмехнулся и приобнял девушку за плечи. — Тогда не возникало, а прямо сейчас есть вероятность, — Трисс слегка поежилась в объятиях Эскеля. — Я рада, что ты очнулся, мы все за тебя беспокоились. Эскель смотрел на Трисс, изредка моргая, будто боясь спугнуть. На душе отчего-то становилось тепло, хотя на улице стояла вечерняя прохлада. Рядом с ним рос куст малины, вокруг которой кружили цикады в своем вечном танце, провожая солнце за горизонт. Листья деревьев слегка колыхались на ветру, Трисс обняла себя руками за голые плечи. Сегодня она решила надеть что-то более праздничное: на ней было ее любимое изумрудное платье с декольте и открытыми плечами, мягкие атласные туфли на низком каблуке и любимое изумрудное колье на шее. Она будто пришла с бала и потерялась в этом лесу, такая вся безупречная и изумрудная. — Ты сегодня ослепительна, Трисс Меригольд, — улыбнулся Эскель. — Благодарю, милсдарь ведьмак, — нарочито вежливо ответила Трисс, — а вы мастер делать дамам комплименты, наверняка, вам доводилось встречать множество девушек! — О, нет, что вы, — также вежливо, но с едва заметной иронией, ответил Эскель, — единственное общество дам, в котором мне доводилось бывать чаще, это яги и самки эхинопсов, не более, а комплименты им раздавал я слишком быстро, чтобы те успели понять! Трисс рассмеялась, отчего несколько прядок выбились из прически. Эскель уже не обнимал ее за плечи, а стоял прямо напротив в непозволительной для друзей близости. Ей приходилось слегка напрягаться, чтобы не смотреть ему прямо в глаза, она уткнулась ему в ключицы, которые просвечивались через льняную рубаху. Эскель поднял руку, Трисс слегка отшатнулась, но не отошла, а ведьмак в свою очередь слегка обвил пряди пальцами и уложил их за ее ухо. Она все еще не смотрела на него, отчего Эскель приподнял ее подбородок, не давая ей отвести взгляд. — Эскель. — шепнула Трисс едва слышно. — Мм? Не успела ответить чародейка, как Эскель наклонился и слегка коснулся губами в щеку, прямо в уголок ее губ, так нежно и так чувственно. Эскель с низким голос, с мозолистыми руками, грубоватыми чертами лица, с огрубевшим, казалось бы, сердцем, способный на такую нежность. Трисс застыла, не в силах что-то сказать или сделать в ответ. Эскель отстранился, посмотрел ей в глаза, постоял несколько секунд, ожидая хоть какого-то ответа от Меригольд. Но внезапно по ее щеке прокатилась слеза. — Нет зрелища хуже, чем плачущая чародейка, — произнесла Трисс. Эскель промолчал. Они оба молчали. И внезапно для них обоих Эскель развернулся и пошел по направлению храма. Трисс не стала его догонять или звать, пусть идет. И он ушел. На следующее утро перед рассветом Нэннеке проводила сначала одного путника, потом другого, снарядив обоих и провизией, и лекарствами. И пошли они по разным дорогам, не зная, что ждет их дальше.