Элландер, княж-во Элландер
***
Река Исмена искрилась в лучах полуденного солнца, жара стояла невыносимая. Вокруг на несколько миль — ни души, слышно только журчание воды и пение редких соловьев, сидящих на многовековых деревьях. Шаг вперед, удар, вольт назад. Разъяренная виверна снова нападает. Удар с полуоборота, серебро глухо отзывается, ударяясь о шею монстра. Разворот, выпад с мечом. Виверна пятится, поднимая хвост выше, будто целясь для удара. Финт вперед, меч входит в мясистую шею. Последний рывок хвостом и ядовитый наконечник задевает плечо, кажется, неглубоко. Виверна падает. Ведьмак еще стоит. Кровь стекает по руке и капает на траву.***
Эскель, отрезав голову виверне, запрыгнул на лошадь, достал бутылек с эликсиром. "Надеюсь, я доеду до того, как начну бредить и видить галлюцинации", — подумал ведьмак, опустошая бутыль. Лошадь Искра понесла хозяина галопом, и где-то через 15 минут они были в Элландере, недалеко от храма Мелитэле, у замка князя Эреварда, который и заказал убийство виверны. Виверна эта, по словам двух кметов-очевидцев, "сожрала одного теленка и ребенка скупой Малуши" сразу после Солтыция, а потом напала на рыбаков, сидящих у Исмены, но тем удалось спастись. Эревард приказал развесить ведьмачий заказ везде, где только можно. Но скверное чудище съело одного из гонцов, поэтому повесить заказ удалось только в Мариборе. После Завады Эскель хотел поехать в Реданию, но по дороге туда наткнулся на элландерский заказ. Какой-то недалекий писарь указал в письме дракона, но ведьмак сразу догадался о виверне по описанию чудовища. Да и кузнец-краснолюд по дороге в Элландер услужливо поделился, что кметов беспокоила молоденькая не то драконида, не то виверна. Ведьмак взялся за работу сразу же, ему обещали 170 темерских оренов за простое убийство, а если он добудет голову, то 230 оренов(уж больно княжеский сынок любит всяких чудищ). Вот и Эскель протащил от устья Исмены голову виверны, которая еще и скверно пахла, чтобы получить свою надбавку. Не успел ведьмак подъехать ко дворцу, как почувствовал сильное головокружение. — Эй, вы, — обратился ведьмак к страже, — вот голова виверны, отдайте ее князю, а мне нужно... — ведьмак осекся, увидя эревардову жену в окне на верхнем этаже. Это была красивая женщина средних лет, с небольшой проседью в волосах, но необычайно веселым характером и молодым девичьим лицом. Увидев ее, нельзя было даже предположить, что княгиня Эрмелла родила пятерых детей, трое из которых прославились в битвах за Содден, Бругге и Яругу. В первый же день приезда ведьмака Эрмелла все время искала с ним встречи, игриво посматривала на гостя, отпускала разные игривые шутки, пытаясь привлечь к себе внимание. За ужином Эревард, староватый и дряхловатый князек-вассал Фольтеста, пригласив свою любовницу, уделял ей больше внимания, чем гостю-ведьмаку и даже своей жене. В народе говорят, что князь открыто живет и с женой, и с любовницей. От того, предполагал Эскель, Эрмелла и решила, что она вольная птица и может пытаться охмурить первого попавшегося ведьмака. Он не был против интрижки, но не с монаршей особой. Это Геральт мог позволить себе отшпехать добрую половину Темерии, среди которых были бы жены, дочки и матери королей, князей и баронов, а после снискать славу как горячий любовник Белый Волк. А Эскель простой ведьмак, ему еще жить и жить, путешествовать по королевствам, убивать чудовищ, наслаждаться обществом бордельных девок, которые после успешной пенетрации не велят отрубить голову или член. Поэтому Эскель и избегал общества княгини, особенно один-на-один. Сейчас он и вовсе попытался не смотреть выше котелка на голове княжеской стражи, дабы не возбудить в голове Эрмеллы непристойные мыслишки. Повернув лошадь назад, он почувствовал, как кровь резко приливает к голове. Шум в ушах, руки сами собой опускают поводья, тело выскальзывает из седла, будто вода просачивается через камень: медленно, пытаясь сохранить баланс. Мгновение, и ведьмак лежит на брусчатке.***
Когда он проснулся, комнату озаряло солнце. Полупрозрачные, едва уловимые занавески колыхались от дуновения ветра. Знойный летний ветер вовсю продувал каждую щель и заполнял собой пространство. В углу стоял плетеный стул, на котором сидела одинокая фигура. Обмякшее тело лежало на шелковых простынях, поджарое и худощавое, обессиленное содержимым бутылька, чей состав сопоставим с ядом для человека, а для ведьмака — вынужденное лекарство, средство, подзаправка. Голова лежащего ведьмака на минуту сдвинулась с места и попыталась приподняться. Казалось, будто голова отдельно от тела, ни один мускул не пошевелился, только немного напряглась шея. Эскель вложил все силы в кулак, чтобы напрячь эти мышцы, но тело не поддавалось. Глаза ведьмака были будто накрыты пеленой, он не мог разглядеть безмолвную и неизвестную фигуру, сидящую напротив, отчего в голове почему-то закипала злость. Его беспомощность, его прострация и его отсутствие зрения так злило ведьмака, что вместо того, чтобы прекратить попытки обуздать непослушное тело, ведьмак пробовал еще и еще, чтобы обрести уверенность хоть в чем-то, а именно в личности фигуры напротив. Он попытался приподняться на руках, но тут же свалился обратно, охнув и приложив ладонь ко лбу, так ему казалось, ведь ладонь лежала неподвижно. Фигура тут же поднялась и подошла к ведьмаку. Эскелю показалось, что он лежит в своей комнате в Каэр Морхене. "Галлюцинация, не больше", — очень здраво для ведьмака, принявшего "иволгу"*, рассуждал в уме мужчина. Туманное зрение восстанавливалось, но он все еще не мог разглядеть подошедшую фигуру, которая активно копалась в какой-то корзине, стоящей рядом с кроватью. Эскель почувствовал запах. Запахи его никогда не подводили. Волчьи повадки всегда выручали ведьмака, даже сейчас, когда зрение почти отказало. "Нет, это уже точно глюки", — продолжал размышлять Эскель. Он попробовал что-то произнести, но губы безмолвно шевелились растрескавшейся кожей, а горло будто зажали в тиски и не давали звукам вырваться наружу. Состояние полной беспомощности, когда твоя жизнь зависит от фигуры, чье существование ставишь под сомнение. Попытавшись прочистить горло, Эскель осторожно повернул голову. Это ему удалось, а в горле все стоял ком. Хлопковый невесомый компресс на лбу соскользнул, мгновенно чья-то рука поправила компресс. Силуэт руки в свете солнца, который едва различал ведьмак, говорил ему, что рядом женщина. Навязчивая мысль о связи запаха и половой принадлежности руки не давала покоя. Ткань на лбу охладилась, медальон на шее задрожал. "Маг". Теперь-то эта интригующая деталь пазла, как казалось ведьмаку, все поставила на место. — В моей сумке, — ведьмак захрипел и зашелся кашлем, отчаянно пытаясь не задохнуться собственной макротой, — в моей сумке есть то, что мне нужно. Фигура скользнула куда-то недалеко и снова вернулась. Эскеля раздражало то, что фигура все еще молчала. Ни единого слова. Кроме запаха. — Желтая жидкость, —кашель, — стекло прозрачное, бутыль этот запечатан тканью, — продолжал говорить ведьмак, кашель прекратился, во рту был вязкий привкус иволги, — дайте его мне выпить. Вторая доза настойки должна была смягчить действие первой, следовало бы выпить ласточку, которую ведьмак закончил еще на прошлой неделе и не успел пополнить запасы у знакомого травника. Ведьмак полагал, что иволга вполне себе заменит ласточку, действуют они примерно также. Фигура поднесла бутыль к руке Эскеля, стоило огромных усилий ему поднять руку, но видя, как его пальцы не могут обхватить бутыль, фигура осторожно поднесла настойку к губам. Эскель еще приподнял голову и разом заглотнул жидкость. Запах усилился, мягкие пальцы едва коснулись заросших щек мужчины, немного задержавшись у лица. — Спасибо, Трисс. — выдохнул Эскель и провалился в сон.***
В Замке Эреварда была суматоха: приезжий ведьмак свалился с седла и теперь почивает в покоях княгини. Княгиня не находила себе места, любовница князя, которая тоже заинтересовалась ведьмаком еще на первом ужине, велела послать за жрицами к Нэннеке. Пока гонцы добирались до Храма, ведьмаку было решено обработать рану. Эрмелла лично хотела это сделать, но любовница князя отговорила ее, сказав, что княгиням не полагается чистить раны ведьмакам. Она почувствовала укол ревности, но была благодарна молоденькой девушке за столь хороший совет. Княгиня ждала в библиотеке, она нашла все книги про ведьмаков, пыталась там что-то найти. Любовница князя, которую звали Корнелия, а князь ласково именовал Ниля, вытолкнула всех нерасторопных слуг, княгиню и князя из покоев, подошла к кровати и принялась раздевать ведьмака. Корнелия, дочь местного богача, который разбогател на кузнечном ремесле еще очень давно, вырастил дочь в старых порядках, она была скромна и не высокомерна, как могли вести себя многие ее положения. Отец умер, завещав ей все состояние, замуж при отце ее не брали, боялись будущего свекра, а после смерти его она поумнела, всех охотников за ее деньгами прогоняла за ворота. Любовницей князя она стала случайно, Эревард, напившись, предложил ей свое ложе в Беллетэйн, а она уже осталась и привыкла. Он дал ей место в совете как наследнице своего отца, ну и отдал ей свое сердце. Ведьмак лежал в беспамятстве, пока Ниля снимала с него куртку и окровавленную рубашку. Несколько раз он прохрипел имена "Геральт", "Весемир" и красноречиво выругал какого-то Ламберта, отчего Ниля сначала раскраснелась, а потом и вовсе засмеялась. Она меняла ему тканевые повязки на лбу, ведьмак горел от жара. Пару раз он вскакивал и пугал ее, она давала ему глотнуть воды, и он снова ложился и дремал. Вдруг двери покоев открылись с большим грохотом, Ниля подскочила к влетевшей в комнату фигуре. Каштановые с рыжеватым оттенком волосы, мужской костюм с длинными ботфортами по колено в грязи. Наездница гнала коня что есть мочи, чтобы не опоздать. Как сказала стража, ведьмак приехал с часу назад, после полудня или около того. Сейчас солнце сдвинулось к западу, но еще не заходит, значит ехала наездница из храма Мелитэле. Размышлявшую Нилю оттолкнула вторая особа. Темноволосая мать-настоятельница храма зашла в покои в сопровождении Эреварда. Ниля скромно поклонилась им, но продолжала обсматривать первую вошедшую незнакомку. Вдруг из пальцев незнакомки хлынул свет. "Магичка". Трисс Меригольд приехала в Элландер с целью поучиться у Нэннеке целительству, все-таки повышение квалификации требует много времени. Чародейские отвары для Трисс представляют угрозу, а что делать, если она сама заболеет? Поэтому чародейка приняла решение найти ответы на свои вопросы у матери-настоятельницы храма Мелитэле, древней богине, чей культ с годами только становился крепче. Она только приехала и сидела в кабинете у верховной жрицы, спокойно попивая травяной чай, как в покои влетела послушница с посланием от князя Эреварда и худощаво-прыщавого гонца, которого во дворе обхаживали жрички. Послушница протараторила что-то, где понятно было только слова "ведьмак" и "смертельно болен". Нэннеке не успела и слова сказать, как Меригольд вскочила и велела седлать двух свежих коней. Только что с дороги, не успевшая перевести дух, девушка вскочила на гнедую, но верховная жрица успела ее остановить. — Подожди меня, не гони быстро! — предостерегла ее жрица. Трисс кивнула и принялась поправлять свертки и рюкзак, прикрепленный к ее коню, проверяя, все ли на месте. Нэннеке, хоть и была уже в довольно преклонном возрасте, легко и без помощи взобралась на рыжую лошадку. Обе женщины понеслись галопом в сторону замка князя. Когда они приехали, их ждали у входа сам князь, несколько стражников и местный врач. Последний подскочил к наездницам и начал быстро выкладывать то, что он сам узнал из слухов(Ниля же никого не подпускала к ведьмаку). Нэннеке жестом показала, что не желает слушать врача. Трисс спешилась, захватила одну из плетеных корзинок и подошла к князю. — Ваше высокоблагородие, мы прибыли по вашей просьбе, где находится ведьмак? — Трисс спешила, но не стала пренебрегать приличиями. От "высокоблагородия" Эревард зарделся и указал на дверь. Трисс помчалась вперед, никого не замечая. Она боялась опоздать. А вдруг ему нужна срочная помощь. Она надеялась, что Геральт выдержит все и дождется ее. И как же странно складывается судьба, она только прибыла в Элландер, а любимый тут как тут! Инстинктивно чародейка свернула в один из коридоров и распахнула дверь. На кровати лежал мужчина, рядом на коленях сидела девчушка и вытирала мужчине лоб. Глубоко внутри Трисс почувствовала укол ревности, но сочла его неправильным, так как вряд ли эта девушка хочет навредить. Но все же Трисс понимала, что чем быстрее она приступит к работе, тем быстрее он выздоровеет, и они смогут поговорить. Девчушка у кровати вскочила и попыталась спросить у Трисс, что она здесь делает. Но чародейка жестом показала отойти и сама подошла к кровати. Фиолетовые балдахины обманчиво скрыли с глаз чародейки лицо, тела у ведьмаков были идентичны, как у братьев-близнецов. Трисс даже казалось как-то, что если провести посмертное вскрытие обоих, то внутри все будет одинаково. Кроме цвета волос. И шрама на лице. В кровати лежал не Геральт. Сердце чародейки залилось обидой на судьбу и на саму себя, что тешила себя надеждой, пока гнедая кобыла неслась по просторам Темерии. Но помощь есть помощь, особенно друзьям. Влетевшая следом Нэннеке тоже замерла у кровати. Она была знакома с Эскелем и очень его любила, почти также как и Геральта, но Геральта больше. Как и Трисс. — Что с ним? — вопрос Эреварда заставил опомниться всех в комнате. — Жар, милсдарь, и рана гноится, — кротко ответила Ниля. Трисс уже вовсю работала с раной, голубоватый свет сочился из пальцев, шрам будет некрасивый. Нэннеке выпроводила всех, оставив чародейку наедине с ее мыслями. — Госпожа Нэннеке, спасибо, что приехали так скоро! — княгиня Эрмелла, пахнущая старыми книгами и пылью, учтиво склонила голову. — Да, это верно! Нэннеке, а что за девушка с тобой? Неужчто послушница? С каждым разом все красивее и красивее, Нэннеке, — усмехнулся в усы князь. — Нет, милсдарь, меня сопровождает чародейка Трисс Меригольд, помощница короля Фольтеста, она здесь по моему приглашению, — Нэннеке с важным видом соврала. На самом деле Трисс никто не ждал, чародейка сама заявилась в храм, сказав в оправданье своего внезапного визита, что не успела отправить письмо жрице. Нэннеке была рада компании новых лиц, но чародейки всегда оставляли хаос в храме, который жрице приходилось приводить обратно в порядок еще долгое время. — Хм, — усы князя вырисовывали неправильной формы дугу над губой, которые он вздул, изображая раздумья, — чародейка, значит-с, это интересно... Ниля, стоявшая позади у дверей в покои, прислушивалась и к жрице, и к дверям, надеясь услышать хоть что-то за стеной. Но все попытки были тщетны. Вскоре князь позвал всех отобедать, и Ниля сдалась. Трисс закончила с раной, разобралась с жаром, а ведьмак не приходил в себя. "Эскель, Эскель, в какую драку ты влез опять?" — мысленно ругала его чародейка. Склонившись над ним, Трисс изучала его лицо, пока тот находился в небытии. Грубоватые черты лица, уродливый шрам, потные из-за жара и впалые щеки, острые как бритва скулы, густые брови, мягкие губы... Перед Трисс возник образ деревушки Завады, в памяти заиграли красками старые воспоминания. Холм, вино, посеребренная бабочка. Ведьмак без цели и чародейка без ответвой любви. Невольно губы дрогнули в улыбке. Рука осторожно поправила прядь на лице мужчины, Эскель тяжело вздохнул, Трисс замерла. Как бабочка, в миге до того, чтобы упорхнуть на другой цветок. Ведьмак не открыл глаза. А Трисс устало покачнулась и приземлилась в кресле, стоящее напротив кровати. Аромат духов чародейки заполнял комнату. Она уже привыкла к своему новому парфюму, а для ведьмака это вскоре станет или уже стало причиной грез и самобичевания.